Читать книгу: «Хорошая девочка», страница 6

Глава 11

Выходные проходят стремительно. Я лечу ногу, слушаю причитания от мамы на тему моей неуклюжести и избегаю тетю Таню, которая все не может найти себе место и занятие, потому что без Роксаны ей совершенно не с кем сплетничать. Подруга же появляется на нашем пороге в понедельник утром – счастливая и все еще немного пьяная. Заваливается на кровать лицом в подушку и просит не беспокоить ее ближайшие сутки.

– А я, между прочим, с травмой, – жалобно сообщаю ей, пока хромаю по комнате, собираясь на практику. Компресс размером с валенок мешает ходить, так что я третий день скачу, как одноногий кузнечик. – По вине одного небезызвестного тебе мотоциклиста.

– Это не мотоцикл, это Марс… я же предупреждала. – Зевок. – Нужно быть осторожнее, Марс шалит… – Еще зевок. – Тебя сбил мотоцикл? – Роксана обращается скорее к подушке, чем ко мне.

– Нет, – вздыхаю, выглядывая в окно, чтобы оценить погоду. – Скорее я сбила мотоцикл. Вечером расскажу.

– Ага… – уже засыпая, бормочет подруга. – После работы… У меня поздний клиент сегодня… и подушечка под щечкой. М-м-м, как хорошо лежать на подушечке… – шепчет она все тише и наконец отключается.

Счастливый человек.

Наконец снимаю компресс, шевелю пальцами, практически не испытывая боли. Чудесно. Сегодня точно будет мой день.

На этот раз я одеваюсь максимально удобно: широкая светло-розовая футболка, капри и мягкие конверсы. Почти никакого макияжа, и волосы собраны в обычный хвост, от вида которого у мамы, кажется, едва не случается микроинсульт. Зато мне комфортно. Не знаю, чем она недовольна, если сама постоянно твердит, что у меня натурально красивые губы и длинные ресницы.

В бюро приезжаю за полчаса до начала рабочего дня и с трепетом прикладываю к датчику турникета на входе белый пластиковый пропуск без фотографии и личных данных.

– Здравствуйте! Я практикантка «Аполло Арт», мне сказали у вас отметиться, – обращаюсь к охраннику, который с каменным лицом что-то набирает на клавиатуре большого стационарного компьютера, а потом утыкается в планшет.

В пятницу дежурил другой мужчина, так что вряд ли меня тут кто-то узнает.

– Ну здравствуй, практикантка, отмечайся, – бормочет он, так на меня и не обернувшись.

Я жду, когда он подскажет, где это сделать, но он, кажется, увлечен подкастом про маньяков на экране. Шарю взглядом по столу и… может, журнал какой-то есть? Или нужно назвать свои имя, фамилию, отчество?.. Дату рождения? Номер паспорта? А у меня вообще паспорт с собой? Я жду, пока тишина не становится совсем уж неловкой.

– Э-э…

– Господи, ты еще здесь? – Охранник хватается за сердце, как раз когда у него в планшете раздается резкая пугающая музыка.

– От-мечаться… где? В журнале каком-то или… что?

– Мы не в каменном веке, какой журнал? Я отметил уже. Иди работай, практикантка.

И это все? Я тут уже размечталась, что… Но напряженный взгляд охранника велит мне идти приниматься за работу. То есть убираться.

Поднимаюсь на второй этаж, где еще нет никакой суеты. Здесь чисто, пахнет моющими средствами. По сравнению с пятницей стоит гробовая тишина: не шумят перетруженные компьютеры, которые во время рендера визуалов надрываются, как реактивные самолеты на взлете, не жужжат кондиционеры, никто не болтает. Несколько человек сидят на рабочих местах, не спеша попивая кофе и сонно зевая, но я с ними не знакома, чтобы поздороваться, да и почти у всех уши заткнуты наушниками. Так что я направляюсь в сторону малой макетной, прохожу мимо стойки, за которой обычно сидит администратор, отвечающий на звонки, но ее пока нет. Сворачиваю в коридор и отмечаю все, что встречается на пути: несколько технических помещений, площадка с лифтами, живописный уголок с уютным диваном и пальмой в горшке.

– Санта-Анна, ну и видок! – неожиданно из лифта выходит прилипала Голицын.

Удивлена, что он встал в такую рань. Ожидала его с перегаром и опозданием после бурных выходных.

– Тебя что, мотоцикл переехал?

Да он еще и издевается!

– Какие люди… Удивлена, что ты вообще пришел после супертусы, на которую так торопился, – толкаю его, чтобы он отстал и не портил мне настроение.

– Ох, простите, госпожа главный архитектор. – Голицын кланяется мне в ноги, а потом нагло усмехается. – И да-а, туса была что надо.

А когда я не реагирую на его заявление, все равно нагло продолжает:

– Я все выходные торчал у бабули, – как будто мне это должно быть интересно. – Хотелось бы сказать, что тусил с телками, но… нет, телки там, конечно, были, да не те. Четвероногие такие. Му-у.

Что он несет?

– Погоди, ты же торопился на электричку…

– Ну да. В область. К бабуле в деревню.

– А тусовка?

– А тусовка была на даче Наташкиной, это где-то за городом, у черта на куличках. Но я ничего не пропустил. У меня знаешь какая вечеринка была? Я, Анжелика де Пейрак, это бабулина корова, кстати, и…

– Голицын, – со стоном отворачиваюсь от него, делаю глоток горячего кофе и обжигаю язык.

– Ну что «кстати»? Ты подумала над моим предложением? – Он очень быстро переключается со скотины на меня.

– О чем ты? – Я пытаюсь вспомнить, что он хотел от меня, но на ум приходят только его пошлые шуточки.

– Ну там завоевать этого твоего…

– Ты опять за свое!

Он слишком много болтает с утра.

– Да брось! Ну что я не вижу, как ты блеешь при нем, овечка моя? Ну у тебя же н-н-н-а ли-ли-це в-в-все написано. – Он и правда ведет себя как баран. – Крупными буквами. ХОЧУ АПО… – И пока он не проорал свою пошлятину на весь офис, я затыкаю Голицыну рот ладонью.

Достал.

В поле зрения попадается техническая уборная, где стоят ведра, швабры и отдыхает машина, которая моет пол. Туда я и заталкиваю недоразвитого Николая и закрываю за нами дверь. Он тут же начинает прижимать меня и делать вид, что сейчас между нами что-то будет. Бог мой, этот придурок притворяется или правда собирается расстегивать штаны?

– Я. Не. Влюблена! – пихаю его в плечо, чем заставляю прекратить этот актерский этюд. – Я хочу стать архитектором, и Аполлонов для меня – пример для подражания. И только! Все, что меня интересует в этой жизни: карьера, учеба, знания. Точка! Я рисовала его портрет, потому что журнал с его фоткой попался под руку. Я рисовала там же себя, потому что это МОЙ альбом, и я вообще там что хочу, то и рисую! Отвали от меня и не мешай. Я собираюсь получить тут ОПЫТ! И совершенно точно НЕ сексуальный, усек? – и, только договорив, я понимаю, что все это время прижимала Голицына к стене, а он как-то и не сопротивлялся.

– И как со знаниями и опытом обстоят дела? – невозмутимо выдает в ответ. – Узнала, как сортировать картон? Получила опыт в уборке?

Он посмеивается, поигрывает бровями и – фу! – облизывает нижнюю губу, поглядывая на меня так, будто в пылу ссоры у нас сейчас случится жаркий незапланированный секс. Нет, ну что за человек?

– Ничего у тебя не получится, Санта-Анна.

Я отступаю, потому что он непробиваемый. И, разумеется, сейчас он будет учить меня жизни, а следом обязательно откроет мне глаза на правду.

– Знаешь почему?

– Почему? – складываю руки на груди и поджимаю губы в ожидании новой гениальной теории.

– Дай угадаю… это Аполлонов тебя назвал талантливой?

Стоп. Что?

– Откуда ты… – случайно срывается с губ.

– Ну я же там тоже был, Санта-Анна. В макетной, буквально пару дней назад. И ты решила, что этого достаточно?

– Конечно, этого недостаточно! Упорная работа, опыт, знания, освоение новых программ и совершенствование старых. Изучение теории и, что немаловажно, истории, и это только… – Я перечисляю все, глядя Голицыну под ноги, чтобы он не посмел сбить меня с мысли своими финтами, но уже чувствую, что речь он ведет о чем-то другом.

– А знаешь ли ты, что просто талантливых полно, а талантливых сучек – одна на миллион? И угадай, у кого из них все получается, а кто блеет перед начальством как овечка?

– Слушай, это такая устаревшая чепуха, что…

Нет-нет-нет. Голицын не прав. Его не было со мной и Аполлоновым вечером в пятницу у реки. Он не слышал его слов о больших планах на мой талант! Не слышал, как Аполлонов мне душу открыл. Это был практически первый наставнический урок. Он меня признал равной!

– Устаревший – это твой Аполлонов, а тебе пора взять себя в руки и перестать пресмыкаться. Вот что значит быть ке-ем? Ну же, ты знаешь правильный ответ. Начинается на «су»…

– Я не собираюсь становиться су… с-су…

– Ну… кем-кем?

– Сучкой! – гневно шепчу я и тут же краснею. – У меня большие планы на… на мой талант! – Мне аж легче становится. – Можешь идти и убирать подсобку, – увереннее говорю я. – Меня шантажом не возьмешь! У тебя на меня ничего нет, кроме работ, которые нарисованы отлично!

Я разворачиваюсь и слышу в спину что-то вроде «Пошла большие планы воплощать?», но отвечать отказываюсь. Сегодня будет отличный день. И планы буду воплощать не я, а Аполлонов.

Выхожу из технической уборной и по закону подлости натыкаюсь взглядом на того, кто должен дать мне и знания, и опыт и помочь успешно отработать практику. Аполлонов. Собственной персоной. Стоит у приемной стойки в конце коридора и беседует с какой-то девушкой. Я ее не видела в пятницу, может, это не наш сотрудник? Андрей Григорьевич улыбается, бодро что-то говорит ей. Совсем не похож на угрюмого человека, который сидел у нас на заднем дворе. Он будто выпустил на той лавке всю усталость и тоску и снова стал идеалом. Примером для подражания. Видимо, так и должен справляться с трудностями профессионал: погрустили, забыли, а в понедельник утром снова в бой.

И я иду в бой вместе с Аполлоновым! А точнее, прямо к нему, потому что знаю, что Голицын за мной наблюдает. И сейчас он увидит, что именно работает: его наглость или мой талант.

Я уже достаточно близко, чтобы Андрей Григорьевич – в будущем просто мой коллега Андрей – меня заметил, поздоровался, позвал к себе в кабинет и дал важное задание. Но он почему-то не отвлекается, а я уже слышу обрывки разговора и притормаживаю, не дойдя совсем немного до пары.

– …Ты же знаешь, что можешь гораздо больше. Не вешай нос, у меня на тебя большие планы, – говорит Аполлонов, а девушка-блондинка, стоящая рядом с ним, отшучивается. Забавно, бодро, не как я два дня назад.

Она машет руками, хлопает ресницами, открывает ноутбук, и они вместе уже с профессионально важным видом что-то разглядывают на экране. Аполлонов, попивая утренний кофе, ее вроде бы хвалит, а я стою как дура посреди коридора. Будто с размаху врезалась в прозрачную стену. Я пялюсь. И, кажется, ревную.

Стоп, стоп, стоп. А может, ничего страшного не происходит? Ну а что? Почему эта его болтовня с блондинкой должна что-то значить? Я же не одна такая гениальная в бюро. Сейчас ее похвалит, потом меня – на то он и руководитель. И вроде это понятно, но я все равно стою на месте не шелохнувшись и смотрю на Аполлонова и блондинку, а работники, медленно заполняющие холл и опенспейс, уже огибают меня и бросают заинтересованные взгляды.

Голицын демонстративно подходит ко мне, но я, сколько могу, молчу.

– Чего тебе? – в какой-то момент все же сдаюсь.

– Да не хочу, чтобы ты так позорилась. Большой босс моральный дух команды поднимает, рассказывая всем, какие они талантливые, а ты и правда веришь. Еще и смотришь на него как собака, которая хозяину мячик притащила, а он с ней играть не хочет. А так нас тут двое, мы вроде бы болтаем, даже пообжиматься можем. – Он тянет ко мне руки, я отступаю на шаг, а Голицын тут же смеется. – Со мной ты не так жалко выглядишь, – выдает он и нагло закидывает мне руку на плечо, будто ей там самое место.

– Лапы убери, – цежу сквозь зубы, медленно поворачиваю к нему голову, и мы сталкиваемся практически нос к носу.

– Ой, смотри, смотри! Идет! – говорит мне почти в губы и округляет глаза, а я резко дергаюсь и слышу его злобный смех, от которого меня тошнит. Конечно же он врет – не идет никто. Аполлонов все еще увлеченно беседует с блондинкой. – Ну ты и правда сторожевая, но безусловно талантливая собачонка.

– Сейчас он подойдет, – с наигранной уверенностью, на которую уходят последние силы, шепчу сама себе. – Договорит и подойдет.

Аполлонов и правда заканчивает разговор. Только затем просто проходит мимо, не глядя по сторонам и не замечая меня. Вместе с блондинкой, ноутбуком и кофе он перемещается в сторону лестницы, переговариваясь о чем-то на своем, архитектурном, а я, к своему ужасу, ничего не понимаю.

Уже в нескольких шагах от нас Андрей Григорьевич вдруг оборачивается к нам с Голицыным и смотрит так, будто не помнит, кто мы и что тут делаем.

– Точно! Практиканты. Сегодня продолжайте начатое, в конце дня я к вам подойду.

Он салютует нам стаканом, как бы давая понять, что мы тоже значимые винтики в его архитектурной машине, и возвращается к более важному, по всей видимости, разговору.

– Ну и как дела, талантливая моя? – раздается где-то над ухом.

– Я согласна, – шепчу, глядя вслед Аполлонову.

Голицын даже не пытается скрыть ехидную улыбку.

– На все? – он играет бровями, явно провоцируя меня.

– Я согласна, чтобы ты мне помог, – добавляю тише и трусливее.

– Стать… как там было? С-су… су… – Он изображает меня максимально глупо и говорит слишком громко; я сверкаю глазами, но молчу. – И ты понимаешь, что тебе тогда придется пахать на практике за двоих? Тебя это не смущает?

– Меня уже ничем не смутить, – произношу я и тут же заливаюсь краской, потому что замечаю, с каким сожалением смотрит на меня спешащая куда-то по делам Машенька в новом наряде с леопардовым принтом. Неужели все видели, как я тут стояла и пялилась на Аполлонова и блондинку?

Ну я и дура!

– Ты осознаешь, что должна будешь строго следовать моим советам?

Киваю.

– И выполнять все беспрекословно, иначе ничего не сработает? Не боишься сделки с дьяволом?

Боюсь. Но все равно соглашаюсь.

– Дьявол из тебя никудышный, – шиплю я, чтобы не закатывать в очередной раз глаза.

Успеваю отойти всего на пару шагов, когда он дергает меня за руку, и мы снова стоим с Голицыным нос к носу. Я слишком отчетливо вижу золото в его, казалось бы, грязных глазах и россыпь мелких родинок на щеке. И длинные ресницы. Зачем такие парням? Никогда не понимала. А губы…

– Поцелуй, чтобы закрепить сделку.

Что?

– Мне нужно понять, на что ты готова ради славы. Знаешь… всякое ведь бывает.

Проходит секунда, две, прежде чем я соображаю, что он имеет в виду.

– Голицын, иди ты… – Я толкаю его кулаком в бок, но тот все равно удерживает меня слишком близко.

– Куда? Я слушаю.

– В задницу! – шиплю я. Как же он меня бесит. Какого черта он так лыбится, пока я злюсь?

– Хорошая девочка, – довольно урчит Голицын.

Почему у меня чувство, что эта затея плохо кончится? К черту! Будь что будет.

Аполлонов обещал, что придет в конце рабочего дня, но лишь около семи вечера я наконец осознаю, что никому это не нужно. Голицын свалил еще два часа назад: что-то говорил про свиданку с баристой из кофейни рядом и со смехом извинился, что не сумеет подвезти, хотя я на его железного коня даже под дулом пистолета не уселась бы.

После его ухода я прокралась по пустому коридору и проверила, горит ли в кабинете Аполлонова свет, а затем продолжила уборку, потому что не могла оставить столько дел на завтра. Иначе эта практика никогда не сдвинется с мертвой точки и я не начну заниматься чем-то действительно полезным. Наверняка это просто проверка, ведь так?

К тому же после обеда Семен Иванович, который занимается в бюро макетами, принес мне целую коробку обрезков и сказал, что это на утилизацию, но ему они очень нужны, а я пообещала, что без проблем все переберу. Коробка, конечно, казалась бездонной, и я могла бы бросить все уже раз пять и поехать домой, но… Есть одно «но». Я люблю, когда все на своем месте, люблю макеты, люблю картон. И это так глупо прозвучало в моей голове, что в восьмом часу вечера я чуть не разрыдалась от осознания: я мышь, которая просидит всю жизнь вот в этой каморке. При всех своих талантах. И все равно продолжила убирать, потому что убедила себя думать о похвале, которую заслужу.

В девять вечера я почти дослушала аудиокнигу, а передо мной теперь стояла не коробка хлама, а обрезки, выровненные на резаке, разобранные по цветам, фактуре, плотности и типу бумаги. Плюс я расставила их по цветовой растяжке, а потом еще и замотала каждый ровный блок в стрейч-пленку.

Когда в следующий раз я выглянула из подсобки, чтобы попить воды из кулера, в кабинете начальства свет уже не горел и на этаже, кажется, не осталось ни одной живой души. С грустью распрощавшись с охранником, я в гордом одиночестве покинула здание, прихрамывая и мечтая добраться поскорее до дома, упасть в кровать лицом вниз и не вставать до утра.

– Анечка, давай к нам.

Но моим планам не суждено было сбыться, потому что на диване в гостиной расположились тетя Таня, мама, Роксана и… всемогущая колода карт Таро.

– Здесь проходит кастинг на «Битву экстрасенсов»? – устало спрашиваю я и с шипением разуваюсь. Нога ноет просто ужасно.

– Ха-ха! – кривит губы Роксана, пока я ковыляю к дивану, падаю рядом и закидываю больную ногу на столик в опасной близости к неприкосновенным картам.

Ловлю убийственный взгляд подруги и тети, но нога по ощущениям вот-вот отвалится, так что их недовольство я как-нибудь переживу.

– Ну что там? – с нетерпением спрашивает мама.

– Да говорю вам, это был он! – возмущенно доказывает что-то Роксана. – Иначе я бы вообще не запомнила.

– А карты показывают другое, – настаивает тетя Таня на своем.

– Потому что их Аня недавно лапала! – Роксана с самым серьезным видом просто убирает неугодную карту со стола и делает новый расклад.

– На что гадаем в этот раз? Приедет ли Брэдли Купер в наши края?

Это камень в огород моей тетушки, которая ставит себя в один ряд с Ириной Шейк. Мол, если Ирка из Челябинской области смогла, то почему она нет? Бедный дядя Олег зря так часто ездит на рыбалку, пока Брэдли Купер бродит по этой бренной земле в одиночестве.

– На ухажера Оксаны, – спокойно отвечает мама, пока тетя Таня меня изо всех сил игнорирует.

– Это на которого?

– Ань, нужен компресс, – настаивает мама, глядя на мои страдания. – Ты обещала не перенапрягать ногу.

– Ага, и вы ей поверили? – смеется Роксана, а после отвечает уже мне: – Да на Голицына. Не помню, с кем целовалась на вечеринке, но сегодня приснилось, что с ним. Хотя вообще я его там плохо помню… может, состояние аффекта?

– Или опьянения, – усмехается тетя Таня.

За замечанием следует театральный вздох.

– Карты… – снова начинает тетя и ловит тяжелый взгляд Роксаны.

– Да не врут они, просто недоговаривают! Это он был, ставлю свою Verge⁶, а она у меня новая.

– Проспоришь, – говорю, потому что четко помню слова Голицына о том, что все выходные он провел у бабушки. С Анжеликой де Пейрак. А Роксана опять подцепила кого-то, но не его.

– Откуда ты знаешь? Какие-то сплетни? Ой, не говори ничего, мне страшно! – затыкая уши руками, хнычет подруга. – И так болтают, что он замутил с какой-то Анжеликой. Не хочу знать, кто эта стерва, она портит мне позитивные аффирмации. Я как представлю их… вместе… так сразу начинаю материться и засорять ауру!

– Да нет, – пытаюсь ей объяснить. – Анжелика – это…

– А-а-а-а, все, ничего не хочу знать!

– То есть от меня ты услышать информацию не хочешь, а карты слушаешь? – Я усмехаюсь, а Роксана дуется и собирает колоду обратно.

– Ничего сегодня они не хотят мне говорить, – бормочет почти обиженно. – Значит, пора на работу, а то опоздаю, и клиент жалобу накатает. Все, пока!

Она вскакивает и уносится галопом от нас.

– Да просто они говорят не то, что ты хочешь услышать! – ворчит тетя Таня ей вслед.

– Эй, а про травму послушать? – кричу Роксане, но та на ходу запихивает колоду в шопер и уже обувается.

– Это Марс! – парирует она. – Я тебя предупреждала, а ты меня не слушаешь. Ночью приду, расскажешь.

Понятно. Ночью Роксана будет спать, а я – думать о том, что ей не сказала. Тетя Таня тем временем начинает собираться вслед за Роксаной. Ну вот, кажется, моя энергетика сегодня отпугивает людей.

– А как же «Касабланка»? – восклицает мама.

– Почему вы с Аней так любите черно-белое кино? – недоумевает тетя.

– Я вино остужаю. – Мама использует тайное оружие.

– И я должна остаться из-за вина?

– Могу коньяка накапать… – Мама пожимает плечами.

– Так бы сразу.

Я слышу звон приземлившихся на журнальный столик бокалов. Скоро появляется и бабуля с вязанием, все наконец садятся по местам, откидываются на подушки и что-то бурно обсуждают – я теряю нить. В животе урчит, но я бросаю взгляд в сторону холодильника в противоположном углу и с тоской понимаю, что не допрыгаю до него. Смотрю знакомое начало одного из любимых фильмов и… проваливаюсь в сон.