– Что ты думаешь по этому поводу?
– Я? По поводу? – Ничего.
Мне, как видишь, не жарко и не холодно
и уж точно, – не горячо.

– А по этому поводу?
– По этому? Как сказать?
Дело, видишь ли, в том – спохватились,
да поздно. Эх, головы.
Нет бы раньше. А нынче – пардон.

– Вот, послушай, еще одна новость.
Что по поводу можешь сказать?
– Нет причин для тоски.
Эта новость – явно вымысел чей-то.
– Как знать….

– Шито нитками. Но, непременно,
новость тотчас подхватят в сетях
те, кто любит с утра до вечера
ковыряться в чужих вещах.

И гадать на кофейной гуще –
кто и с кем, и когда и как?
Флаг им в руки. Пускай полощут
языками за просто так.

– Новый повод для размышления.
– Нет, увольте, пора бы знать,
разговоров о власть имущих
предпочтительно избегать.

Что напрасно искать аргументы
и на темы морали вещать.
Где они, а где мы. Дивиденды
получает, кто знает, где взять.

Ах вы, голуби, милые голуби.
Вот бы мне оказаться средь вас
не вороной общипанной, вороном,
да в ботиночках кожаных. Класс.

Показать свой характер, да выправку,
да поставленный, так сказать, бас,
поквитаться за наглые выходки,
и за каждый упущенный шанс.

Погрозить в назидание пальчиком,
мол, учтите, возьмемся за вас.
– Размечтался.
– Похоже. Начальнички не допустят
вмешательства масс.

Ах вы, голуби, милые голуби,
вашу правду умом не понять.
Жаль, упущено времечко смолоду,
а ведь мог бы и рядом летать.

– Я так думаю.
– А ты не думай.
– Почему?
– Только время терять.

Да и честно сказать, надоело мне
вратарем на воротах стоять.

«Я вспоминаю этот сон…»

Я вспоминаю этот сон,
когда дрожа от страха,
стояла каменным столбом,
не смея сделать шага.

Хватала воздух, словно сом,
и шлепая губами,
кричать пыталась, но, пардон,
крик застревал в гортани.

И тяжесть неподъемных рук,
повисших словно плети,
пугала, и казалось вдруг,
что я на шаг от смерти.
Душа, над бездною летя,
пристанище искала,
а я помочь ей не могла,
я камнем прорастала.

И я молилась о душе,
прося о снисхождении
у Бога в том тяжелом сне,
в том вещем сне прозрения.
И плакала.

«Мне не нужно вашей милости…»

Мне не нужно вашей милости,
и не нужно вашей жалости,
обойдусь вполне без близости
и навязчивой усталости.

Не прельщусь на обещания
сплошь из слов липучей патоки,
проникающих в сознание
надоевшими цитатами.

Ваших устных замечаний,
клятв о верности и сватаний
мне не нужно, как и злата,
что гребут подчас лопатами.

Избегу и вашей участи.
С неулыбчивыми датами
не столкнусь, а если встречусь
защищусь стальными латами.

Не считайте меня дерзкою
и не ждите покаяния,
я для вас останусь девкою
в старомодном одеянии.

Но останусь, без сомнения,
чуждой фальши и давлению,
даже если мое мнение
станет камнем преткновения.

«Не пытайтесь давить своей знатностью…»

Не пытайтесь давить своей знатностью
и былыми заслугами, отчеством,
не маните призывными взглядами,
не сулите награды да почести.

Клятв о верности, да смирения,
семенящей походки, ревности –
не дождетесь. Пусть та, другая,
вас одарит потоком нежности.

Не дождетесь воркующих ноток,
не по мне ублажать вашу старость.
Это сделает та, другая,
для которой поклоны в радость.

Что такая – не обессудьте,
отпустите – не стану ближе.
Отпустите, прошу, иначе
вас однажды возненавижу.

«Рукопожатье крепкое, мужское…»

Рукопожатье крепкое, мужское.
К чему слова? – Пустая трата сил.
В рукопожатье вкладывают двое
особый, недоступный дамам, смысл.

Ладонь к ладони – и не надо слов.
Рукопожатье крепкое, мужское –
звено в цепи, что испокон веков
объединяет братство боевое.

И в будущем, скажу вам без затей,
готова спорить до хрипоты в горле,
мужчины будут так же, хоть убей,
жать руки, а не бить друг другу м…

Решать кроссворды, пить, возможно, квас
и рассуждать никак не о погоде,
а о политике, о бизнесе, о нас,
о женщинах – непостижимых вроде.

И, может быть, на развороте дней,
однажды предоставят право дамам
при встрече руки пожимать, ей-ей,
вот это будет ход, скажу вам прямо.

Да, ход конем. Но только дело в том,
что для мужчин рукопожатье свято,
а нам, не всем, но большинству, пардон,
достаточно при встрече просто взгляда.

Другие мы, и нам не по нутру
до одури жать руки и о спорте
вести беседы, да и ко всему
разгадывать нелепые кроссворды.

Но, тем не менее, мужчины, я за вас
сегодня поднимаю этот кубок.
За то, что вы способны всякий раз
увидеть в каждом не врага, а друга.

«Когда атака, захлебнувшись в крови…»

Когда атака, захлебнувшись в крови,
стихает, корчась в пламени огня,
среди устроенного ею же побоища
внезапно наступает тишина.

Секунда, две секунды, бесконечность –
кто жив, кто мертв – пока не разберешь.
О, этот вакуум, эта неизвестность.
Включите звук, гоните зверя прочь.

Да, есть такой, который для начала
спешит урвать свой куш, да поскорей,
и мечется, бросаясь влево, вправо,
клеймя особой меткою людей.

Той самой черной меткой, не считая,
не принимая доводы в расчет,
что кто-то жив еще, пока густая
кровь, остывающая, но еще течет.

Пока не отворили двери рая
для тех, кому пошел обратный счет,
пока есть шанс, есть вера, пусть слепая, –
что нынче непременно повезет.

Зверь вездесущ, он первый за наградой,
обещанной по случаю войной.
Любимчик смерти, чистильщик из ада,
стирает грани жизни по одной.

Спешит наполнить братскую могилу
и рыщет всюду, нагоняя дрожь
на тех, кто жив пока, но обессилев,
не в состоянии прогнать зверюгу прочь.

И только шепчет сжатыми губами:
«Сгинь, чудище, изыди, поди прочь,
я буду жить, а это только раны,
я боль могу, я должен, превозмочь.

Я выживу назло тебе, я – воин,
я – тот солдат, что бил врага под дых,
поди же прочь, ты чести не достоин,
и мне не страшен этот злобный рык.

Мне только отдохнуть немного,
ненадолго сомкнуть запорошенные глаза.
Меня найдут, подмогу ждать недолго.
О, Господи, надежда на тебя.

Я так устал. Но, что это? Кузнечик?
Ах ты, малец, а как застрекотал.
Что, не боишься? Вот и я давеча так думал,
а теперь – боюсь. Устал.»

«Когда приказ бросает в пекло боя…»

Когда приказ бросает в пекло боя,
и тень от смерти накрывает взвод,
ты поднимаешь знамя полковое
и на «Ура» бежишь, бежишь вперед.

Нет мысли выжить.
Есть одна – так надо,
таков приказ – дойти до блиндажа,
и даже визг от рвущихся снарядов
не прерывает мощного рывка.

Ты прешь наобум, зная, что с тобою
вот так же рядом прет честной народ,
протаптывая линии истории
подошвами истоптанных сапог.

Ты падаешь, и, поднимаясь снова,
бежишь вперед, бросая быстрый взгляд,
где там твой друг – приятель из Ростова,
еще мальчишка, но уже солдат.

И вот – блиндаж. Рубеж одной попытки.
И только завтра будет новый бой.
Есть время отдохнуть и почитать молитвы,
и с другом помолчать, и выпить по одной.

«По приказу сердца, не для славы…»

По приказу сердца, не для славы
ты ходил в атаку сотни раз,
защищая честь страны, державы,
защищая Родину и нас.

Нас – потомков, будущее, завтра
отстоял у лютого врага,
защитил от пагубного рабства,
не щадя ни капельки себя.

Бился насмерть, ран не замечая,
падал и вставал сто раз подряд,
шел по кромке ада, а не рая –
ты – солдат отчизны, чей-то брат.

Чей-то сын, отец, любимый парень,
чей-то муж, но не об этом речь.
Речь о том, что ты врага заставил
уважать российскую картечь.

«Сбивая землю в пыль подошвами сапог…»

Сбивая землю в пыль подошвами сапог,
не замечая пулеметной брани,
идет войною вымотанный взвод,
пропавший потом и вконец израненный.

Плечо к плечу. Штыки наперерез.
Посторонись, рот перекошен в крике.
Благословление на смерть идет в разрез
с желанием пройти сквозь ад и выжить.

Вперед, братва, солдатики, вперед.
Держаться до последнего. Патроны,
патроны где? Что, фрицы, что, слабо?
Так уносите поскорее ноги.

Держаться до последнего. Вперед.
Кто отстает? Да, чтоб тебя…достала.
Сквозная? Хорошо, что не в живот.
Ну, что, сестричка, перебинтовала?

Прорвемся, кровь из носа. Только взвод?
Да, только взвод, а разве это мало?
За Родину, солдатики, вперед.
Где наша, брат, с тобой не пропадала.

«Мгновение, и белый свет не мил…»

Мгновение, и белый свет не мил,
страх перехватывает судорогой горло,
нет сил кричать, и только жуткий хрип
перебирает рваные аккорды.

И ты уже не ты, а тот старик,
с пустыми и слезливыми глазами,
забытый всеми, кроме дамы пик,
и шамкающий тонкими губами.

И смерти ждущий, и желанный миг,
когда душа, вспорхнув пред образами,
голубкой вознесется в мир иных
и обретет покой под небесами.

Как перст, один, один в своей беде,
просящий помощи не у людей, у – Бога.
Что ждать тебе, что предстоит тебе
познать, переступив черту порога.

Но нет, ты не старик. Кричи, дыши, живи.
За жизнь цепляйся, даже если гордый.
Гони свой страх, гони его, гони,
и плеткой бей по обнаглевшей морде.

«Лебединая песня не спета…»

Лебединая песня не спета.
И еще не однажды вина
выпьем с вами, друзья,
и за это – троекратное, наше «Ура».

Кто сказал, что прошли времена,
когда чтили слова и заветы,
дорожили мгновеньем и клятвы слова
подтверждали делами сюжетов.

Когда подвиги были в чести,
когда правда была недотрогой,
кто сказал, что кривою дорогой
обязательно надо пройти.

Кто сказал, что единственный шанс
был упущен и точка возврата
потеряла свой смысл и сейчас
недоступна для нашего брата.

Они врут. Не понять им сполна,
что для нас значит «жить для народа».
Что за все, и везде, и всегда
мы в ответе не только пред Богом.

«Лебединая песня не спета…»

Лебединая песня не спета,
нет, не спета, и тысячи слов
еще лягут в основу сюжета
об одном из российских сынов.

Кто-то скажет: «Вот это награда
от народа на все времена».
А другой усмехнется: «Бравада.
Песня – сущая ерунда».

Позавидует, может быть, третий,
бросит камень вдогонку шестой.
Только ты, сын России, не верь им,
за сто верст обойди стороной.

Есть другие, которым по нраву
твои мысли, поступки, дела,
кто не раз обнаженную правду
защищал, засучив рукава.

Вот они-то как раз не отступят
и не будут под руку трещать,
ну, а если, тьфу-тьфу, тьма наступит –
до последнего будут стоять.

Все они твои сводные братья,
и поэтому вам по плечу
стать единой и действенной ратью.
И, поверь, я совсем не шучу.

«Если песня летит по свету…»

Если песня летит по свету,
обретая стальную мощь,
значит, песню услышит эту даже тот,
кто рисует ночь.

И споет, может быть, однажды, тот, кто
раньше ворчал: «Не жилец»,
кто оплакивал песню, кто жаждал
положить песне скорый конец.

Кто вещал, что пора в самый раз
бить набат на сто милей окрест,
кто настойчиво призывал заключить
под домашний арест.

Кто подвох между строчек искал,
кто поставил на песне крест.
Кто злорадствовал, кто выжидал,
кто коверкал слова, наконец.

Эту песню споет от души только тот,
кто за правду горой,
кто на шаг, но всегда впереди
и не ходит дорогой кривой.

И не лаптем хлебает щи,
и не тратит по пустякам
ваше время, и не пищит,
разгребая вселенский хлам.

Кто друзей не оставит в беде,
будет верен в словах и делах,
даже если один на один разговор
состоялся на днях.

Эту песню услышишь и ты – не сегодня,
так завтра. Решай –
если петь, так уж пой от души,
чтобы песня лилась через край.

Если нет – стань в сторонку. Смотри.
Да не под ноги зри, а в будущее.
С кем остался? Вот, вот, они – обыватели,
вечно ноющие.

Что, не правится? Тогда пой. Подпевай,
если слабый голос.
Слов не знаешь, так сердцем пой.
Все получится. Ты так молод.