Прутиков простудился. Часть вторая

Глава 8. Как вас зовут, прекрасная незнакомка?

Лев увидел на противоположной стороне улицы Иришу и помахал ей рукой. Она остановилась и посмотрела на него с той самой улыбкой и тем выражением лица, что запомнились Лёве с момента их последнего расставания.

Он с лёгкостью перемахнул через железный, с облупившейся синей краской, трубчатый барьер, отделяющий тротуар от проезжей части, и побежал к ней, пересекая наискосок пустую дорогу.

С каждым шагом его движения замедлялись. С трудом уже удавалось оторвать от асфальта ногу и поднять её, еще сложнее получалось наклониться и переместить тело на один шаг вперёд, преодолевая сопротивление странного бесшумного встречного ветра, переходящего в ураган, хотя никаких завихрений пыли над землёй не наблюдалось.

Лёва заметил, что и с Ириной начали происходить странные изменения. Она вроде бы становилась старше, взрослее, её взгляд теперь не был взглядом той Иришки. Задорный блеск в глазах исчез вместе с улыбкой, уступив место вначале спокойной созерцательности, а потом и всё более возрастающему недоумению…

Пробуждение Лёвы сопровождалось тем же подсознательным и быстро меняющимся ощущением, с каким ныряльщик стремится наверх после глубокого погружения на дно. С радостью, что можно набрать воздуха в лёгкие, и сожалением, что не хватило времени добраться до красивой ракушки.

***

Меня разбудил звонок телефона в девятом часу утра. Третьего января можно позволить себе поспать подольше. Но, как оказалось, не в этом году. Звонил Женька с работы, просил срочно приехать. Пришлось быстро собраться, – вместо кофе глотнул холодного чая, разведённого вареньем и, надев куртку и шапку, выскочил на улицу.

Ускоренным шагом, переходящим в бег трусцой, я двигался в сторону своей остановки, стараясь оказаться на месте к появлению из-за поворота автобуса.

Впереди, в свете утренних фонарей, по тротуару медленно шествовал какой-то старичок с палочкой. В такую рань. Не спится же им. Куда они идут? Покататься на автобусе по городу?

Палочка старика скользнула по наледи прямо передо мной и упёрлась в окаменевшую гряду сугробов, оставшихся от прохода тротуарной снегоуборочной машины. На бегу носок моего ботинка зацепился за эту неожиданную преграду, и твёрдое асфальтовое покрытие устрашающе быстро стало приближаться к моему лицу. Я успел выставить руки и тут же почувствовал, как нагрелась кожа на ладонях от скользящего соприкосновения с холодной шершавой поверхностью. Переступая руками, я смягчил удар от падения, а моя голова оказалась в нескольких сантиметрах над асфальтом.

Сидя на тротуаре мне оставалось разочарованно наблюдать за автобусом, медленно отходящим от остановки. Голова кружилась.

Вокруг суетился тот самый старичок, делая попытки отряхнуть снег с моей куртки. Я так же неуклюже отпихивал его от себя, одновременно стараясь осмыслить произошедшее:

– Я бежал за автобусом, споткнулся и упал на тротуар. Автобус уехал, а меня ждут на работе по срочному вызову. Что-то случилось важное. Надо ловить такси.

Старичок уже звонил по своему телефону, глядя на меня. Я поднялся под звук его дребезжащего голоса с интеллигентными командными интонациями, намекающими на занимаемый, возможно в прошлом, руководящий пост в допенсионной жизни:

– Сейчас подъедет машина. Я вызвал такси. А вот и мотор. Тысяча извинений. Я оплачу.

К остановке подъехал автомобиль с жёлтым светящимся гребешком на крыше, с надписью, почему-то латиницей, «taxi».

Я открыл дверь и, усаживаясь на заднее сиденье, назвал адрес, стараясь не хлопать дверцей, это всегда нервировало водителей, переживавших за своё орудие труда.

Но сейчас таксист не среагировал на этот звук и резво стартанул с места. Я пристегнулся и рассеянно стал смотреть в окно на пролетающие мимо деревья. Сквозь голые ветви проглядывались редкие огоньки освещённых окон в домах. По два-три на этаж. Никому сегодня не хотелось рано вставать.

Дорога казалась незнакомой.

– Объезд. Ремонт теплотрассы, – пояснил водитель уверенным голосом, предугадывая мой вопрос, – не переживайте, успеем.

Машина набрала скорость с явным превышением лимита. Таксист, не отрывая взгляд от дороги и придерживая руль левой рукой, достал из нагрудного кармана и показал мне через плечо раскрытую обложку какого-то удостоверения с фотографией и неразборчивым текстом. Я никогда не понимал смысла такого действия, часто демонстрируемого в кино всяческими агентами из всяческих спецслужб. В реальности ни фото сличить, ни название организации прочитать за такой короткий промежуток времени просто невозможно.

Между тем водитель, не давая опомниться, начал свой монолог, неожиданно назвав меня по имени:

– Лев Семёнович, не беспокойтесь. Сначала я должен отвезти вас в другое место, для встречи с нашими экспертами. На работе всё хорошо, не волнуйтесь. Вам зададут несколько вопросов…, – но договорить он не успел.

Грузовик, маячивший какое-то время впереди на правой полосе, стал поворачивать влево, и таксист, стремясь избежать столкновения, резко нажал на тормоз и быстро крутанул руль сначала влево, потом вправо.

Ледяная корка, на неразъезженном за выходные после-праздничные дни асфальте, заскользила под колёсами автомобиля, почти не замедлив его движение, и мы въехали левой частью капота в фонарный столб. Меня остановил ремень безопасности.

Пока я приходил в себя, в мою уцелевшую дверь уже стучали снаружи. Удары были сильными. С третьей попытки дверь открылась, и чьи-то заботливые руки помогли выбраться из машины. Вокруг суетился пожилой мужчина в длинном чёрном пальто. Он осматривал меня со всех сторон, поднимая и опуская мои руки, похлопывал по ногам.

– Как же так, ай-я-я-й. Вы целы? Слава богу. Как же вам повезло.

Его голос показался знакомым. Не тот ли это чудаковатый старикашка с собакой, встретившийся вчера утром на школьном стадионе? Но сейчас он выглядел гораздо бойчее в своих движениях. Рядом с ним стоял коренастый невысокий человек в короткой серой куртке с накинутым поверх вязаной шапки капюшоном, надвинутым по самые глаза. Должно быть это он принимал участие в моём вызволении из машины, а теперь изучал меня внимательным взглядом и время от времени оглядывался.

– Евгений Сергеевич, пора, – проговорил он нетерпеливо и направился через дорогу к обочине, где стоял ещё один автомобиль – белый микроавтобус-фургон без окон, с синей мигалкой на крыше.

Старичок, которого назвали Евгением Сергеевичем, потянул меня за руку, говоря в приказном тоне голосом оперного тенора, трудно воспринимаемым всерьез:

– Пойдёмте со мной, вас отвезут в травмпункт.

– Мне на работу. Меня вызвали срочно, – лепетал я в ответ, идя за ним в сторону фургона.

– Сначала вас осмотрит врач. Возможны внутренние повреждения. Если состояние позволит, вы сможете пойти на работу. Но я рекомендовал бы взять отгул, хотя бы на день. У вас шок после аварии.

Когда мы дошли до автомобиля, мужчина в куртке, ожидавший нас, с грохотом сдвинул боковую дверь, и старичок помог мне подняться в салон.

В машине было светло, стояли несколько кресел, перед каждый небольшой столик. В одно кресло сел я, в другое – старичок. Мужчина уселся за руль, и мы поехали. Изредка водитель включал сирену и сбавлял скорость.

– Мы на «Скорой помощи» едем? – спросил я удивлённо.

– Да, – усмехнулся старичок, – это специальная скорая помощь. Вам повезло, – повторил он, – мы вовремя оказались на месте.

– А вы кто? – задал я следующий логичный вопрос.

– Мы – Служба спасения.

– Я видел вас сегодня утром на стадионе, с собакой. Вы со мной поздоровались. Мы знакомы? Это вы были?

– У вас признаки ретроградной амнезии. Нарушение воспоминаний о событиях, предшествующих аварии. Отдохните пока и ни о чём не беспокойтесь.

Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Сразу после этого я почувствовал, как меня осторожно потрясли за плечо. Когда я открыл глаза, пожилой мужчина в серой куртке с капюшоном убрал руку и улыбнулся:

– Ну и славно. Я уже волновался. Приехали. Сами сможете выйти?

Я выбрался из салона микроавтобуса. Старичка рядом не обнаружилось.

Прямо передо мной, в метре от фургона, находилась открытая настежь небольшая железная дверь в кирпичной стене длинного одноэтажного здания без окон, куда незамедлительно вошёл разбудивший меня человек. Мне оставалось следовать за ним, не отставая. Коридор оказался длинным и пустым, с переходами и поворотами, в которых легко запутаться.

Наконец мы добрались до нужной двери, выбранной моим проводником из ряда других, точно таких же, по какому-то одному ему известному признаку. Она была ничем не примечательна, без указателей и табличек.

Всё это нисколько не напоминало медицинское учреждение, даже отдалённо.

Открыв дверь, человек пригласил жестом зайти первым, после чего закрыл её с обратной стороны, сразу, как только я сделал два шага.

Я остался один в комнате.

Оглядевшись, увидел на стене с потёртыми бумажными обоями и плакатами на медицинские темы вешалку с тремя крючками для одежды. На одном из них висел белый халат.

Кабинет освещался настенным плафоном, закреплённым над столом, напротив входной двери. В боковой стене слева ещё одна дверь. Перед столом два стула, а у стены справа – длинная широкая скамья, обитая светло-коричневой кожей. В углу раздвижная ширма.

Я кашлянул для приличия и спросил преувеличенно шутливым тоном:

– Есть кто-нибудь?

Когда приходилось ждать в учреждении или магазине, накапливающееся внутреннее раздражение всегда придавало ощущение собственной правоты и уверенности, выражающееся в решительном действии, – громко позвать кого-то, кто должен быть на рабочем месте, но, почему-то отсутствует.

Не дождавшись ответа, снял куртку, повесил на вешалку, шагнул вглубь комнаты и уселся небрежно на один из стульев, повернувшись правым боком к столу.

За боковой дверью послышались шаги. Дверь отворилась и передо мной предстала молодая женщина в таком же халате, как на вешалке, и в высокой белой шапочке, скрывающей прическу, со стетоскопом на шее, неловко придерживаемым рукой, чтобы он не съехал. Из нагрудного кармана её халата выглядывала авторучка с мигающим зеленым огоньком на колпачке.

В левой опущенной руке она держала белую папку с развязанными, свисающими тесёмками.

Женщина посмотрела строгим взглядом, не очень-то соответствующим её неуверенному вопросу:

– Лев Семёнович?

Я ответил, продолжая в том же шутливом ключе, – он самый, – и стал ждать ответной реакции.

– Пройдите за ширму, разденьтесь до трусов и лягте на топчан. – Она указала на скамейку.

Проделав то, что от меня требовалось, я улёгся на холодную белую простыню, постеленную доктором, пока раздевался за ширмой. Коротко рассказав о случившемся, я стал выполнять по её команде различные движения руками и ногами, сначала лёжа на спине, а потом перевернувшись на живот. Проделав дальнейшие необходимые манипуляции с моим телом и головой, и помахав своей авторучкой с мигающим светом перед лицом, доктор подтвердила: в организме повреждений нет.

Я оделся, сел на скамью и стал ждать. Женщина что-то писала в своей папке.

Я спросил:

– Ну как, мне можно на работу?

– Минутку, – ответила она, не отрываясь от своего занятия, старательно выводя буквы. Затем протянула заполненный бланк и сказала:

– Предъявите по месту работы. Больничный на три дня. Продлевать и закрывать не требуется, но советую показаться своему терапевту. Вам предписан покой, физические нагрузки исключить.

Я взял густо исписанный крупным почерком листок, надел куртку, попрощался и вышел из кабинета. Коридор оставался всё таким же безлюдным. Мой сопровождающий отсутствовал.

– Так. Когда мы шли сюда, дверь в кабинет была справа. Значит выходить нужно, оставляя дверь слева. А дальше куда?

Я решил уточнить у доктора, как выбраться отсюда, вернулся в кабинет, вновь оказавшийся пустым, и крикнул:

– А можно спросить? Подскажите, как мне выйти!

Прислушался. Тишина. Тогда я приблизился к боковой двери, откуда появлялась женщина в белом халате, постучал, опять прислушался. Ни звука, ни шороха. Открыл дверь, нажав на ручку, выглянул. Перед моими глазами предстал ещё один длинный пустой коридор с закрытыми дверями.

Я возвратился в кабинет, ничего не понимая, и почему-то решил накинуть поверх куртки белый халат, одиноко висевший на вешалке. Может быть здесь принято носить белые халаты, и я сойду за своего. Всё это отчётливо начинало мне не нравиться.

После недолгих блужданий по коридорам и переходам, мне показалось, что я вернулся назад – к кабинету врача. Тогда я стал дергать за ручки всех дверей подряд, но мои попытки открыть их оказались тщетными. Сегодня же 3 января, – догадался я, – учреждение не работает. Но свет горит. Наверное, это дежурное освещение.

Наконец, я заметил на полу перед одной из дверей блеск подсыхающей плёнки воды. С облегчением сообразив, что это может быть растаявший снег от ботинок, занесённый при входе с улицы, я направился туда. Ещё бы чуть-чуть и пол мог высохнуть, лишив меня надежды обнаружить выход из этого лабиринта.

Но я рано радовался. Дверь, как и все остальные, оказалась запертой. Я посмотрел в замочную скважину, но ничего не увидел. Железная дверь снаружи, – вспомнились мне обстоятельства своего прибытия в фургоне к этому кирпичному зданию в сопровождении человека в серой куртке.

Как он уверенно шагал по этим коридорам. По каким признакам здесь можно ориентироваться?

Я решил внимательно присмотреться к стенам, полу и потолку. Но ничего, заслуживающего внимания, обнаружить не удалось.

Тогда я принялся тщательно изучать входную дверь, и слева от нее, на высоте поднятой руки, присмотревшись, увидел слегка потёртое пятно на обоях, как будто там прикладывали ладонь к стене. Я сделал так же, и в двери что-то щёлкнуло. Быстро потянув за ручку, я смог с трудом её открыть. За ней, как и ожидалось, обнаружилась железная дверь, поддавшаяся моему нажиму на рукоятку, и я, к своей радости, оказался на улице.

Я стоял в накинутом на плечи поверх куртки белом халате, на пронизывающем порывистом ледяном ветру, бросающим колючую снежную пыль в лицо, и никак не мог сориентироваться. Местность была мне незнакома.