10000 лет до нашей эры. Книга 2

Волна вдруг вытолкнула меня из воспоминаний, накрыла с головой. Течение протащило по гальке.

Мои ладони были красными, но не от краски. Я расцарапала их о камни.

Пляж превратился в болото. На поверхности океана росли волны, и они ярились, заливая берег.

Я, конечно, решила, что это последствия моего общения со стихией, и не сразу поняла, что это не так. Громыхая, как сорвавшаяся с горы телега, высокая волна пронеслась по океану, и на всей скорости влетела в деревья на берегу, справа от меня. Захрустели под напором воды стволы. Орали запутавшиеся в ветвях птицы, которые остались живы к этому моменту.

Страх перед могуществом стихии парализовал меня, пригвоздил к месту, и я не сразу побежала прочь. Вместе со мной течение устремилось вглубь острова. Холодная морская вода бурлила и пенилась, подхватывая трофеи на своем пути: ветки, листья, молодые тонкие деревца. Кожаная одежда набухла и разом потяжелела.

Хотя лагерь был сравнительно недалеко, обратная дорога заняла куда больше времени. А еще я чуть не промахнулась и не пробежала мимо. Наши плетеные дома не были рассчитаны на девятый вал. Те, что плохо держались, просто смыло в лес, другие шалаши были затоплены по самую крышу. Я добралась до лагеря, когда и лагеря-то уже не было.

Безмолвные сестры не растерялись и спасли то, что ценили больше всего – бобы. Те самые бобы, что мы собирали столько времени, а я пустила на эксперименты по сотворению кофе.

Женщины поднимали высоко над головами кожаные узлы, из прорех в которых нет-нет, да высыпались крошечные зернышки. Они несли их в больших раковинах, плетеных корзинах, в узлах из шкур, одним словом, в чем угодно. Мне даже стало стыдно, что я спасала собственную жизнь, а не урожай. Но обо мне подумали за меня. И тут же вручили корзинку. Пришлось прижать ее к груди, чтобы дно не касалось воды, уровень которой уже достигал бедер.

Корзина мешала обзору и это еще мягко говоря. До того, как она оказалась в моих руках, я упрямо глядела под ноги, хотя ни ног, ни дна давно было не разглядеть. А с корзиной на руках я почувствовала себя ослепшей.

Остальные шли, точно зная, куда следует эвакуироваться в случае потопа, так что понемногу я успокоилась и просто двигалась за ними. Идти след в след, как по снегу, в воде, конечно, не получалось, но я старалась.

Вдали темнела единственная на острове гора, куда и стекались все жители.

Сначала что-то коснулось моей ноги – холодное, скользкое и явно живое. Уже одного этого было достаточно, чтобы умереть от разрыва сердца. Но я лишь сдавлено вскрикнула и побежала вперед. Зерна выпрыгивали из моей корзины, как живые.

Усеянная белыми горошинами вода забурлила.

– Стой! – крикнула мне Старшая сестра.

Ага. Я бы остановилась, обязательно остановилась, если бы рыбы не стали выпрыгивать из воды. Толщиной в две моих руки, с разинутыми ртами, в которых – ну конечно! – сверкали клыки.

Одна из них ударила по корзине хвостом. Я едва удержала ее в руках. Чье-то упругое гибкое тело скользнуло вдоль моих бедер, а затем рыбина, выпрыгнув из воды, все-таки выбила из моих рук корзину. Волны стали белыми от зерен.

Рыбами как будто овладело безумие, а я словно оказалась в центре котла с кипящей ухой. Они прыгали, брызгались, клянусь, пищали и даже дрались между собой.

Я бежала оттуда, не помня себя от страха.

В этот миг далеко в небе прокричал орел. Этот звук я могла различить среди тысячи других.

Глава 3. Последний из Пещерных медведей

Ауг не хотел умирать в землях, где не скованные льдом реки текли меж зеленых равнин. Чтобы выжить, он выкопал яму, в которой и спрятался, оставив небольшое отверстие для воздуха.

Черные люди в пятнистых шкурах хотели забрать Нуатл себе. Ауг не хотел. Он хотел вернуться в родные пещеры. Ауг был единственным, кто вернулся из того похода за соленое море. Погибли Вождь и остальные охотники. А женщин… сожгли.

Так было всегда – они жили, жили, пока снова не наступало время отдавать жрецам с красными волосами своих женщин. Им отдавали больных и старых, пока такие были.

Аугу повезло – у него родился сын, а не дочь. Он обещал своей женщине, что позаботится о сыне, когда ее не станет. Старейшины племени могли отдать его женщину мужчинам Нуатла, так было всегда.

Никто не ждал другого.

Раньше вокруг пещер всегда был снег, теперь сугробы исчезали, и летом в пещерах бывало так же жарко, как и на берегах Нуатла. Старики говорили, что надо уходить за снегом и морозами. Их никто не слушал.

Зря.

Раньше черные люди, которые звали себя Львами, никогда не забирались в земли Ауга так далеко. Их пленниками оказались почти все племена, о которых он знал, – Снежные барсы, Бивни мамонтов, люди из Лисьих нор и даже Пещерные львы. Когда-то все племена снежных людей воевали между собой. Теперь Ауг не понимал, почему замерзшая земля стоила того, чтобы проливать из-за нее кровь.

Когда напали Львы, Ауг успел крикнуть своей женщине, чтобы она унесла их сына в низкие пещеры под землей. Может быть, она успела.

Может быть, нет.

Ауг выживал раз за разом. Сначала на той песчаной тропе в океане после нападения крокодила, а теперь намерен выжить здесь, среди высоких деревьев. Он набросал на себя землю, траву и ветки, но все это осыпалось от дыхания, поэтому старался дышать неглубоко и редко. Он должен выжить и вернуться, иначе кто проводит мертвых на встречу с духом медведя, если все из его племени мертвы? Может статься, что теперь он – последний из рода Пещерных медведей.

Ауг никогда не сожжет тела родных, как поступают жрецы с красными волосами. Тогда на тропе он позволил жрецу сжечь тела охотников, которых убил крокодил, но кости своего сына, окрасив в цвет красной глины, он предаст мерзлой земле. Хватит с него чужих традиций. Пусть Львы правят Нуатлом, Ауг не против. Без костров Нуатла их женщины проживут дольше.

Львы быстро шли по Нуатлу, а Боги, ради которых мужчины со светлыми волосами столько лет сжигали снежных женщин, так и не пришли на помощь. Тела жрецов втаптывали в землю неповоротливые чудовища с одним рогом во лбу. Насадить на этот рог кого-нибудь из снежных людей для Львов было лучшим развлечением, пока они готовились к битве с Нуатлом. Пробить их шкуры были бессильны даже закаленные в огне копья.

Ауг не был одним из мудрых старцев, но даже его думалки хватало, чтобы понять: после завоевания Нуатла Львам больше не нужны снежные люди. Вот почему он сбежал этой ночью, пока на небе не было луны, и бежал так быстро, как мог, а на рассвете снова зарылся в сырую землю, оставив только нос снаружи. Он пролежал так весь день, никак не реагируя на лесных тварей, которые ползали и ходили вокруг.

Надвигалась ночь; скоро он поднимется и будет бежать до рассвета.

Он слышал звуки: рядом были уродливые каменные дома, которые строили мужчины Нуатла. Острый нюх уловил сладость терпкого масла. Им Львы обмазывали свои будто обугленные пламенем тела, отчего кожа лоснилась жирным блеском.

А еще дым… Где Львы, там всегда дым.

Шаманы с раскрашенными лицами поджигали и оставляли тлеть тонко скрученные сушеные листья. Ауг видел много безобразных ритуальных танцев и пережил не одну ночь, полную терпкого дыма и опаленную жаром костров, когда под рев охрипших глоток: «А-а-а у-у-ух! А-а-а у-у-х!» и безумный ритм барабанов воины призывали Бога Смерти благословить их оружие – копья, щиты и каменные топоры.

Если отсюда он чувствует запах масла, то нужно убираться.

Ауг рывком сел, сбрасывая с себя, словно тяжелую медвежью шкуру, пласт земли. На ходу подобрал личинок, которые копошились под телом в земле, сунул в рот и побежал, не отряхиваясь.

«А-а-а у-у-ух! А-а-а у-у-х!» – неслось в спину.

Ауг побежал быстрее. Бой барабанов превратился в единый гул.

А потом ночь перестала существовать. Стало светло, и Ауг увидел, как в дупла и норы разбегались ночные твари. Ему и самому хотелось убраться во тьму, но ее больше не было.

Он быстро оглянулся – перед горящим домом метались тени.

А потом услышал в оранжевом небе крик орла. Ему вторил другой, третий, а после затрубил слон.

Ауг развернулся. Он чувствовал дрожь земли, хотя и бежал. Он хорошо знал, что это значит: Львы выводили рогатых тварей на бой.

Он и не знал, что умеет бегать так быстро. Не иначе, это дух Пещерного медведя наделил Ауга силой.

Стоило ему подумать об этом, как земля вздыбилась, и он приложился о нее лбом. Кажется, он даже летел какой-то миг, как птица, пока не пропахал носом землю. Вокруг было темно. Грохот битвы был далеко – значит, можно идти спокойней.

Ауг хотел подняться, но вместо земли коснулся пальцами какого-то человека. Он лежал здесь, в сугробе из листьев, и не шевелился. Возможно, это мертвец. Ауг коснулся его тела, – кажется, это была рука, – и, к его удивлению, кожа оказалась теплой на ощупь. Плохо, что Львы рядом. И если они найдут его, бедняге не жить.

Ауг разгреб листья и провел пальцами по телу, нащупал бороду и рану на животе. Пальцы стали липкими от крови. Нагнулся и понюхал рану – хорошо. Может, он пролежал здесь недолго.

Ауг коснулся своей курчавой и спутанной бороды. Львы бород не носили. Мужчины Нуатла носили, но чаще всего короткие. У этого же… борода была внушительной, почти как у него самого. А если это один из снежных людей?

Он был одет в кожу и оружия у него не было. Ауг провел несколько раз пальцем по носу и лбу мужчины, но так и не понял, кто перед ним. Так что он обхватил мужчину за ноги и потащил. Тот сначала застонал, а потом притих. Ауг даже остановился проверить, не умер ли.

Не умер. Он потащил дальше.

Если звериные духи будут благоволить собрату, то с их помощью он окрепнет и тоже покинет земли Нуатла. Раненому нужно будет поблагодарить дух медведя, Ауг скажет ему об этом, если тот очнется. Без помощи духов Ауг вряд ли бы смог дотащить собрата до подземного укрытия. Низкий вход у самой земли был скрыт ветвями и забросан камнями. Никто не нашел бы его просто так.

Ауг знал, что здесь есть небольшие подземные пещеры. В них Львы держали снежных людей, скрывая их от Нуатла. Там они не давали им разжечь огня, а после того, как Ауг попытался, его жестоко избили.

Здесь будет лучше в пещере, чем на виду у Львов. Здесь запах его крови не привлечет хищников. Ауг оставил раненого, пролез в пещеру спиной вперёд и, вцепившись в плечи мужчины, подтянул к себе. Затем еще. Тот больше не стонал.

Ауг протиснулся внутрь, уложил мужчину и в полнейшей темноте пополз к выходу.

И тут ветер снова донес до него грохот и крики. С небес раздался громкий птичий выкрик – совсем рядом. Ауг спешно заложил проход камнями.

Похоже, он переждет здесь, пока его враги, наконец, перебьют друг друга. И только после двинется в обратный путь.

Глава 4. Орла не видали?

Я больше глядела вверх, чем под ноги, высматривая орла. Тогда-то я и оступилась. Взмахнула руками, но сумела повиснуть, только вцепившись за выступ левой рукой, четко понимая, что жить оставалось секунды две, не больше.

– Держись! – громыхнуло над головой.

Чья-то рука стала тянуть меня. Как будто на дыбе растягивают! Я взвыла от боли. На голову сыпались камни и мокрая земля, но кто-то уверенно тащил меня наверх.

Это оказался Шейззакс.

Он поднял меня на ноги, а я повисла на его плече, тщетно пытаясь вздохнуть полной грудью. Меня трясло. От холода и страха. Мгновение назад я взбиралась вместе с женщинами на гору, а потом она, словно необъезженный скакун, сбросила меня вниз.

– Шейззакс обещал Сыну Бога защищать тебя, помнишь? Шейззакс успел. Идем.

– Чей орел в небе? – спросила я, клацая зубами.

– Шейззакс не видел орлов.

Я не стала спорить.

Догнать сестер удалось только на вершине, и плач был единственным звуком, который царствовал там. Рыдания неслись отовсюду, как рев водопада. Люди продолжали взбираться с другой стороны горы, некоторые вели упирающихся волов, другие несли связки шкур или корзины продовольствия. Утирающие слезы взрослые вели хныкающих детей.

Шейззакс привел меня. И только я умудрилась ничего не спасти, а ту единственную корзину, что мне доверили, скормила рыбам. Они первые на меня напали, могла бы сказать я, если бы кто-то стал меня слушать. Но всем было не до меня. Мир этих людей уходил под воду у них на глазах.

Над головами висело низкое серое небо. Белой птицы нигде не было.

По сути, я впервые видела настоящих обитателей острова – изуродованных шрамами, болезнями, старостью, голодом и тяжелым трудом. Их ссылали на остров умирать. Говорили они шепеляво и неуверенно, закрывая руками прогнившие зубы или беззубые челюсти. Хотя у всех, даже у рабов, каких я встречала в Нуатле, зубы были на месте.

Мужчины держались особняком. Взглядом они искали ту единственную, что могла отдать им приказ о защите или нападении. Но Таши нигде не было. Надеюсь, она в порядке.

Преобладали, конечно, женщины. Разных возрастов, но многие, я допускала, были намного моложе, чем выглядели их лица. Горе не прибавляет свежести нашей коже. Жаль, что это так. Возможно, когда-то в Нуатле при свете ритуальных костров они блистали красотой и безупречными обнаженными телами, но не здесь и не сейчас. Участь сборщиц урожая была безрадостной, и вряд ли у остальных обитателей острова жизнь протекала намного беззаботней.

Женщины с острова брошенных жен не носили платьев из цветной ткани, из украшений на них были лишь материнские ожерелья из поблекших от времени и солнца раковин. Жемчуга, изящные косы, обвивающие голову, ленты и живые цветы – все это осталось на землях мужчин, словно в красоте на острове женщин не было никакого смысла. Только практичные косы, а у других – варварски остриженные волосы.

Эйкинэ выделялась среди них, как цветная фигура в черно-белом фильме. Завидев меня и Шейззакса, она уже неслась к нам навстречу, а красные полотна ее платья развевались, как крылья или языки пламени. Эйкинэ была королевой среди нищих. В ее уложенных огненно-красных волосах сверкали жемчужины.

В ее внешнем виде крылся ответ – конечно, любовь была тем, из-за чего она словно светилась изнутри. Эйкинэ не забыла, какой она была в Нуатле, и не стала меняться здесь, среди вечного траура по прошлой жизни. Она попала на остров добровольно и с любящим ее мужчиной. Конечно, она знала, что ее ждет, и каково здесь будет. И как беззаботно она рассказывала здесь о своей жизни, о сборах меда…

Эйкинэ пролетела мимо меня и бросилась на шею Шейззакса. Да я и не ждала ничего иного.

Эффект эти объятия бывшей жрицы и беглого раба произвели такой, словно они при всех попытались зачать ребенка. На миг от своих насущных дел оторвались все. Даже мужчины. Хотя, конечно, у них были причины, чтобы пожирать глазами такую женщину, как Эйкинэ.

Женщины древности не знали подобных объятий. Вероятно, они не сильно-то и горевали над участью разоренного Львами Нуатла. Нельзя исключать, что они и сами призывали кару Богов на него. Не дарившие любовь и не получающие ее сами, такие женщины, наверное, были и не на такое способны.

Единственной их заботой были дети. На них они растрачивали бесконечные запасы любви, столь ненужной мужчинам.

Мне было кому дарить свою любовь. И если я заведу детей, здесь, в этом мире и от мужчины, которого люблю, то сделаю это, потому что сама так захочу. Рождением ребенка я не буду залечивать растерзанную душу.

Хотя мысль о детях в первобытном мире внушала неподдельный ужас. Даже о гипотетических детях.

Я переводила взгляд с одного лица на другое, пока не наткнулась на двух блондинок, показавшихся мне знакомыми. Обе держали на руках спеленатых младенцев. Так и есть, одна из них была той самой избранницей Асгейрра, которую я пыталась защитить с помощью огня. Она и указала, ни капли не смущаясь, на меня пальцем третьей женщине, тоже блондинке. К ее ноге, цепляясь за юбку, жалась девчушка лет четырех с пепельно-белыми волосами.

Превосходство как ветром сдуло. Самомнение опустилось до нуля и даже ниже.

На острове жили две бывших избранницы Анкхарата – и, вероятно, одну из них я только что нашла.

Вместе с дочерью.

Ну, и как ты поступишь теперь, Майя?

* * *

– Ты нужен мне, – упрямо произнесла Таша.

Она стояла перед черным гигантом, мокрая с ног до головы. Вода капала с ее коротких облепивших голову и шею черных волос. Таша привела с собой еще два десятка женщин и сразу направилась к Шейззаксу со словами, что он должен спуститься с ней обратно в низину.

Когда появилась Таша, Эйкинэ отступила от Шейззакса ко мне.

Я оглянулась на мужчин острова. Им быстро нашлось занятие: они готовили ветви, чтобы строить укрытия. Все указывало на то, что ночь мы проведем здесь же, на вершине горы. И неизвестно как долго.

Я заметила два кинжала из темного камня на бедрах Таши. Раньше их не было.

Черный гигант бесцеремонно ткнул в меня пальцем со словами:

– Шейззакс обещал.

– Здесь с ней ничего не случится! Помоги мне! Вода прибывает.

– Таша права, – кашлянула Эйкинэ.

Шейззакс обернулся с удивленным видом, мол, на чьей ты стороне, женщина?

– Если кто здесь и может помочь ей, то только ты, – сказала Эйкинэ.

Он покосился на меня, и я кивнула.

– Тогда Шейззакс идет с тобой, – решился гигант.

Таша первая, не оборачиваясь, направилась к спуску. Она излучала силу и решительность. Конечно, ее одежда, как и у всех, насквозь пропиталась водой, но она не переваливалась, как пингвин, и не горбилась под тяжестью намокшей туники, как я, например. Пока она шла, к ней подлетали другие женщины, и Таша отдавала приказы, не замедляя шага. Она единственная была одета в подобие доспеха – тщательно подобранные плоские раковины, вплотную пришитые друг к другу, создавали впечатление панциря.

Шейззакс направился следом. У него тоже имелся каменный кинжал на бедре. Еще несколько коротких ножей для метания крепились широкими кожаными полосами, пересекавших грудь и спину.

Эйкинэ коснулась моей руки.

– Лучше бы это был ливень, правда? – сказала она. – Бедная моя голова. Похоже, это надолго. Давай я отведу тебя к твоим?

Если бы не эти слова, я бы решила, что природный катаклизм стал хорошим поводом отменить заведенные порядки. Но нет. Идти недалеко: плоская вершина невелика.

Безмолвные сестры ютились с самого краю. Дети и их матери (и избранницы Анкхарата) оставались позади. Если бы не Эйкинэ, я бы наверное так и простояла весь день, оцепенело глядя на них.

Вершину поделили между собой все обитатели острова. Мужчины, бывшие жрицы Домов Наслаждений, матери и их дети, старухи и Безмолвные сестры. Только рабов не было, может быть, они не рискнули присоединиться к беженцам, может быть, нашли себе другую гору Арарат, чтобы переждать наводнение.

Дети первыми вернулись к прежней жизни. Они со смехом носились в центре и иногда кто-то из них случайно подбегал к нашему обрыву. Их тут же окликали матери или те, кто следил за ними.

Безмолвные сестры отводили глаза в сторону – ни одна из них так и не посмотрела в сторону детей, я следила.

Старшая сестра тут же раздала поручения – прежде всего, нужно было заняться убежищем. Каким оно станет, зависело только от нас самих. Вместе с другими я спускалась вниз по холму, обламывала ветви и листья у торчащих из воды папоротников. Не было ни единого шанса высушить одежду. Я поднималась с новой охапкой, отдавала собранное и спускалась снова. Мокрая глина покрывал одежду ровным слоем. Холод проел до костей. Тонкие и острые, как бумага, листья папоротника резали руки. Кожаных лент, которые защищали от смертельно опасных стручков, на всех не хватило.

До сих пор было неизвестно, кто отдал приказ океану и не почудился ли мне крик орла…

Я несла к лагерю охапку сорванных папоротников, когда земля под ногами затряслась. Устоять не удалось. Я выронила из рук мокрые листья и упала. Мелкая галька подпрыгивала в воздухе – такой силы были подземные толчки. Внизу ревел океан, а я холодела от одной только мысли о сокрушительных волнах, которые устремятся к нашей невысокой горе, если толчки с каждым разом будут становиться только сильнее.

Боги, а потопа было недостаточно?…

– Тебе страшно? – вдруг услышала я. – Все так кричат.

Я подняла глаза. Передо мной сидела девчушка – та самая, с пепельными косами, заплетенными вокруг головы. Она переводила золотисто-янтарные глаза – глаза Анкхарата – с одного взрослого на другого.

– Не бойся… – выдавила я.

– Я и не боюсь, – девочка пожала плечиками. – Я искала Чори. Она опять сбежала.

– Кого?

Она разжала ладонь. Там сидел птенчик. Казалось, нерадивый повар взялся за это несчастное создание, но, ощипав тонкую шейку, решил, что бульон из этой твари выйдет так себе, и отпустил на волю. Птичка не растерялась и одолжила недостающие перья у попугая и канарейки: под облезлой лысой шейкой топорщились желтые перья, а хохолок был дерзкого синевато-зеленого цвета.

Редкая вещь могла заставить меня улыбнуться в этот миг.

Облезлый птенец, прохаживающийся вдоль детской ладони с важностью павлина оказался одной из них.

– Ее зовут Чори, – повторила девочка. – Правда, чудо?

– О да… А как зовут тебя?

– Катта… ой! – она зажала рот второй рукой и покачала головой. – Я забыла, мне нельзя с тобой говорить, – сказала она, не отнимая ладони ото рта. Вышло неразборчиво.

Я снова улыбнулась.

– Никто и не заметил, как мы говорили. Беги к маме.

Толчки унялись. Катта сжала птенца обеими ладонями и побежала к детским шалашам. Я принялась собирать разбросанные листья.

Хотела ли я детей от Анкхарата?

О, я могла сколько угодно говорить «нет», пока он был рядом. Пока это было возможным. А сейчас эта красивая девчушка, – действительно красивая, как ни крути, – принадлежит ему и какой-то другой женщине. Не мне.

Напоследок я мельком обернулась на детские шалаши, чтобы найти взглядом Катту. Вместо привычной суматохи и беготни увидела, что матери, прижав к себе детей, схлынули единой волной, совсем как подчиняющийся магии океан, к краю горы. И все, как одна, напряженно вглядывались в небо.

Я тоже подняла взгляд – белоснежный орел стремительно снижался.

Уже можно было разглядеть двух всадников, и ни один из них не носил красной одежды.

Орел в последний раз ударил крыльями, гася скорость, и вот его лапы коснулись мокрой земли в десяти шагах от меня. Вытянув шею, птица издала протяжный крик, и с недовольным видом опустилась грудью и пузом в грязь, позволяя всадникам спрыгнуть на землю.

Оба мужчины были блондинами. Один из них сильно хромал. А еще у него не хватало нескольких пальцев. И было много шрамов на лице. Мой взгляд выхватывал детали, словно не в силах составить общей картины.

Когда этот мужчина, сильно хромая, приблизился ко мне, я все еще глядела на него, при этом совершенно не видя его лица.

– Айя? – спросил он чужим голосом.

Что-то оборвалось внутри меня. Последняя надежда? Наверное.

После того вечера, когда я обозналась и вместо Анкхарата обняла Асгейрра, я часто просила Зурию описать внешность остальных Сыновей Бога, чтобы в будущем не повторять ошибок. На скачках я подметила, что данные Зурией характеристики были верны.

В свое время Сына Бога, который сейчас стоял передо мной, Зурия описывала, как красивого мужчину с темными глазами и светлыми волосами, у которого, единственного из десяти, был широкий нос с горбинкой, что делало его профиль похожим на орлиный.

Сейчас на меня смотрел мужчина, лишь отдаленно подходящий под описание Зурии. Больше похожий на бледную тень того, кем он был до Церемонии Очищения огнем.

Его хваленный орлиный нос явно ломали. И не один раз. Уверена, если бы мне хватило мужества и наглости провести пальцем по его переносице, я бы ощутила выпирающие из-под кожи неправильно сросшиеся хрящи. Его губы расчертили белые полосы шрамов, словно кто-то пытался зашить ему рот. Один из таких шрамов от верхней губы уходил по левой щеке в сторону уха. Самого уха не было.

Только на острове я встретила тех, чья внешность была далека от идеальной, кого покалечили и изуродовали годы, болезни, несчастные случаи или дикие звери. Им не было места в Нуатле, которым правили десять мужчин, чья внешность была идеальной. Сыновья Бога не могли выглядеть иначе.

Я хорошо понимала это теперь, хотя, увидев десять Сыновей впервые, приняла их стать, как должное. В моем веке красивые люди не были редкостью, идеальные лица смотрели с обложек журналов, рекламных баннеров и телеэкранов. Но здесь, за двенадцать тысяч лет до изобретения фотошопа, пластической хирургии, стоматологии и декоративной косметики, внешняя красота была престижной редкостью.

– Адан? – прошептала я.

Он криво усмехнулся:

– Скорее то, что от него осталось.

Второй мужчина, бледный, как моль, стоял возле орла, сцепив на груди скрытые широкими рукавами голубоватой туники руки. Он не был одним из Сыновей Бога.

– Это Кадмар, жрец океана, – объяснил Адан, скользнув взглядом по сбившимся на краю утеса женщинам, по мужчинам, побросавшим изготовление навеса, и пробормотал:

– Где она?

– Ты первый из Сыновей Бога, которого я вижу с того дня на пристани, – быстро заговорила я. – Вижу, что тебе пришлось нелегко. Но я до сих пор не знаю ничего об Анкхарате. Скажи мне…

Мне не дали договорить. Таша

Таша взлетела на гору, держа наготове черные каменные клинки в обеих руках.

– А вот и хозяйка острова, – констатировал Адан.

В тот же миг нас окружили вооруженные женщины. Как и Таша, они были облачены в кожаные штаны и крепкую плетёную тунику. В руках у них были обожженные копья. Короткие кинжалы были только у Таши.

Следом за воинственным отрядом на гору поднялся Шейззакс. Он замер при виде Адана. На его руках лежала седая женщина.

– У тебя плохая память, Адан, – процедила Таша.

– Если бы это было правдой, я бы уже забыл о пытках.

– Не пытайся разжалобить меня.

– А что насчет Найнеки? – Адан кивнул в сторону женщины на руках черного гиганта.

Таша вздрогнула, как от пощечины. И в тот же миг бросилась вперед. Блеснули острия занесенных клинков.

Жрец океана за спиной Адана щелкнул пальцами.

Таша рухнула на колени, как подкошенная. Лицо налилось кровью. Так и не выпустив из рук клинков, она зашлась в долго хриплом кашле. Жрец океана, довольно кивнув, снова сцепил руки на груди и замер возле орла молчаливой статуей.

Ого. Они и такое умеют?

Разъяренная Таша, тяжела дыша, поднялась на ноги.

– Я обещала Богам, Адан, что ни один Сын Бога не ступит на остров живым.

Адан глядел на нее так, словно видел впервые, хотя, безусловно, это было далеко не так. Они были хорошо знакомы.

– Я тоже многое обещал Богам, Таша, – ответил он ей. – Но Боги не услышали меня. Как и моих убитых братьев.

– Уходи, не то пожалеешь.

– Я уже пожалел, – еще одна кривая ухмылка. – Но уйти не могу. Без меня твои люди не выберутся с острова. Оставаясь здесь, ты обрекаешь детей на гибель.

– Теперь Сыны Бога вспомнили о детях?

– Когда Львы будут здесь, детям не жить, ты знаешь это. Заметь, я не говорю «если». Я говорю «когда».

Таша молчала. Адан продолжал:

– Сейчас армии Львов разъединились. Они грабят Нуатл, но скоро Вождь снова соберет войска. Мы последние, кто еще оказывает им сопротивление. Он придет к нам. И вот почему мы должны быть вместе. Сейчас. Потом будет поздно.

– Ты утопил наш остров. Лишил выбора. А теперь изображаешь спасителя? Так всегда поступают Сыновья Бога, не так ли?

Это был странный и жестокий метод привлечь на свою сторону союзников, в этом я была согласна с Ташей.

– Я дала этим людям свое слово, Адан, – говорила она. – Обещала, что они больше никогда не окажутся под властью Сыновей Бога или Нуатла. Они поверили мне.

Тихий свист повторился дважды. Адан даже успел криво усмехнуться, как если бы успел разгадать коварные планы стоявшей перед ним женщины.

Сначала жрец, а потом, спустя секунду, и Адан рухнули на моерую землю.

Две женщины позади них опустили устройства для метания дротиков. Два дротика с желтыми перьями, словно их выдернули из груди птички Чори, торчали из спин прибывших на остров мужчин.

– Ты убила их? – спросила я Ташу.

– После всего, что с ним сотворили Львы, это было бы слишком легкой смертью.

В ее глазах горел огонь мести. Я уже видела этот огонек, когда впервые встретила Ташу. Сейчас пламя разгорелось в полную фанатичную мощь. Всем своим сердцем она ненавидела Сыновей Бога, Адан это знал. По сути, ему нечего было терять, когда он решил утопить остров. И он, конечно, знал, чем Сыновья заслужили такую Ташину ярость. Я до сих пор не знала. Знала только то, что один из них наконец оказался в ее власти.

Я слишком благоволила Нуатлу, но Таша ничего не могла с этим поделать. Не швырять же и в мою спину отравленным дротиком? Просто так. Для надежности. По взгляду, холодному, как серое низкое небо, было понятно, что Таша не исключает и такой вариант развития событий, стоит мне пойти ей наперекор.

Она отошла от меня, и я услышала, как она велела женщинам укрепить те веревки, что они прихватили с собой. Не нужно было спрашивать, кому они предназначались.

Она подозвала к себе сгорбленную седую старушку, обвешанную ожерельями из тонких птичьих косточек, которая все это время стояла рядом с Эйкинэ. Шаманку Ру, вспомнила я. Вместе с ней Таша направилась к Шейззаксу, который, не шелохнувшись, до сих пор держал на руках так и не пришедшую в сознание женщину.

Эйкинэ, улучив мгновение, снова подошла ко мне. Лагерь забурлил и пришел в движение. Большинство старательно отводили глаза и от гигантского орла и от всадников, лежащих в грязи.

– Кто эта женщина, которую спас Шейззакс?

– Мать Таши.

– И она благоволит Сыновьям Бога? – удивилась я, вспоминая, как взъярилась Таша, когда Адан намекнул на ее мать.

– Когда-то ее мать была избранницей самого Аталаса.

– Подожди… но тогда…

– Таша его дочь.

Все встало на свои места.

Я покосилась на Адана. Этот изуродованный худой мужчина претерпел и не такое, в этом Таша права. Но ему кое-что известно. И я обязательно должна узнать правду.

Эйкинэ перехватила мой взгляд и покачала головой:

– Лучше не вмешивайся.

Конечно, я согласилась.