Пять сказок о жульстве

5

Ох, и обрадовался же таракан своей воле. Выбрался наконец-то на свободу из сладкой темницы, и сразу бросился по лесу бежать, давай на приволье резвиться. Проказничать не забывает, и как прежде встреченных им насекомых да паучков своими усами пугает, задирает. При этом урчит, шумит, хохочет. От всей души веселится, над другими потешается, успокоиться никак не может, развлекается.

И вот забавлялся он так, забавлялся, бежал-бежал, и до самого болота добежал, а там лягушка на кочке сидит и мошкару ловит, кормится. А уж мошкара-то вокруг неё облаком вьётся, и старается наоборот лягушкой полакомиться, прямо целиком слопать её желает. Ну а кто на болотах бывал, тот знает, что такое мошкара или гнус – это просто проклятье какое-то. Облепит тебя со всех сторон, и лезет повсюду; и в нос, и в рот, и в глаза, и за шиворот, и за пазуху, и даже в уши. И спасу от неё нет никакого.

Вот и в этом случае, облепила мошкара лягушку и лезет ей повсюду. А лягушке-то лишь этого и надо, она словно приманка у охотника, как говорится – на ловца и зверь бежит, мошкара ей в глаза, а она её своим языком только успевает слизывать, да в брюшко себе отправлять. Мошкара для неё, как рыбья мелюзга для рыбака на ушицу годная. Языком раз махнёт и будто ложку ухи проглотила. А таракан, как увидел такой способ питания, так тоже кушать захотел, в нём мгновенно зверский аппетит проснулся.

– Вот так способ пообедать!… я тоже так хочу!… Надоело мне, у шмеля лишь одни сладости есть, даже приторно стало,… разнообразия желаю!… А тут как раз хоть какое-никакое, а мясцо,… а его давно уже не пробовал,… последний раз в городе на помойке при кафе остатки куриной ножки подъедал!… А тут вон как,… считай, дичь сама в рот летит!… Надо только лягушку прогнать, и вся мошкара моя!… Ох, и перекушу же я сейчас… – жадно пуская слюнки, подумал таракан, и тут же на лягушку свои усищи, словно кинжалы выпятил. Крылья распустил, взъерошился весь, чтоб больше лягушки казаться, да как заурчит, зашипит, заверещит.

А, между прочим, тараканы весьма грозно и страшно шипят, почти так же, как змеи. Естественно лягушка испугалась, они хоть слабо видят, но слышат великолепно. Кстати, у них нет ушей, слышат они мембранами, находящимися под глазами, звук мигом попадает им в мозг, отсюда, и быстрая реакция. А у таракана ещё и усы шевелятся, словно раздвоенный язык змеи. А надо заметить, лягушки очень боятся змей. Вот и эта лягушка сослепу приняла таракашку за змею, да от страха-то тут же в болото и сиганула, нырнула и нет её. А таракан на радостях на кочку взобрался и давай мошкару ловить. Минут за пять, чуть ли ни с десятком управился. Наелся, будто рыбак на привале, и его сразу в сон потянуло.

– Ой, чего-то я с голодухи переел,… вон, как спать захотел,… надо скорей в норку к шмелю возвращаться,… выгонять муравья с моей лежанки, да самому ложиться отдыхать,… не то прямо здесь усну… – вмиг решил таракан и галопом понёсся обратно в нору. Но там его ждал довольно-таки неприятный сюрприз.

Оказалось, что муравей за время отсутствия таракана проявил свои не совсем хорошие качества. А вернее сказать проявил вполне присущие его народу нравы. Хотя муравьи в этом нисколько не виноваты, уж такими их природа сделала, это у них инстинкт такой. А заключается он в том, что муравьи, всё хорошее, что им на пути попадается, домой тащат, к себе в муравейник. Ну, не могут они устоять супротив зова природы. Вот и наш муравей, ходил-ходил возле сот с мёдом и нектаром, да всё облизывался.

– Ну, как же такое-то богатство да на меня оставили,… да я же слаб от такого соблазна,… это ж какое сокровище передо мной!… Вот бы его всё, да к нам в муравейник!… Ох, не смогу утерпеть,… ведь унесу же, не сдержусь,… да что же это со мной делается,… мне охранять поручили, а я стащить хочу… – трепеща и задыхаясь от смачного аромата мёда, размышлял бедный муравей, борясь с соблазном. И вполне естественно, что не выдержал столь явного искушения.

Буквально молнией сносился к себе в муравейник, привёл целый отряд собратьев, и они уже вместе практически за три минуты обчистили всю шмелиную кладовую. Ни капельки мёда не оставили, всё с собой утащили, был запас и вот его уже нет. Ох, уж эти муравьи, хотя опять-таки, за что же их винить, ведь они так устроены. Это таракану, городскому франту, надо было знать, с кем связываться. А он, кстати, сейчас, как раз уже подходил к норе. Идёт и чует, что-то тут не так, запах мёда аж снаружи чувствуется, а не должно такого быть.

– Это ещё что такое?… неужели мёд на поверхность выносили?… вон, им уже и на подходе пахнет… – поводя усиками, заключил таракан, и сходу как бросится в нору, думает, он сейчас муравью разнос устроит. Врывается, а там ни муравья, ни мёда, лишь одни следы от муравьиных лапок.

– Ах, он обманщик!… Ах, негодник!… Я ему самое дорогое, что у меня было, доверил,… своё тёплое местечко и сладкую еду,… а он обворовал меня, плут!… Привёл свою компанию, и всё стащил, воришка!… – стоит, кричит, разоряется таракашка и даже не осознает, что обокрали-то не его самого, а его благодетеля, шмеля. Таракан уж и забыл про него, лишь о себе и думает, эгоист.

Но шмель быстро о себе напомнил. Как раз пришло время вернуться ему домой и принести новую порцию пыльцы и нектара, пополнить запасы, так сказать. Возвращается, а тут такое дело, весь запасник подчистую подмели, только один таракан стоит и муравьёв на весь свет костерит. Ну, шмель, разумеется, вскипел и к таракану за объяснениями обращается.

– А ты-то где был!?… спал что ли!?… Да не таращься ты на меня своими глупыми глазищами,… понял я уже, что нас муравьи обокрали!… Ах, цыганский народец лихой!… Но ты-то куда смотрел, хлыщ городской!?… только усами шевелить и можешь!… – напустился он на таракашку, лапами своими мохнатыми машет, скалится, ну вылитый медведь, а не шмель. Испугался таракан его такого вида, и лепечет еле-еле.

– Да я,… а он,… я ему доверился,… думал, пойду, погуляю, ведь засиделся,… попросил его покараулить,… а он обманул,… своих привёл, всё вынес. Прости ты меня,… я всё исправлю,… стану день и ночь работать, всё возмещу… – тараторит бедолага, оправдаться желает. А сам-то понимает, что вернуть уже ничего не получится. Попробуй-ка, пойди в муравейник, попроси мёд обратно отдать, так там не то что отдадут, но и тут же всё последние заберут, живым бы уйти. Вот и приходится таракану, чтоб в норке остаться, прощенье просить. Но шмель непреклонен, осерчал сильнее лютого волка, рвёт и мечет.

– Да пошёл ты прочь!… Чтоб я тебя здесь больше не видел, недотёпа!… От тебя лишь одни убытки!… и сторож из тебя никудышный!… Да пропади ты пропадом, усатый неудачник!… – раскричался он на таракана, всячески его обзывая. Однако таракан тоже не сдается, не стерпел унижения и сам вскипел.

– Ах ты, увалень лохматый!… деревенщина лесная!… Меня городского гражданина неудачником называешь!… да как ты смеешь!… Гонишь меня прочь, ну что ж, ладно,… но только я сам уйду!… И без тебя проживу!… без твоих сладостей обойдусь!… Уж найду, чем прокормиться,… а ты сиди тут у себя в берлоге, как медведь!… Счастливо оставаться, увалень!… – в сердцах крикнул таракан, да вспомнив о болоте с сытной мошкарой, выскочил вон из шмелиной норы.

– Скатертью дорога, хлыщ усатый!… – только и успел издевательски крикнуть ему вслед шмель, и тут же взялся порядок в доме наводить. С нуля стал строить соты, да переливать в них принесённый нектар. Природа не терпит пустоты, а любимая работа успокаивает нервы, как раз самое то, что сейчас нужно было шмелю.

6

А тем временем таракан уже до болота добрался. Ну а пока он бежал и психовал, то снова проголодался. Подходит к уже известной ему кочке, а на ней опять лягушка сидит, мошкару ловит, усиленно питается. Ну, таракан, разумеется, согнал её вполне привычным образом; усы выпятил, да раздулся. А как она в болото сиганула, так он сам на кочку взобрался и уселся поудобней. Мошкара тут же его и облепила. И вот сидит он, мошкару поедает, пузо набивает и про шмеля всякие гадости думает.

– Ах, он толстобрюхий увалень,… меня, можно сказать его единственного и лучшего друга, прогнал!… Да где он ещё такого сторожа найдёт, чтоб за миску мёда, да весь его запас охранял!… Ха-ха,… нет таких простофиль,… а уж я-то без него обойдусь,… мне и здесь, на болоте хорошо!… Вон сколько тут еды, словно рыбы в пруду, выловить её не выловить… – утешает себя таракан, а сам по мере сытости тосковать о шмеле начинает.

Привык он уже к своему лохматому благодетелю; к его сладкому приятному запаху нектара, к его монотонному усыпляющему жужжанию, к его доброму простодушному нраву. Заскучал таракашка о шмеле, пригорюнился бедолага. А тут ещё как назло мошкара донимать его принялась. Он уже наелся под завязку, полностью сыт, а ему от них отбоя нет. Теперь они, словно рыбы-пираньи, атакуют его, живьём заедать начинают. Тучей напирают на него, и кусают своими крохотными челюстями, ведь они тоже хищники, проворные кровопийцы, хоть и совсем маленькие.

Не выдержал таракан их натиска, спрыгнул с кочки, и в сторонку метнулся. Но мошкара не отстаёт, так и напирает на него. Столько мошек налетело. Таракан ещё дальше отскочил, они снова за ним. Облепили его со всех сторон, дышать не дают. Не знал таракашка, что на то на болоте лягушки нужны, чтоб численность мошкары регулировать. Нет лягушки, и тут же мошкара расплодилась, всё вокруг выедать начала. Это как в далёкой африканской саванне, кабы там льва не было, так антилопы вмиг бы расплодились, всю траву поели бы, уничтожили её, и вместо зелёных лугов образовалась бы там бесплодная пустыня. В природе всё уравновешенно, во всём баланс должен быть.

А тут таракан согнал лягушку с насиженного места, вот мошкара на него и накинулась, и ему уже не до еды стало. Ни один таракан в мире столько мошкары не съест, чтоб на болоте вновь баланс восстановить. Нужна только лягушка, лишь она знает, как с мошкарой справится. Оттого и не выдержал таракан и давай во всё горло лягушку на помощь звать. А она обратно не идёт, ведь он-то ей змеёй представился, боится она его теперь. И тогда таракан такого стрекоча из болота задал, что только усы засверкали. Насилу от мошкары оторвался. Остановился отдышаться, а сам опять про шмеля вспоминает.

– Нет,… у него такого не было бы,… там сиди себе спокойно, медок кушай, да его приятное жужжание слушай!… Эх, глупец я, что с ним разругался,… ведь сам же муравья-воришку в дом впустил,… значит, сам и виноват,… а я возражать начал, вот и поссорились!… Ох, что ни говори, а надо к шмелю идти и повинится,… приду и точно прощенья попрошу… – отдышавшись, решил он, и сразу к шмелю направился.

7

А между тем шмель уже полностью навёл порядок в норе; всё почистил, распределил, по местам разложил, и тоже вспоминать стал, как они с тараканом вместе жили.

– Эх, тощая его душонка,… одно слово, франт городской,… всё бы ему кичится да себя нахваливать,… ох, таракашка-хвастунишка!… Зато, какой он был милый, когда я с леса возвращался,… бывало, спросит меня, как дела?… не устал ли я?… такой заботливый. Эх, где-то он сейчас ходит-бродит, бедняга,… небось, проголодался, да наелся всякой ерунды; поганок, да каких-нибудь ядовитых ягод!… А у меня-то здесь свежий нектар, новый медок зреет,… всё вкусное, сладкое, как раз, как он любит!… Эх, бедолага, носит его нелёгкая,… а скоро уже ночь на дворе,… ведь пропадёт же,… надо бы пойти поискать его… – тоже затосковав о своём сотоварище, завздыхал шмель, и уже было собрался идти искать его, как листочек на входе приотворился и в норку, повинно склонив голову, вошёл таракан.

Что тут сразу началось, они и сами не поняли, как оба сходу затараторили, завосклицали, давай друг у дружки прощенья просить, извинятся, мол, погорячились и тот и другой, повели себя неправильно. А потом обнялись, аж всплакнули, и поклялись, что больше ни за что ссориться не будут, даже по пустякам. Вот оно как бывает-то, через разлуку цену дружбе познали. И с этого дня они уж более никогда не ругались, все разногласия миром решали, так до сих пор и живут, горя не знают. Вот какую замысловатую историю рассказал мне мой старинный приятель, лесной зайчишка.

Кто-то, конечно, скажет уж больно много в ней совпадений с басней Крылова «Стрекоза и муравей», да и со сказкой о Лисе, Зайце и лубяной избушке тоже сходство есть, кстати, кто не помнит этих историй, советую перечесть, они очень интересны. И да, я согласен, что-то в них общее имеется. Но уж такова жизнь, и она устроена таким образом, что если захотеть, то в ней можно найти много всего схожего, совпадающего и даже идентичного. Однако неизменным всегда остаётся лишь то, что настоящая дружба, подлинные чувства, добрые отношения и истинная привязанность, непременно, преодолевают все препятствия, препоны, проходят любые испытания, исправляют любые изъяны, и в конечном итоге приводят к всеобщему процветанию и благополучию…

Конец

Сказка о молодце Христофорушке, тётушке Хлявке и её приёмной племяннице наивной Простоте
1

В незапамятные стародавние времена недалече от столицы нашего славного царства-государства в небольшом городке жил да был один молодой паренёк со странным именем Христофор. А имя своё, столь необыкновенное для наших краёв, получил он от своих родителей, кои назвали его так, потому что очень-но любили мечтать и верили, что как только их сын вырастит так сразу же и станет великим первооткрывателем, как и его знаменитый тезка-путешественник, в честь коего он собственно и был назван.

Однако мечтам родителей не суждено было сбыться. Толи они чего в воспитании сына не доглядели, толи он сам их особо не слушался, но только к четырнадцати годкам у Христофора и в уме не было, чтобы куда-то поехать или чего-нибудь открыть. Ну не получился из него первооткрыватель, зато вышел отъявленный домашний сиделец, и притом такой, что его и палкой из дома на улицу не выгнать.

Сидит он целыми днями в тереме, чай из самовара пьёт да бубликами закусывает, а более и делать-то ничего не желает. Ведь родители-то его в нём с рожденья души не чают, так и трясутся над ним, хлопочут, упираются, возятся с ним, как кошка с кутёнком. Дённо и нощно заботятся о его благополучии, всё ему на блюдечке преподносят, вкусностями его пичкают, а он ими только понукает.

– Принесите-ка мне ещё малинового варенья с блинчиками, да сметаны с пирогами,… и побольше-побольше, а то я пока тут сидел, чай пил да думу думал, чёй-то так устал, что уж шибко проголодался… – не раз насупившись, просил он добавки, да живот поглаживал.

Вот так Христофор и рос, сызмальства привык получать всё по первому своему требованию и, за всю свою недолгую жизнь, в отличие от сверстников, кои уже давно помогали своим родителям, и не работал, и не трудился. Впрочем, в совсем ещё юные годы, его всё-таки хотели хоть чему-нибудь обучить. Приходил к нему на дом учитель один из тамошних просвещённых, и пытался преподавать Христофору всякие разные науки, математику, письмо, чтение, да и ещё много каких премудростей. Ну, поначалу-то это всё Христофорушке вроде как интересно было, однако спустя какое-то время пыл его к знаниям иссяк и учёбу он забросил. Учителя того пришлось со двора отослать, на том всё и закончилось.

– Я и без всяких там ваших наук, о жизни лучше всех понимаю, и толк в ней знаю… – говаривал он не раз. И ведь в какой-то мере-степени он был прав, но вот только правота его была какая-то кривая, обходная, нечестная. И из всего им усвоенного он лишь одно понял и запомнил, что ему ни учиться, ни работать не надо, что ему и так всё в руки плывёт, и что он и так всё получит, и еду, и одежду, да и другие наилучшие блага. Знал наверняка, что обо всём родители его позаботятся, а ему-то и делать ничего не придётся, ему и так всё забесплатно достанется. Вот и привык Христофорушка жить задарма и ни о чём не беспокоиться.

– А зачем мне о чём-то думать,… если мне что-нибудь захочется, я у родителей поканючу, попрошу, они мне и принесут,… ну а коли сильно, что понадобиться, так я и потребовать могу… – бахвалясь, признался он как-то одному честному купцу-лоточнику, что захаживал к ним в дом и товары свои предлагал.

– Это как же получается,… значит ты перед родителями хитришь, юлишь и всё для того чтобы они тебя всем обеспечили,… и притом за просто так,… ты ведь ни капли не трудишься,… ты и палец о палец не ударил чтобы им помочь! Выходит ты лодырь и захребетник, и сидишь у родителей на шее,… сам-то ты ничегошеньки заработать не удосужился. Ну а вот случись с ними какое несчастье,… ведь они же не вечные,… что тогда с тобой станется, как тогда жить будешь!?… Ты об этом подумал? – неожиданно для Христофора спросил его купец.

– Как так, несчастье случиться! Быть такого не может… – вдруг задумался Христофор и даже лоб зачесал, – хотя, ты знаешь,… я и тогда не пропаду! Жалостливо выпрашивать и лукаво хитрить, чтобы свою выгоду получить я умею! Вот и пойду к людям,… они меня пожалеют, я им поплачусь, потоскую,… а они меня и накормят, и напоят, да ещё и впрозапас дадут,… а у меня ничего не пропадёт… – почесавшись, ответил Христофор, да тут же и прекратил сей неприятный для себя разговор.

Ему вдруг сделалось не по себе от того, что его прямо в глаза назвали бездельником и лоботрясом. Но ещё больше ему стало не по себе от того, что он осознал простую истину, настанет час и ему придётся, самому позаботится о себе, никаких помощников рядом просто не будет. Конечно, разговор-то он прекратил, но вот только мысли обо всём сказанном в его голове так и остались, и так они плотно в ней засели, что никак не давали ему покоя.

А меж тем, время шло, год сменялся годом, и Христофорушке исполнилось уже семнадцать. И вроде бы уже пора забыть тот разговор, успокоиться, да только у него это всё никак не получается, помнит он его крепко, засел он у него в мозгу. Случалось и такое, что Христофор по ночам не спал, всё думал как бы ему, так и дальше жить, чтобы никогда не трудиться и не работать.

– Эх, пока я молодой, это ещё, куда не шло,… людям на жалость давить да слезу с них вышибать то сгодится,… но ведь как только я вырасту да взрослым стану, кто же мне тогда что-нибудь подаст,… скорее работать заставят. Ох, надо бы мне что-то придумать,… какое-то жульство, плутовство хитрое затеять, чтобы и дальше продолжать забесплатно жить и ничегошеньки не делать… – сидя как-то поздним вечерком у окошечка задумался он.

Ну а как задумался, так тут же и давай всякие способы жульства сочинять, чтобы хитростью и обманом у людей денежки для собственного пропитания выманивать. И надо же такому быть, Христофорушка, невзирая на всю свою незрелость и молодость ума, вдруг умыслил столько разных лукавых каверз, что такое количество и самому отпетому мошеннику в голову не придёт. Уж очень он в этом плутовском деле изобретателен оказался. Но из всего изобилья придуманных им жульств ему понравилась лишь одна незамысловатая комбинация, при которой и особых-то усилий применять не надо, а дармовые денежки сами в карман потекут.

Однако возникла небольшая загвоздка, ведь для того чтобы воплотить эту затею в жизнь Христофорушке надо было из дома выйти и начать общаться с другими людьми. Вот тут-то ему впервые в жизни и пришлось самостоятельно принимать ответственное решение. И уж так он загорелся своей плутовской идеей, что теперь удержать его дома уже никто и ничто не могло, ни боязнь улицы, ни близость людей, ни какие другие предрассудки, ничего. И даже отец с матерью, как его не уговаривали, не смогли удержать. Пришёл час и Христофорушка выбрался наружу.

Поначалу на улице для него всё было в диковинку, ведь до этого он так никогда и не удосужился прогуляться по своему городку. И теперь поражался всему, что видел вокруг себя. Удивлялся, и мостовой, и фонарям, и домам, и людям, живущим в них, но более всего его поразило то, что люди увидев его, здоровались с ним и как-то по загадочному забавно улыбались. Ему было и невдомёк что в городке все уже давно про него знают, и наслышаны о его лени и не желании работать. Отсюда и такие загадочные улыбки с усмешками. Но погуляв немного по городу, Христофор быстро сообразил, в чём тут дело. Он был лентяем и лодырем, но вовсе не глупцом. Его природная острота ума и догадливость сразу дала о себе знать.

Он моментально разобрался, что к чему в городке и как всё в нём устроено. А разобравшись, понял, что здесь в его родном обиталище ему не удастся осуществить задуманное им жульство, и что его надо опробовать в каком-нибудь другом месте. Ведь тут Христофорушку все знали как облупленного, и никто бы не клюнул на его придумку. Погуляв так по городским улочкам ещё какое-то время, может день или два, и, попривыкнув ко всему окружающему, к суете, к чехарде и укладу, он решил долго дома не задерживаться, а поехать в другой город, и не абы куда, а аж в саму столицу, и там испытать своё плутовство.