Кулинарная битва

– Моцарелла тут ни при чем. И вообще, давай эти разговоры отложим. Мать подождем.

– Согласен, давай подождем. – Он повернулся и направился в кухню. – Ты же знаешь, она на моей стороне будет.

По-прежнему лучезарно улыбаясь, Сабрина вернулась на свое место, а Мэй посмотрела вокруг, пытаясь придумать, как бы закрыть эту тему. Она снова потянулась к тарелке Райдера и стянула у него последний кусочек курицы:

– Пальчики оближешь!

Протестующий вой Райдера заставил Сабрину и ее оператора отшатнуться, они поспешно заговорили о меню с каким-то посетителем, а Мэй тем временем потихоньку перекинула Райдеру кусочек курицы с тарелки Мэдисон – дочку гораздо больше интересовала картошка.

– Прости, дружок. Я тоже голодная. Надо было спросить у тебя разрешения.

Райдер всхлипнул и кивнул.

В любом случае, цыпленок был хорош. Даже лучше, чем раньше. Она взяла у Мэдисон еще кусочек – Энди положил девочке почти взрослую порцию. Мэй весь день практически ничего не ела, а уж про вкус картошки фри и жареного цыпленка и вовсе лет сто как забыла. В Нью-Йорке настоящих жареных цыплят днем с огнем не сыщешь. А эти что надо: сочные, нежные, с корочкой, с кожицей, которая сама собой от мяса отделяется! И картошка! Тонко нарезанная, горячая, чуть хрустящая, посыпана их фирменной смесью соли с травками. А свежеиспеченные слоистые лепешки! А салат со сладкой масляной заправкой! Рецепт заправки, простой и некогда всем известный, Барбара теперь хранила под строжайшим секретом. Боже! До чего же все это вкусно! Хотя, конечно, с точки зрения калорий и холестерина – полная катастрофа.

«Даже Джей, наверное, сразу три таких порции съел бы», – подумала она рассеянно. Если бы только захотел иметь с ней дело после всего произошедшего. И если бы она его сюда пустила. а она стопроцентно этого делать не будет. Жаренный в масле цыпленок стоял первой строкой в списке того, что Джей есть отказывался. Ее муж искренне считал, что цыпленок за двадцать восемь долларов из «Голубой ленты» – дурной тон. А уж после часа ночи в каком-нибудь баре Нижнего Ист-Сайда и подавно. Нет, что такое «Мими», Джею никогда не понять – это Мэй уже на их первом свидании увидела.

А потом как-то раз они поехали в Сент-Луис на свадьбу его университетского друга. Свадьба была отличная, но Джей, единственный цветной из всех гостей, с презрением жителя Западного побережья безапелляционно раскритиковал и город, и штат, и весь Средний Запад. Тогда Мэй ему поддакивала, уверяла, что с радостью позабыла «окраины Канзас-Сити», куда в рассказах о своем детстве уже давно перенесла Меринак. В сотый раз она мысленно клялась себе: ее родной городок Джей увидит только через ее труп. Разве могут за несколько лет измениться эти ограниченные людишки с их серенькими мечтами и бессмысленным существованием? Ей повезло. Она отсюда выбралась. И Джею вовсе не нужно знать, насколько длинный путь она проделала, чтоб от всего этого оторваться.

Жареный цыпленок из «Мими» ему бы, однако, понравился. И лепешки. И вся их давняя история. Пусть только сначала свои шуточки про «Волшебника Изумрудного города» подальше куда-нибудь засунет. Пропади все пропадом! Сам ведь работает с ресторанами – это его консалтинговая специализация. Консалтингом он, может, уже сыт по горло, но без ресторанов и кулинарных изысков жить не может, это точно. Должен, кажется, сам понять, что «Кулинарные войны» не только ей на пользу пойдут, но и «Мими». Но о «Мими» он ничего не знает, так что до ресторана ему нет никакого дела. В последнее время ему вообще нет никакого дела до всего, что ее волнует. Если только это с детьми не связано.

Она посмотрела на Мэдисон и Райдера. Сын и дочка уже наелись курицы и картошки и теперь, как когда-то они с Амандой, таскали пальцами из миски салат. Наверняка во «Фрэнни» Амандины дети едят салат вилкой. До чего все-таки удивительно! Здесь, в этом знакомом месте, ее достижения последних лет померкли, а далекое прошлое вдруг получило над ней и ее памятью странную власть. Дети Аманды должны были стать частью «Мими», но этого так и не произошло. а ее дети в ее родном городе не растут, двоюродных сестру и брата ни разу в жизни не видели, а вот поди же, пальцы в салат запускают. Где только они этому научились?

Об их отношениях с Амандой Мэй обычно старалась думать поменьше, а лучше совсем не думать. Помнить помнила, но Аманда существовала для нее где-то на заднем плане. Все это когда-нибудь само собой разрешится, а здесь и сейчас на Мэй никак не влияет, значит, и беспокоиться нечего. Зачем ворошить прошлое? Нечего неприятности зря на себя накликать.

На потом она отложила кое-что еще: свои отношения с мужем. Сейчас лучше всего признать, что с точки зрения съемок сегодняшний вечер прошел впустую. Завтра с утра она начнет все сначала.

* * *

Вечер подошел к концу. Энди, Анжелика и Зевс уже готовились к закрытию. Мэй вежливо попрощалась, взяла на руки засыпающего от усталости Райдера и понесла его к арендованной машине. Мэдисон засеменила следом. Вооружившись рулоном бумажных полотенец и универсальной жидкостью для чистки, Мэй кое-как привела в порядок омерзительно заляпанные сиденья, застелила их мешками для мусора и опустила стекла. Не обращая внимания на причитания детей о вони в машине, пристегнула их, включила им видео и, пока они не заснули, сидела, не заводя мотор. Помахала выехавшей со стоянки в своем кабриолете Сабрине и достала телефон. Наконец-то! От Джея сочувствующий ответ на ее жалобы с дороги по поводу трехчасового кошмара с перелетами и отложенными рейсами. Правда, он не удержался и добавил-таки яду: «Сама же свои перелеты придумала». Но дальше, смотри-ка, даже успеха ей пожелал. Мэй решила истолковать это в свою пользу: он желает успеха не только с поездкой, но и со всей ее затеей.

Теперь можно и ему коротенькое сообщение послать:

Укладываю детей спать. Говорить не могу. Как дела?

Подождала. Скользнула пальцем по экрану: проверить, есть ли ответ. Джей, несмотря на свои громогласные заявления о необходимости отключиться от суеты и послать к черту их житейскую какофонию, был привязан к своему телефону ничуть не меньше, чем она сама. А вот и он:

Не поздно ты их укладываешь?

Здесь на час меньше. Они днем спали.

Тогда ладно.

Нормально доехали?

Пришлось напрячься. Но я все устроила.

Поговорим, когда они заснут?

Мэй размышляла. Хочется ей разговаривать с Джеем или нет? О том, что укладывает детей в машине, она умолчала. Их еще придется перетаскивать в кровать в мотеле – слава богу, хоть номер у них на первом этаже! К тому же прямо сейчас она в мотель не поедет. Мэй завела мотор, мельком проверила, не проснулись ли на заднем сиденье дети – Мэдисон пошевелилась, но глаз не открыла, – и переехала несколько сот футов от ресторанной стоянки перед «Мими» к их собственной, возле дома матери. Там, не спуская с детей глаз, их можно спокойно оставить в машине.

Мэй хотела пойти поискать Барбару, но, паркуясь, увидела, как к «Мими» подъехала машина и вышедшая из нее женщина направилась к задней двери ресторанчика. Да это Аманда!

Отлично! Наконец-то они смогут состряпать план действий. Еще раз быстро глянув на ребятишек – с ними полный порядок, ведь она все время будет их видеть, – Мэй вылезла из машины. Хотела было окликнуть сестру, но что-то ее остановило. Из кухни показался Энди, вышел на крыльцо, и дверь хлопнула у него за спиной. Мэй услышала его радостное «Привет!», но что ему ответила Аманда, понять было трудно. До Мэй донесся только ее смех. После встречи с новым поваром Мэй не ожидала от него столь бурного энтузиазма при виде Аманды. Да уж! У этих двоих энтузиазма, похоже, хоть отбавляй!

Сестра снова рассмеялась. Что-то в ней изменилось. Ростом она, что ли, выше стала? Нет, выше ростом она, естественно, стать не могла. Но стала стройней, и силуэт ее в темноте выглядел как-то… гораздо изящнее. Вот оно что! Волосы! Она подстриглась. Мэй увидела, как Аманда провела рукой по затылку, и Энди тут же погладил ее по голове.

Вот это да! Аманда флиртует! Как пить дать флиртует! Она прислушалась.

– Отличный был день. Они нас снимали – мы все получили огромное удовольствие. А как у вас прошло?

А потом – Мэй готова была поклясться – Аманда захихикала. Как двенадцатилетняя девчонка. Боже! Мэй колебалась. У нее есть план, ей нужна помощь Аманды. Только вряд ли сестра обрадуется, если Мэй сейчас появится перед ними. К тому же то, о чем Мэй хочет поговорить, лучше обсудить один на один, без этого Энди. Идиотизм какой-то! Вечно ее сестрица найдет себе мужика, который жарит цыплят в Меринаке! Могла бы и получше выбрать. Мэй почему-то ждала увидеть давнюю Аманду, ту девочку, которой сестра была до «Фрэнни». Но если она сейчас войдет в кухню и начнет заигрывать с этим амбалом, значит, дело не только в стрижке. Видно, Аманда и вправду переменилась.

Ой, забыла! Пропади все пропадом! Джей! Она посмотрела на телефон, где на экране осталось без ответа его предложение поболтать. Нет. Разговаривать с ним она сегодня не может.

Прости, Райдер никак не мог угомониться. Мы в одном номере – разговаривать трудно, они проснутся. Валюсь с ног.

Завтра?

Не дожидаясь ответа, она сунула телефон в карман и направилась к дому матери, стоявшему в стороне от дороги, сразу за «Мими». Аманда подождет. Весь вечер Мэй не могла избавиться от смутного недоумения по поводу того, как ей быть с матерью. Как могла Барбара ее не дождаться? А «Мими»? Мать всегда оставалась там до закрытия. Почему сегодня бросила все на каких-то незнакомых работников, да еще когда «Кулинарные войны» «Мими» снимают? Когда они в последний раз разговаривали, «Кулинарные войны» восторга у Барбары не вызывали. Не может быть, чтобы мать ушла без причины. Только вот какой причины? Хоть убей, ответа Мэй не находила. Правда, поди разбери, что Барбаре важно, а что нет. И все-таки странно. Тут не обычные странности Барбары, нет, здесь что-то другое.

Мэй подошла к дому – любопытство одолевало ее больше, чем беспокойство. Свет не горит, тишина. Но это ничего не значит: по вечерам, пока ресторан открыт, чтобы не привлекать внимания посетителей, Барбара зажигает свет только в задних комнатах. Мэй подняла руку и, помня, что Аманда и Энди могут ее услышать, негромко и отрывисто постучала. Подождала. Никакого ответа. Снова постучала, по-прежнему осторожно. С матерью необходимо встретиться сегодня же и в первую очередь выяснить, почему она исчезла из «Мими». Но жившая с Барбарой двоюродная бабушка Эйда наверняка уже спит. Лучше ее сейчас не будить. С Эйдой она завтра и поцелуется, и наговорится. Вдруг где-то в глубине дома раздалось глухое рычание.

Пэтчес. Мамина собака. Мэй ее еще ни разу не видела. Интересно, если собака дома, значит ли это, что дома и ее хозяйка? Ясно теперь только одно: сама открывать дверь мать не будет. Про собак Мэй знала мало и узнавать сейчас что-то новое совершенно не хотела. Судя по фотографиям, Пэтчес – собака немаленькая и, похоже, не слишком приветливая. Признает ли она в Мэй члена семьи, проверять не стоит.

Но входить в дом Мэй вообще не собиралась. Если Барбара здесь, то они могут поговорить в саду или пройтись до угла. Мэй давным-давно решила, что «Мими» – еще туда-сюда, но в материнский дом она больше никогда ни ногой.

Не открывать ей дверь у Барбары нет никаких причин. Так что она или не слышит стука, или ее нет дома. Уже почти десять вечера. Куда она может отправиться так поздно? Открыто сейчас только в «Диллонс», да и там через полчаса закроются. Нет, скорее всего, она просто не открывает. Никому, ни в коем случае дверь не открывать и никого в дом не пускать всегда было главной заповедью матери. «Посторонним в доме не место». Этому правилу следовали поколение за поколением все, кто когда-либо жил в их доме вместе с Барбарой: сначала прабабушка Мими и двоюродная прабабушка Мэри-Кэт, а теперь и Эйда.

Мэй нарушила его только один раз. Но и одного раза хватило, чтобы все изменилось, по крайней мере для нее. Как-то раз Барбара повезла Мэри-Кэт позубоскалить над старинной приятельницей. Восьмидесяти девяти лет и на целое десятилетие Мэри-Кэт младше, она упала и сломала бедро. Мэй тогда было шесть, а Аманде почти пять. Обе они поклялись маме не трогать плиту. Не выходить из дома. Сидеть в кухне, рисовать в книжках-раскрасках на свободном пятачке барной стойки и не использовать клей. С гордостью и новым взрослым чувством ответственности они держали данное матери слово, когда вдруг раздался звонок в дверь.

Их дверной звонок не звонил никогда. Может быть, всего раз или два. И тогда мать открывала дверь, прикрыв ее за собой, выходила за порог, сразу же возвращалась и качала головой: «Опять мормоны ходят».

Если мама дверь открывает, значит, можно и ей. Мэй подумала и нерешительно отперла. Кто такие мормоны, она понятия не имела. Мормоны казались ей похожими на жевунов из «Волшебника Изумрудного города». Стоявший снаружи высокий человек был так не похож на мормона, что, забыв выйти на крыльцо, забыв прикрыть за собой дверь, она замерла на пороге.

Высокий человек опустился перед ней на корточки и протянул руку. Мэй отступила и оказалась в доме.

– Ты Мэй? – спросил дядька.

Она кивнула и взяла его за руку. Рука была горячая, сухая и жесткая. Дядька сжал ее ручку.

– Мэй, ты знаешь, что я твой папа.

Она яростно затрясла головой. Нет, этого она не знала. И не очень понимала, верить ему или нет. Конечно же, она частенько спрашивала Барбару, почему у нее и Аманды нет отца. На что мать обычно резко бросала:

– Потому что он идиот. Идиот и слабак. Нам без него лучше. И старушки-сестры, старая Мими и Мэри-Кэт, если они были рядом, согласно кивали.

На слабака дядька тоже был совсем не похож – он был громадный и немножечко страшный. Он выпрямился в полный рост так же внезапно, как и присел на корточки, а затем, возвышаясь над ней, просунул голову в дверь. Он произнес какое-то слово, которого она не знала, но по его лицу она поняла – он удивлен, и к тому же удивлен неприятно. Она потянулась закрыть дверь – увы, слишком поздно. Дядька прислонился к косяку и захлопнуть дверь не давал.

– Боже мой! – пробормотал он и сильнее толкнул дверь. – Фрэнк! Погляди!

Во дворе Мэй увидела второго дядьку. Этого она узнала. Это был хозяин «Фрэнни». У него была большая машина. На большой красной машине без крыши он целое лето разъезжал по городу, а на заднем сиденье был мальчик из ее детского сада, и он всегда ел мороженое. Дядька, владелец красной машины, подошел и заглянул в дом из-за спины того, первого, который толкал дверь и пытался протиснуться внутрь.

Дверь полностью не открывалась. Если б они спросили, Мэй бы им объяснила. За дверью стояли коробки, к коробкам был прислонен отрезанный кусок столешницы, а сверху сидела кукла в шляпе с пером, которую Мэй не любила. Голова, ноги и руки у куклы были сделаны из чулок. Чулки чем-то набили, и в нужных местах прошили грубой ниткой – получились нос, подбородок и пальцы. Там еще много всего лежало, но дверь мешали открыть в основном эти предметы.

Мэй попробовала заградить «папе» дорогу, но он ее отстранил и шагнул в дом. Побежав за ним, она увидела, что Аманда закончила раскраску, пытается отодвинуть свой высокий стул и слезть на пол.

– Манда, подожди! – крикнула Мэй.

– Я сейчас приду к тебе, – откликнулась Аманда и, раскачавшись, изо всех сил оттолкнулась от барной стойки. Стул начал падать назад, Аманда завизжала, но позади стоял стол, возле стола тоже громоздилась гора коробок. Она-то и остановила стул, так что Аманда скатилась через коробки, перелетела через подлокотник дивана, а потом с дивана шлепнулась на пол. Дядька оттолкнул Мэй, бросился к Аманде, но споткнулся и упал сам – почти свалился на Аманду. Та заорала во все горло.

– Не бойся, – старался перекричать Аманду незнакомец. – Ударилась? Где больно?

Аманда, перекатившись на спину, задрыгала ногами и так сильно двинула его под подбородок, что он сдавленно вскрикнул и рухнул на диван. Удивленная успехом, Аманда замолчала, но тише от этого в комнате не стало, потому что Барбара, тогда еще молодая, тогда еще стройная и злая, с силой распахнула дверь, отчего посыпалось все сваленное в углу у стены.

– Гэри?

Лицо у нее было белым от гнева, и, когда второй дядька попробовал войти за ней следом, она саданула ему локтем под дых.

– Убирайся отсюда вон, Фрэнк Погочиелло. Я знаю, тебя сюда твой папаша прислал, но входить в мой дом у тебя никаких прав нет. Так и запомни – никаких. Этот дом не продается!

Мэй сразу поняла – мама страшно сердится. Такой сердитой Мэй еще никогда ее не видела. И, поняв это, она обежала вокруг свалившегося дядьки, заградила Аманду и, как щит, встала перед младшей сестренкой.

На мужчину в доме Барбара не кричала. Даже наоборот. Тихо-тихо она прошипела:

– И ты, Гэри Логан, пошел вон. Чтоб духу твоего здесь не было! Сейчас же, пока я не придумала, что сделаю, если ты задержишься здесь хоть на секунду.

– Я только хочу с тобой поговорить. И с девочками повидаться.

– Не вздумай у нас появляться! Ни чтоб поговорить, ни чтоб повидаться. И не вздумай появляться поблизости. А ну пошел! Немедленно! Хочешь поговорить и повидаться – звони, а там посмотрим. И чтоб в мое отсутствие ты сюда нос не совал!

Мужчина встал на ноги.

– Я думал, ты дома, – сказал он. – Фрэнк, ты слышишь? Ее не было дома, и ребенок открыл нам дверь. Ребенок открыл дверь двум первым встречным.

– Я была дома, – быстро-быстро заговорила Барбара. – Я была в задней части дома. Я слышала, как вы сюда прокрались.

Пробравшись сквозь коробки, дядька протиснулся мимо Барбары и выглянул во входную дверь:

– Этой машины здесь раньше не было.

Мэри-Кэт медленно шла по дорожке.

– Была! – Барбара уперла руки в бока. – Вы ее не заметили – ваши проблемы.

Он перевел взгляд на Мэй и спросил:

– Мэй, ведь правда, мамы не было дома?

Мэй всегда быстро соображала и хорошо знала свою мать. Если Барбара обманывает – она тоже будет обманывать. Она тоже уперла руки в бока:

– Была.

Мэй почувствовала, как у нее за спиной зашевелилась Аманда. Аманда говорила только правду – всегда. Понять, что иногда лучше, чтобы взрослые и чужие не знали, что происходит на самом деле, она была не в состоянии. Что теперь предпринять, Мэй сообразила мгновенно. Она подняла ногу, согнула ее и, не оборачиваясь, со всей силы лягнула сестру – есть контакт! Аманда опять завопила, шлепнулась, прижала к животу руки и принялась кататься по полу из стороны в сторону. Мэй повернулась и в надежде, что Аманда все поймет и лягать ее еще раз не придется, состроила ей самую страшную рожу, на которую только была способна. Их глаза встретились, и Аманда, закрыв рот, осталась лежать на полу молча.

– Я была на заднем дворе, – еще раз повторила Барбара, – цветы сажала.

Она сделала шаг вперед, встала между девочками и незнакомцем и принялась наступать, тесня его к двери.

Мэри-Кэт отошла в сторону, словно уступая ему дорогу. Казалось, она тоже знает этого человека.

– Гэри, – сказала она. – Ты, кажется, уже уходишь?

Дядька не обратил на нее никакого внимания и повернулся к Барбаре:

– Это не дом, а свинарник. Это… Что у тебя тут за свалка?

Порядка в доме Барбары, может, и не было, но с головой у нее был полный порядок. Она смахнула несуществующие пылинки с блузки на груди и заявила:

– Мы недавно кое-что получили в наследство – я даже коробки распаковать не успела. Но, поскольку ты здесь не задержишься, они тебе не помешают.

Гэри Логан поддал ногой гору коробок, с которой тут же свалилась кукла.

– Это кукла твоей матери, – сказал он. – А мать твоя, Барб, пять лет назад умерла. Что за дрянь ты тут хранишь, скажи на милость?

Он повернулся заглянуть в коридор, а Барбара, воспользовавшись моментом, взяла его за плечи, вытолкала за порог и с грохотом захлопнула дверь. Что происходило затем во дворе, Мэй не видела – мешали задернутые занавески. Она только слышала, что мама кричала.

Аманда села на полу:

– Он ушел?

– Не думаю.

– Ты меня лягнула. А мамы дома не было. Ты же знаешь, что не было.

– Знаю.

– Она наврала. И ты тоже наврала.

Мэй пожала плечами. Конечно, она наврала. И, даже не зная почему, она была уверена, что сделала все правильно. Услышав шаги Барбары, сестры стремительно вскарабкались на свои стулья и как ни в чем не бывало склонились над раскрасками.

– Кто из вас его впустил? – Голос у матери был тихий и сердитый.

Мэй не оторвала глаз от бумаги:

– Я… Аманда упала со стула… Я открыла дверь, а Аманда упала со стула, и он вошел.

Мэй знала – даже если случившееся они с сестрой увидели по-разному, Аманда теперь ничего не скажет. Врать она не врала, но иногда все-таки держала язык за зубами.

– Я же сказала, чтоб вы не смели открывать дверь! Когда меня нет дома, я вам запретила открывать дверь кому бы то ни было. Никому, что бы вам ни говорили.

Мэй думала, что нельзя никого в дом впускать, а дверь открывать можно, но спорить не стала. Мэри-Кэт, не обращая на них никакого внимания, достала из раковины стакан, сполоснула его и открыла холодильник, а Барбара приказала им сквозь зубы:

– Надевайте туфли. Садитесь в машину.

Обескураженные, Мэй и Аманда не шевельнулись.

– Я вас больше здесь не оставлю. Живо!

Они приехали к большому дому, в котором жила мамина лучшая подруга, и, наказав им ждать в машине, Барбара вошла внутрь. Немного спустя они вернулись вместе с Патти, и несколько шагов от машины до их дома подруга матери вела девочек за руки.

Мэй дала сестренке ее раскраску, но Аманда книжку даже не открыла – только прижала к себе покрепче. Рисовать сестры не стали, а стали смотреть, как Барбара и Патти, а потом и еще какие-то взрослые наполняют коробки и мешки, выносят их из дому, снова возвращаются, снова наполняют и выносят, и так много-много раз. Голова Аманды тяжело навалилась Мэй на плечо, а в конце концов и вовсе упала ей на колени. Размышляя о том, что происходит вокруг, Мэй и сама прислонилась к сестре. Всего на минутку.

Когда она проснулась, комната была такой пустой, что Мэй ее не узнала. Вот диван, сбоку кресло, а перед ними стеклянный столик – кажется, она его раньше где-то видела. На столике аккуратная тонкая стопка журналов и пустая пепельница. Поверх истертого коврового покрытия постелен ковер. Возле стены этажерка – тоже стеклянная: на нижней полке только телевизор, а выше книжки. Их с обеих сторон подпирают статуэтки двух обезьянок – одна прикрывает лапкой глаза, а другая рот. Вся комната сияет и переливается: и стекло на полках и на столике, и серебристые металлические ножки.

Ничего красивее Мэй в своей жизни не видела. Она встала и прошлась по комнате, засовывая голову под стеклянные поверхности и глядя из-под них на потолок. Стекло было такое прозрачное, что она все-все видела совершенно ясно. Она легла посреди комнаты, раскинула руки и стала водить ими вверх-вниз, рисуя на ковре, как на снегу, крылья ангела, а потом принялась кататься по полу, наслаждаясь тем, как много места теперь в комнате. До сих пор она и не подозревала, как не хватало ей этой свободы.

Интересно, весь остальной дом тоже так выглядит? Из кухни послышались голоса, и она пошла туда, семеня по убранной комнате на цыпочках.

Патти стояла на стуле и мыла навесные кухонные шкафчики, а мама внизу протирала стеклянные стаканы с нарисованными на них яркими смурфиками, готовясь расставить их по местам. Кухня была такой же чистой, как и гостиная. Мэй хотелось есть за чистым столом, пить из чистых стаканов, хотелось остаться в кухне навсегда.

– Можно мне немножко гранолы?

Мать обернулась, и один стакан, самый красивый, с нарядной смурфом Сластеной, выскользнул у нее из рук и разбился. Мать уставилась на осколки, а Мэй застыла, потому что Барбара размахнулась и швырнула на пол еще один стакан.

– Барбара… – Патти осторожно слезла со стула. На ней были туфли. Барбара стояла в чулках, а Мэй босиком. – Мэй, детка, не шевелись. Ни шагу!

В дверях, тоже босиком, появилась Аманда, и Патти подхватила ее на руки и усадила на столешницу, а следом туда же подняла Мэй.

– Подождите, сейчас принесу швабру.

Не сдвинувшись с места, Барбара сверлила Мэй глазами:

– Ты вчера вечером в дом эту чуму впустила. Гэри Логан только и ждет, как бы побольше денег урвать, а Фрэнк Погочиелло – он вообще норовит при первой возможности у нас дом отобрать и нас на улицу вышвырнуть. А ты посмела дать им сюда носы сунуть и вынюхивать, что здесь да как. Ты меня слышишь? Они еще погонят волну, что я с детьми не справляюсь. Социальных работников сюда зашлют. Вас вообще от меня в детский дом заберут. Ты этого хочешь? Этого? И это все твоих рук дело, ты его сюда пустила!

Патти вбежала в кухню без швабры.

– Барбара! Остановись! Они дети! Они ничего не знают.

Мэй смотрела на мать, пытаясь понять, что она говорит. Барбара прошла прямо по стеклу, взяла Мэй за подбородок и принялась брызгать словами ей в лицо:

– Здесь теперь полный порядок, и впредь все сиять и сверкать будет. Но если ты кому-нибудь обмолвишься, что так не всегда было или что я вас здесь одних оставляла, они своими длинными ручищами до нас дотянутся! Ты понимаешь, что я тебе говорю? Люди думают, одинокая женщина ни на что не способна, считают, если у нас нет денег, и я должна работать, и у меня нет времени здесь вечно чистить и драить, значит, меня можно с грязью смешать и все у меня отобрать, по миру нас пустить, асфальтом здесь все закатать и стоянок своих или еще чего понастроить. Но мы им этого не позволим!

Мэй кивнула, а Патти вмешалась:

– Барбара, ты пугаешь ребенка. Все не так уж и плохо. Все будет хорошо.

– Я же сказала тебе, что Мэри-Кэт говорила, – чуть не плакала Барбара, – если они заставят ипотеку платить…

– Не заставят. У них нет никаких оснований.

– Они у нас все отберут, а я с девчонками куда денусь?..

Мэй стало страшно. Кто у них что отберет? Что она сделала?

– Не бойся, Мэй, все в порядке. – Патти погладила ее по голове, но маминой подруге Мэй не поверила. Она не верила никому, кроме мамы, а мама выглядела не так, будто все было в порядке.

Мэй отползла по столешнице туда, где на полу не было стекол, и слезла со своего насеста.

Сама принесла швабру и совок. Предложила:

– Мама, давай я все подмету. Я могу все снова красиво сделать. Пока ты другие дела делаешь.

Многие годы Мэй отказывалась признать, что, как бы она ни старалась, ее обещание невыполнимо. Отец с тех пор никогда у них не показывался. По крайней мере, она о его появлениях ни разу больше не слышала. а несколько лет спустя в ответ на ее вопрос мать бросила: «Помер от пьянства – туда ему и дорога». Оказалось, что Мэй все равно – известие оставило ее равнодушной. Фрэнк Погочиелло приходил несколько раз, стучался и даже наклеивал липкой лентой на дверь какие-то бумаги. Мэй не помнила, чтобы за всю жизнь мать выбросила что-нибудь, кроме этих бумаг.

Правда, не прошло и нескольких месяцев, как их дом вернулся в свое исходное состояние и снова стал свалкой. Еще дважды – сначала друзья Барбары, а потом Мэй с Амандой – вычищали авгиевы конюшни, и дважды через короткое время в доме воцарялся прежний хаос.

Кучи мусора и хлама вырастали вокруг Барбары самопроизвольно. Стоя сейчас перед домом матери, Мэй видела, что остановить этот бесконтрольный процесс уже давно никто не пытался. Она тоже пытаться не собирается. В этот приезд единственная ее задача – на пушечный выстрел не подпустить сюда «Кулинарные войны».

Где-то позади нее хлопнула дверь машины. Испугавшись, что это проснулись Мэдисон или Райдер, она ринулась на парковку, но повернула за угол и увидела удаляющиеся по улице огоньки фар. Аманда и Энди рванули отсюда на такой скорости, какой она от них не ожидала. Пора и ей ехать. Аманду она разыщет утром. И Барбару тоже. Пропади они все пропадом!

Было поздно, но Мэй все не находила себе места. Надо что-то предпринять. Она вытащила телефон и на ходу послала сестре сообщение:

– Не хотела влезать в ваши с Энди разговоры. А ты, цыпочка моя, ловка! Встретимся завтра, как отвезешь детей в школу. Надо составить план.

Задняя дверь «Мими» сама собой отворилась. Мэй подошла ее захлопнуть и почувствовала, как на нее наваливается уныние, которого часом раньше она не замечала из-за суеты Энди, Анжелики и Зевса. От этого заведения на нее веяло отчаянием и упадком. И не только сейчас – всегда. Даже ярко-желтая веселая вывеска не спасала. Самая первая Мими, Мими-основательница, открыла свой ресторанчик не из горячего желания поделиться с миром семейным рецептом жареных цыплят. И ей, и всем следующим за ней поколениям надо было попросту зарабатывать на жизнь и кормить семью. Дома на стене висела фотография той первой Мими. С нее Мими всегда смотрела на Мэй измученными и озабоченными глазами. Была у них и еще одна ее фотография: она снялась через несколько лет, и уже с двумя дочерьми. Но взгляд ее никак не изменился. А дочери потом выросли и превратились в двух старушек из детства Мэй, Мэри-Кэт и Мими номер два, или Мэри-Маргарет.

Все, хватит ей Мими, хватит воспоминаний. Мэй круто развернулась спиной к материнскому дому и, размахивая руками, будто отгоняя тени прошлого, направилась к машине. Пора спать. Ночь выдалась теплой, но с каждым шагом Мэй бил знакомый озноб. За каждым углом, за каждой дверью здесь чертова прорва призраков. И большинство из них даже не призраки, а живые люди.