Панна Мэри

Потом протягивались к ней чьи-то руки, и чей-то голос говорил: Иди!

«Пойдешь со Мной из Ливана, возлюбленная Моя, из Ливана пойдешь со Мной и взглянешь с вершины Амана, с вершины горы Санир и Гермон»…

– Воистину приду я скоро. Аминь…

Когда однажды днем Мэри, шатаясь, вышла из своей молельни, черный молчаливый негр подал ей на серебряном подносе письмо: узнала почерк бывшей давно замужем кузины Вассеркранц. Эта добрая женщина хотела, очевидно, произвести на нее впечатление, сообщая, что узнала из газет о женитьбе Стжижецкого на какой-то польке, на встреченной в пути деревенской девушке, очень красивой и симпатичной, которую знает граф Морский.

Мэри положила письмо спокойно на этажерку, говоря вполголоса:

– Зачем буду я рвать тело мое зубами моими и брать душу мою в руки свои… Ждала я хорошего, а пришло злое; когда надеялась на свет, пришла тьма…

Между тем вечерняя почта принесла Мэри другое совсем неожиданное известие от Занецкой:

«Не сообщала тебе этого, потому что тебе это было безразлично, – писала Герсилия, – что такой известный в свое время скульптор Рдзавич совсем оправился от болезни и вернулся в общество. Познакомилась с ним у Лудзких. Пришел к нам, увидел твою карточку и твой парижский медальон и говорит: „что сокрушит небо и землю, а должен тебя вылепить“».

«Просит ответа телеграммой на мое имя, может ли приехать».

Мэри на минуту задумалась, потом написала на четвертушке листа:

«Хорошо».

Потом облокотилась на балюстраду, опустила голову на руки и стала смотреть в пространство, где зажигались тихия, ясные, молчаливые звезды.