Крови и зрелищ!

– Ты разнежилась, живя здесь, – сказал он вкрадчиво. – Посмотри на ноги, на бедра. Везде были мускулы – где они сейчас? А эти руки… – он приложил открытую ладонь Фрайни к своей щеке. – Гладкие, как шелк. Годами не дотрагивались до перекладины. Ты так прекрасна, что я боюсь на тебя смотреть. Ты прекрасно сложена, легка, у тебя такие руки, что ты могла бы быть акробатом, канатоходцем или наездницей, а ты убиваешь свое время в праздности. Более того, могу поспорить на деньги, что ты скучаешь. Правда ведь? – Темные глаза встретились с зелеными глазами Фрайни и не отпускали их. – Скажи, что это так, Фрайни. Не забывай, я хорошо тебя знаю.

– И я тебя знаю, – ответила Файни, захватив рукой его волосы на затылке и сжав их. – Я тебя тоже знаю, Алан. И ты прав. Но что из того, что я скучаю? Завтра я развеселюсь.

– Правда? А разве я не могу тебя развеселить? – Рука Алана задержалась на ее талии, и по спине Фрайни пробежал трепет.

– Это разные вещи, – с легкостью бросила она. – Но тем не менее развеселить-то ты можешь… Давайте устроим ланч и поговорим за едой. Я не говорю, что все сделаю. Просто я хочу понять, что вы задумали.

Алан Ли сел. Не прекращавшая есть во время их разговора, Дорин заметила:

– Он прав: ты могла бы работать и на канате, и воздушной гимнасткой, но на подготовку уйдет уйма времени. Думаю, из тебя выйдет наездница. Научиться не сложно. Я могу тебе помочь, да и Анна тоже. Нужно просто научиться стоять ровно и не паниковать. В номере с лошадьми есть финальная сцена, где выезжают десять девушек и стоят на седлах. Одна из них на прошлой неделе упала и сломала ногу. Несколько уроков – и ты сможешь занять ее место. Но ты слишком бросаешься в глаза с твоими волосами и зелеными глазами. С глазами уж ничего не поделаешь, а вот на голову можно надеть парик. Или шапочку. Может, это и займет-то у тебя всего несколько дней: ткнуть пальцем в этого негодяя, что морочит Фаррела. И имя я тебе придумала: Ферн. Немного похоже на твое – Фрайни.

Она старательно произнесла ее имя – с длинным звуком «и-и». Имя прозвучало совсем по-гречески, чужеродно плоскому австралийскому акценту Дорин.

– Ферн, – проговорила Фрайни, пробуя имя на вкус. – Я должна это обдумать.

– Что тут обдумывать, – сказал Самсон. – Много думать вредно. Нужно дело делать.

Фрайни посмотрела на него.

– Пожалуйста! – сказал Алан Ли.

Фрайни колебалась. Она действительно очень скучала. Ожидавшая ее впереди череда официальных приемов и вечеринок внезапно показалась ей утомительной и скучной, как надоевшая книга. Особых проблем с ее собственным окружением у нее не было. Все, кого она любила, занимались своими делами вдали от нее. Дом и хозяйство от ее отсутствия только выиграют.

– Если ты поучишь меня стоять на лошади, – сказала она, – то я попробую. Но только ненадолго.

Самсон протянул руку через весь стол и пожал руку Фрайни, захватив ее до запястья. Дорин усмехнулась. Алан Ли заключил Фрайни в крепкие объятия. А вошедший в гостиную в поисках новой порции ветчины и впервые встретившийся со змеей Эмбер пронзительно замяукал и залез на шторы, где, несмотря ни на какие уговоры и посулы, оставался до самого конца, шипя и свирепо выпуская когти в ответ на каждую попытку его спасти.

– Надеюсь, это не дурной знак, – сказала Фрайни, стараясь припомнить, нет ли у нее стремянки. – Остается надеяться, что я об этом не пожалею.

Глава 4

Panem et circenses (Хлеба и зрелищ).

Требование простых людей. Римская империя

Джек Черный Блейк застегнул свои безукоризненные манжеты и решительно произнес:

– Что слышно, Билли?

Босс Брансвикских ребят был хорошо одет, щеголеват и внешне приятен. Темные волосы, безупречная осанка, кольцо с большим бриллиантом на руке – поверх перчаток. Сегодня перчатки были лимонно-желтого цвета, лайковые, но не похоже было, что они доставляют ему удовольствие. Он курил толстую сигару и с мрачным видом разглядывал свое пиво.

Брансвикские ребята, известные в полиции как Бранниз, держали военный совет в отеле «Брансвик Армз».

Пес Билли, прозванный так за сексуальные извращения столь чудовищные, что упоминать их здесь не место, пробурчал:

– Ничего особенного, сэр. Поговаривают, что Рой-Бойз до нас докапываются.

– Что об этом известно, Змей?

Змей, высокий мужчина с глазами рептилии, кивнул заодно со своим приятелем Реффо. Они стояли во весь свой высокий рост, плечом к плечу, будто ждали нападения.

Малыш Джорджи, сочетающий умение орудовать ножом, унаследованное им от итальянской мамы, с необузданной тягой к убийствам, передавшейся ему от отца, малайского пирата, выступил с предложением:

– Нужно что-то делать, босс. Говорят, у них кишка тонка. Народу виднее.

Джек Черный Блейк, как уже говорилось, носил перчатки. И носил он их потому, что не мог терпеть прикосновения к человеческой плоти. Постукивая рукой по стойке бара, он тихо проговорил:

– Пусть попробуют, тонка ли кишка у нас.

Миссис Амелия Паркс, она же миссис Фанточини, следовала в отделение полиции на Рассел-стрит в сопровождении констебля Томми Харриса, который держал ее за руку. У него не было опасений, что она может сбежать. Он боялся, что она может упасть.

Томми был потрясен. Миссис Паркс спасла ему жизнь. Она проявила отвагу и смекалку. Сцена, происшедшая в пансионе, когда он ее забирал, все еще стояла у него перед глазами. Мистер Шеридан завывал: «Как, как ты могла, как могла ты украсть у меня Кристину?» Мисс Минтон визжала: «Я это знала!» Визжала настолько громко, что на лестничную площадку вышла хозяйка. Стоило только миссис Уизерспун поймать нить разговора, как она заявила: «Вон из моего дома! Я дала тебе шанс! Я тебя пожалела! Но сейчас убирайся, со всеми своими сумками и чемоданами! Как ты могла это сделать? Убить бедного мистера Кристофера!»

Тут миссис Уизерспун потеряла самообладание. Последнее, что увидел Томми Харрис в этом доме, это мисс Минтон, которая поспешно бежала вверх по лестнице, чтобы смешать ручьи своих слез со слезами хозяйки, рухнувшей на верхнюю ступеньку.

А миссис Паркс не говорила ничего. Она только бормотала: «Я этого не делала». Теперь она шла рядом с ним ровной походкой лунатика.

Томми Харрису это не нравилось. Что-то здесь было не так. И ведь свидетельств для обвинения миссис Паркс было предостаточно. Нож. Ее проворство на крыше. И запертая дверь, закрытая на задвижку.

Она остановились у входа в отделение полиции, и он спросил:

– Миссис Паркс, с вами все в порядке?

Она лишь хрипло произнесла:

– Фанточини. Заключенная номер 145387, сэр.

Томми Харрису стало не по себе. Он передал миссис Паркс офицеру полиции, на вопросы которого она продолжала отвечать все тем же безучастным голосом.

Констебль Харрис вышел, он хотел найти сержанта.

– Сэр, – он отдал честь. – Сэр, могу я к вам обратиться?

Сержант Гроссмит поднял глаза над грудой бумаг.

– Да, Харрис. В чем дело?

– Я… сэр, я не думаю, что она это сделала.

– Да-да, я понимаю… Как давно вы на службе, Харрис?

– Восемь месяцев, сэр.

– Целых восемь месяцев… Да? Так вот, Харрис, меня всегда интересует точка зрения молодых сотрудников. Но я не нахожу слова «Я не думаю, что она это сделала» убедительными. У нее был нож, сноровка, и одно убийство за спиной. Думаю, у нее была причина. Кто-нибудь еще из этого дома вызвал у вас подозрение?

– Нет, сэр.

– Что ж тогда. Не расстраивайся, сынок. Джек Робинсон ведет это дело. А он не допускает ошибок. Он ее сюда доставил. Должно быть, он считает, что это она сделала. На-ка отнеси этот нож в лабораторию и соберись. Иначе я расскажу ребятам, как тебя вытащила с крыши убийца. Женщина-убийца.

Томми Харрис взял нож.

– И все же я не думаю, сэр, что это она сделала. Она не стала бы меня спасать и показывать, что она так ловко действует на высоте. Просто оставила бы меня, чтобы я упал.

– Зеленый ты еще, Харрис. Я знаю некоторых замечательных людей, которые оказались убийцами. Помнится мне, старина Чарли Пис играл на скрипке, как ангел, и очень любил собак. А вот людей он не любил. Давай, констебль, иди. Доверься Робинсону. Он знает, что делает.

Томми отдал честь и вышел. Сержант Гроссмит фыркнул. Каких хлюпиков они набирают сейчас. В наши дни ни один констебль не мог поставить под вопрос действия старшего по чину.

Тем временем Джек Робинсон сидел лицом к лицу с миссис Паркс в комнате для допросов, которая располагалась в преддверии к камерам. Из-за стен раздавались стоны и вопли; пьяницы, видимо, не на шутку расшумелись.

– А теперь, миссис Паркс, расскажите, что вы знаете о мистере Кристофере.

Миссис Паркс двигалась по лабиринту невероятного страха. Отделение полиции и официальный тон затянули ее назад, превратив опять в заключенную. Она была хорошей заключенной, послушной и кроткой. Но она думала, что она от этого ушла. И вот теперь тюремные запахи немытого человеческого тела, мочи и безысходности ударили ей в нос. Она старалась не терять голову, но сознание ускользало.

– Я плохо его знала. Он работал в цирке Фаррела как фрик. Там он был счастлив. Он говорил, что ни в каком другом месте он не был счастлив. Да, в цирке его ценили. Думаю, он хорошо зарабатывал. Внешне он был очень приятен. Он жил как мужчина. Мистер Шеридан был убежден, что он женщина, и все время донимал его: приносил цветы, и все такое. Но мистер Кристофер никогда это не поощрял. Мисс Минтон думала, что он БЫЛ мужчина. Мы все время хихикали по этому поводу, то есть миссис Уизерспун и я, представляя в каком шоковом состоянии она бы была, если б ей удалось… вы понимаете, что я имею в виду. Но мистер Кристофер был настоящий джентльмен. Одним словом, он сказал, что у него в цирке есть невеста, наездница. Ее имя… – Имя ускользнуло из памяти. Она потрясла головой. – Молли Янгер. Ее фотография у него на стене.

Джек Робинсон навел кое-какие справки.

– Итак, вы его мало знали?

– Да, его никто хорошо не знал. Он был очень закрытый человек. Как обычно говорила мисс Минтон, все держал в себе. Я никогда не видела его во время представления. В цирке мне… были бы не рады, особенно в этом цирке…

– Цирк Фаррела это то самое место, где…

– Да. Мой муж и я, и остальные работали у Фаррела. И это там он… умер.

– Я вижу… – Робертсон обратился к своим записям. – Вернемся к дню убийства, к воскресенью. То есть сегодня. Что вы сегодня делали?

– Пришла на завтрак в десять, а потом вернулась в комнату, захотелось прилечь, – потирая глаза, сказала она устало.

– Обычно вы спите в полдень по воскресеньям?

– Нет, но после завтрака мне очень захотелось спать, поэтому я пошла наверх и легла. И заснула. Проснулась в три тридцать, умылась и спустилась вниз к чаю. У миссис У. очень хороший чай, а у меня теперь нет необходимости следить за фигурой. Потом с потолка закапала кровь, и пришел ваш констебль и застрял на крыше. А потом вы пришли, и все это началось…

– Миссис Паркс. Это вы убили мистера Кристофера?

– Нет.

– Вы вылезали на крышу и влезали в его окно, чтобы заколоть его ударом в сердце?

– Нет… нет. Думаю, что нет. Но я раньше убила. Я убила моего мужа. Я его ненавидела. Я знаю, как убивать. Тяжкое преступление. Может, я и его убила… О боже, откуда мне знать? Не могу вспомнить… Может, я убила его, когда спала.

– Но вы ничего не имели против мистера Кристофера?

– Нет, ничего.

Миссис Паркс начала смеяться. Смех затянулся, перешел в неконтролируемый. Она перешла на пронзительный крик, перекрывающий вопли пьяниц в камерах за комнатой.

– Лучше ее запереть, – заметил Робинсон. – Пошлите за врачом.

– Нет! Нет! – завизжала миссис Паркс. – Нет, не запирайте меня! Не запирайте, пожалуйста. Снова это. Не надо! Я этого не вынесу… Не смогу. Я не смогу.

Двое полицейских отнесли ее в маленькую камеру. Услышав звук закрывшейся задвижки и бряцание ключей, она замолчала.

Робинсон чувствовал себя несчастным. Он отыскал сержанта Гроссмита.

– Терри, мне это не нравится, – начал он.

– Она призналась? – спросил сержант Гроссмит.

– В своем роде – да. Она сказала, что могла сделать это, когда спала. У нее крыша поехала.

– Что ж, хорошо. Приговор: виновна, но невменяема. Проведет оставшуюся жизнь в хорошенькой уютной психушке, вдали от напастей.

– Гмм…

– Могу вас хоть чем-то утешить: констебль Харрис пришел и сказал мне, что она не убивала. Хотите послушать его доводы? Потому что она спасла его, вытащив с крыши. Говорит, что будь она настоящим убийцей, она не стала бы афишировать свое умение действовать на высоте. Дала бы ему упасть. Я не знаю. В мое время никто бы не осмелился к сержанту вот так обратиться. Эти молодые парни…

Сержант Гроссмит еще какое-то время продолжал говорить, но инспектор по уголовным делам Робинсон его не слушал.

Рано утром Фрайни на старом грузовике Алана Ли перевозили в «Цирк Фаррела и шоу диких зверей». Самсон ехал тоже, как предполагалось, в качестве сопровождающего. Следуя инструкции, Фрайни была в шарфе, прикрывающем волосы, в трико, мягких туфлях и старом хлопчатом платье.

День предстоял жаркий. На Уильямстоун-роуд никого не было. До Фрайни долетали запахи лета: горячей земли, плавящегося гудрона, потных людей и запахи цирка: навоза, машинного масла и сохнущих рубашек.

Алан Ли припарковал грузовик в цыганском лагере. Здесь стояло несколько палаток, но большинство жило в фургонах, послушно паслись лошади. Дети сновали с поручениями по своим срочным детским делам между стойлами и палатками.

– Пойду разыщу старушку Белл, – сказал Алан Ли. – А Фрайни ничего не угрожает, Саймон. Ты можешь пойти и спросить мистера Фаррела, можно ли нам воспользоваться манежем, и найди кого-нибудь, чтобы подстраховал. Если его нет на месте, спроси Бивансов, можно ли нам взять их страховку. – Он посмотрел на Дорин, которая вышла им навстречу. – Думаю, тебе лучше пойти поговорить с Молли, Дорин. Может, она еще не слышала про Криса.

– Понимаю, что нужно, – неохотно согласилась Дорин. А потом с облегчением заметила: – В этом нет необходимости. Посмотри.

Двое мужчин шли через территорию палаточного лагеря. Один – высокий и дородный, в синей полицейской форме; другой – ниже ростом, в обычной одежде и с ничем не примечательными лицом и фигурой.

– Это полицейские, – сказала Дорин, – я достаточно их повидала, чтобы сразу узнавать этих простаков.

– И точно, простаки, – отозвалась Фрайни. – Мне нужно незаметно одного перехватить. Если он меня при всех поприветствует, то никакой пользы от меня уже явно не будет.

– Ничего сложного. Он будет проходить через наш лагерь. И когда он пойдет мимо моего фургона, я его затащу. Пойдем!

Алан Ли и Дорин, с Фрайни посередине, медленно профланировали по направлению к фургону, стоявшему на основании развалившегося грузовика. Фрайни проскользнула внутрь, а полицейский прошел было мимо, но Дорин спокойно указала ему: «Сюда, пожалуйста».

Через полуоткрытую дверь Джек Робинсон разглядел лицо Фрайни и плавно развернулся. Он уселся на ступеньку фургона и, оглядев лагерь, сказал:

– Мои ноги меня подводят. Я давно не ходил на большие расстояния. А как ты, Терри?

– Ты расслабляешься, Джек, – сказал Теренс Гроссмит, прекрасно знавший, как его шеф любит пешие прогулки миль на двадцать. – Мне тоже все непросто дается. Можешь немного подвинуться, Джек?

Оба офицера уселись, и тогда Фрайни прошептала:

– Привет, Джек! Что ты здесь делаешь, дорогой?

– Стараюсь выяснить обстоятельства дела мистера Кристофера, – ответил он ровным голосом. – А ты?

– А я хочу выяснить, кто намеревается уничтожить цирк Фаррела. Ваше убийство – всего лишь звено из длинной цепи серьезных неприятностей.

– Разве? Но мы нашли убийцу.

– Кто же это?

– Женщина, которая работала в цирке десять лет назад.

– Миссис Фанточини? – спросил ошеломленный Алан Ли. – Ее что, выпустили из тюрьмы?

– Десять месяцев назад, и она снова взялась за свое, – самодовольно заявил сержант Гроссмит. – И часа не прошло, как мы ее арестовали.

– Ох… Но почему? – проговорила Фрайни.

– Именно это я и стараюсь выяснить, – ответил Робинсон.

– Но ты же сомневаешься, что она это сделала. Правда? – спросила Фрайни, достаточно хорошо знавшая Робинсона.

– Не сказал бы, что сомневаюсь, но вопросы у меня есть. Ладно. Будьте начеку, мисс. Не рискуйте. Неприятности имеют свойство передаваться окружающим. Как я понял, вы не хотели, чтобы я вас признал?

– Нет. И зовут меня Ферн.

– Тогда, Ферн, я вас не видел. Пошли, Терри. Как я понимаю, эта старая посудина задержит меня еще на какое-то время. Так кого мы еще хотели найти?

– Янгер, – громко проговорил Гроссмит, для виду заглядывая в записную книжку. – Мисс Молли Янгер.

– Вы не в том лагере, – сказал с подкупающей искренностью вышедший Самсон. – Она там, с работниками цирка. Идите до того высокого места, а там – поверните прямо к слонам.

– Спасибо, – сказал Джек Робинсон, тяжело поднимаясь со ступеньки и увлекая за собой соседа. – Пошли, сержант.

– Бивансы говорят, мы можем воспользоваться их страховкой, – сообщил всем Самсон. – Похоже, Фаррел и вправду изменился. Но он сказал, что мы можем тренироваться на манеже. Что это здесь делали полицейские?

– Заблудились, – ответила Фрайни. – Хорошо, Алан, давай приведем Белл и посмотрим, могу ли я делать стойку на лошади.

Белл была мирная, располагающая к себе лошадка с ровным ходом, широкой спиной. Среднего роста, орехового цвета, с мягкими губами и умными глазами.

Алан Ли зашнуровал на Фрайни холщовую курточку, к ремню которой была прикреплена прочная толстая веревка. Он бросил конец веревки Самсону, который прикрепил ее к свисающему канату, перекинутому через блок, и тянул ее до тех пор, пока Фрайни на фут не поднялась над землей.

Бразды правления взяла Дорин.

– Все в порядке. Забирайся, Ферн. – Фрайни запрыгнула на широкую спину Белл. Лошадь стояла, как скала. – Пошла, Белл, – скомандовала Дорин, и Белл пошла. Фрайни без труда держалась в седле. – Значит, ты умеешь ездить верхом, – проворчала Дорин. – Хорошо. Живее, Белл. – Белл незначительно увеличила скорость, перейдя постепенно на легкий галоп. – А теперь, Ферн, положи обе руки ей на шею и перекинь ноги на правую сторону, как в дамском седле.

Фрайни положила обе руки на шею терпеливой лошади, сдвинулась, но соскользнула, однако быстро вернулась в предыдущее положение. Она попробовала снова, решив с досадой, что от наработанного навыка могло не остаться и следа.

– А теперь с другой стороны, – скомандовала Дорин. И Фрайни, изменив положение, оказалась лицом к противоположной стороне от манежа. А Белл продолжала идти легким галопом. – Еще раз! – приказала Дорин, и Фрайни соскользнула с одной стороны на другую, не упав. Она усмехнулась.

Запах лошади и пота вернули Фрайни назад, к тем трудностям, которые маленькая Фрайни преодолевала, обучаясь скакать на норовистой пони в холодном Шире. У нее ушли месяцы на то, чтобы научиться залезать на спину Эйприл и удерживаться на ней. Эйприл не жаловала новичков. Сейчас Эйприл уже завезла бы Фрайни в ближайший куст крыжовника и там сбросила бы.

– Назад, в начальное положение, – скомандовала Дорин, и Фрайни села в седло прямо. – А теперь ты должна мне довериться. Белли будет бежать довольно быстро, но ты удержишься в седле, встав на колени. Это все равно что котелок над головой^[2]. То же самое. Положи обе руки ладонями вниз по обе стороны шеи и подтяни колени прямо на спине лошади. Если ты будешь держать спину над спиной лошади, – ты не упадешь. На минуту – соберись. Давай!

Для Фрайни это движение показалось легким, но странным. Она подумала, что школа с Эйприл сделала ее хорошей наездницей. Тот, кто смог удержаться на Эйприл, способен справиться с любой лошадью при любых условиях. Она стояла на спине Белл на четвереньках. Уже готова была сказать: «Как просто!», как вдруг поняла, что это не так. Лошадь выскользнула из-под нее, и Самсон, подняв ее рывком кверху, вернул обратно на спину Белл. Ремни врезались под ребра. Она сконцентрировалась. Важен был баланс и вера в то, что Белл не свернет и не изменит скорость. Грубая шерсть Белл терла ей ноги. Фрайни закусила губу.

Хитрость состояла в том, чтобы удерживать постоянное давление коленями. Еще четыре круга, и она могла стоять на коленях, не падая.

– Хорошо, – сказала Дорин. – А теперь медленно подними руки и выпрями спину. Ты не упадешь. Попробуй.

Фрайни подавила инстинктивное желание вцепиться Белл в гриву и выпрямила спину. Она нашла равновесие так же, как делала это на бревне в школе. Движения Белл были ровными, как часовой механизм. Фрайни поднялась на коленях, и пустой шатер полетел у нее перед глазами. Она громко рассмеялась и чуть было не упала, но все же удалось сохранить равновесие. В таком деле – не до смеха.

– Продолжай вот так некоторое время, – сказала Дорин. Фрайни и Белл проделали еще два круга. Фрайни выяснила, что ей легче держать равновесие с вытянутыми в стороны руками. Алан Ли смотрел на стройную фигурку с нежной улыбкой. Самсон без усилий закрепил контрольный канат. – А теперь ты встанешь! – сказала Дорин. – Опусти руки. Подтяни ноги. Пошла, Белл!

Происходившее вслед за этим противоречило инстинкту самосохранения и всему, что Фрайни знала о лошадях. Она поборола в себе нежелание совершить такую глупость, подтянула колени к груди и попробовала распрямить спину. Спина отказывалась распрямляться.

– Ноги раздвинь сильнее и горизонтально! Ты достаточно гибкая. Теперь, когда я тебе скажу, оттолкнись руками и встань! Это нужно сделать одним рывком. Ты поплывешь, не соскочишь. Ты можешь это сделать. Давай!

Фрайни постаралась убедить себя, что сможет, но… потерпела неудачу. Белл завершила еще один круг. Фрайни вспотела, и руки ее стали скользить по ореховому крупу лошади. Она поднимала их, одну за другой, чтобы вытереть о хлопковое платье.

– Ты можешь это сделать, – убеждал Алан Ли.

– Не думаю, – хныкала Фрайни в своем перевернутом положении. Мышцы ягодиц напряглись, предвещая судороги.

– И не думай! – сказал Саймон. – Я тебя поставлю. Ап! – проревел он. Произошло это так неожиданно, что Фрайни перестала хвататься за Белл и поднялась, расставив руки и практически стоя на спине Белл. Манеж проплывал мимо, а неведомая сила держала ее на лошади.

Каждый наездник познает силу гравитации, когда лошадь перепрыгивает через препятствие. Но ее эта сила не тащила к земле. Оказалось, что она, наоборот, побуждает ее стоять как скала. Она отметила, что с точки зрения наблюдающего она наклоняется к центру манежа.

– Хорошо. Застынь, – поддерживала ее Дорин. – Я же говорила тебе, это может каждый. Попробуй стойку на руках.

Воодушевленная, Фрайни снова согнулась и положила руки на лошадиную шею.

– Не сюда! Ты потянешь ей шею. В середину!

Пытаясь сдвинуться назад, Фрайни потеряла равновесие и упала. Страховочный канат поднял ее вверх, не дав коснуться опилок. Дорин остановила Белл и стояла, поглаживая ее мягкий нос.

– Вот твоя морковка, Белл. Ферн, с тобой все в порядке?

Потная, в синяках от холщовой куртки, Фрайни была очень горда собой.

– Отлично! У меня все в порядке. Я смогу снова попробовать?

– Да, – ответил Алан Ли. – Снова и снова, каждый день. Думаю, ты будешь стоять хорошо к тому времени, как мы опять двинемся в путь. Видишь? Я же сказал тебе. И вот ты едешь вместе с нами. Ты обещала, – напомнил он ей.

– Да, я обещала, и я поеду. Было отлично.

– Приходи завтра опять, – сказала Дорин. – А пока тебе надо потренироваться делать стойку на руках и держать равновесие. Алан отвезет тебя домой, а потом приедет и снова тебя заберет. А теперь нам нужно отвести Белл в конюшню и привести ее в порядок. Она для тебя творила чудеса, Ферн. Но она – лучшая. Таких лошадок, как она, с такой поступью, больше нет. Молли тренировала ее с тех пор, как она была еще молоденькой кобылкой.

Фрайни вывела Белл. Самсон снял страховку, аккуратно отстегнул ее и отвязал веревку. Он вернул свисающий канат в прежнее положение, точно установив прежнюю длину.

– Никогда не трогай канат и не сдвигай его, – сказал Алан Ли. – От него может зависеть чья-то жизнь. Если ты посмотришь на воздушных гимнастов, поймешь, что я имею в виду. Но Бивенсы не любят аудиторию во время репетиций. Придется тебе тайком пробраться на представление. Тогда ты увидишь, как они держат руку на веревке, чтобы точно знать, что все на месте. А если ее здесь нет… – Он сделал многозначительную паузу, и Фрайни кивнула.

– Ясно. Кем была миссис Фанточини?

– Почему ты спрашиваешь? – Алана Ли, казалось, застали врасплох.

– Джек Робинсон сказал, что арестовал ее за убийство мистера Кристофера.

– Ах да. Она была одной из «Летающих Фанточини». Муж, два брата, Амелия Паркс и ее сестра Элла. Хороши они были. Правда, Дорин?

– Хороши? Да они были великолепны! – отозвалась Дорин. – Не нужно ей было выходить замуж за этого негодяя Джорджа. Вот что. Он по-скотски с ней обращался.

– И что случилось?

– Слушай, это было десять лет назад. И меня здесь не было, – резко оборвала Дорин. – Я знала Амелию, еще когда мы были детьми. Она тогда и муху не обидела бы. Это он ее довел. Украл ее деньги. Говорят… – Она понизила голос и выразительно посмотрела на Алана Ли и Саймона. Те поняли намек и ушли подальше, чтобы им не было слышно. – Она рассказывала мне, что он заставил ее сделать нелегально операцию… ну эту, сама понимаешь, чтобы избавиться от ребенка.

– Почему? – шепотом спросила Фрайни. – Разве они не были женаты?

– Беременная не может работать воздушной гимнасткой.

– Это ужасно!

Глаза Дорин сверкнули. Фрайни отметила, что они не зеленые, как она раньше думала, а темно-серые, почти как уголь.

– Да. А она так хотела ребенка! Но она его любила, поэтому и пошла на это. Но операция прошла неудачно, и она больше не могла иметь детей. Тогда она стала очень странной. Холодной. Никого к себе не подпускала. Но меня в то время здесь не было. Может, Алан знает.

– Алан! – позвала она его. – Что скажешь насчет убийцы?

Казалось, что Алан Ли смутился.

– Да, я был здесь, но я ничего не видел. Давай же, нам лучше поставить Белл обратно, пока у нее ноги не остыли.

На ходу он нехотя начал рассказ короткими, отрывочными фразами:

– Джордж выстроил большой финал. Шестеро воздушных гимнастов, все встречаются в воздухе – довольно просто. Но он настаивал на его собственной трапеции. У него были маленькие руки, и ему нужна была более тонкая перекладина. В тот вечер все они выступали, и он долетел до своей перекладины, а потом руки соскользнули. Он упал. Упал за сеткой, потому что прыжок был с размахом. Двадцать футов до земли. И умер. Когда опустили перекладину, она вся была в машинном масле. А его жена… у нее обнаружили машинное масло под ногтями, а брат погибшего знал, что тот бил жену… Про ребенка они тоже знали. – Он с усмешкой посмотрел на Дорин. – В цирке секретов не бывает. И весь тот день он все твердил ей, что у них нет денег и что она должна пойти на улицу и заработать для него, потому что ни на что другое она не годится. Говорил, что она неуклюжая гимнастка, что ей нельзя доверять в воздухе. Так она его и убила. Сама призналась.

– И я понимаю почему, – заметила Фрайни.

Они уже миновали палаточный лагерь и входили в конюшню, когда их грубо окликнул высокий мужчина с седыми волосами.

– Эй, что это вы там делаете с моей лошадью? – завопил он.

– У нас было разрешение, сэр, – объяснил Алан Ли. – Сейчас мы ведем лошадь назад.

– Вы цыгане все конокрады! – не унимался высокий. Лицо его раскраснелось от злости. – Ставьте ее на место сию минуту!

– Да, сэр, – покорно проговорил Алан Ли.

Фрайни удивилась, почему он не ответил человеку в его же манере. Потом она поняла: Алан Ли, каким бы замечательным он ни был, при всей его красоте и мастерстве находился на низшей ступени цирковой иерархии, а потому он не мог ответить прямо. Его смирение разозлило Фрайни. Она внимательно рассматривала их собеседника, пытаясь понять, что разжигает его гнев. Он был противоестественно злобен.

– А ты сиди в своем лагере, – бросил он. – Не хочу, чтобы хоть кто-то из вас заходил в мой цирк, крал моих зверей и сбивал с толку моих людей.

– Я спросил у мистера Фаррела, – сказал спокойно Самсон, заняв весь дверной проем, он навис над мужчиной. Самсон не улыбался. – Мистер Фаррел сказал, что все нормально. Мы готовим новую наездницу для выхода. Почему бы вам не спросить об этом у мистера Фаррела? – закончил Самсон со зловещим спокойствием.

Мужчина обвел взглядом группу. Глаза его остановились на Фрайни.

– Это ты новая наездница?

Фрайни вспомнила о своем месте в цирковой иерархии и обуздала свой темперамент.

– Да, сэр, – произнесла она, запинаясь, и склонила голову.

– Как зовут?

– Ферн.

– Запомни, кто я такой! – напыщенно проговорил он. – Я – мистер Джонс, владелец цирка Фаррела. – Он ущипнул Фрайни за щеку. – Хорошая девочка. Будешь себя со мной хорошо вести, и я отвечу тебе тем же.

Фрайни удержалась от ответа и лишь вонзила свою мягкую туфельку в дорожную пыль.

– Ставьте лошадь в конюшню! – грубо приказал мистер Джонс. – Проверю, как вы ее выскребли.

– Да, сэр, – снова проговорил Алан, и они повели Белл на место.

– Фу, – сказала Фрайни, когда они чистили Белл и опять угощали ее морковкой. – Что за дикарь? А я думала, да вы и сами говорили, что Фаррел владелец цирка.

Алан Ли посмотрел по сторонам. Широкие перегородки в стойлах надежно оберегали их от посторонних ушей.

– Так и было, – шепотом ответил он. – Отодвинься немного, Белл. Ты на меня напираешь! Говорят, что у этого Джонса половина доли. Его здесь не любят.

– Это и понятно, – ответила Фрайни.

Обед миссис Паркс подали в камеру. Из-за чьей-то халатности ей разрешили пользоваться ножом. Нож был тупой, но его можно было наточить. Когда констебль зашел, чтобы забрать поднос с нетронутой едой, отсутствия ножа он не заметил.