100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича

«Парадиз»

В гражданстве северной державы,

В ее воинственной судьбе

Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,

Огромный памятник себе…

А. Пушкин. «Полтава». 1828 год

В мире множество городов, возникновение которых вызвано не «естественными» причинами, ходом самой жизни, но связано с конкретными человеком или событием – иной раз случайным. Но за каждым таким фактом – историческая или жизненная предопределенность.

Петербург создан волей одного человека. Пётр – не только автор идеи этого города, но и вдохновитель ее исполнения и главное действующее лицо огромной исполнительской работы. Я убежден, что Пушкин, говоря об «огромном памятнике себе», имел в виду не монумент Петра на площади перед Сенатом, а именно сам город, Петербург в целом – как идею и ее воплощение – главное дело Петра.

В момент рождения у будущего города были военное назначение и военные предпосылки: форпост, передовая крепость на линии фронта. Но в трудных условиях войны юный город быстро «перерос» эти рамки. Пётр вдохнул в него великую идею, провидел его непростое, трудное, но славное и прекрасное будущее. Петербург скоро стал форпостом не на военном театре, а на театре национальной и европейской истории. Город стал не только «окном», через которое Россия и Европа узнавали друг друга, но и «мостом», прочно их соединившим.

Думается, распространенное мнение о том, что основание Петербурга было продиктовано только личным желанием царя, его «капризом», – глубоко ошибочно. Не капризом, а предвидением, пониманием, знанием «Предназначения» (А.С. Пушкин). Акт этот имел мощные исторические предпосылки, город был «востребован» не только актуальными нуждами, превратностями военной судьбы, но самим Временем. Он возник не только на границе моря и суши, не просто «на стыке» России и Европы, разных миров и культурных потоков – он родился «на острие» сложной эпохи, стал ее символом. Новый во всех отношениях город отражал новую идеологию – идеологию Просвещения, новое представление о мире, новую культуру.

Пётр не столько видел этот город в настоящем, сколько провидел его в будущем. Это был его город, и он влюблено называл его «парадизом» – райским садом, имея в виду не столько реальный, еще не сложившийся город, сколько задуманную, выношенную им фундаментальную «идею» города-архипелага. (Ведь Петербург – единственный город России, раскинувшийся не просто на морском или речном берегу, но на десятках островов, связанных между собой единым «интересом», общим укладом, стилем и ритмом жизни.

До нас дошли сотни документов – писем, заметок, подлинных планов и чертежей, – свидетельствующих о постоянном интересе и внимании Петра ко всему, вплоть до мелочей, связанному с застройкой Петербурга, Петергофа, Кронштадта, Стрельны, и о личном вмешательстве царя в решение этих вопросов – иной раз очень жестокому. Архитекторы-строители юной столицы были в числе ближайших сотрудников Петра.

Но не только в этом, прямом смысле можем мы назвать его главным архитектором Петербурга в первые два десятилетия жизни города. Из памятников архитектуры того времени сохранилось до наших дней не более десятка – и не о них речь, не они «звучат» с особой силой в сегодняшнем Петербурге. От петровского «парадиза» до нас дошло нечто гораздо более и важное, чем отдельные достопримечательности: общая идея «города-архипелага», его просторность, изгибы речных рукавов и прямизна каналов – водных «проспектов», геометричность планировки. Удивительная целостность, органичное соседство разнообразных «несоединимостей». Разные национальные культуры, слившиеся с русскими традициями в этом интернациональном с первых своих дней городе.

Удивителен, неповторим задуманный еще Петром силуэт «парадиза»: остроконечные «шпицы», венчавшие и общественные здания, и храмы, и многие деревянные строения, и лес мачт над Невой. «Шпицы» Петербурга – не только европейский архитектурный мотив, но и своеобразное видоизменение традиционного русского шатра.

Мы часто говорим о мотиве «трезубца» в планировке Петербурга. Мотив этот возник позднее – но в «трезубце» аллей Стрельнинского парка, заложенного при Петре, он уже явственно заметен. Петербургские городские кварталы – «колюмны» (это по-итальянски, а по-русски «колонны» – «Коломны») могли бы показаться однообразными, стандартно-скучными, если бы не соседствовали с великолепным зеленым нарядом города, о котором Пётр постоянно и нежно заботился. «Цветы шесть кустов пионы привезли в целости, – писал царь Тихону Стрешневу еще в июле 1704 года, – а цветы немалые зело жалеем, что кануферы, мяты и прочих душистых не прислано».

Роскошный и по европейским меркам Летний сад и огород, громадный, протянувшийся от Большой до Малой Невы, и превосходно устроенный сад при доме Меншикова, Итальянский сад и Царицын луг (Марсово поле), Аптекарский огород и Екатерингоф, великолепная зелень островов и «загородные домы», «ожерелье» пригородных усадеб, дворцов и парков – все это делало «юный град» «красой и дивом» не архитектуры, а природы. Природы, о чистоте и неприкосновенности которой Пётр неустанно заботился, утверждая многочисленные указами не только строгий режим охраны вод и лесов, но и жестокие наказания за нарушение этого режима.

Город рос быстро, утверждаясь в сознании современников, преодолевая присущий ему в первые годы налет «временности». Но при этом обострялись и социальные контрасты, проявлявшиеся не только в повседневном быте, но и в облике города – города дворцов и слобод, роскошных особняков знати и бедных изб простонародья.

Город – это люди, населяющие его. Среди жителей петровского Петербурга было много таких – в том числе и из дворянства, – кто приехал сюда не по своей воле, а подчиняясь строжайшим приказам царя или «разнарядкам» местного начальства. Но большинство этих людей были людьми дела: мастеровые, строители, «работные люди», купцы, мелкие торговцы и ремесленники. И в Петербурге с этого времени формировалась новая деловая культура, основанная на уважении к профессиональному умению, предприимчивости, способности применить себя в новых условиях.

М.И. Махаев. Проспект Адмиралтейства с Невской перспективной дороги

Именно это – а не только царские указы с непременными угрозами жестокого наказания за ослушание – способствовало тому, что на берега Невы уже в эти годы начали стекаться силы нации – наиболее энергичные, честолюбивые, деловитые и образованные. И здесь происходило их естественное сближение с многочисленными иностранцами, которые разными путями и способами и по различным поводам прибывали в молодую российскую столицу – кто на несколько лет, кто надолго, а кто – «на всю оставшуюся жизнь».

Петербург с петровского времени – и навсегда – определился как интернациональный по составу своего населения город. Вековая российская ксенофобия, недоверие и нелюбовь к «чужакам», преодолевалась здесь органично и безболезненно. Толерантность, терпимость к образу мышления и укладу жизни, к верованиям и убеждениям других людей, стала с первых лет законом жизни детища Петра.

Да и могло ли быть иначе в городе, который бок о бок с русскими зодчими и мастерами проектировали и строили немцы и итальянцы, украшали французы и голландцы, где торговали английские купцы и выходцы из Прибалтики и где рядом с приехавшими из российских городов ремесленниками жили пленные шведы. (Ведь мало кто знает, что в 1719 году – одновременно с Александро-Невским монастырем – в Петербурге появилась лютеранская кирха, а в 1718 г. – англиканская церковь, пастором в котором был Томас Консетт – ученый человек, член Королевского общества.)

Эту особенность Петербурга как интернационального по духу города отмечали все находившиеся в российской столице постоянные дипломатические представители (тоже петербургская «новинка») различных европейских стран: французы Лави и Кампредон, англичанин Витворт, датчанин Юль, немцы Ребер и Фокеродт…

X. Марселиус. Вид Адмиралтейства с Невы. 1725 год

Петровский Петербург энергично впитывал европейский культурный опыт. Отсюда уезжали и сюда возвращались русские юноши, посылавшиеся в разные страны для обучения. Сюда свозились закупаемые в европейских городах редкие книги, гравюры, произведения живописи и скульптуры. Век Просвещения – время нового «витка» интереса к античному миру и его культуре; античные сюжеты, символы, эмблемы «вживались» в культурную среду петровского Петербурга. Античные сюжеты, мифологические боги и герои, увековеченные в статуях, установленных на аллеях Летнего сада, стали первым в России «музеем под открытым небом». А триумфы военных побед и праздничные фейерверки были насыщены сюжетами и мотивами, взятыми из античной культурной традиции. «Перед большой кашкадою, – читаем мы в одном из документов 1723 года, – наверху делать историю Геркулову, который дерется с гадом семиглавым, называемым гидрою, ис которых голов будет по кашкадам…»

О Петербурге как городе, где началось формирование российского варианта европейской системы образования, как о месте рождения отечественной науки написано и сказано немало. Но хочется особо подчеркнуть, что уже в петровское время невский «парадиз» стал центром важнейшего процесса познания России, «узнавания» страной самой себя – своих природных богатств, своих национальных традиций.

Отсюда во всех направлениях уходили замечательные научные экспедиции. И сюда же стекался, здесь сосредоточивался добытый в этих экспедициях материал. И здесь, на невских берегах, формировалась и развивалась отечественная историческая наука, культура исторического знания. Здесь хранятся и знаменитый летописный «Лицевой свод», и исполненная по желанию Петра копия «Радзивилловской» («Кенигсбергской») летописи. Здесь по указанию Петра и под его редакцией создавались оригинальные сочинения по истории России и Северной войны, собирались документальные материалы по истории Петербурга.

Все это – факты большого культурного значения. Без них была бы неполной история города. История, в которой наряду с лестными панегириками в честь города, с его идеализацией нередко слышатся нотки отрицания национальной сущности этого «парадиза», его «искусственности», «придуманности», «чуждости» Росии.

История эта очень непроста, полна противоречий и контрастов, сказавшихся с первых лет истории города. В этой истории много трагического, бедственного – по несравнимо больше величественного, славного, исполненного красоты и достоинства.

И в этом отношении Петербург – больше, чем какой-либо другой город России, – созвучен нашему сегодняшнему времени…

Они поведали нам историю города

Первый «описатель» Петербурга – Андрей Богданов

Сие мое историческое описание, якобы не весьма надобное, по впредь будущему роду, может, и услужительно потребуется.

А. Богданов

Биография Андрея Ивановича Богданова, автора первого исторического описания нашего города, содержит немало «белых пятен» – вплоть до того, что мы не знаем достоверно ни года, ни места его рождения. А распространенные в изданиях XIX века сведения о том, что был он «природный японец» – легенда, хотя составителем первого в России учебника японского языка (оставшегося в рукописи) он в самом деле являлся.

Но что мы знаем о нем достоверно? То, что он, простолюдин, выходец из среды тех «работных людей», которые строили, создавали этот город, стал не только одним из первых «истинных петербуржцев», петербургских патриотов, но и одним из представителей первого поколения отечественной, петербургской интеллигенции. Он отдал Петербургу не только полвека своей жизни, но и первым из русских людей описал город в пространном своем сочинении.

Странной была судьба Богданова. Статьи, посвященные ему, можно встретить в десятке энциклопедий и энциклопедических словарей (начиная с Николая Новикова, который еще в 1772 году в своем «Опыте исторического словаря русских писателей» назвал Андрея Богданова «мужем ученым и искусным»), но многие его работы доныне не напечатаны и сохраняются в рукописях. А «Историческое описание Петербурга», впервые увидевшее свет почти через тридцать лет после того, как было написано (да и то в сильно измененном, искаженном виде), издано в авторском варианте, по рукописи, лишь в 1997 году.

В 1753 году Невской столице исполнилось полвека. К этому юбилею, который так и не был отмечен, готовились широко. Растрелли составил грандиозный план превращения большого луга против Зимнего дворца (нынешней Дворцовой площади) в мемориальный комплекс, посвященный Петру Великому, отцу царствовавшей императрицы Елизаветы. Был составлен и отпечатан огромный «парадный» план Петербурга, гравер Академии наук Михаил Махаев исполнил серию «проспектов», замечательных видов столичного города. И Андрей Богданов тоже внес свою «лепту» – задумал создать первое описание «сего царствующего града»; его местоположения, истории создания и развития за первые полстолетия. Труд этот заслуживает названия «первой петербургской энциклопедии» – настолько он полон, систематичен и основателен (при всей архаичности языка, которым написан).

Мы не знаем, когда Богданов начал работу над своим сочинением. И никогда не узнаем, как ему удалось «вписать» эту огромную работу в тот плотный «жизненный график», который определялся и разнообразными его служебными обязанностями в Академической библиотеке и Кунсткамере, и делами домашними, семейными (непросто, вероятно, было жить, если жалованье единственного кормильца семьи составляло всего… 96 рублей в год).

Т. Дмитриева. А.И. Богданов. 2002 год

А работа проделана поистине гигантская. Андрей Богданов (напомним, что в его распоряжении не было ни одного завершенного сочинения о Петербурга, ни одного систематизированного свода сведений о городе) собрал огромную «базу данных», используя не только все доступные ему по службе материалы, хранившиеся в Библиотеке Академии наук и в «академической архиве», но и множество сведений, почерпнутых у живых свидетелей и участников тех или иных событий, дополнив эти сведения собственными воспоминаниями. Но сомнений в том, что работа эта продолжалась долго, не один год, быть не может.

В конце 1750 года она завершилась. Огромная рукопись – 341 лист большого формата – была аккуратно переписана наемным переписчиком, снабжена 109 рисунками, тщательно переплетена в кожу с золотым тиснением. Автор украсил ее портретами Петра и Елизаветы, дополнил планом города и предпослал авторское предисловие, собственноручно подписанное 18 декабря…

«Описание» было представлено «по служебной инстанции» в Канцелярию Академии наук – и «застряло» там без движения. Неизвестно, узнала ли императрица о том, что есть такое сочинение, посвященное ей. Неизвестно, почему Академия «волынила» с решением об опубликовании труда своего сотрудника. Лишь полтора года спустя (!) Президент Академии наук граф Кирилл Разумовский распорядился выплатить Богданову 50 (!!) рублей – сумму, едва покрывавшую расходы на переписку, иллюстрирование и переплетение сочинения. И – снова «ирония судьбы» – сочинение Богданова передается на хранение в Архив Академии, находившийся в ведении… самого Андрея Богданова. И на первом листе появляется сделанная его же рукой помета: «Получено в библиотеку при ордере… 1752 году сентября 19 дня по № 1616». Круг замкнулся…

Но Андрей Богданов не прекращает этой работы – она продолжается еще полтора десятилетия, до самой его смерти. Идет собирание самых разнообразных материалов, уточнение различных данных о времени и условиях постройки зданий, о перестройках и ремонтах, о мостах и дорогах, о строительстве кораблей на верфях и о политических событиях – о «прибытии послов» и о «знатных погребениях», о пожарах и наводнениях и «о казнях злодеев», о печатании книг в петербургских типографиях и об отливке новых колоколов для столичных храмов.

Титутльный лист книги «Описание Санктпетербурга…»

Все эти бесчисленные выписки, наброски, начатые главы текста, отдельные заметки, даже на первых попавшихся под руку клочках бумаги, – все эти материалы с многочисленными уточнениями, дополнениями, поправками остались нам в бесценное наследство от Андрея Ивановича Богданова. Том этих материалов (более 200 листов), содержащих множество уникальных, никакими другими источниками не сохраненных сведений о Петербурге, более полутора столетий находился в Новгороде, в тамошней Духовной семинарии, а ныне принадлежит Отделу рукописей Российской Национальной библиотеки. Выдающийся писатель и духовный деятель начала XIX века Евгений Болховитинов, знакомившийся с этой рукописью в Новгороде, отметил на ней: «Книга эта должна быть почитаема за редкость»…

И не случайно «Описание» Петербурга (еще до издания его в сильно измененном виде Василием Рубаном в 1779 году) привлекало внимание читающей публики. Списки с этой рукописи хранились во многих частных библиотеках (по одному из таких списков, а не по подлиннику, Рубан готовил свое издание), фрагменты его появлялись в журналах, а все позднейшие, XVIII века, сочинения, посвященные Петербургу (Ф. Полунина, Л. Максимовича, Ф. Туманского, И. Георги), неизменно опирались на сочинение Богданова.

В юном возрасте первый «описатель» Петербурга в течение семи лет, как он сам писал, «находился при пороховом деле», работая вместе с отцом, пороховым мастером, на пороховых заводах, тогда находившихся в северной части Аптекарского острова, по берегу Малой Невки. Но работа эта, даже рядом с состарившимся отцом, которого предстояло заменить, юношу не удовлетворяла. Начинается незаметный посторонним многотрудный и кропотливый, требующий особых качеств души и свойств характера процесс самообразования. Начинается – чтобы продолжаться полвека, до самой смерти.

От изготовления пороха Андрей Богданов переходит к изготовлению книг. 19 августа 1719 года он переводится в Санкт-Петербургскую типографию «на типографское художество», на должность «батырщика» – специалиста по накатыванию краски на шрифт. Этому делу он отдал 13 лет. В октябре 1727 года, когда типография была закрыта, а та ее часть, где печатались гражданские, светские книги, передана в типографию Академии наук, Андрей Богданов тоже переводится туда и трудится здесь «денно и нощно, безвыходно ж» еще три года.

Работа тяжела, но непосредственное участие в создании книги располагает к продолжению самообразования. «Имею всяческую охоту чему-либо научиться, – пишет Богданов в своем прошении, датированном 12 ноября 1730 года, – как уже малому и прикоснулся, обучился и грамматике и латинской мало отчасти и рисовать…» И продолжает: «А служба, в которой пребываю, не токмо любопытству моему чинит великое препонство но еще весьма тяжка и неспокойна». И просит определить его при Библиотеке, «в которой вседневно работая, что к ее убранству, чистоте и порядку принадлежит, возмогу некакой плод получить»…

В ноябре 1730 года Андрей Богданов назначается «помощником при Библиотеке», хотя еще в течение 6 лет продолжает числиться в штате типографии Академии тередорщиком.

Начинается служба, которой Андрей Богданов посвятил почти 33 года жизни. Называлась его должность по-разному: хранитель, помощник, «академический служитель, что у дел в русской библиотеке» и даже «комиссар, приставленный к российским книгам». Но суть оставалась неизменной: Богданов стоял во главе русского отделения первой в России государственной библиотеки. Он комплектовал ее (численность книг при нем выросла с 700 до 2000), систематизировал и разбирал (им составлен и в 1742 году напечатан «Камерный каталог» библиотеки – первое библиографическое издание в России).

Он участвовал в разборе и описании русской части предназначенных (после смерти владельца или конфискации) к передаче в Академию наук крупнейших частных библиотек (Александра Меншикова, Якоба Брюса, Феофана Прокоповича, Андрея Остермана, Дмитрия Голицына). Он неустанно изучает находящееся в его ведении, порученное его заботам крупнейшее и ценнейшее книжное собрание страны.

Андрей Богданов был первым русским библиотекарем-профессионалом, первым библиографом и первым книговедом – исследователем книги. В его ведении находились не только русская часть библиотеки и академический архив, но в течение длительного времени и Кунсткамера. Объем работы и объем ответственности были огромны. Но он непрерывно трудится «сверх должности своей» – занимается тем, к чему «лежит душа», что увлекает и зовет его, хотя совершенно не связано с его служебными обязанностями.

В этом – весь Богданов. Человек «Века Просвещения» и «Века Петербурга». Подвижник, энциклопедист, один из первых русских интеллигентов. Он был не только ученым сотрудником Ломоносова, пережив его всего на полтора года, – он был сподвижником Ломоносова, входившим в его «круг» (вместе с Головиным, Крапенинниковым, Румовским, Махаемым и другими). «птенцом Ломоносовского гнезда».

Подобно Ломоносову, Андрея Богданова отличал широчайший диапазон научных интересов. Если первые его самостоятельные работы были связаны с текстами Библии и «Деяний Апостольских», то в дальнейшем сферой его интересов становится только светское знание: лингвистика и фольклористика («Собрание пословиц и присловиц российских», изданное, между прочим, лишь в 1961 году); география (указатели к «Описанию земли Камчатки» Степана Крашенинникова и к «Географии» Гюбнера); история («Краткое родословие российских князей»). К изданному в 1746 году переводу «Лексикона» Христофа Целлариуса Богданов составляет «Реестр российских слов», в котором латинские термины расположены в порядке русского алфавита. Долго работает Богданов над сочинением «О начале и произведении в свете первых азбучных слов», а составленные им тома российского лексикона позднее легли в основу работы целого коллектива, занятого подготовкой академического словаря русского языка…

Всех его работ, всего, что его интересовало, увлекало, перечислить невозможно. Но в перечне его трудов «Описание» Петербурга, первая книга о нашем городе, занимает особое место. Ни один из исследователей раннего периода истории Петербурга не может обойтись без обращения к трудам Андрея Богданова – они живут и через два с половиной столетия. И в этом – еще один «поворот судьбы» Андрея Богданова и его наследия..

Мы не знаем, где он родился, – но знаем город, в котором он прожил большую часть жизни, в котором трудился, которому целиком посвятил себя. И мы обязаны помнить этого удивительного человека – петербуржца, жителя Васильевского острова, патриота и ученого, сподвижника Ломоносова и одного из первых русских энциклопедистов, вышедшего из самых глубин народных российского интеллигента Андрея Ивановича Богданова.