Ах, этот конный мир!

© Ирина Анцупова, 2024

ISBN 978-5-0062-4172-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Цыган

– Пей, пей, кормилец, – ласково и чуть ворчливо проговорил Степан Григорьевич, подливая в ведро свежей воды. – Ай, Цыган, ай, красавец!

Утолив жажду, жеребец поднял голову и шумно вздохнул, громко шлёпая мокрыми горячими губами. Молодой, сильный, здоровый конь благодарно посмотрел на хозяина и получил кусок любимого белого сахара. С хрустом разгрызая угощение, он замер на секунду – за оградой, где-то в начале улицы, раздалось знакомое ржание. Цыган ответил на этот зов, по которому сразу узнал Снежку – свою подругу.

– В ночное хочешь? Ты заслужил это! – сказал Степан Григорьевич и крикнул пробегающему конюху: – Эй, Василий!

Парень остановился, вопросительно глядя на старика.

– Поди сюда. Сегодня ты в ночное?

– Да, – подходя, ответил Василий.

– За Цыганом – глаз за глаз чтоб следил!

– Обязательно! – козырнул парнишка. – Уж я-то вас знаю, Степан Григорьевич! Чуть что случится – сто шкур спустите!

– Цыц, балагур! – прикрикнул хозяин.

– Да нет, Степан Григорьевич, вы не волнуйтесь! Когда Снежка на него смотрит, Цыган ниже травы, тише воды становится!

– Цыган – жеребец! – наставительно сказал старик. – Чуть только время его придёт, сразу забудет о приличиях.

Конь, прекрасно понимая, что хозяин говорит о нём, тихо фыркнул, словно оправдываясь.

– Можно мне на нём поехать сегодня? – спросил Василий, стараясь подавить смех.

– Езжай. Только осторожно. Смотри, чтобы не запутался в траве стреноженный! Не вздумай ночью на нём гонять! И напоить не забудь.

– Хорошо, Степан Григорьевич. Всё будет так, как вы сказали.

– Степан, ты дома? Можно войти? – услышали они взволнованный голос с улицы.

– Заходи, Семён. Что стряслось?

– У меня Марта захромала. Не знаю, почему. На правую переднюю почти не наступает, бережёт.

Степан Григорьевич вздохнул.

– Заводи, посмотрю я, что с ней.

Он открыл ворота, и привязанный во дворе Цыган быстро поднял голову, увидев кобылу.

– Н-ну?! – грозно спросил его хозяин.

Пристыженный жеребец вздохнул и наклонился к овсу, который насыпал ему Василий. Он ел, пока Степан Григорьевич осматривал ногу лошади. Она вздрагивала от каждого прикосновения, но покорно терпела боль. Старик вздохнул.

– Стрелку ей почистить надо, да отдохнуть дать дня три, – набросился он на нерадивого хозяина. Тот только вздыхал и даже не пытался возражать. – Постоит она пусть у меня. Цыган сегодня в ночное идёт, места хватит. Только овса принеси ей. Да побольше!

– Ох, спасибо, Степан Григорьевич! – сосед поклонился ему чуть ли не в ноги и поспешно удалился.

Степана Григорьевича любили и уважали на селе. Он всегда помогал лечить захромавших коней, которых в Огнёвке было 40 голов, иногда даже объезжал жеребят, несмотря на свой возраст – 67 лет, чинил упряжь. Бабки сплетничали, что лошадей Степан Григорьевич любит больше, чем людей. Это было не так. Без лошади на селе не обойтись, тем более в начале XX века, когда эти благородные животные стали поистине кормильцами для людей. Степан Григорьевич не любил сельчан, которые относились к лошади как к инструменту, забывая о том, что это – живое существо, которое нуждается в отдыхе, ласке и хорошем питании. И если такие люди приводили своих замученных лошадей к нему, просили посмотреть животное, то Степан Григорьевич не скупился на бранные слова. Вот и сейчас сосед ускользнул со двора, довольный, что отделался только грозным тоном. Степан Григорьевич был немного нелюдим, но жену, Ольгу Ефимовну, очень любил и помогал ей всем, чем только возможно. Сын их женился и уехал в город, раз в полгода возвращаясь на недельку в Огнёвку.

Деревня стояла на берегу Амура, который в этом месте был широкий, бурный и неукротимый. Пастухи знали только несколько тихих заводей возле берега, где летом можно было поить и купать коней. Время было неспокойное – разбойники «хунхузы», как называли местные жители шайки китайцев, промышлявших конокрадством и воровством, переправлялись через коварную реку и разоряли маленькие деревушки, которых около Амура было очень много. Хунхузы слыли неуловимыми и опасными бандитами. Об их сообразительности и увёртливости слагали легенды.

…Заскучавший Цыган поднял голову и заржал, услышав долгожданный топот копыт в начале улицы – табун шёл в ночное. Снежка ответила ему. Тихим полустоном жеребец позвал хозяина. Василий нырнул во двор.

– Степан Григорьевич, пора! – крикнул он. – Цыгана уже ждут. Я поехал?

– Постой, уздечку надень ему, да не забудь недоуздок! – спокойно проговорил старик.

– Хорошо.

Когда Василий умчался на конюшню, Степан Григорьевич снял со стены двустволку и вышел к Цыгану.

– Это я Ваське приготовил, – пояснил он удивлённому коню. – Хунхузы разбушевались, ограбили вчера Исаевку! Совсем от рук отбились, басурманы!

Хозяин погладил крепкую шею Цыгана, поцеловал его нос и вдруг понял, что очень любит своего красавца. В то же время неясная тревога сжала его сердце. Отгоняя тяжёлые мысли, он улыбнулся. Цыган, чуть взволнованный такой неожиданной нежностью, положил голову на плечо Степана Григорьевича. Неслышно подошёл Василий.

– Я готов, – тихо сказал он.

– Дай уздечку, я сам… Садись, сынок! – сурово и очень ласково сказал хозяин, перекидывая повод на шею лошади.

Крайне удивлённый Васька намотал гриву на кулак и птицей взлетел на спину Цыгана. Конь рванулся было к выходу, но что-то заставило его остановиться и посмотреть в глаза хозяину. И в них он увидел такую тоску, такое острую печаль, что не посмел сразу уйти со двора. Долго-долго Цыган глядел на Степана Григорьевича, и ему показалось вдруг, что жеребец прощается с ним. Наконец хозяин заставил себя отвести глаза от коня и протянул Василию ружьё.

– Зачем, Степан Григорьевич?!

– Возьми. Хунхузы ограбили Исаевку вчера ночью.

– Хорошо, тогда возьму.

– Езжай с Богом! – проговорил хозяин и поспешными тяжёлыми шагами ушёл в дом.

– Что это с ним, а, Цыган? – спросил озадаченный Василий.

Он тронул коня и выехал со двора. Снежка тихо поздоровалась с приятелем, и все лошади табуна приветствовали своего вожака. Васька протяжно свистнул и пустил вороного красивой лёгкой пружинистой рысью. Табун последовал за ними.

Миновав деревню, Цыган остановился и пропустил лошадей вперёд. Он не знал, зачем это делает, но таков был Зов Природы, а значит, так было нужно. Снежка бежала рядом, изредка бросая на него кроткие и смирные взгляды.

– Ну, Цыган, выбирай место. Подальше только отойдём сегодня, – сказал повеселевший Василий.

Человек предоставил лошади полную свободу действий. Он просто сидел на широкой крепкой спине жеребца и любовался открывающимся восхитительным пейзажем.

Солнце уходило за горизонт, окрашивая небо в ярко-розовый, где-то бардовый, а где-то насыщенный красный цвет. Тёмно-синие редкие облака сказочными стрелами прорезали небосвод. Амур клокотал совсем рядом, под боком, пугая молоденьких жеребят, которые прижимались к материнским ногам. Слева расстилались бескрайние поля, темнела непроницаемая стена леса. Лошади не любили лес, знали, что там живут опасные для них существа – злобные и вечно голодные волки, и старались держаться ближе к реке.

Цыган быстро нашёл место, где табун останавливался в прошлый раз. Лошади посмотрели на него, но жеребец коротким ржанием приказал идти дальше. Снежка снова бросила на него долгий нежный взгляд, и Цыган приосанился, подтянулся, даже стал казаться повыше.

Когда почти стемнело, табун вышел на широкий луг, заросший высокой сочной травой.

– Вот здесь и остановимся! Да? – воскликнул Василий, и Цыган согласился с ним, давая сигнал табуну.

Лошади разбрелись по лугу, впрочем, не уходя далеко от берега. Конюх отпустил жеребца в табун, нашёл удобное место для ночёвки, и через полчаса весёлый костёр запылал, словно маяк. Василий положил двустволку рядом и залюбовался яркими звёздами. Через час протяжным свистом он позвал коней к водопою.

Спускаясь к реке, Цыган услышал незнакомый плещущийся звук и насторожился. Острый слух уловил чужую речь. Через секунду всё стихло. Встревоженный жеребец замер, как статуя. Вдруг воздух со свистом разрезала петля аркана, и Цыган встал на дыбы, стараясь освободиться, пронзительно и злобно заржал, призывая хозяина. Перепуганный табун бросился карьером обратно в Огнёвку, а Василий дал несколько холостых залпов из ружья. Вдруг короткий удар по голове заставил его охнуть и погрузиться в темноту…

Конюх пришёл в себя только утром; поднявшееся солнце чуть не ослепило его. Ушибленная голова очень сильно болела, и Василий, оглядевшись вокруг, понял, что случилось что-то страшное. Он бегом помчался в деревню, лихорадочно соображая, как всё объяснить Степану Григорьевичу. По дороге парень пытался успокоить себя, думал, что Цыган сумел перехитрить своих похитителей, однако это было не так.

Степан Григорьевич стоял около ворот и смотрел куда-то вдаль. От этого бесконечно печального взгляда слёзы навернулись на глаза Василия, который сразу всё понял. Он подбежал, рухнул ему в ноги и зарыдал.

– Не уберёг кормильца вашего, простите, Степан Григорьевич! – всхлипывал парень. – Они так быстро его скрутили! Цыган сильный, я бы сделал что-нибудь, даже выстрелить успел в воздух, думал, испугаются, да только получил по голове и до утра провалялся на берегу!.. Что теперь делать, Степан Григорьевич?

Ни говоря ни слова, хозяин поднял юношу и по-отечески обнял его. Василий плакал, как ребёнок, пока ему не стало легче.

– Ничего, – едва слышно проговорил Степан Григорьевич. – Ничего. Проживём как-нибудь.

Жена смотрела на него, боясь подойти и потревожить супруга, и вздыхала. Но ведь жизнь продолжалась, все лошади – кроме Цыгана – вернулись домой, и постепенно Степан Григорьевич смирился, однако нового коня отказался брать категорически.

– Вдруг Цыган вернётся! – твердил он, произнося эту фразу как молитву.

…Прошёл год. Ровно год с той ночи, как хунхузы пленили Цыгана. Этот год многое изменил в жизни Степана Григорьевича. Старик не оставлял надежды снова увидеть своего любимца, и сердце не обмануло его!

В то утро, ясное и прохладное, в деревне появился вороной конь – худой, с разбитыми ногами, грязный и мокрый. Было ещё очень рано, все спали. Выйдя на улицу, где стоял дом Степана Григорьевича, он шумно вздохнул, вспоминая место. Цыган (а это был именно он!) заставил себя негромко позвать давнюю подругу, Снежку. Она отозвалась незнакомому жеребцу, но вдруг узнала и заржала громко, радостно, приветствуя его. Через минуту все лошади знали о возвращении Цыгана. А между тем жеребец, который впервые за этот год был счастлив, с замирающим сердцем подошёл к знакомому забору и толкнул носом покосившуюся калитку, чуть ли не падая от усталости.

Степана Григорьевича разбудило ржание лошадей. «Да что они там, с ума посходили, что ли?!» – с досадой подумал он. Покрутившись ещё немного в кровати, старик вдруг подскочил, как ужаленный. «А ведь так дружно они только Цыгана приветствовали!» – мелькнула мысль. Сердце его бешено заколотилось.

– Цыган! – крикнул Степан Григорьевич и… не поверил своим ушам: со двора донеслось счастливое, прерывистое заливистое ржание. – Цыган!!!

Хозяин выскочил на двор и остановился на крыльце, не замечая текущих по щекам слёз.

– Цыган! – уже тихо прошептал он.

Жеребец быстро подошёл к нему и положил голову на плечо человека, ставшего ему родным. Он плакал от радости. Да, да, лошади тоже умеют плакать! Наверное, впервые в жизни Цыган пожалел о том, что он не человек. Ему столько хотелось рассказать Степану Григорьевичу, стольким хотелось поделиться! Хозяин даже представить себе не мог, что довелось ему пережить – и боль разлуки, и острую тоску по дому, и желание сбежать из чужого края, найти Снежку и никогда больше не оставлять ни хозяина, ни подругу.

Несмотря на хорошее обращение и прекрасное питание, Цыган остался недоверчивым и диким в другом городе. И однажды, невзирая на далёкое расстояние и полную неизвестность, жеребец отправился в путь. Наконец он вышел на берег Амура почти что напротив своей родной Огнёвки. Бедный Цыган метался по песку, не решаясь войти в стремительный поток. Всё же он заставил себя поесть травы, поспать немного, чтобы, собравшись с силами, добраться до дома или погибнуть. Броском Цыган кинулся в реку и поплыл. Холодная даже в самый жаркий день вода несколько раз захлёстывала его с головой, но жажда жизни была сильнее. Вконец обессилев, конь почти отчаялся и хотел было прекратить бороться, но в этот момент его ноги нащупали дно. Через секунду мощным прыжком он выбрался на берег в 3-х километрах от Огнёвки и, даже не остановившись, хромая, пошёл домой…

Степан Григорьевич накрыл Цыгана тёплой попоной, увидев, что тот дрожит от холода, любовно погладил широкой ладонью мокрую шерсть, отжимая воду, поставил его в денник, накормил досыта, после чего оставил коня отдыхать. Цыган спал сутки. На следующее утро к Степану Григорьевичу пришёл Василий. Хозяин ничего не стал говорить конюху, но сияющие и даже помолодевшие глаза не могли скрыть его радости.

– Вы слышали, как лошади вчера ржали рано утром? – спросил он.

– Я даже знаю, в чём причина такого поведения, – не выдержал Степан Григорьевич.

– В чём же?.. Не может быть!..

Ответа не последовало – Василий метнулся в конюшню. Стало очень тихо. Хозяин зашёл вслед за ним. Васька стоял перед открытым денником, бледный и счастливый.

– Цыган, душа, вернулся!

Он захохотал, разбудив коня. Цыган открыл глаза, фыркнул, приветствуя его, и снова уснул.

– Не мешай, пусть отдыхает, – прежним ласково-суровым тоном проговорил Степан Григорьевич и лёгким пинком выставил парня из конюшни. – Долго же тебе теперь не ездить в ночное!

Когда Цыган окончательно пришёл в себя, поправился и выспался, Степан Григорьевич и хозяин Снежки приняли важное решение. Через год у Снежки родился жеребёнок вороной масти с такой же дорожкой на голове, как и у отца.

Говорят, что у кошки чувство дома сильное, у собаки – удивительное, а у лошади оно могущественное!

10.04.03

Купание коней

Июль 2003 года был довольно тёплым. Горожане, которые не смогли уехать на море, заняли берега Финского залива, наслаждаясь солнечными жаркими днями.

Мне очень хотелось выбраться куда-нибудь за город, даже не для того, чтобы искупаться, а просто погулять по берегу в хорошей компании.

Однажды мне позвонила подруга, которая приехала из Оренбурга поступать в институт. Она поделилась со мной, что успешно сдала все экзамены и теперь хочет как-нибудь это отметить.

– Поехали кататься на лошадях! – предложила Оля.

Я с радостью согласилась – мы познакомились на одной из городских конюшен, поскольку очень любим этих удивительных животных.

Незадолго до звонка Ольги я открыла для себя хорошую конюшню с сильными спортивными, а значит, серьёзными лошадьми. Это КСК «Аргамак» в Старом Петергофе. Занятия стоили недорого, кони – ахалтекинцы, радушный хозяин, профессионал-конник – Владимир Соломонович Хиенкин.

Первый раз я приехала в «Аргамак» в начале апреля, когда ещё лежал снег и манеж был заледенелым. Тогда я любовалась лошадьми, которых выпустили гулять, помогла покормить их и впервые узнала, что такое АХАЛТЕКИНЦЫ.

Несмотря на трепетное уважение к этим сильным породистым животным, я предложила Ольге именно «Аргамак». Субботним жарким утром мы встретились на Балтийском вокзале и на автобусе поехали в Петродворец.

Как всегда, гостеприимный город встретил нас удивительно свежим воздухом. Несомненно, мы побродили по Верхнему парку, немного отдохнули в кафе и пешком направились в «Аргамак». Через полчаса мы были на конюшне.

Владимир Соломонович поздоровался с нами, стал расспрашивать, где занимались раньше. Потом он куда-то ушёл, а мы стали рассматривать лошадей.

Маленькие девочки, лет по 8—9, крутились около нас, разговаривая между собой. Из их разговора мы узнали, что недавно родились два жеребёнка. Мы полюбовались на малышей, потом Владимир Соломонович позвал нас.

– Лена, Алексей, Ира, Оля, берите Хелвара, Ханым-Солтану и Ханым-Саят и езжайте на залив купаться. Только сначала я посмотрю, как вы умеете ездить без седла… – сказал он нам.

Мы переглянулись. Без седла я ездила только несколько раз, а садиться на ахалтекинскую красавицу, к тому же мать одного из жеребят, было боязно. Я несколько раз пыталась отшутиться, но такой шанс выпадает очень редко. В общем, мы с Ольгой переоделись, потом нам взнуздали лошадей, надели на них прочные кожаные ошейники, вывели в манеж.

Красавицу, которой хозяин доверил меня, звали Ханым-Солтан. Ханым-Саят приходилась ей сестрой и матерью второго малыша. Жеребят звали Бенгур и Бенгурион. Кроме того, нас сопровождали два жеребца. Шерсть Хелвара отливала на солнце золотом и медью. Второй жеребец был не менее красивым, но не таким спокойным. Казалось, он относился снисходительно к своему всаднику, который, судя по всему, побаивался коня, но постоянно играл с ним.

Владимир Соломонович предупредил меня, что Солтана отбивает задом, если при посадке задеть её круп.

– Села – и сразу высылай лошадь шагом! – сказал он.

Лена, которая потом села на Хелвара, подошла ко мне, мы приготовились, и… на счёте «три» я оказалась на спине Солтаны. Но не успела я даже тронуть лошадь, как она коротко взвизгнула и резко подбросила задом.

Как я удержалась на ней, до сих пор является для меня загадкой.

– Шагом! Высылай шагом! – услышала я крик Владимира Соломоновича.

Я сделала то, что мне было велено, и вот она зашагала, нервно раздувая ноздри и поминутно оглядываясь на жеребят.

– Хорошо! – похвалил меня хозяин. – Главное – она почувствовала, что ты управляешь ею.

Я уселась удобнее, уже не опасаясь быть скинутой. У Солтаны была узкая тренированная спина и очень мягкие аллюры.

Мы разулись, аккуратно выехали из манежа и построились. Первым (головным) встал Хелвар, потом Солтана и Саятка, которая, как оказалось, полдороги норовила повернуть домой, и замыкал шествие второй жеребец. Жеребята прыгали рядом.

Сначала я не могла понять, зачем нужен плотный кожаный ошейник. С незнакомой лошадью всегда надо вести себя строже, и я крепко держала повод на такой длине, чтобы мне было удобно контролировать Солтану. Однако слово «купание» лошади понимали как прогулку, когда можно и пастись, и играть, и воспитывать малышей, и принимать природную ванну. Солтана не могла оторваться от вкусной сочной травы, постоянно останавливаясь и резко опуская голову. Я легко удерживалась, но руки очень уставали, поскольку повод был слишком коротким, а странный ошейник регулярно падал на уши лошади, заметно раздражая её.

Я иногда оглядывалась на Ольгу, наблюдая, как уверенно она справляется с Саяткой, которая приглядывала за жеребятами, порой резко останавливаясь, если они уносились далеко.

Живописная узкая тропинка шла под наклоном, иногда пропадая в зарослях крапивы, которая выросла до половины бока Солтаны. К счастью, она жгла ноги не очень сильно, поскольку лошади быстро проходили мимо коварного растения, но огромное количество слепней, которых они отгоняли, вздрагивая всей кожей, доставляло значительные неудобства. Заставляло поволноваться и то, что впереди было труднопреодолимое место – дорога с опасным поворотом, поскольку машины показывались совсем близко от нашего переезда и сразу затормозить не могли.

Мне было интересно, как здесь поведут себя жеребята, которых взяли на прогулку впервые. Издалека услышав почти непрерывный шорох шин, они как по команде перестали резвиться и кусать друг друга, устремившись к матерям. Две маленькие девочки встали на дороге, размахивая флажками, заставив автомобилистов остановиться и пропустить коней. Малыши прижались к бокам кобыл и пряли ушами. К счастью, никто не испугал коней гудком, и дорогу мы переехали благополучно.

После переезда трава стала ещё выше. Мы ехали с остановками мимо частных огородов, убирая ноги от крапивы и отгоняя надоевших слепней. Солтана вела себя хорошо, жевала траву, но после того, как ошейник скатился по тонкой шее и повис на поводе, Лена с удивлением посмотрела на меня и сказала спокойно:

– Она сейчас на него наступит…

Я заставила лошадь поднять голову, после нескольких попыток вернула ошейник на место и стала придерживать его рукой. Открылось истинное предназначение этой части амуниции. Солтане было совершенно неважно, кто на ней едет. Я дала знать, что справлюсь с ней, и она, думаю, даже потеряла ко мне интерес. Это облегчило задачу, поскольку я обрела свободу действий и крепко держалась коленями, одной рукой придерживая свободный повод, а другой – ошейник. Теперь он перестал скатываться ей на уши, и мне стало намного спокойнее.

Но вот впереди показалась сверкающая сталь воды, подкрашенная голубым золотом – мы почти добрались до залива! Лошади пошли быстрее, почувствовали дразнящий запах и даже не столь яростно жевали высокую траву.

Осталось последнее серьёзное препятствие – к пляжу надо было спускаться по довольно крутой дорожке. Солтана дёрнулась в сторону, не увидев жеребят, пропустила Саятку и пошла вниз только тогда, когда я решительнее направила её на спуск. Мне пришлось почти лечь ей на спину, и я мысленно умоляла Солтану не отбить задом на этом сложном месте. Но мне удалось выровняться сразу, как только мы оказались на пляже, и лошадь, следуя за танцующим жеребцом, охотно вошла в тёплую воду. Немного побродив по мелководью, она, глядя на Хелвара, который стоял в радуге брызг, принялась взбивать ногой воду. Я тут же вымокла. Она была очень довольна, всё время оглядывалась на меня, а вот жеребят Солтана выпустила из виду.

Через минуту случился некоторый переполох. Дело в том, что малыши, словно сговорившись, с двух сторон подобрались к второму сопровождающему нас жеребцу, который не заметил их, и одновременно укусили его за ляжки. Тот взвился на дыбы, сбросив в воду своего седока, но подоспевшие девочки схватили его за повод. Юноша не рискнул ехать дальше и предпочёл повернуть к конюшне.

А испуганные такой реакцией маленькие разбойники забились в густой камыш, и Солтана крутилась на одном месте, не желая идти дальше, пока не удостоверилась, что с малышами всё в порядке. Наконец наши помощницы выловили жеребят в тростнике, потом одна девочка взяла Солтану и повела вглубь. Она громко отфыркивалась от попавшей в нос воды, но шла, изредка оглядываясь на жеребят.

Когда вода стала доходить ей до живота, красавица разглядела ушедшего далеко вперёд Хелвара и пошла быстрее, разрезая тёплую воду, но это не мешало мне усидеть на ней. Отгоняя слепней, она взмахнула хвостом и случайно попала по моей спине! Признаться, от неожиданности из глаз посыпались искры, после чего я попросила её вести себя хорошо. На том и поладили.

Лошади шли по знакомой натоптанной тропинке, поскольку каменистое дно Финского залива в районе Старого Петергофа не очень подходит для их купания. Я попыталась заставить Солтану то, что хотелось мне, а не только ей – покружить в неглубокой воде. Но стоило лошади отойти от тропы, как она стала спотыкаться, и мы вернулись после небольшого вольта.

Тем временем нас догнали жеребята. Они высоко подпрыгивали в воде, убеждённые, что могут идти по дну хоть на край света. Но вот один из них не смог достать ногами дно, испуганно забился и поплыл!!! Вскоре его примеру последовал и второй жеребёнок. Девочки были в восторге. Малыши чихали и отфыркивались, прогоняя попавшую в нос воду, потом сын Солтаны (Бенгур) подплыл к ней и попытался положить голову ей на круп, но мать прогнала его. Жеребёнок обогнул её и гордо поплыл рядом.

Вскоре мы догнали Хелвара, ушедшего далеко от кобыл, и решили возвращаться. Назад лошади шли быстрее, и даже удалось проехаться рысью. А когда мы выехали на берег, лошадь встряхнула головой, прогоняя слепня, и тихонько пошла дальше, жадно срывая сочную траву. Вдруг Ольга, которая к этому времени заставила Ханым-Саят выйти на пляж, крикнула мне:

– Осторожно!

Я остановила Солтану, не понимая, в чём причина её тревоги, и наконец заметила, что уздечка почти слетела и держалась на одном ухе. Малейшее резкое движение – и я останусь на свободной лошади. Подобная перспектива мне очень не понравилась, хотя в первые секунды я стала подумывать о том, не пора ли мне спрыгнуть с неё! Но идти босиком до конюшне не хотелось ещё больше…

Оля подъехала поближе, кружась вокруг Солтаны, потом поставила Саятку перед ней, чтобы она не рванулась вперёд. Я заставила Солтану встать в красивую стоечку, сильно подобрала повод, дрожащей рукой дотянулась до опасно свисающего ремня и поправила уздечку. После этого эпизода лошади спокойно пошли дальше.

Мы дождались Хелвара, который не торопился выходить из воды, пропустили жеребца вперёд и поехали к конюшне. Жеребята так же крутились неподалёку.

Хелвар решил немного размяться, пробежал рысью около трёхсот метров, здорово оторвался от нас, а когда приблизился к шоссе, громко позвал кобыл. Те подняли головы от травы. Только я успела покороче подобрать поводья и слегка коснуться шенкелем боков Солтаны, она пошла широкой пружинистой, но очень мягкой рысью.

Догнав жеребца, мы все вместе шагом переехали через дорогу и опять же рысью направились к конюшне. Немного не доезжая до неё, лошади притормозили и снова переключились на траву, понимая, что осталось совсем немного времени. Домой им возвращаться не хотелось.

Наконец жеребята первыми ворвались в манеж, взрослые не торопясь подошли к конюшне и сами остановились. Владимир Соломонович встречал нас.

– Как вам мои красавицы? – спросил он, когда мы спрыгнули с лошадей и девочки увели их в прохладную конюшню.

Надо ли говорить о том, что мы были в восторге?!.

***

С тех пор прошло столько лет… «Аргамака» и его хозяев уже нет. Я очень любила приезжать в «Аргамак». И люди, и кони – я не представляла себя без них.

«Аргамак»… Просто конный клуб в Старом Петергофе… А для кого-то – вся жизнь. Для кого-то – всего частичка жизни. Для кого-то – может, всего час или два, проведённые в обществе лошадей, ахалтекинцев и не только. Но для каждого – это часть Души, часть сердца, заветный уголок.

«Аргамак» – это слёзы от обидных и неожиданных падений, это крепкие объятия и одобряющие слова любимого тренера после удачных тренировок, репетиций и выступлений, это и конные походы в Ропшу, и купание лошадей в Финском заливе, овации «Кадрили» и «Аланке», «Венгерской почте» и мастерам джигитовки. Это люди и кони, это слава четы Хиенкиных, основателей и организаторов «Аргамака». Владимир Соломонович, Ирина Владимировна… Эти люди всегда будут с нами, несмотря ни на что.