Любовь и небо. Книга 1

Конверт хранился у меня долго. Несмотря на разгромную критику, он свидетельствовал о причастности к настоящей прессе. Это придавало моей особе весомую значимость и позволяло втайне собой гордиться. Однако после похорон Сталина стихи писать мне надолго разонравилось.

Во второй раз здание областного аэроклуба я посетил без Корепанова. Долго раздумывал над тем, в какую группу записаться, и остановился на планерной. Я написал заявление, и меня без долгих разговоров зачислили в клуб. Теперь по вечерам два раза в неделю я отправлялся изучать конструкцию летательного аппарата «БРО-9» и теорию полёта. Собственно, причислять его к классу планеров было бы не совсем правильно. Предназначен он был для отработки подлётов. Подлёты сравнимы с действиями оперившихся птенцов в гнезде, летать которые ещё не могут, но уже пробуют свои силы «на крыло». Вес планера составлял девяносто килограммов, и приводился он в поступательное движение с помощью двух амортизаторов, метров по двадцать каждый. Амортизаторы одним концом цеплялись к носу планера, натягивались курсантами на тридцать – сорок шагов, и тот из нас, кто занимал место в кабине, по команде инструктора с помощью рычага срывался с якоря и поднимался в воздух на пять-шесть метров. Устройство очень напоминало рогатку или катапульту, выстреливающие «БРО -9-тыми». Качество планера – игрушки было настолько велико, что однажды он чуть не улетел, поймав крылом свежий ветер и набрав высоту метров на двадцать.

Благополучно перебравшись в десятый класс, я записался, наконец, в лётную группу. Всю зиму изучал конструкцию двигателя и самолёта, штурмом брал теорию полёта, вникал в премудрости метеорологии и занимался парашютным делом. В конспектах, ведение которых было обязательным, появились необычные схемы и формулы. Знать их полагалось, как «Отче наш» и даже лучше, особенно при контрольных опросах. Список неуспевающих вывешивали в коридоре для общего обозрения и осмеяния.

Преподаватели по характеру и методам обучения заметно отличались. Если, к примеру, двигателист требовал чётких знаний маршрутов движения масла к агрегатам, то аэродинамик строил обучение на игре.

– Допустим, – говорил он, лукаво подмигивая, – летите вы в своё удовольствие и вдруг видите, как на правую плоскость уселась ворона. Как вы думаете, что произойдёт?

И мы начинали с увлечением высказывать гипотезы, одна другой фантастичнее, пока не приходили к общему знаменателю.

В программе оговаривалось, что каждый, успешно освоивший теорию и сдавший экзамены, после получения аттестата зрелости о среднем образовании будет допущен к полётам на спортивном самолёте «Як– 18». Однако обязательным условием допуска был ознакомительный прыжок с парашютом с высоты 800 метров. И об этом стоит рассказать поподробней.

Сбор группы состоялся 16 мая в четыре часа утра около учебного здания аэроклуба. Чтобы добраться до цели к этому времени, мне пришлось проснуться в два ночи. Наскоро сполоснув лицо и проглотив бутерброд, я направился навстречу занимающейся заре. Миновав вокзал, минут десять я шёл за двумя пугливыми тётками с объёмистыми сумками в руках. Мне было понятно их беспокойство. Разбои и грабежи в ночное время были в городе не редкостью. Наверное, они успокоились, когда наши пути разошлись.

Будущий прыжок возбуждал и откровенно пугал. Мне рисовались картины, одна мрачнее другой. Я представлял себя трупом, мешком с костями, лежащим на земле, если вдруг по каким-то причинам парашют не раскроется. И мне было до жути жалко себя, и я трусливо подумывал, не повернуть ли назад, пока не поздно. Стоит ли искушать судьбу, когда пережил самое страшное – войну. С другой стороны, рассуждал я, если прыжок состоится, это будет главная победа всей моей жизни.

Раздираемый противоречиями, я присоединился к ребятам, пришедшим раньше. В отличие от меня они шутили, смеялись и травили анекдоты. Их неестественное поведение не было показным. Большинство парашютистов имели не только спортивные разряды, но и являлись участниками всесоюзных соревнований. Мы, новички, словно растворялись в этой элитной субстанции, и в их непосредственности теряли свои страхи перед ожидаемой опасностью.

– Все в сборе, никого не забыли? – перекрывая общий шум, спросил инструктор, пересчитал нас по головам и проверил по списку. – Тогда поехали…

Солнце над горизонтом только – только поднялось, когда полуторка, на которой мы ехали, притормозила у старта. Так называлась квадратная площадка на аэродроме, обозначенная флажками. Лёгкий ветерок лениво играл в верхушках майской травы, совершенно равнодушный к нашим волнениям. На иссине-голубом небе не видно было ни облачка.

Мы развернули широкий рулон зелёного брезента на старте и аккуратно выстроили на нём снаряжённые накануне парашюты. Каждый проверил свой, подогнал подвесную систему по росту и выслушал инструктора о действиях, в случае возникновения нестандартной ситуации.

– Главное – спокойствие, – уверял руководитель. – Не забывайте, что на груди у каждого из вас есть запасной парашют. После отделения от самолёта начинайте отсчёт времени. Как только произнесёте «Дёргай кольцо – три!»,– выполняйте команду. После приземления за вами приедет машина и подберёт.

Невольно я улыбнулся, вспомнив услышанный накануне анекдот. Инструктор наставляет курсанта:

– Надеваешь парашют, грузишься в самолёт, по команде лётчика прыгаешь, считаешь до трёх, дёргаешь за кольцо, парашют раскрывается, ты приземляешься, подъезжает санитарная машина и привозит тебя на старт. Понял?

Курсант сделал всё, но парашют не раскрылся. « Ну, – думает, – если и санитарка не придёт, тогда совсем звездец!»

Начальник парашютной подготовки объявил о начале прыжков и по алфавиту первым вызвал курсанта Анисимова – высокого, крепкого телосложения парня в защитного цвета комбинезоне. Я и предположить тогда не мог, что лет через двадцать стану его заместителем по политической работе. Неуклюже переваливаясь под тяжестью парашютов, он неторопливо двинулся к линии исполнительного старта, где уже стоял под парами легкокрылый самолёт «По-2». Старенькая машина, прозванная в народе «кукурузником», славно повоевала в качестве ночного бомбардировщика и надёжного связного, а теперь доживала свой век, поднимая в небо и сбрасывая с себя рисковую молодёжь.

Анисимов поднялся на нижнее, обшарпанное сотнями ног, крыло, волнуясь, долго усаживался в переднюю кабину, потом инструктор проверил надёжность закрепления фала принудительного раскрытия парашюта, и, ободряюще хлопнув курсанта по плечу, спрыгнул на землю.

Лётчик, управляющий самолётом с задней кабины, надвинул на глаза светофильтровые очки и поднял руку, запрашивая разрешение на взлёт.

Курсант – стартёр, словно жезлом, взмахнул белым флажком и указал ему направление взлёта. Мотор самолёта взвыл, набирая полную мощь, биплан сорвался с тормозов и заскользил по взлётной полосе. Потом он приподнял хвост и почти сразу же оказался в воздухе.

Не отрываясь, мы наблюдали за его восхождением наверх и с нетерпением ждали выхода на боевой курс. Самолёт, словно зависнув в воздухе, изо всех сил карабкался вверх и кое – как набрал положенные 800 метров. С земли было слышно, как лётчик сбавил обороты, а через несколько секунд от «кукурузника» отделилась тёмная точка, и почти сразу над нею вспыхнул белый купол парашюта. Все с облегчением вздохнули, стали следить за парашютистом и не заметили, как самолёт, крутнувшись вокруг своего хвоста, быстро приземлился и уже подруливал к «квадрату» за очередной жертвой.

Пока девушку по фамилии Багина усаживали в самолёт, видавшая виды аэроклубовская полуторка умчалась за удачно приземлившимся недалеко от нас счастливым Анисимовым.

Я с глубоким волнением и неподдельным страхом ожидал своей очереди, рисуя в воображении картины, одну мрачнее другой. Но прыжок следовал за прыжком, а ничего экстраординарного не происходило. Слушая восторги совершившихся парашютистов, «квадрат» постепенно успокаивался и даже повеселел.

Наконец, время экзекуции наступило и для меня. Дико блефуя, я бодро взобрался на крыло самолёта и основательно угнездился в кабине. Лётчик дал по газам, и мы помчались навстречу моей судьбе.

Никогда в жизни мне не приходилось летать. Кроме, конечно, планера. Но можно ли назвать полётом отрыв от земли на несколько метров? Можно, наверное, но с большой натяжкой.

Раздираемый животным страхом за свою несостоявшуюся жизнь и терзаемый любопытством, я украдкой поглядывал вниз, отмечая, что все предметы на земле заметно помельчали. Господи, на дне какой пропасти находились мои товарищи! И удастся ли их увидеть вблизи ещё раз? Может, отказаться от своей безумной затеи? Пять минут позора – и вся жизнь впереди, как ты думаешь?

Мысли мои прервал толчок лётчика. Он лёг на боевой курс, сбавил обороты, но свист ветра пробивался даже через шлемофон. Пора вылезать из кабины. «А, будь, что будет», – решился я и привстал с сиденья.

Мощная струя встречного воздуха ударила в лицо и грудь, я повернулся к ней спиной и перекинул ногу за борт. Ещё через пару секунд я уже крепко стоял на краю плоскости и наклонился, чтобы помочь пилоту перекинуть через мою спину вытяжной фал.

– Пошёл! – перекрывая свист ветра, крикнул лётчик и жестом большого пальца подтвердил разрешение покинуть самолёт.

Перед тем, как шагнуть в бездну, взгляд успел зафиксировать облитые солнцем площади большого города, среди которых затерялся и мой дом. Я собрался с духом, положил правую руку на вытяжное кольцо парашюта, крепко зажмурился и отцепился от самолёта. Тело моё, не чувствуя опоры, проваливалось в преисподнюю, а вслед за ним камнем неслось приотставшее сердце. Дух захватило так, словно я окунулся в ледяную воду, и только в далёком подсознании, словно хронометр, звучали до автоматизма заученные слова: «Дёргай кольцо – раз, дёргай кольцо – два, дёргай коль…». И меня так дёрнуло, что ноги оказались выше головы.

С точки зрения физики положение моего тела было несерьёзно, и, вспомнив закон Ньютона, природа решила исправить эту несуразицу, перевернув меня с головы ногами вниз.

Наступила оглушительная тишина, я закачался на подвесной системе, как в зыбке, и автоматически осмотрел купол парашюта на предмет перехлёста стропами. Всё было в порядке, а вдали промелькнул хвост самолёта, на котором полминуты назад я ещё летел.

Хотите – верьте, хотите – нет, но чувствовать себя хотя бы немного весомым чрезвычайно приятно. Я чуть было не заорал от избытка чувств, и осмотрелся, и пришёл в восторг и понял, что весна продолжается. Теперь главное, чтобы подвесная система не подвела.

Снижения я не замечал, будто завис в воздухе, но точно знал, что скорость сближения с землёй составляет не менее пяти метров в секунду. Она стала заметной минуты через полторы. Я определил направление ветра, с помощью подвесных ремней подставил ему спину и стал готовиться к приземлению.

С каждым мгновением время соприкосновения с землёй сокращалось. Чтобы определить момент встречи с нею, я стал смотреть на горизонт. Как учили, проверил положение запасного парашюта, чтобы верхнее ребро его как можно дальше отстояло от подбородка. Для безопасности.

Действуя строго по инструкции, я вытянул ноги вперёд и тут же ощутил ядрёный удар земли – матушки. Как будто со второго этажа спрыгнул. Не раздумывая, вскочил на ноги и быстро погасил купол парашюта. Потом освободился от подвесной системы и начал собирать стропы. Меня распирало от счастья и гордости. Волны хлынувшего в кровь адреналина заполнили тело смелостью и отвагой, я весь сиял, и глупейшая улыбка раскрасила моё лицо. Хотелось снова в небо, снова испытать этот леденящий душу ужас свободного падения, чтобы окончательно убедиться, что ты не трус, что ты поборол страх. Я почувствовал в себе рождение нового качества, – смелости и отваги. Но не в этом было счастье: главное, что машина за мной в самом деле приехала…

Слухи обладают удивительным свойством мгновенно распространяться. Уже на следующий день всей школе стало известно, что вчера я прыгал с парашютом. Событие неординарное, и потому я с напускным равнодушием принимал поздравления и радовался втайне, когда замечал в глазах ребят откровенную зависть и удивление. Даже Женька Кожевникова выразила восхищение моему безумству и чуть не поцеловала.

Будь на её месте Света, я бы умер от счастья.

Почти год назад она уехала из города поступать в зоотехнический институт в Украину. Почему именно туда, я не знал, но догадывался. Во-первых, родилась в тех местах, а дома, как известно, и стены помогают. Во – вторых, родственники обещали помочь. Дядька её в этом институте чем-то заведовал.

О её предстоящем отъезде я разузнал через знакомых ребят, и за полчаса до отхода поезда уже находился на вокзале. Светлану, её подругу Лильку, худую, как жердь, и косоглазую девчонку, а также родителей я заметил сразу, но не подходил, стеснялся. Однако оттягивать встречу времени не было, и я, поборов робость, подошёл к вагону.

– О, это ты, – шумно обрадовался Егор Петрович, Светкин отец.

– Да вот, шёл мимо, – невнятно бормотал я, – случайно здесь оказался.

Все засмеялись и сделали вид, что поверили моему нахальному вранью. И Светка тоже. Лёгкий ветерок купался в её роскошной причёске, бесстыдно облапывал ноги и ласкал небольшую выпуклую грудь. «Вот сволочь, пользуется своей безнаказанностью», – ревновал я её к нахалу.

Не зная, что сказать, а молчание работало не в мою пользу, я, наконец, выдавил из себя:

– Надолго?

– Как получится, – ответила она, поправляя локоны. – Хотелось бы надолго, всё зависит от экзаменов. Если задумка сбудется, то не меньше, как на год. А ты, я смотрю, недоволен?

Мой ответ прервал звонкий удар станционного колокола.

– Иди в вагон, – заторопила Светку мать, плотная низкорослая женщина со вставными железными зубами. – Не хватало ещё на ходу прыгать…

Всех по очереди Светлана обняла и расцеловала. Мне подала руку и пожелала удач. Через минуту она выглядывала из вагонного окна и выслушивала последние напутствия провожающих. Я во все глаза смотрел на возлюбленную и последними словами ругал себя за ненужную робость. Нужно было хотя бы намекнуть о своём неравнодушии к девушке, осина ты стоеросовая!

Решение пришло в момент, когда поезд тронулся. Я вскочил на подножку, слегка потеснил проводника, уже высунувшего наружу сигнальный флажок:

– Прости, отец, забыл отдать подарок девушке. Я сейчас…

По-моему, он всё понял, потому что кивнул в знак согласия и ругнулся для порядка:

– Ладно, чего там. Чать, мы тоже были молодыми… Но на следующей остановке чтобы духу твоего не было!

Моя замусоленная трёшка благополучно опустилась в карман проводника, и я вошёл в вагон. Поезд уже набрал скорость и весело перестукивал колёсами, когда я появился в третьем купе. От неожиданности девушка приоткрыла рот и застыла в изумлении:

– Вот так сюрприз! – только и сказала она и засмеялась.

– Раньше я ездила без сопровождения. Забыл что-нибудь?

– Почему забыл, не забыл, – возразил я, придавая голосу юмористическую окраску. – Вот, кстати, возьми на память, – и я протянул ей аккуратно завёрнутый в бумагу ручной работы воротничок на платье, писк последней моды.

– Какая прелесть! – только и сказала она, любуясь тонкой вязью кружев. – Откуда?

– Сестра постаралась. На севере научилась.

– Просто чудо какое-то, – ещё раз подтвердила Светлана, – а я и не знала, что она такая рукодельница, – и попросила:

– Передай ей мою большую благодарность.

Мы снова замолчали, доверительного контакта никак не получалось. Мимо прошёл проводник, коротко напомнил:

– Через десять минут станция, молодые люди.

– Ну, что ж, пора прощаться, – просто сказала Светка, – что скажешь?

– А что можно пожелать будущей студентке? Ни пуха тебе, ни пера. Скоро и я пущусь на поиски судьбы. Решил стать военным лётчиком.

– Хорошее дело, – одобрила девушка, – ещё раз желаю тебе удачи.

Звонко лязгнули буфера, и поезд начал притормаживать. Мы поднялись и направились к выходу.

–Ты напиши мне, – улыбнулся я ей с платформы.

– Будет время – обязательно, – помахала она рукой.

– И помни: где бы ты ни была, у тебя есть друг, готовый помочь в трудную минуту, – признался я напоследок и ещё долго стоял, провожая взглядом поезд, на котором уезжала возмутительница моего спокойствия…

На выпускном вечере аттестаты зрелости вручал сам директор школы. Он произнёс несколько подходящих для этого случая слов, энергично тряс руки виновникам торжества и отпускал их с миром и аттестатами зрелости. Потом заиграла музыка, начались танцы, в которых я не был горазд. Интересно, что мы, подростки, пропадали на танцплощадках, которые в просторечье назывались «сковородками», но никому и в голову не приходило, чтобы присоединиться к вальсирующим. Это было место встреч враждующих между собой группировок и всякого озорства. Здесь любились по кустам и сводили счёты, знакомились и прощались, пили всё, что мутило разум, совершали сделки и планировали кражи. Нам, соплякам, доставляло большое удовольствие наблюдать, например, как вся «сковородка» вдруг неожиданно начинала чихать, нанюхавшись рассыпанного под ноги молотого перца.

По случаю торжества выпускники втайне принесли с собой выпивки, и уже через полчаса почти все были навеселе. Но даже и вином повысить настроение мне не удалось. Почему – то грустило сердце. То ли от посредственных оценок в аттестате, то ли от того, что пришла пора расставаться с юностью, то ли потому, что рядом не было любимого человека.

Школу я покинул задолго до окончания бала.

… В середине июня в аэроклубе объявили начало сборов. За неделю до этого каждый из сорока курсантов знал, что необходимо взять с собой, чтобы не отвлекаться от предстоящей работы на решение мещанских задач. Настроенные по-боевому, мы с шумом и гамом покинули город, и мордатые автомобили – студебеккеры повезли нас в летние лагеря.

Полевой аэродром находился в Шершнях, километрах в пятнадцати от города, но добирались до него почти час. В сущности, если бы не десяток самолётов, выстроенных в одну шеренгу на краю поля, эта огромная лужайка мало походила на аэродром. Окаймлённая со всех сторон берёзами и соснами, она заросла разнотравьем, и только центральная её часть была похожа на просёлочную дорогу, действующую и потому хорошо укатанную. Позади самолётных хвостов, практически в самом лесу приютилось несколько деревянных построек и пяток машин неизвестного назначения. Нас построили в две шеренги на фоне учебных самолётов « Як– 18», и начальник аэроклуба, молодой, но уже поседевший подполковник, произнёс короткую и ёмкую речь.

– Вы вступаете в новую жизнь, – сказал офицер. – Всё, что было до этого – забыть и наплевать. С этого момента каждое ваше действие должно быть направлено к одной цели – научиться летать.

Позади подполковника стояли лётчики – инструкторы и технический состав. Среди них бросалась в глаза женщина, по виду не девушка, но и не молодая. Как впоследствии выяснилось, она тоже имела прямое отношение к обучению и носила титул кандидата в мастера спорта по технике пилотирования на спортивных самолётах

Уже к обеду лагерь приобрёл жилой статус. Под руководством расторопного молодого человека в стороне от техники мы поставили полтора десятка палаток, окопали их по краям на предмет защиты от непогоды и установили внутри по три железных кровати, тумбочки и табуреты. Чуть в стороне, метрах в ста, оборудовали инструкторский городок и класс предварительной подготовки к полётам.

На краю строительной площадки был сооружён грибок для наряда с подвешенным на перекладине рельсом. Я попробовал, как он звучит, и все остались довольны.

Со стороны лагерь производил внушительное впечатление.

По окончании работ, как будто этого и ждали, прикатил на полуторке обед. С первым, вторым и третьим блюдами. То ли наработались мы по самые уши, то ли свежий воздух подействовал, но ничего вкуснее в жизни я не едал. Замечательный у всех был аппетит!

После сытного обеда нас разбили на группы, назначили старших и разместили по палаткам, а вечером состоялась встреча с инструкторами.

Мой инструктор Владимир Иванович Зотов всем понравился. Высокий, энергичный, спортивного вида мужчина по своему обличью походил на молдаванина, имел весёлый нрав и располагал к себе простотой и непосредственностью. Званием мастера по технике пилотирования спортивных самолётов не кичился, разговаривал на равных и, как впоследствии выяснилось, в отличие от других, в полётах никогда не выражался матом.

А вот инструктор Полозкина этим серьёзно грешила, но беззлобно, для профилактики. Я долго думал, для чего она держит в кабине корочки от книг, пока не увидел однажды, как в перерыве между полётами она расстегнула комбинезон, сунула в образовавшуюся щель переплёт и благополучно оправилась на пухленькое хвостовое колесо, метко прозванное авиаторами «дутиком».

– Ну, чего рот разинул, – грубовато спросила она, не прекращая начатого дела, – не видел, как женщина стоя ссыт?

Я был посрамлён.

Обучение лётному мастерству началось с облёта района полётов. Я сидел в передней кабине, слегка держался за ручку управления, а инструктор возил меня по зонам для отработки техники пилотирования и по специальному переговорному устройству показывал ориентиры, обрамляющие наше воздушное пространство. На первых порах отрабатывали руление, потом пробежку и подлёты – кратковременный отрыв самолёта от земли с последующей посадкой. Особой сложности эти элементы не представляли, но каждый из нас спускался из кабины на землю мокрым.

Потом началась вывозная программа. Зотов показывал взлёт, набор высоты, полёт по кругу, расчёт на посадку и саму посадку. При этом я мягко держался за управление, словно бы давал рукам запомнить динамику их движений. Главное, требовалось приземлиться в створе посадочного знака, выложенного на земле белыми полотнищами в виде буквы «Т».

Внешне всё выглядело довольно просто: убрал обороты мотора в расчетной точке, и садись. Однако прежде, чем совершить эту несложную операцию, следовало правильно определить начало третьего (расчетного) разворота и снижения, точно выйти в створ посадочной полосы, определить угол планирования и точку выравнивания, погасить скорость в процессе выдерживания и создать самолёту трёхточечное положение в момент его встречи с землёй. При правильном выполнении этих и других элементов полёта посадка у «Т» была обеспечена.

Как на всяком учебном самолёте, управление на «Як-18» было двойным. Находясь в задней кабине, инструктор полностью контролировал действия курсанта, страхуя от грубых ошибок в технике пилотирования.

В первых полётах присутствие Зотова ощущалось явно. Владимир Иванович редко пользовался СПУ, предпочитая предупреждать мои ошибки с помощью рулей управления. То ручка двигалась против моей воли, то педали становились тяжёлыми, то сектор газа перемещался непроизвольно.

Однако вскоре симптомы моей безграмотности пропали, так мне казалось. На восемнадцатом полёте инструктор признался, что уже давно меня не подстраховывает, и что я летаю сам.

Я с подозрением поймал его взгляд, но подвоха не почувствовал.

– Завтра планирую тебя на проверку готовности к самостоятельному вылету, – сказал Зотов на предварительной подготовке. – Справишься?

Он ещё спрашивает!

На полёты курсанты поднимались с рассветом. Но ещё раньше просыпались техники. Техник нашего самолёта, по национальности татарин, любил при случае пожаловаться:

– Кому не спится в ночь глухую? – спрашивал он и сам же отвечал: – Технику, петуху и бую. Петуху – петь, бую – еть, а технику – моторы греть!

И заразительно смеялся над своей грубоватой остротой.

Экзамен на самостоятельный вылет я сдавал заместителю начальника аэроклуба по лётной подготовке. Перед проверкой инструктор давал последние наставления:

– Ты, главное, ничего не изобретай. Как учили, так и действуй. И забудь, что сзади у тебя проверяющий. Усёк?

–Усёк, – в тон ему ответил я.

– Ну, и ладушки.

И вот долгожданный день наступил.

За весь полёт по переговорному устройству не раздалось ни одного звука. Я уж подумал, что в задней кабине действительно никого нет, но после приземления в наушниках прозвучала короткая команда:

– Запрашивай взлёт с конвейера!

– Разрешаю, – сказал руководитель полётов, и машина снова оказалась в воздухе.

Через десять минут я зарулил на стоянку, выключил двигатель, сдвинул фонарь, спрыгнул с плоскости на землю и по всей форме доложил о выполнении задания.

– Разрешите получить замечания?

– Молодец! – к моему великому удовольствию подвёл итоги проверки замначлёт. – Видишь землю до миллиметра. Разрешаю самостоятельный вылет, – и он сделал запись в моей лётной книжке.

Через минут тридцать самолёт дозаправили, в заднюю кабину усадили «ваньку» – парусиновый мешок, набитый песком, для сохранения центровки, и я забрался в кабину. Зотов, стоя на плоскости, лично проверил показания винтомоторной группы, поднял вверх большой палец и ободряюще потрепал по шлемофону:

– Ну, с Богом…

В благополучном исходе полётов я не сомневался. Но тот, кто взлетал впервые в жизни сам, не дадут соврать, как это волнительно. Я испытывал эйфорию, когда выруливал на линию исполнительного старта. С торжествующими нотками в голосе запросил взлёт, наметил ориентир на горизонте и вывел максимальные обороты. Затем плавно отпустил тормоза и начал разбег. Самолёт, как скаковая лошадь, рванулся с места в карьер, задрал трубой хвост и устремился в атмосферу. Всё, скорость отрыва достигнута, и небо зовёт к себе. Я только подумал, что ручку следует чуть-чуть потянуть на себя, а самолёт уже висел в воздухе и жадно набирал высоту. Земля сначала охотно, а потом всё медленнее стала отпускать меня от себя, зато горизонт дружелюбно и широко распахнул свои объятья. Ощущение необыкновенное, сравнимое разве что с моментом оргазма.

На высоте 150 метров я, как положено, выполнил первый разворот с набором высоты и направился ко второму, – к тырлу, где топтались коровы. К ферме этой я бегал пешком по ночам к девчатам из соседней деревни. Не знаю, почему, но я очень любил эти самовольные отлучки из лагеря. В сущности, дух захватывал сам процесс его тайного покидания.

В нашей лётной группе, составляющей экипаж, было пятеро. Подвижный, как ртуть, Володя Дружков с явными признаками заводилы. Тонкий, с философским складом ума Женя Девин. Володька Забегаев, недоверчивый и сомневающийся парень. И Зырянов, которого командир отряда окрестил « затыкяном». Внешне Зырянов смахивал на нацмена, и как-то на разборе полётов, отчитывая его за грубую посадку, командир поинтересовался:

– У тебя родители – кто по национальности?

– Мать еврейка, а отец – армянин,– честно признался курсант.

– А ты кто?

– Я?– удивился Зырянов, – я – русский.

– Затыкян ты, а не русский,– засмеялся своей шутке командир и объявил: – За такую посадку – два наряда вне очереди! Ступай гальюны чистить, может, голова протрезвеет…

С Вовкой Дружковым мы быстро нашли общий язык. В том числе и по вопросам взаимоотношений с противоположным полом. Поэтому, познакомившись с молодыми доярочками из местного совхоза, мы на свой страх и риск бегали по ночам на свидания. Признаться, встречи носили протокольный характер, слегка разбавленный лёгким флиртом. Однако наши хвастливые рассказы о приключениях создавали у ребят завистливые мысли о половой распущенности их друзей. Против этого мы не возражали. Людям почему – то нравится, когда им завидуют, даже если эта зависть их недостойна.

Разумеется, в воздухе я совершенно не думал об этом. Все мои мысли сосредоточились на том, чтобы выдержать параметры полёта, точно определить начало третьего разворота, от выполнения которого зависит успешная посадка. Сделаешь его раньше – траектория полёта на посадочном курсе будет круче, позже – положе. Я не стал изобретать велосипеда, я делал так, как меня научили.

Над наземным ориентиром, над которым я всегда начинал манёвр на посадку, я осмотрелся, прибрал обороты двигателя и ввёл «Як-18» в разворот со снижением, а дальше всё пошло, как по маслу. После четвёртого передо мной чётко высветилась, обозначенная флажками, посадочная полоса и метрах в двухстах от точки выравнивания – посадочное «Т», около которого я был обязан приземлиться на три точки.

Момент определения выравнивания мне удался, я убрал газ и теперь следил за тем, чтобы самолёт плавно терял высоту и скорость… В моём положении этого можно было добиться только за счёт увеличения угла атаки. Хитрость заключалась в том, что, задирая нос самолёта, я создавал ему посадочное положение.

До земли оставалось не больше десяти сантиметров, и, подобрав ручку управления, я мягко коснулся поверхности аэродрома. Где в этот момент находилось «Т», я не заметил.

По существу, полёт закончился, хотя по инструкции пока двигатель работает, он продолжается.

Зарулив в «ворота», я выключил мотор, вылез из кабины и доложил Зотову по всей форме о выполнении задания.

– Разрешите получить замечания?

Владимир Иванович крепко пожал мою руку и хитро улыбаясь, спросил:

– А где же положенные по такому случаю «вылетные?».

И следуя установленной традиции, я вытащил из-под комбинезона коробку заранее припасённого «Казбека» и протянул её окружающим:

– Закуривайте, ребята.