Божок

Самвел вынул из внутреннего кармана куртки глянцевый календарь с изображением боя питбультерьеров и показал Сане. Тот должен был спросить насчёт собаки. Кутьин кивнул, прикрыв трубку рукой. На пальце у него был огромный ребристый перстень, очень помогавший в драках. Вроде бы, собаки у Сидоровых не было, но стоило всё же уточнить.

– Значит один? Не боишься? Родители-то скоро вернуться должны? А то потом и звонить неудобно. В первом часу? М-м… Здорово Серёга рискует, да ещё жену таскает с собой. Ах, они на машине? Всё равно по двору и по лестнице страшно идти. Слушай, Григорий, давай мы с тобой так сделаем. Я напишу записку Сергею и брошу в ваш ящик…

Басок у Кутьина получился шикарный, хотя в жизни он говорил обычным баритоном.

– Только родители-то не знают, что ящик по дороге надо открыть. Ты чуть погодя выйти и забери. Заодно собаку прогуляешь… Ах, нет собаки? А то Сергей собирался, вроде, брать. А я думал, что взял. Значит, нет? Выйдешь? Тогда я пишу записку. Передай обязательно отцу. Не забудешь?

Самвел расслабленно, откинувшись на спинку сидения, думал, что такой простодушный мальчик им тоже не подойдёт. Но, как и в первом случае, решил подкрепить теоретические выкладки практическими исследованиями этой, уже не таинственной личности.

– Всё, пока, спасибо тебе. Не бойся. Из квартиры спустишься на лифте, заберёшь, и – мигом обратно. Очень важное дело, а то не стал бы вечером беспокоить.

– Порядок!

Геворкян от избытка чувств хлопнул Кутьина по плечу. Да так сильно, что здоровенный качок пригнулся. В Самвеле иногда просыпался озорной мальчишка – ведь он был ещё молод.

– Никакой записки не пиши, конечно. Сидите оба в машине, я один его проверю. И это будет быстро.

– Да можно уезжать уже. – Кутьин сморщился презрительно и жалостливо. – Он ни на фиг не подойдёт. Дурачок какой-то.

– Ты тоже так думаешь? – Оказывается, Саня был того же мнения. – Но давай не будем халтурить. Этого много времени не займёт.

Геворкян достал из портмоне фотографию Гриши Сидорова. Тот оказался задумчивым мальчиком с аккуратной русой чёлкой, прозрачными глазами и очень правильными, классическими чертами лица. Странно, что он вообще стал заниматься карате.

– Вон его окна! – Саня высунулся из джипа и показал вверх. – Как раз свет погасил.

– Сюда выходят? Ага, а рядом окна все тёмные. Это хорошо. Ладно, оставайся тут, – ещё раз попросил Самвел.

Он опять окунул в грязь только что вычищенные ботинки, но иначе по двору было не пройти. Хорошо, что сегодня больше никуда не надо ехать. Остальным мальчиков придётся проверить позже. Да и остаётся-то их всего трое. Можно распределить так: двое – сегодня. Двое – завтра, и один – напоследок. Но, если выйдут осложнения, придётся брать по одному. Тогда крайний срок окончания проверок – восемнадцатое ноября. Пятый и последний мальчик будет проверен.

Тогда можно начинать подготовку ликвидатора – в лучшем случае. А в худшем – снова нажимать на разведку и прочёсывать спортивные секции. А после до одурения кататься по Москве выполняя с виду наиглупейшее, а на самом деле – невероятно ответственное задание. Самвелу уже казалось, что тяжелее миссии у него никогда не было.

Геворкян взялся за скользкую деревянную ручку и потянул на себя дверь. Здесь раньше был код, но теперь его, конечно, устройство бездействовало.

Самвел прижался спиной к стене, в промежутке между двумя дверями. Слишком простодушным оказался паренёк – нет ли здесь подвоха? На всякий случай, он приготовил пистолет к бою и сунул в кобуру. А вдруг ловушка? Всё может быть…

Гришу Сидорова Геворкян узнал сразу. Невысокий, но крепкий мальчик в ковбойке и трениках, в прогулочных тапках на босу ногу, выбежал из лифта и принялся греметь ключами около почтовых ящиков. Самвел шагнул в полосу неяркого света пыльной лампочки.

– Мальчик, ты меня, пожалуйста, извини… Ты знаешь, в триста пятой квартире есть кто дома? Ты не сосед ним?

Гриша очень удивился, не найдя никакого письма, поджал плечами. Он сунул руку в щель железного ящика, пошарил там. Потом долго разглядывать свои пальцы. На груди Гриши Самвел увидел маленький серебряный крестик.

– Я, понимаешь, проездом в Москве. Решился к ним завернуть, но никого не застал. Вопрос такой – стоит их ждать, или лучше сразу ехать в аэропорт?

– К соседям? К Окуневым, что ли? – Гриша запер ящик и спрятал ключи в кармашек брюк.

– Да они приглашали, если буду в Москве. Я, правда, не предупредил. Из «Домодедово» сейчас звоню – их нет. Думал, пока еду, вернутся. Но квартира до сих пор пустая. Может, они вообще в отъезде?

Гриша буквально пронзил Самвела взглядом хрустальных, ангельских глаз. Лицо его стало благостным и скучным.

– Они у дочери, в Строгино. Как раз вместе с моими родителями в лифте спускались. Может, и ночевать останутся… Знаете, у нас телефон их дочки есть. Родители звонили, когда Ивану Васильевичу плохо становилось. Это дедушка, старенький. Екатерина Ивановна приезжала. Я позвоню им сейчас и скажу, что вы ждёте. Давайте, поднимемся к нам, и вы поговорите.

– Как тебя звать? – спросил Самвел так, словно видел ребёнка впервые, а не выпасал его три недели.

– Григорий.

– А что ты здесь так поздно делаешь? Не боишься?

Самвел понял, что можно уходить. Этот парень – не тот, кого они ищут. Но что-то его удерживало.

– К ящику спустился – там письмо должно быть. Почему-то нет до сих пор.

Ясный Гришин взгляд не мутился никакими подозрениями. Он действительно был готов вести незнакомого молодого человека к себе, да ещё поздно вечером. И на лифте поднялся бы, в отличие от Липатова, совершенно спокойно.

– Вы не стесняйтесь – я один дома. Мама с папой в театр ушли. А вы, если с дороги, может, кушать хотите? Я вам чаю согрею. А там и соседи приедут. Вас как зовут?

– Да ладно, Гриша, не стоит. Неудобно мне. Кстати, а вдруг я вас обчищу? Вот так, запросто, чай пить ведёшь!

Легонько стукнула дверь, и в подъезд ворвался ледяной ветер. Гриша переступил с ноги на ногу, обдумывая ответ на вопрос симпатичного незнакомца.

Потом, водя пальцем по крышке своего ящика, твёрдо сказал:

– Людям нужно верить, и делать им добро.

– Зачем? – втянулся в пустую дискуссию Самвел.

Вряд ли этот постулат ребёнком был выстрадан. Скорее всего, его воспитали так в семье. В школе сейчас вообще не воспитывают, а просто впихивают в голову программу. А, наверное, малый ходит в церковь – там и нахватался.

– Тогда в Рай попадёшь, – ответил Гриша таким доводом, какого собеседник не ожидал.

Геворкяну стало интересно, что же ещё думает по этому поводу Гриша Сидоров.

– Ты считаешь, что доверять можно всякому человеку? Погоди, не торопись. Может, письмо ещё принесут. Ты больно быстро выскочил. – Самвел почесал пальцем густую смоляную бровь. – Значит, ты доверяешь жуликам, ворам, бандитам? Да?

Гриша смотрел всё так же удивлённо:

– Их только пожалеть можно. Они – овцы заблудшие.

Самвел расхохотался, представив себе Гришу Сидорова в качестве ликвидатора.

Мальчик вздрогнул:

– Что тут смешного?

– После школы куда поступать собираешься, Григорий?

Геворкян оборвал смех, взял мальчика за плечо и повернул к себе. Гриша не сопротивлялся.

– В духовную семинарию хочу. Я и сейчас пою в церковном хоре. А на аэробику я уже не пошёл – времени нет. Мама хотела, но никак не получилось.

– Значит, рок-музыку ты не любишь?

Самвел видел, что это так, но очень хотелось послушать благостные речи.

– Нет, что вы! Бесовское занятие. Они кривляются, как грешники, которых жарят в Аду. Мне их от всей души жаль. Спасать таких нужно.

– А карате тебе зачем?

Геворкян теперь почесал макушку. Пацан оказался довольно-таки содержательным типом.

– Прихожан защищать. Знаете, всякие сатанисты, маньяки терроризируют верующих. На Пасху в Оптиной пустыни трёх иноков убили. Всяко бывает… Или, знаете, у «Белого Дома». Люди молились, а на них – ОМОН, бэтээры… Я должен уметь отвести руки убийцы от жертвы. Или погибнуть, как отец Виктор, с иконой в руках. Он пытался остановить танк…

Гриша, кажется, проглотил слёзы. Он, бедняга, всё ждал дяденьку с запиской для папы.

– Тогда всего тебе доброго. Не надо соседям звонить. Я вовсе не к ним шёл. – Самвел понимал, что откровенность перед Гришей ему боком не выйдет. – Тебя не удивило, что я знаю про карате?

– Да… Удивило, – признался Гриша. – А зачем вам ко мне?

– Ищу мальчика-каратиста, только с другим характером. Для киносъёмок. Пойду, Гриша, поздно уже. Только не приглашай всех подряд в свою квартиру, а раньше времени в Рай попадёшь. Ещё хочу тебя попросить – о нашей встрече никому ни слова. Родители станут волноваться. А ты должен беречь их нервы. Обещаешь?

– Да, конечно. Я бы и так ничего не сказал. Мама очень за меня боится, с папой ругается. Он хочет, чтобы я карате занимался, а мама – нет. Хотя пока всё нормально, но она папу постоянно пилит.

– А тебе самому нравиться карате? – Самвел уже хотел пойти к двери, но опять задержался.

– Нет, – честно признался Гриша. – Я не люблю ни ссориться, ни драться. Мне так трудно бить человека, что потом сердце болит. А как там будешь иначе? – Гриша прижал ладони к щекам и поморщился. – Но папа говорит, что без этого в армии «деды» убьют. А мама сказала, что из духовной семинарии в армию не забирают.

– Тебя очень хвалят в секции, – польстил Грише Самвел. – Как же ты так хорошо успеваешь, и при этом не любишь карате? Этот вид спорта, как никакой другой, требует, чтобы в него вкладывали душу.

– Папа сказал, что мне надо туда пойти. А раз пошёл, изволь хорошо учиться. Может, я чего не понимаю? Взрослым виднее.

Гриша стеснялся разговаривать с чужаком о родителях, но отшить любопытствующего типа не мог в силу природной деликатности.

– Да ты же сам почти взрослый, – удивился Самвел. – Через восемь лет уже сможешь жениться.

– Да, папа с мамой поженились, когда им было по восемнадцать лет, – согласился Григорий. – Перед тем, как ему в армию идти. Папа маме тогда подарил кошку – голубую, абиссинскую. Она и сейчас у нас живёт. Старенькая, правда.

– Кошка у вас? Не собака?

Самвел вспомнил, что в джипе ждут ребята. И, вероятно, начинают волноваться. Он же обещал вернуться быстро.

– Мама собачьего лая совсем не выносит, – пояснил мальчик серьёзно и доброжелательно.

– Ясно. Что ж, Гриша, я бы на твоём месте бросил карате. Негоже святому отцу разбивать кирпичи и переламывать доски. Книг больше читай, думай о жизни. За этим люди к тебе пойдут…

Геворкян потрепал мальчика по голове и направился к двери. Уже с улицы обернулся.

– Да, так ты не жди, иди домой. Не будет никакой записки. Просто ты должен был спуститься сюда – для этого вот разговора. Пока, отец Григорий!

Самвел быстро пошёл к джипу. Мальчик, зардевшись, втянул голову в плечи и, что-то шепча, на цыпочках отправился в лифт. Ему совершенно не было страшно. Поднимаясь на свой этаж, Гриша думал, что с папой надо поговорить, когда тот вернётся из театра. И убедить его в бесполезности дальнейших занятий карате.

– Я же говорил, что не подойдёт! – Саня Кутьин открыл дверцу перед усталым Самвелом. – Два молодых болвана из семьи партийных работников породили такого же третьего. И у всех не хватает.

– Куда-нибудь сегодня едем еще? – Денис Перетягин очнулся от своей чуткой дрёмы, которая всегда одолевала его на стоянках.

– Никуда. Домой. И так два раза одну «тачку» использовали. – Самвел устроился поудобнее, прикрыл глаза.

– К тебе? – уточнил Перетягин.

– К шефу. – Самвел достал свой чудо-блокнот и убрал из списка Григория Сидорова. – Хватит на сегодня этих.

Когда джип поехал по Алтуфьевскому шоссе к Кольцевой автодороге, Геворкян негнущимися пальцами послал не пейджер Махмиева второй отрицательный сигнал.

Темир отложил вновь огорчивший его пейджер, включил бра в форме оплывшей толстой свечи. Потом проверил, на месте ли «ТТ» и закурил. В запасе у Самвела оставалось ещё трое мальчиков, и хотя бы один из них мог пригодиться. Сейчас же Темиру хотелось думать о юной длинноногой фее. Перед тем, как пейджер подал голос, она, почмокивая во сне, сосала мочку уха клиента и обнимала его детскими руками с отменным маникюром.

С такой вот милашкой приятно было спать под вой ветра, в предзимнюю ночь, на шикарной итальянской кровати «Глория». Мебель была сделана из ореха, с арабским орнаментом и хрустальными окошечками на спинках; обита кремово-розовым шёлком.

Темир вздохнул, вытащил руку из-под пышных волос красавицы, назвавшейся Дианой. И, выйдя на пейджер Самвела, дал ему сигнал, приглашающий срочно приехать в загородный дом.

Что ж, девочка подождёт немного – дело прежде всего. С «сутиком» новой, более респектабельной конторы, неприятностей не будет – Темир заплатил за всю ночь.

Махмиев надел шёлковый халат, подпоясался золочёным шнуром с кистями. Он сунул ноги в репсовые домашние туфли. Положил в карман пистолет. Легко ступая по шершавому. Затканному розами ковру, он вышел в соседнюю комнату. Там в любое время суток он принимал самых близких людей. В левой руке Темир нёс плоскую дубовую фляжку с ямайским ромом, под которой так славно беседовать долгой зимней ночью. А девочка – совсем свеженькая, пятнадцать лет всего. Пусть отдохнёт – она уже успела славно поработать.

Темир зажёг швейцарский светильник – «керосиновую лампу», спустился в кресло – мягкое, обтянутое кремовой кожей, и стал ждать Самвела. За окнами вновь летел снег, очищая грешную землю, заметая грязь, гарь и кровь.

* * *

У следующего кандидата, Максима Подсосова, собака была – кокер-спаниель Джина светло-бежевой масти, спокойная и неопасная. Мальчик часто гулял с ней около своего дома на улице Усиевича, близ станции метро «Сокол», и редко поручал это кому-то другому.

Теперь у Самвела, Сани и Дениса оказалась в распоряжении другая машина – сияющий тёмно-сливовый джип «Шевроле-Блейзер». Все трое наглухо загримировались, позабыв на время операции о своей подлинной внешности. Перетягин линзы не надевал, а вот Геворкян и Кутьин ими воспользовались. Водителю пришлось свои усы сбрить, а его пассажирам, наоборот, наклеить. Одежду тоже выбрали другую, Вернее, не выбирали, а просто купили всё новое. Чувствовали себя в ней не очень удобно – из-за грима и новых тряпок наступало что-то вроде бреда с раздвоением личности.

Сегодня ехали по кладбищу разбитых и обгорелых машин, занесённых снегом, и на его фоне его первозданной чистоты ещё более безобразных. Геворкяну казалось, что искалеченные эти обломки – живые. Смотрят они на великолепный джип разбитыми фарами, шамкают ртами моторных решёток. Некоторые скелеты проржавели насквозь и почти рассыпались в труху. Эти, видно, стояли долго. Появились и новые – как всегда, в начале зимы, авто заносило на наледи.

Когда ехали в Москву, джип залепила каша из комьев снега, воды, соли и песка. Ветер швырял эту гадость навстречу, и на душе у Самвела стало совсем мерзко. Он даже выключил магнитолу. Казалось, что и этот, третий мальчик не сгодится для дела. Фонари наверху качались, огромные тени ползали по стенам домов и продрогшим кустам в сквере. Лужи под колёсами светились, плескались и шипели.

Они подкатили со стороны улицы Черняховского, свернули около театра «Баку», от одного названия которого Самвела передёрнуло. По сведениям разведки, Максим Подсосов должен был сейчас гулять с собакой. Третья фотография из бумажника лежала на ладони Самвела. Полноватый парнишка с тёмным «бобриком», на вид невозмутимый и собранный. Но вид – это одно, а в деле его сейчас проверят. Насчёт первых двух Самвел рассказал Махмиеву, и тот с его доводами согласился.

Подсосов замаячил неподалёку, в свете фонаря у первого этажа. Дом не походил на те, вчерашние, «коробочки» – тяжеловесный, сталинской эпохи. Самвел сделал знак, и Денис подогнал джип поближе к объекту. Фары не стали тушить, чтобы не напугать птенчика раньше времени.

На Максиме была надета маленькая обливная дублёнка, к ней – импортные лыжные ботинки. Его «бобрик» запорошил снег – шапки будущий борец принципиально не носил. Самвел уже разглядел, что мальчик жуёт резинку. Своей собаке Максим то и дело бросал корявую, но чистую палку.

– Пусть подальше швырнёт. – Самвел уже точно знал, как надо поступать.

– Саня, ты выходишь из машины и спрашиваешь насчёт проезда на улицу…Денис, какая здесь не очень далеко, но и не рядом? Ты давно в Москве живёшь…

Перетягин чуть поразмыслил.

– Допустим, улица Клары Цеткин.

– Сань, вылезай, он сейчас кинет палку. И когда он отвернётся от тебя, чтобы показать улицу, тут же бери его. Этого придётся в машину пригласить. На улице, у своего дома, он заорать может.

– Понял. – Кутьин открыл дверцу и вышел на тротуар.

Максим бросил палку далеко вперёд, в кусты. Собака, как сумасшедшая, бросилась за ней.

Саня неслышно подошёл сзади:

– Слушай, парень, будь другом… Мы заблудились. Как проехать на улицу Клары Цеткин?

Максим обернулся. Глаза его были карие, лицо – курносое, простоватое. Наверное, таких специально подбирала разведка. Ликвидаторы должны быть «коренными», стандартными, незаметными.

– Это там!

Подсосов махнул рукой, указывая направление вдоль Балтийской улицы. Собака копошилась в дальних кустах – наверное, она уже не различала палку в темноте. Времени оказалось чуть больше.

Саня молниеносно схватил мальчика, заткнул ему рот чистой, аккуратно свёрнутой тряпкой. Легонько, чтобы не сломать и не вывихнуть, завернул ему руки за спину. Через мгновение они уже были в джипе.

– Денис, какое здесь шоссе ведёт к Кольцевой? – с улыбкой спросил Самвел.

– Волоколамка, – не оборачиваясь, ответил Перетягин.

Кутьин усадил пленника на заднее сидение «Шевроле». Джип взревел и буквально улетел на запад, в снежную круговерть и пронизанную электрическими огнями темноту.

Геворкян включил фонарик и направил луч в лицо мальчика. Тот смотрел вытаращенными глазами и вообще не шевелился. Активного сопротивления ожидать и не приходилось. На ребёнка напал мощный «качок» – неожиданно, в темноте. Силы явно не равны. Но если вынуть кляп и заговорить с парнем нормально, как он себя поведёт? Может быть, он задыхается? Вдруг у него насморк? Или жвачка в горло попала?

– Саня, кляп вытащи, – приказал Самвел, поудобнее устраиваясь на сидении.

Ленинградский проспект плавно перешёл в Волоколамское шоссе. Самвел подумал, что, если сейчас не выгорит, вскоре придётся ехать примерно в эти же места – к станции метро «Войковская». Можно бы завернуть прямо сейчас, но всё-таки торопиться не надо. Замахнёшься на двоих, а не проверишь ни одного. Тут вполне и в розыск могут объявить. Собака одна домой прибежит, и – с приветом.

Мимо станции «Покровское-Стрешнево» они добрались до метро «Тушинская». Потом Денис свернул к шоссе, заехал в непролазные кусты около грязных, размытых берегов какой-то речушки.

– Дальше не надо, здесь разберёмся, – сказал Самвел. – Потом обратно.

Погони Геворкян не боялся. Все трое были в гриме и тонированных очках. Всякие детали, типа тембра голосов, акцента и прочего в этом роде перепуганный мальчишка вряд ли запомнит.

Дома массива Тушино сгрудились неподалёку. Сквозь ветки светились яркие московские огни, а в вышине надсадно выл ветер. Он гнал на пологий берег волну, трепал голые кусты, которые скребли по кузову и стёклам уже грязного «Шевроле».

Перетягин повернулся на водительском сидении и тихо сказал Самвелу:

– Здесь, на Летней, клуб юных автомобилистов. Когда переехали в Москву из Ижевска, я там занимался.

– Значит, хороший клуб, – похвалил Геворкян.

Самвел встревожился. Подсосов, уже давно освобождённый от кляпа, сидел неподвижно, и смотрел только перед собой.

– Как они тебя качественно подготовили! – отреагировал и Кутьин. – Ты эти места хорошо знаешь?

– Ночью без очков проеду. – Денис потянулся, разминаясь. – Стоим пока, шеф?

– Стоим. Можете оба пойти покурить.

Самвел занялся пленником и вздрогнул, увидев помертвевшее лицо ребёнка, его налитые слезами, перепуганные глаза. Геворкян сжал руками ледяные щёки Максима. Потом сделал неуловимое движение, и прилипшая к нёбу жвачка выпала на сидение «Шевроле». Самвел надел перчатку, взял комочек, похожий на крохотный человеческий мозг, завернул с салфетку. Потом открыл «бардачок» и сунул комочек туда. На этом месте не должно было остаться никаких следов.

После того, как жвачка была удалена, челюсти Подсосова разжались. Руки его тоже были свободными. Самвел едва сдерживался, чтобы не отхлестать паршивца по щекам. Они опять зря потратили силы, время и бензин. Первый кандидат в ликвидаторы оказался подлецом, второй – святошей. Третий – элементарным трусом. Самвел уже не верил, что в славном городе Москве живёт хоть один будущий мужчина, на которого потом может положиться семья.

– Тебя Максимом зовут? – Самвел хотел дотронуться до плеча мальчика, но тот отпрянул назад. – Твоя фамилия – Подсосов?

Паренёк не отвечал. Мокрая щётка его волос подсохла в тёплом салоне джипа и задубела. На лбу выступил пот. Капли, быстро увеличиваясь в размерах, падали на скулы, на губы. Максим Подсосов не понимал вопроса, не реагировал на собственное имя. Полнейшая обездвиженность начала тревожить Геворкяна. Возвращать родителям психического больного сына в его планы никак не входило.

– Сань, ты ничего не повредил ему? – спросил Самвел у вернувшегося морпеха. – Аккуратно сработал?

– Нормально. Всё в порядке должно быть. Я старался. Он струсил просто. Может, ему бренди дать?

– Ни к чему. Сейчас я так попробую. – Самвел осторожно обнял мальчика на плечи, повернул к себе лицом. – Максим, ты ведь борьбой занимаешься. Мужчиной должен быть, а не бабой. Чего молчишь? Отвечай. Скажи что-нибудь.

Денису тоже стало интересно, чем всё это кончится. Он снова закурил свой любимый «Кэмел». От вида сигаретного огонька Максим окончательно впал в транс. Самвел понял причину. Парень боится, что его сейчас начнут прижигать сигаретой. Но о таком и думать было страшно. Максим точно получил бы разрыв сердца или окончательно сошёл с ума.

– Ничего плохого мы тебе не сделаем. Максим, твой отец занимается торговлей с бензовозов. Доход у него приличный. Думаю, не откажется заплатить сто пятьдесят тысяч долларов за спасение единственного сына. Для него это плёвая сумма, правда?

Самвелу внезапно расхотелось говорить с этой мразью, но немного времени у него ещё оставалось.

– Не бывал пока в заложниках? Что ж, когда-то надо было начинать. Это не так страшно, как кажется.

Внезапно пленник обрёл дар речи. Вероятно, слово «заложник» резануло его натянутые нервы, и они ожили. Теперь из растаявших глаз Подсосова побежали солёные ручейки. Губы его прыгали, как в ознобе.

– В-вы м-маньяк? – шёпотом, глотая слова и заикаясь, спросил Максим. В горле и в груди у него клокотало.

– Да что ты, милый! – Геворкян с трудом сдержал себя – так чесались руки. – Я – рэкетир, понимаешь? Ну, вымогатель. Бизнес у меня такой. Я живу с выкупов. Вот заплатит мне твой папаша – получу доход. Вы ведь тоже существуете на сомнительные деньги. Когда бывают перебои с бензином, твой отец дерёт с бедных «чайников» раз в пять дороже, чем надо. – Самвел потрепал Максима по щеке, о чём горько пожалел.

– Нет, вы – маньяк!

Упрямство Максима было достойно восхищения. Но восхищаться ни Самвелу, ни его спутникам не хотелось. Деревянные губы опять расклеились. Изо рта вывалилось ещё три слова.

– Вы изнасилуете меня…

– Помилуй, я не педик! – Самвел встретился взглядом с Кутьиным.

Тот помотал головой и пожал плечами. Неужели шеф думает, что это чмо подойдёт Темиру? Денис погасил третий окурок и уже собрался ехать назад, к «Соколу». Самвелу страшно захотелось спать. Усталость камнем висела на шее и сводила скулы. Он уже сам себя проклинал за идею искать мальчика-диверсанта. Да, Темир прав. Подходящих детей в Москве просто нет. И искать дальше глупо. И ведь не в музыкальных школах заметили этих терминаторов, дьявол их возьми…

Самвел даже забыл, как он сейчас выглядит. Шатен, с усами подковой, в дутой куртке цвета морской волны. Саня Кутьин был тёмный шатен, с бородкой. Денис светился во мраке серебристо-седым ёжиком и гладким лицом.

– Маньяк! – в третий раз сказал, вернее, выкрикнул Максим.

Он ревел, всхлипывая и вытирая глаза ладонями. Но всё же это было лучше, чем мертвенная неподвижность.

– Вы убьёте меня. Убьёте…

Самвел услышал в голосе ребёнка обречённость жертвенного агнца. Ему стало жаль трусишку. Чёрт с ним, отвезём обратно. Может, ему конфетку дать? Финскую, с ликёром? Самвел тепло обнял Максима и посадил его к себе на колени, чтобы успокоить. Так он поступал с Тиграном – там, в Салониках. Правда, сын был на шесть лет моложе. Но и это ещё пацан, да ещё такой слабонервный. Должен, вроде, любить нежности. Надо было захватить с собой хотя бы «Милки-Уэй» или другую сладость. Но ведь ехали-то они подбирать диверсанта, а не благородного мальчика в «мыльную оперу».

– Езжай в город. – Самвел тронул Перетягина за плечо.

Потом он полез в карман своей новой куртки, куда накануне засыпал горсть финских конфет «Фазер» с ликёром. Их фантики светились в полутьме, как ёлочные игрушки. Может быть, вкус шоколада и алкоголя приведёт Максима Подсосова в себя. Тогда его можно будет высадить прямо у «Сокола». А потом уже привычно выйти на связь с Махмиевым. Конечно, шеф из-за вынужденно безделья трахается с очередной «тёлкой» или качается в спортзале. Разумеется, новый отрицательный сигнал его настроения не улучшит.

Будь на Самвеле привычная замшевая куртка, он справился бы быстрее. Но сейчас его рука слишком долго находилась то ли в кармане, то ли у ширинки. Максим Подсосов понял, что его сейчас изнасилуют в особо извращённой форме. Лицо пленника стало белее мела. Денис уже выводил джип на шоссе. Из-под колёс во все стороны летели комья грязи.

– Что же ты так сомлел, борец? – не удержался Кутьин.

Мальчик сильно напрягся и закрыл глаза. Потом рванулся в сторону, но Геворкян его удержал.

– Я ваши лица видел! Вы убьёте меня… – Максим несколько раз икнул.

– Баба трахнутая! Будешь сопли распускать, убьём!

Кутьин не выдержал. Он рванул из наплечной кобуры пистолет и поднял на уровень лица Подсосова. Трусость лиц мужского пола всегда вызывала в его душе ярость.

Ни Самвел, ни, тем более, Денис не успели помешать. Знай Геворкян, что случится позже, он запретил бы Кутьину брать на эту операцию оружие. Но такой вариант показался бы совершенно невозможным…

Максим Подсосов потерял сознание. Его голова, мотнувшись, упала на локоть Геворкяна. Тот почувствовал, что его брюки промокли. Находясь в глубоком обмороке, мальчик расслабился и сходил по-маленькому.

Самвел выругался по-армянски, будучи не в силах больше сдерживаться. Потом, с перекошенным лицом, повернулся к Кутьину.

– На кой хрен ты «дурой» тряс? Он меня обделал…

– Что? – Кутьин отвесил челюсть. – Обоссал? Или…

– Да!

Самвел ненавидел и себя, и Темира, и Кутьина. А. более всего, лежащего на руках парня, в котором так сильно ошибся тренер. Какие, к черту, надежды? Какая перспектива? Гнать его нужно из всех спортивных секций и сажать в психбольницу – коробочки клеить или метлой махать…

– Ты его шарахнул, ты и в себя приводи!

Самвел свалил мальчика на сидение и похлопал себя по коленям. Мочи вылилось достаточно – в ботинках хлюпало. На ворсистом покрытии пола расплылось сырое пятно.

– Борец, мать твою!.. – сквозь зубы процедил Кутьин.

Он перебрался назад, стал вливать в рот ребёнку бренди, пихать под нос флакончик с нашатырём. Но всё было безуспешно. Максим Подсосов тяжело дыхал, привалившись щекой к спинке сидения. «Варёнки» облепили его ноги, а руки распластались на груди.

– Куда сейчас ехать-то? К его дому?

Перетягин тормознул у светофора. Самвел глянул на часы – половина одиннадцатого.

– Останови пока. – И Самвел послал сообщение по пейджеру.

Махмиев услышал сигнал, опустил штангу, которую поднимал в положении лёжа. Он сел на коврике, сверкнул глазами, вытер пот.

Самвел приедет и объяснит, почему забраковали третьего. Остаются двое ребят. Если с ними не выйдет, то суки останутся жить, по земле гулять. Тогда придётся уходить из жизни самому Темиру. Потому что вместе им оставаться никак нельзя. Или подохнет Махмиев, или те семеро.

– Не приходит в себя. Шок, видимо. – Кутьин уже и сам испугался. Он клял себя за дурацкую вспышку и игру с оружием. – Куда его теперь? Не на улице же бросать! Мороз будет.

Саня открыл люк на потолке, увидел звёзды, провода, снежинки. Вдохнул полной грудью стылый вкусный воздух, захлопнул люк.

– Звони Игорю Константиновичу, его папаше!

Самвелу до боли в сердце захотелось приехать к себе в Дегунино, на Клязьминскую улицу. Там ему пришлось поселиться совсем недавно – по приказу Махмиева. Первую, роскошную квартиру в Кунцево взяли под наблюдение.

Геворкян представлял, как стащит с себя пропитанные мочой брюки, наполнит ванную, выльет туда сандаловое масло или что-то в таком роде. А потом будет долго мыться под душем, чтобы ни одной молекулы не осталось на коже, ни одного атома. Но от воспоминаний не избавишься, сколько ни вычёркивай из списка третью фамилию. Хорошо, что она редкая, и вряд ли ещё встретиться в жизни. А ведь будет потом тошнить при виде ни в чём не повинного человека…

– И что сказать? – Кутьин уже держал на ладони свой «Самсунг».

– Он должен явиться к метро «Сокол» и забрать своего отпрыска. Через двадцать минут, не раньше. Грех с отца выкуп брать за такое дерьмо. Даром отдадим. Звони.

Самвел убрал из списка фамилию «Подсосов» и с отвращением покосился на десятилетнего борца в мокрых брюках. Потом стал равнодушно наблюдать за Саней, нажимавшим кнопки телефона.

Зелёный плоский аппарат серебристо зазвонил на полированном столе, за которым семья Подсосовых обычно обедала. Джина, прибежавшая с улицы одна, перестала скулить в углу. Напротив, она зашлась звонким и радостным лаем.

К аппарату кинулись все Подсосовы. Мать Максима – брюнетка со спортивной стрижкой, в розовым кашемировом пиджаке и чёрных широких брюках, благоухающая ароматами южных садов – замерла посреди комнаты. Каблучки её туфлей «барокко» с бантами утопали в ворсе швейцарского ковра. Она только что вернулась с работы, вместе с мужем. Они делали деньги в одной фирме, где женщина была бухгалтером.

Гладко выбритый, полноватый мужчина в клетчатом респектабельном пиджаке, решительно снял трубку, потому остальные боялись. Тут же присутствовали и бабушка с дедушкой. Она – в стёганом кремовом пеньюаре, он – в атласной полосатой пижаме.

По всей квартире горел свет – от роскошной люстры на потолке гостиной до голландских ночников под ситцевыми абажурами. Постели стариков, широкие и мягкие, были распахнуты. Их сын и невестка ещё не успели переодеться в домашнее.