Метаморфозы. Три коротких рассказа о неудачниках

В обычной двухкомнатной квартире составили вместе несколько столов. У соседей нашли лавки, доски и стулья. Разместили, накормили и напоили человек шестьдесят.

Поэтому было вдвойне обидно получить в глаз без всякого повода, когда они вышли в подъезд покурить. Да еще от какого‑то Васи, которого никто и не звал. От удара будущий солдат отлетел в угол лестничной площадки и только чудом не скатился по ступенькам вниз.

– Ты чё? Охренел? – прохрипел Миша, с трудом поднимаясь с заплеванного и забросанного окурками пола.

– Привыкай, салага, – рассмеялся пьяный гость. – Теперь тебе целый год битым ходить.

Как оказалось, Вася только вернулся из армии, где два года копал канавы в стройбате под Мурманском.

– Землячка побить, что на родине побыть, – добавил он, прикуривая новую сигарету. – Помогает тоску снять. Сам скоро поймешь.

Второй раз Мише крепко досталось в армейском пересыльном пункте. Поводом послужило отсутствие у него сигарет, которые срочно понадобились компании таких же, как он, призывников, но с другого района. Тогда было уже не так обидно, но очень больно. Мише показалось, что ему сломали ребро, и он обратился к дежурному офицеру с просьбой отправить его к врачу.

– Скоро в часть приедешь. В армии лечат хорошо и быстро. Любые болезни, – с непонятной ухмылкой ответил ему усталый старлей, дыхнув в лицо кислым перегаром. – Всю жизнь потом с благодарностью вспоминать будешь.

Утешил побитого Михаила незнакомый парень.

– Ты не расстраивайся, – прошептал тот, когда он вернулся от офицера в свой угол большого зала пересыльного пункта, – я этим гадам, которые тебя избили, отомстил.

– Это как? – удивился Миша, с недоверием разглядывая щупленького парня.

– Они ходили у всех водку искали. А у меня была бутылка самогонки – батя положил в рюкзак на всякий случай. Так я сбегал в туалет, пробку открутил, вылил немного, а вместо этого туда помочился. Теперь они мою мочу пьют, – еле сдерживая приступы злорадного смеха, рассказал ему сосед.

– Может надо было спрятать получше или самим выпить?

– Не… Так интереснее.

Тот пьяный идиот Вася был прав. Первый год службы Мишу били часто. Не так чтобы  сильно. Больше с целью унизить, показать его место в армейской иерархии.

Но все рано или поздно кончается. Через год, после отбоя, его и еще десяток пацанов перевели в другой армейский ранг. Они стали «стариками». Традиционная процедура была болезненной. Мише помогли встать на перевернутую табуретку. С трудом удерживаясь руками и ногами на ее четырех ножках, он получил двенадцать ударов по жопе медной бляхой солдатского ремня. Били вроде в шутку и со смехом, но со всей силы. Поэтому кое‑где кожа от ударов порвалась. Месяц после этого сидеть было больно. Но Мише еще повезло. Одному из бойцов бляха попала по мошонке. «Переведенного» парня утром, с разбухшим и посиневшим причинным местом, увезли в госпиталь.

После этого жизнь изменилась. Исчез страх, появляющийся в душе каждый день сразу после утреннего подъема. Служба стала легкой и даже приятной.

Теперь Миша не чистил сапоги старослужащим, не подшивал им воротнички. Он больше не боялся, что в столовой его поймают чужие дембеля и заставят мыть посуду. Его перестали посылать в солдатский «чипок» за сигаретами и газировкой. Он больше не ползал по ночам под кроватями под смех остальных, изображая танк на учениях.

А главное, что теперь все это он мог заставлять делать других солдат, которых призвали в армию позже его.

Офицеры в части появлялись лишь утром, делая все возможное, чтобы как можно быстрее сбежать домой к молодым, любящим погулять и развлечься женам. Поэтому помешать старослужащим издеваться над молодыми бойцами никто не мог.

Месяц после «перевода» Михаил занимался этим почти круглые сутки. Считая бесконечные истязания недавно прибывших в часть ребят чуть ли не своей обязанностью. Ему нравилось видеть страх и безнадежность в глазах тех, с кем он мог делать практически все что угодно.

Первое время, когда он только привыкал к новым возможностям, Миша, как и остальные старослужащие, просто заставлял «молодых» постирать свою одежду, помыть полы, если сам был дневальным, или сделать что‑нибудь в гараже при обслуживании техники.

Но потом этого ему стало мало. Солдатики выполняли его приказы беспрекословно и уже привычно, даже не считая свое положение чем‑то ужасным. Это бесило. Ему нужно было не их подчинение, а их унижение. Поэтому после отбоя он устраивал дополнительные учения.

Самое простое, что им выпадало, был «техосмотр». Они должны были ползком или на четвереньках двигаться вокруг Миши, и по команде демонстрировать включение поворотника, стоп‑сигналов, изображать звук работающего на разных оборотах двигателя, совершать всякие маневры.

Но больше всего ему нравилась «подготовка спецназа». Он приказывал выполнять придуманные им самим нелепые упражнения до тех пор, пока парни без сил не падали на пол. Потом заставлял напрягать пресс и в это время бил их по животу древком от лопаты. Когда на глазах у них появлялись слезы, он устраивал поединки на выживание. Глядя, как плачущие ребята с разбитыми в кровь губами колошматят друг друга, Миша был самым счастливым человеком на Земле.

При этом он не считал себя мерзавцем, постоянно повторяя, что делает это для их же пользы. «Чтобы вы смогли, когда понадобиться, защитить страну от любого врага».

Но в один прекрасный день издевательства закончились. Кто‑то из молодых не выдержал и пожаловался старшине – прапорщику Максимчуку. Тот вызвал Мишу в каптерку и, не вступая в разговоры, заехал ему в челюсть. Пятьдесят пять Мишиных килограмм от удара ста сорока килограммового старшины улетели в угол к ящикам с мылом, по дороге расставшись с двумя передними зубами.

Через пятнадцать минут, когда он очнулся, Максимчук спросил его:

– Понял за что?

– Я же для них стараюсь, – вытирая кровь рукавом гимнастерки, чуть не плача, оправдывался Миша. – Вдруг завтра война.

– Дебил ты недоношенный, они же тебя первого и пристрелят, – старшина уже не так сильно отвесил ему подзатыльник для усвоения, – и правильно сделают.

На этом издевательства над молодыми бойцами закончились.

Прошел почти год. Мишина служба подходила к концу. Уже вышел приказ министра обороны, по которому он должен был отправиться домой. А чуть позже в часть прибыли совсем молодые новые солдатики. В их батарею приехали трое.

Миша лежал на койке, свесив на пол ноги в начищенных, пахнущих гуталином сапогах. Он с удовольствием разглядывал свой дембельский альбом с фотографиями. Мимо прошел один из новобранцев.

– Эй, боец, ко мне!

Наголо постриженный худосочный парень был, видимо, сильно простужен и шея у него была обмотана полотенцем. Он в нерешительности остановился у Мишиной койки.

– Ты бы еще шубу на себя напялил. Кто разрешил? Наберут в армию дебилов… Сними‑ка с меня сапоги, – лениво произнес Миша.

Тот не двинулся с места.

– Че, оглох? – громко и презрительно выкрикнул дембель, шепелявя из‑за выбитых старшиной зубов.

Молодой боец поправил повязку и ничего не ответил. Миша присел на кровати.

– Ты откуда такой борзый? Как фамилия?

– Умалатов.

– Татарин что ли?

– Табасаранец, – покашливая из‑за простуды ответил парень.

– Какой‑какой засранец?

– Табасаранец из Дагестана, – тихо добавил солдат.

Миша встал. Дагестанское землячество в части было очень большое и дружное. В землячествах не было деления на старослужащих и молодых. Поэтому, несмотря на то, что Миша был дембелем, на это никто бы не посмотрел. За обиду, нанесенную земляку, голову отвернули бы без сомнений. И другие приятели‑старослужащие за него бы не вступились.

– Ладно… Хрен с тобой. Живи, – пряча нахлынувший испуг, сказал Миша и в развалку вышел из кубрика. По спине тек липкий пот, и ему вдруг стало так же страшно, как два года назад, когда он первый раз появился в казарме. Он подошел к дневальному. – Кто из молодых в расположении? – спросил он.

– Рядовой Остапенко, – отчеканил солдат.

– Откуда он? – на всякий случай спросил Миша.

– Из Москвы.

– Отлично. А я из Саранска. Почти земляки. Люблю москвичей. Крикни, чтобы сюда шел.

Мише необходимо было срочно самоутвердиться в собственных глазах. Он вспомнил ту дурацкую пословицу: «Земляка побить, что на родине побыть».