Читать книгу: «Нина Трэш: Свобода и безумие»

Нина Трэш: Свобода и безумие.

Глава 1

Длинный коридор института замер в тишине. В воздухе стоял запах тревоги и холода. Студенты, словно стая испуганных птиц, замерли у дверей аудитории. Кто-то сидел на подоконнике, вцепившись в конспекты, чьи-то пальцы нервно выбивали ритм на коленях.

С лестницы донесся глухой звон – будто кто-то бил железом о камень. Шаги, тяжелые и размеренные, эхом отражались от плитки. Студенты вытянулись в струнку, ожидая профессора.

В проеме появилась Нина. Невысокая, в тяжелых ботинках и кожаной косухе, усыпанной стальными заклепками. Черное каре скрывало наушники, из которых сочился бешеный ритм барабанов и зверский рев гитар. Она прошла сквозь толпу, как танк через пехоту, запрыгнула на подоконник и уставилась в противоположную стену.

– Да она вообще в нашем мире? – сказал один из парней и все засмеялись.

– Ой, да отстаньте вы, дайте на экзамен настроиться – попросила одна из девушек. – Каждый по-своему готовится. Может она медитирует так.

Нина прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться на тексте песни, которая теперь звучала в её голове яснее реальности:

«Fear is spreading like a cancer, phobia!

Every day another nightmare, phobia!»

Дверь аудитории распахнулась. Профессор,кивнул:

– Заходите.

Никто, кроме Нины, не видел, как в аудиторию вошли еще двое: Диктатор, ее вечная тень в клетчатом пиджаке, и Граф в черном пальто, с шарфом и перчатками алого цвета. Диктатор уселся на кафедру, разложив невидимые документы, а Граф прислонился к стене, скрестив руки. Его шарф капал на пол, оставляя пятна, похожие на ржавчину.

– Господа! – Диктатор стукнул кулаком по столу, и трещина поползла от его руки к окну. – Сегодня мы обсудим социальный паразитизм. Власть – фермер, народ – куры. Первые дают зерно, вторые… – Он провёл пальцем по горлу, и Нина почувствовала запах крови.

Студенты не подозревали о таких картинах, творящихся рядом с ними, хотя во время экзамена у многих в голове мелькают адские сюжеты. Учащиеся получили свои билеты. Расселись по местам, излагая на листочки формулы и великие мысли ученых, искаженные странным образом мышления студента.

Нина схватила билет. Вопрос о квантовой физике расплывался перед глазами, написанные слова превращались в угрозы или приказы, которые ей нужно было выполнить. Чтобы наконец-то сосредоточиться на экзамен, Нина надела наушники. Справа парнишка в толстовке уронил шпаргалку. Бумажка приземлилась у её ботинка.

– Отдай! – зашипела девушка в белом платье, возникшая из ниоткуда. Еще одна ее галлюцинация – призрак детской травмы.

– Власть и народ всегда были разными слоями – продолжал свою лекцию Диктатор – Я бы сравнил власть и народ как фермера и куриц. Фермер говорит: я вам предоставляю защиту, жилье и пищу, а вы мне приносите то, что мне нужно – яйца.

Нина швырнула свёрток через проход. Парень поймал его дрожащими пальцами, но профессор уже поднимался с места.

– Освободи нас, – голос Графа сочился сквозь музыку. – Один разрез – и мы исчезнем. Навсегда.

Граф провел ногтем по стеклу, оставив кровавую полосу.

– Или прыгни в окно. Мы пойдём за тобой.

– Я не смогу принять у вас экзамен, девушка. – сказал профессор.

– Но я готовилась и все написала, вот, посмотрите.

– Нет, с аппаратурой на экзамен запрещено.

– Да я наизусть вам могу рассказать любой билет.

– Любой? – профессор ухмыльнулся – Давайте, тяните!

Нина взяла с профессорского стола билет с вопросами. В этот момент она увидела, как к столу подошли Диктатор и Граф. Они пристально смотрели на нее.

– Кто-то следит за тобой? – спросил Диктатор.

– Кто-то преследует тебя? – спросил Граф. – Ты чувствуешь панику внутри?

– Чувствуешь панику?

– Освободи себя. Если ты хочешь освободиться от нас, сделай себе больно один раз и все пройдет. Освободимся мы – освободишься и ты.

– Паранойя, что идет изнутри… Она берет верх. Но это признаки обычной фобии. Здесь есть указка…есть окно…Мы можем выйти в окно.

Нина вскочила, подбежала к доске и взяла указку и разломила ее об колено.

– Отстаньте от меня! – крикнула Нина.

Она швырнула оставшийся в руке обломок указки в сторону двери и выбежала из кабинета.

Через некоторое время Нина была в своем подвале, который достался ей от отца. У него здесь было складское помещение, а после его смерти бабушка Нины разрешила занять это место ей. Вещи отца были распроданы или выкинуты на свалку. Их место заняли электрогитара, акустическая гитара, ноутбук и куча футболок с принтами разных металлических групп, которыми были увешаны стены. Из старого остались только диванчик и мощные колонки.

Ее все еще трясло от неудавшегося экзамена. Она включила на ноутбуке бэкинг трек группы Slayer. Подключила электрогитару, стала играть под бэкинг трек и вместе с Томом Арайя кричала песню God hates us all!

Не доиграв песню, она упала в обморок.

Глава 2

Тишину подвала разрывал только искаженный вой гитар и звериный рев вокала Slayer, бивший из колонок. «God hates us all!» – визжало в пустоте, но Нина не слышала. Она лежала на холодном бетонном полу лицом вниз, одна рука вытянута к упавшей гитаре, пальцы все еще сжаты в подобии аккорда. Алый ручеек медленно растекался из-под ее виска, смешиваясь с пылью, образуя липкую, темную лужу.

Граф флегматично ткнул носком своего безупречного ботинка в ее бок.

– Ее что, убило? – спросил он, склонив голову набок, как хищная птица, разглядывающая добычу. Его алый шарф капнул на пол рядом с кровью Нины, но капли не смешивались – его субстанция была гуще, темнее, словно старая запекшаяся кровь.

Диктатор, стоявший в тени колонки, не ответил. Его лицо, обычно маска холодной решимости, было напряжено, почти растеряно. Он медленно подошел. Привыкший к эфемерным касаниям в лабиринтах сознания Нины, он впервые ощутил материю. Вес электрогитары, холодный металл ее корпуса, шероховатость грифа, когда он поднял инструмент. Он держал его как незнакомое оружие, с отстраненным любопытством.

– Если бы умерла, мы бы испарились, – пробурчал он наконец, голос звучал глухо, словно сквозь вату. Он аккуратно, почти неуклюже, положил гитару на диван и наклонился к Нине. Его пальцы впервые коснулись реальной человеческой плоти – теплой, хрупкой, влажной от пота и крови. Ощущение было чуждым, отталкивающим и… завораживающим. Он подхватил ее под плечи и колени – тело оказалось неожиданно тяжелым. С усилием, как будто поднимая не девушку, а саму идею материальности, он перенес Нину на потрескавшийся кожаный диван. Кровь с ее виска оставила темную дорожку на его рукаве.

– Ты… поднял ее? – Граф смотрел на Диктатора с неподдельным изумлением.

– Так лучше, – отрезал Диктатор, поправляя галстук. Он смотрел на свои руки, словно впервые их видел. – Чем лежать здесь и свернуть себе что-нибудь еще. – Он повернулся к колонкам, откуда продолжал литься грохот тяжёлых рифов. – Как же выключить эту адскую музыку? Она режет слух.

Граф усмехнулся, его глаза блеснули алым отблеском. Он подошел к шаткому столику, где стоял грязный стакан. Взял его изящными пальцами в алой перчатке, поднес к глазам, словно любуясь игрой света на стекле сквозь пыль.

– Адская? – переспросил он. – Она же наша колыбельная, дорогой Диктатор. – И резко, с неожиданной силой, ударил стаканом о край стола.

Стекло разлетелось на десятки острых осколков. Один из них глубоко вонзился в ладонь Графа сквозь перчатку. Он вскрикнул – не от боли, а от неожиданности и восторга. Из разреза не хлынула кровь. Сочилась густая, маслянистая черная субстанция, как из старой раны. Он поднял руку, завороженно глядя на нее.

– Мы свободны, – прошептал он, и в его голосе звучало невероятное изумление. – По-настоящему свободны! – Его взгляд метнулся к двери подвала, к щели света. И прежде чем Диктатор успел что-то сказать, Граф рванул к выходу, распахнул тяжелую дверь и выбежал на залитый тусклым дневным светом асфальт, оставив на пороге капли черной жидкости.

Диктатор бросил последний взгляд на неподвижную Нину, на ее бледное лицо и алый ручеек. Что-то похожее на тень сомнения мелькнуло в его холодных глазах, но было мгновенно подавлено. Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Шум улицы обрушился на него – гул машин, голоса, скрежет тормозов. Он зажмурился, ослепленный не только светом, но и хаосом звуков, запахов, движения. Раньше мир был для него фильмом, который он смотрел через окно восприятия Нины. Теперь он был внутри него. И это было оглушительно.

Он увидел Графа, мелькающего в толпе у остановки. Тот,шатался как на волнах, задевая прохожих, его алый шарф развевался как знамя. Диктатор пробился сквозь поток людей – их касания были как удары током, их запахи (пот, духи, выхлопы) – оглушали. Граф уже залезал в подъехавший автобус. Диктатор, стиснув зубы, протиснулся за ним внутрь.

Давка. Духота. Раньше он видел людей как смутные тени, фон для мыслей Нины. Теперь он чувствовал их. Каждый человек излучал энергию – тусклую, серую, как гарь, но с прожилками более темных цветов: страха, злости, усталости, алчности. Эта энергия клубилась, сливаясь в удушливую серую пелену, заполняющую весь салон. Диктатор почувствовал прилив сил. Это был его элемент – грязная энергия толпы, ее низменные импульсы. Он вдыхал ее, как воздух.

– Мужчина, платите за проезд! – Тучная кондукторша преградила ему путь. Ее лицо было каменным, но внутри пылало темное пятно злости и раздражения. Она смотрела на его дорогой костюм с подозрением.

Диктатор попытался отвернуться, сделать вид, что не видит ее. Но женщина не отступала, ее серая аура сгущалась, темнела, становясь почти черной. Он почувствовал, как эта тьма тянется к нему, как ее можно взять, использовать…

– Мне нужна оплата! – рявкнула кондукторша, тыча пальцем в талонник.

Импульсивно, без раздумий, Диктатор протянул руку. Его пальцы проскользнули мимо руки ошарашенного старика на соседнем сиденье, прямо в потертый кошелек в его кармане. Он выхватил несколько купюр – ощущение бумаги, запах стариковских денег – и сунул их женщине.

– Держи.

Автобус резко дернулся и встал на остановке. Водитель что-то кричал другим водителям.

Кондукторша, разинув рот, смотрела на деньги, потом на Диктатора, потом на перепуганного старика.

– Граф, выходим! – скомандовал Диктатор, пробиваясь к выходу сквозь толчею. Граф, смеясь каким-то безумным, истеричным смехом, последовал за ним.

На тротуаре их сразу же накрыла волна свободы и растерянности. Мир был огромен и казался враждебным.

– Не найдется ли у господ совсем немного мелочи на благое спасение жизни скромного человека? – К ним подошел мужчина в засаленной куртке, с хитрыми глазками и небритым лицом. – Кстати, меня Василий зовут.

– Граф, – Диктатор с презрением оглядел грязную улицу, – мы для того освободились, чтобы на автобусах разъезжать? – Он сунул Василию оставшиеся в руке стариковские деньги.

– Не успели освободиться, братки, а уже проблемы, – кивнул Василий в сторону автобуса, где кондукторша яростно жестикулировала, указывая на них двум полицейским. – Идемте, господа, пока не уволокли.

Он повел их в грязный двор, заваленный мусорными контейнерами, от которых шел густой, тошнотворный запах гнили.

– Залазьте, – указал Василий на полупустой бак.

– В ЭТО?! – возмутился Граф, брезгливо сморщившись. Его алый шарф съежился, словно тоже почувствовал вонь.

– За нами шныри идут, – парировал Василий. – Быстро!

Диктатор, стиснув зубы, первым перелез через край бака. Ощущение липкого мусора под ногами, духота и смрад вызвали у него волну ярости. Граф, кряхтя и ругаясь, последовал за ним. Василий прыгнул следом.

– И сколько нам прятаться в этой куче густой вони? – проворчал Граф, стараясь не дышать.

– Не долго, – успокоил Василий. Внезапно контейнер дернулся и начал подниматься. – Мое такси подъехало. Бесплатно до дома довезет. Я свою смену отработал на сегодня.

Мусоровоз прогрохотал по ухабистым дорогам, вытряхивая из своих пассажиров последние остатки иллюзий о величии их освобождения. Наконец, он остановился на окраине города, у края гигантской свалки. Горы мусора уходили за горизонт, воздух дрожал от зноя и вони. Рядом стояло полуразрушенное бетонное здание. Перед ним, на обгоревшем кожаном кресле, сидел крепкий мужчина с книгой в руках. Рядом потрескивал костер.

Василий ловко выпрыгнул из контейнера. Диктатор и Граф выбрались следом, отряхиваясь от нечистот. Граф бледнел, его алый шарф потерял яркость, стал тусклым.

– Хотите приобрести что-то антикварное? – не поднимая глаз от книги, спросил мужчина. Голос был низким, спокойным, но в нем чувствовалась стальная жила. – У нас есть редкие образцы… ненужных людям предметов.

– Хозяин, – почтительно козырнул Василий, – они пришли укрыться. За кое-какую услугу.

Хозяин медленно поднял глаза. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по странным гостям, задержался на алом шарфе Графа и клетчатом пиджаке Диктатора.

– Вовремя, – произнес он, откладывая книгу. – У нас ужин скоро будет. – Он подошел к костру, уселся в кресло и уставился на пламя, словно гипнотизируя его.

Граф, шатаясь, подошел к костру и плюхнулся на старый, прожженный диван рядом. Он метался, то садясь прямо, то съезжая набок, то вставая и нервно прохаживаясь. Пламя отражалось в его широких зрачках, но не согревало.

– Я себя плохо чувствую, – пробормотал он, схватившись за живот. Его лицо искривила гримаса боли. – Я слабею… и внутри… больно. Кто-то там?

– Видимо, нам нужно отдохнуть, – заключил Диктатор, наблюдая за ним. Он сам чувствовал странную пустоту, как будто батарейки садятся. Их сила, их связь с миром – она была неестественной, нестабильной. Им нужна была… подпитка.

– Наша помощь к вашим услугам , господа, – заверил Хозяин, не отрывая взгляда от огня. – Для начала могу одежку почистить, приготовить чего… – Он облизнул губы. – Вы бы знали, как я готовить люблю… Мяско нежное, лучок золотистый поджарить, томатной пасты… Аромат, запах… ммм…

Из живота Графа раздалось громкое, урчащее рычание, но звук был странным – глухим, нечеловеческим. Он вскрикнул, согнувшись пополам.

– У меня… это… – он задыхался, – у меня кто-то внутри! Мне больно! Кто это?!

– Да вы просто проголодались, барин, – бодро сказал Василий, но в его глазах мелькнул страх. – Вы знаете, как я вкусно готовлю? Голубей ели когда-нибудь? Нет, а зря! Они такие сочные, особенно с картошкой тушеные… ммм… Картошки-то я вряд ли найду, а вот голуби есть. Я их перед тем как в город пойти ощипал, а Хозяин на костре должен был сварить. Выгнал меня, говорит иди зарабатывай… а потом вы…

– Проводи гостей в комнату отдыха, Василий, – резко оборвал его Хозяин, наконец повернув голову. Его взгляд был жестким, как сталь. – И ко мне подходи. Обсудить надо кое-что.

Комната отдыха была просто еще одним разрушенным помещением в бетонном бункере. Обвалившаяся штукатурка, голые стены, выбитые окна. Посреди хаоса стояли два старых дивана, ободранный столик и сложенный из кирпичей очаг для костра. Василий жестом указал на диваны и быстро ретировался.

Диктатор и Граф переглянулись. Тишина заброшенного здания была обманчивой. Они стояли неподвижно, их сущности, отточенные годами существования в тишине сознания Нины, уловили шепот из-за тонкой стены.

"…выглядят странно, но одежда… дорогая…говорят откинулись только…"

"…мясо-то свежее надо… а эти двое… не местные, никто не хватится…"

"…Василий, ты знаешь, что делать… тихо… пока спят…"

Слова Хозяина были тихими, но несли смертельную угрозу, подумал Диктатор. Василий что-то жалобно бормотал в ответ.

Граф захихикал, прижав руку к рту. Боль в животе сменилась лихорадочным возбуждением. Диктатор же замер, его лицо стало каменным. “Несправедливость. Предательство. Пытаются взять контроль над нами.” – думал он. Это был вызов. И приглашение.

Когда Хозяин, сжимая в руке что-то тяжелое и блестящее, осторожно заглянул в комнату "отдыха", он застыл на пороге. Диктатор стоял прямо перед ним. Его глаза, обычно холодные, пылали каким-то нечеловеческим, свинцовым светом.

– Вы задумали нечто…не по вашим зубам, – произнес Диктатор. Его голос звучал как скрежет железа по бетону.

Хозяин попытался было замахнуться, но Диктатор был быстрее. Его рука впилась не в тело, а внутрь мужчины, в самую сердцевину его темной, жестокой энергии. Хозяин замер, глаза остекленели от непонимания и ужаса. Диктатор сконцентрировался. Он чувствовал сгусток – черный, липкий, пропитанный страхом, алчностью, жаждой власти над слабыми. Энергию насилия, совершенного и запланированного. Идеальную пищу.

– Власть должна быть…моей, – процедил Диктатор и резко рванул руку назад.

Из груди Хозяина вырвался не крик, а хриплый стон. За рукой Диктатора потянулся черный, вязкий шнур энергии, как пуповина. Он сгущался, клубился, принимая форму – низкорослого, коренастого гуманоида с клешнями вместо рук и пустыми глазницами. Монстр упал на четвереньки, рыча и щелкая клешнями. Он пах страхом и гнилым мясом.

Сам Хозяин рухнул на колени. Его лицо было пустым. В глазах не осталось ни злобы, ни хитрости, только тупое безразличие. Он смотрел на Диктатора с немым вопросом раба.

Василий, наблюдавший из-за угла, выкатил глаза. Страх сменился диким восторгом.

– Вот это да… – прошептал он. – Вы его…? Он нас заставлял… страшные вещи… Кольку, Мишку… – Он затрясся. – Я… я только потому вас сюда привел, что он приказал… он сказал, вы без документов, никто не искать будет… простите меня, господа!

Диктатор не слушал. Он смотрел на своего первого монстра и на пустую оболочку Хозяина, на перепуганного Василия. Он почувствовал прилив силы, теплой и темной. Теперь он может навести среди людей порядок. Свой порядок. Граф, забыв о боли, подошел к монстру и ткнул его ногой. Тот зарычал.

– Интересно, – прошептал Граф, и в его глазах загорелся знакомый, голодный блеск.

Вечером они сидели у большого костра, разведенного посреди разрухи. Варился котелок. Диктатор отдал приказ пустому Хозяину принести запасы – и тот послушно приволок мешок с картошкой, морковью, луком. Василий, оказавшийся умелым поваром, подкладывал в костер дрова и приказывал Хозяину чистить овощи. Тот покорно выполнял.

Диктатор восседал в кожаном кресле Хозяина, поглощая тушеного голубя. Ощущение вкуса, теплой пищи в желудке – это было ново, странно, приятно. Но больше всего его мысли занимал сам процесс подчинения. Нужен был другой масштаб. Еда придала сил и вдохновение для новых амбиций.

Граф же, сидя на диване рядом с Василием, поглощал еду с животной жадностью, обгладывая каждую косточку, смакуя хрящи. Насытившись, он разлегся, вертя в зубах тонкую кость, его глаза полуприкрылись, на лице блаженная усталость. Черная субстанция на ладони затянулась тонкой пленкой.

– Это что, – вздохнул Василий, облизывая ложку, – вот были бы деньги, такой пир бы устроили! Рыбу копченую поел бы, холодного копчения, с жирком такым…

– А неужели все от денег зависит в этом мире? – спросил Граф лениво, не открывая глаз. Деньги были для него лишь абстракцией.

– Ха! – фыркнул Василий. – Да почти все, барин. Все материальное. Чем больше материального добра, тем больше денег, и наоборот. Круговорот.

– А у тебя много этого материального? – уточнил Граф, поворачиваясь к нему. Его интерес был искренним.

Василий махнул рукой вокруг:

– Здесь? Да все мое! Все, что людям не нужно, что выбросили – оно тут оседает. Мое. Сами приносят.

– Так ты богатый, – констатировал Диктатор, и на его губах дрогнула едва заметная улыбка. Он видел потенциал. Не в мусоре, а в системе. В людях, которые выбрасывают и приобретают свои безделушки . Его интересовал страх и алчность, которые двигают ими.

– Богатый, как черт рогатый! – закатился Василий смехом. – Куда мне до вас, господа! Вон в каких одеждах ходите – хоть и побились немного, – он кивнул на их вид после мусоровоза и свалки, – а со мной голубей едите. Да фокусы вон какие вытворяете! – Он понизил голос. – Я вот не пойму, вы артисты, али бесы настоящие? В наказание за наши… делишки… присланы? – Он кивнул в сторону пустого Хозяина и щелкающего клешнями монстра. – Так вы правильно сделали, что с ним так. Он главный затейник был. Зверь. Я раньше с двумя пацанами тут был, Колькой да Мишкой. Потом он, Хозяин-то, с зоны вышел, к нам прибился. Колька на второй день пропал… Мы с Мишкой догадывались, но молчали. А потом и Мишку… пырнул. Я тогда сбежал, да куда денешься? Вернулся. Ближе к зиме он меня и научил… людей к нему приводить. Бездомных. Без документов. Чтоб искать не стали… – Василий замолчал, глотая комок. – Как вы… – добавил он тихо.

– Как мы? – уточнил Граф, его глаза сузились.

Василий сгорбился.

– Да… Я услышал, что без документов вы… вот и решил… заманить. По его приказу. Простите вы меня великодушно. Сам бы я… никогда… – Он умолк, уставившись в костер.