Ричард Длинные Руки – король

Глава 9

Моя свита, уже хорошо зная привычки их непредсказуемого лорда, сделала вид перед гостями, что сопровождает, но сразу же за дверью рассосалась прямо в коридоре.

Я подвел Аскланделлу к кабинету, слуга распахнул дверь, стараясь не улыбаться довольно, что они, все с ума посходили, я же в кабинет веду, а не в спальню.

Аскланделла послушно позволила усадить себя в кресло, выпрямилась и смотрела на меня спокойными глазами, крупными, ясными и безмятежными.

Я обошел стол и опустился в кресло напротив, некоторое время смотрел на нее инквизиторским взглядом, на что она отвечала полнейшим равнодушием.

— Ваше высочество?

— Да, — ответил я. — Оно самое.

Она не повела глазом, когда я сделал приглашающее движение, и на столешнице появился хрустальный фужер, загадочно мерцающий сотнями цветных искорок, настолько тонкий, что боязно взять. Вино, красное, цвета закатного солнца, возникло на донышке и быстро поднялось почти до края, но не слишком, чтобы не расплескать по дороге к губам.

Она спокойно смотрела, как рядом с первым появились еще два фужера, в одном вино оранжевое, как солнце, в другом багровое настолько, что почти черное.

— Из сухого пайка, — объяснил я. — В дороге что-то же надо есть и пить.

Она царственно наклонила голову.

— Да, ваше высочество. Особенно пить.

— А что, — ответил я с достоинством, — бездельник, как сказал граф Беранже, кто с нами не пьет!..

Она взяла фужер спокойно и с достоинством, отпила до половины и с осторожностью опустила на столешницу, явно стараясь не сломать тончайшую ножку. Золотистое шампанское тут же стремительно поднялось под моим строгим взглядом к золотому ободку у самого края, а серебряные пузырьки, появляясь на донышке и стенках, бесконтрольно увеличиваясь в размерах, отклеиваются и мчатся наверх, выпрыгивая и разбрасывая тончайшую влажную пыль.

Я поинтересовался с необходимой подозрительностью в голосе:

— Ваше высочество, что за союзы заключаете за моей широкой и, надеюсь, надежной спиной? Ну, как я сам полагаю, а как вы ее оцениваете, не знаю…

Она медленно повернула голову, обратив ко мне ясное лицо.

— Вообще-то да…

— Ага, признаетесь?

— Что у вас широкая спина? — переспросила она с таким выражением, словно имела в виду место пониже спины. — Но это вы и сами, я уверена, замечаете, да еще как замечаете. Это же видно, как горделиво раздвигаете плечи, когда входите в зал.

— А что, — спросил я, — так не стоит?

— Нужно, — объяснила она, — но только чуть раньше. До того, как перед вами распахнут двери.

— Эх, — сказал я с огорчением, — каких же высот достигла мысль человеческая в империи!

— Зря язвите, — сообщила она. — Мелочи соблюдать легче, чем крупности, но польза от них бывает даже выше, ибо зримее и замечаемы даже людьми недалекого ума… А на ваш вопрос, который вы уже забыли, отвечу, что договоры и союзы я не заключала, а отправила к вам.

— А если бы меня не было? — полюбопытствовал я.

— Заключила бы предварительное соглашение, — ответила она обстоятельно. — Некоторые вопросы можно откладывать до бесконечности, но есть такие, что требуют решения быстрого. Даже немедленного.

— Ладно-ладно, — сказал я примирительно, — я скоро уеду снова, нам только подраться недоставало. Я уже остыл и бить, наверное, не буду.

— Вернетесь в Храм?

Я смерил ее взглядом. Смотрит спокойно и ровно, цвет лица безукоризненный, здоровая девочка, ничем не болеет, глаза ясные и чересчур для женщины умные.

— Вы же догадываетесь, — сказал я обвиняюще, — что не в Храм.

— Ваше высочество?

— Похоже, — сказал я, — принцесса, вы оказались больше правы, чем сами рассчитывали.

— Ваше высочество?

— Сначала выпейте это вино, — сказал я. — Это как бы за вашу победу. Я сраженный дракон, а вы попинывающая меня задней конечностью героиня.

Она остановила взгляд на возникающем перед нею фужере из радужного стекла, украшенном по бокам медальонами из чистого золота. Даже я, зная про их прочность, взял бы с некоторой инстинктивной робостью, а вдруг в моих скифских пальцах хрустнут и рассыплются в тончайшую пыль, и вообще, как такие фужеры удерживают тяжесть вина, сам не понимаю.

— Сосуд очень изящен, — признала она. — Что и понятно, развращенный юг направляет все усилия ума и души на мирские удовольствия.

— Увы, — согласился я, — вы правы. Хотя нам, высокодуховным, тоже можно иногда пропустить по фужерчику марочного винца, а потом покаяться. А можно и не каяться.

Она чуть приподняла брови.

— Почему?

— Создатель не мелочен, — сообщил я.

— Уверены? — спросила она с сомнением.

— Знаю, — сообщил я гордо.

— Откуда?

— Как паладин, — напомнил я, — что значит воин его… э-э… воинства, вы же слышали, что нас легион? Так и в Писании сказано!.. Небесный Легион. Правда, мы его земной аналог. Так вот, как легионер Господа, я примерно знаю его желания, вкусы, наклонности, пристрастия и даже высшие цели… Нет, высшие не знаю, зато строю предположения.

Она произнесла с подозрением:

— Даже не хочу представлять, какие…

— У меня фантазия богатая, — согласился я виновато. — Отведайте и вот сего винца.

Она осторожно пригубила, уже понимает, что рисуюсь перед нею, распускаю хвост уже не как простой деревенский петух, а как заморский павлин, ну да ладно, все равно мне есть чем хвастаться, а от осознания своей силы ощущаешь себя почти благодушным.

— Спасибо, — произнесла она чуть потеплевшим голосом. — В самом деле восхитительно.

Я откинулся на мягкую спинку, чувствуя, как блаженная усталость наполняет тяжелеющее с каждым мгновением тело, словно горячая вода мешок с ватой.

Аскланделла пьет мелкими глотками, делая большие паузы, ее большие серьезные глаза рассматривают меня изучающе, но мне сейчас все приятно, даже ее присутствие делает мой мир завершеннее и счастливее.

Через окно видно, как вечернее солнце медленно и торжественно опускается на сверкающую полосу заснеженной земли у горизонта, растекается там, как жидкое яйцо, превращая голубовато-зеленоватый снег в красно-оранжевый.

Вспыхнули напоследок далекие деревья и погасли, а яркий пурпур неспешно начал подниматься по склонам заснеженных гор, и чем ближе к вершинам, тем медленнее взбирается, а там долго горит красным пламенем.

Она отняла край фужера от покрасневших губ, те стали еще полнее и красиво выгнулись, посмотрела на меня и опустила фужер на столешницу.

— Так что, — напомнила она, — у меня за победа? Я должна подумать, пинать или не пинать.

— Пинать, — сказал я решительно. — Когда у вас будет еще такая возможность?

— Ваше высочество?

— Вам сообщаю первой, — сказал я.

Она наклонила голову.

— Польщена…

— Еще бы, — сказал я сердито. — Когда бы я еще признался, что прав не я, а кто-то другой? Да еще, какой позор, женщина! Хоть и дочь императора.

Она напомнила надменно:

— У императоров нет дочерей.

— Простите?

— Только наследницы, — произнесла она со странной интонацией, мне даже почудилась тщательно скрытая горечь. — Так что же?

— Я приму корону, — сообщил я. — Но не потому, что мне ее тычут в руки и даже пытаются тайком, подкравшись сзади, как к Карлу Великому, надеть на голову… а потому, что сам так изволю!

Она чуть наклонила голову, но не сводила с меня взгляда.

— Вы не похожи на человека, — произнесла она спокойно, — на которого может повлиять… попавшая под хвост вожжа.

— Ага, догадались!

— Прижало?

— Да!

Она спросила тихо:

— А можно поинтересоваться…

Я поколебался чуть, махнул рукой.

— К счастью, вы не женщина, вам можно. В общем, меня бесит обреченность, с которой все народы воспринимают грядущую гибель от Маркуса. И я намерен дать бой! Но для начала надо, увы, собрать ту мощь, которой у меня нет даже сейчас.

Я оборвал себя на полуслове, что-то распускаю хвост, сам же только что сказал, что она не женщина, хотя, с другой стороны — в каких-то случаях можно пооткровенничать даже перед собакой, конем или отражением в зеркале.

Она смотрела на меня внимательно, затем на щеках, к моему изумлению, проступил нежнейший румянец.

— Вам понадобится не просто корона…

— Еще бы, — сказал я зло, — корона — это просто символ власти. К короне нужна еще власть, настоящая власть! Абсолютная. Зверская, если, по мнению демократов… не обращайте внимания, это сленг простолюдинов.

— Вам понадобится не просто корона короля, — повторила она медленно. — Вам придется добыть корону императора.

Я отшатнулся.

— Чур вам… на то, что у вас вместо языка! Он у вас раздвоенный или я плохо рассмотрел?

— В рот людям заглядывать неприлично, — напомнила она с достоинством.

— Это во время еды, — огрызнулся я. — В общем, вы со стула не упали, что хорошо. Правда, я сам чуть не упал! Вы уж не так сразу по голове, я чувствительный.

— У вас голова чувствительная? — спросила она с сомнением и тут же деловито посоветовала: — Избавляйтесь. Король не может быть чувствительным. Тем более император.

Я вскрикнул:

— Да идите вы в жопу со своим… простите, ваше высочество, что это я с вами, как со своими ближайшими лордами! Это непростительно, простите…

— Я просто не расслышала, — сказала она невозмутимо, — вы так орали и брызгали тем, что утром ели, что просто…

— У меня был рев?

— Визг, — уточнила она. — Корону намерены взять в Варт Генце? Или в Ламбертинии?

Я спросил с настороженностью:

— Почему так решили? Я подумываю насчет Эбберта… Там уничтожил всю прогнившую и развращенную королевскую династию, что угнетала народ. Трон пуст…

— Прогнившую?

— Да, — ответил я. — Все, кого уничтожаю, даже если нечаянно, прогнившие, порочные, оторвавшиеся от народных масс, потерявшие доверие простых герцогов, графов и всяких там баронов, а главное — раздразнившие соседние королевства, у которых мечи длиннее!

— Верное уточнение, — произнесла она милостиво.

— А я, — сообщил я, — по воле Господа расчищаю площадку для строительства Царства Небесного!.. Кстати, еще можно в Турнедо… После гибели короля Гиллеберда трон тоже пуст.

Она напомнила так кротко, что ядовитое жало не заметит разве что младенец:

— Королевства Турнедо официально не существует. То, что называется «Турнедо», это земли, поделенные между победителями: вами, Барбароссой и Найтингейлом.

— У вас и память! — сказал я с уважением.

— Эбберт тоже, — продолжила она, — не лучшая кандидатура. У вас там слишком кровавая слава. Найдутся честные и отважные люди, что сумеют пробраться к вам и всадить в спину нож. Или подстеречь где-то, вы же постоянно выезжаете в одиночку. Да и подстерегать не нужно, у вас настолько много там врагов, что, где бы ни появились, жди удар в спину или свист арбалетной стрелы.

— Ну, — пробормотал я, — от этих еще как-то отмахнусь… хотя да, некрасивая картина, если на государя покушение за покушением. Не так страшна гибель, как падение престижа… А Ламбертиния? Хотя вы не знаете, что это… Еще вина? Простите, я себе сделаю чашечку кофе. Что-то я совсем одурел, с вами вот сижу и разговариваю… Представляете?

— Что такое Ламбертиния, — сообщила она, — уже знаю. Общение с вашими лордами дает многое, они непростительно честны и откровенны. Огромное герцогство, что по каким-то древним законам или традициям не могло именоваться королевством, хотя по размерам… Вы его возвели в ранг королевства, там сейчас на троне ваша служанка.

— Она не служанка, — возразил я.

Она спросила с недоверием:

— А что, в самом деле эльфийка? Удивительно… Ламбертиния тоже не очень. Во-первых, только что стало королевством, а это не совсем серьезно. К тому же прижато к Большому Хребту… да-да, мы знаем о нем!.. а вам хорошо бы поближе к центру вашего влияния.

— Это Турнедо, — напомнил я.

— Турнедо, — возразила она, — часть Армландии, из-за чего ваши армландцы готовы за вас вниз головами с любого утеса. На мой неженский взгляд больше всего подходит Варт Генц.

— Что-о?

— Варт Генц, — повторила она. — Во-первых, король в присутствии высших лордов жалел, что не вы его сын, он бы вам оставил королевство…

— Это были только слова, — возразил я. — Но спасибо, что вспомнили. Ласковое слово и такой собаке, как я, приятно.

— Да, — согласилась она, — слова, но сейчас, когда погибли все его три сына и даже внук, это уже не просто слова. Высшим лордам либо продолжать кровавую распрю за трон… да-да, я слышала, либо передать корону вам уже не как временному правителю, а законному королю. К тому же их можно объединить со Скарляндией, что навсегда устранит распри…

— Устранит ли?

— При одном условии, — сказала она практично. — Земли королевства Эбберт можно присоединить к вашему новому королевству, куда войдут Варт Генц и Скарляндия. Повод очень серьезный: в связи с тем, что пресеклась существующая там династия королей. Земли ныне без сюзерена. А в Варт Генце и Скарляндии будет всеобщее ликование.

Я откинулся на спинку кресла и смотрел на нее молча и пристально. Она, похоже, увлеклась, на щеках нежнейший румянец разгорелся жарче, глаза блестят, холодный голос обрел новые краски и звучит мило и страстно.

— Вы в самом деле дочь императора, — проговорил я. — Вот только по этому вас узнали бы даже в платье нищенки. Так хорошо и тщательно все продумать… Придется мне сделать какую-то глупость, не могу же я последовать советам женщины!

— Вы же сами сказали, — напомнила она чуточку ядовито, — что я не женщина.

— То было в виде комплимента, — сказал я, защищаясь. — Я вас и в жопу послал… ох, простите!.. потому что иногда принимаю то за Альбрехта, то за Норберта, те тоже хитрые и все про всех знают.

Она молчала и смотрела с ожиданием. Я сопел, крутился, разводил руками, морщил лоб.

— Не мучайтесь, — произнесла она мирно. — Признать чью-то мысль интереснее своей — это признак силы, а не слабости.

Я на несколько секунд перестал слышать ее голос, сосредотачиваясь и представляя лучшее вино в хрустальных фужерах, в свое время я перепробовал самое разное, но не потому, что люблю, а «стыдно не знать», знание хотя бы названий вин как бы приобщало нас к высшему обществу, которое видели только в кино, и мы заучивали, а на праздники обязательно покупали дорогое вино и ставили в центр стола, а потом бережно хранили пустые бутылки, определив их на видное место, чтобы гости видели, что мы богатые и щедрые.

Я все же уловил, когда она перестала шевелить губами, сказал любезно:

— Ваше высочество?

Она произнесла ровно:

— Не пытайтесь быть внимательным. Вы меня не слушали.

— Гнусное обвинение, — сказал я, защищаясь. — Я всегда вас, ваше высочество! И никогда не. Это был бы не я вовсе.

Какие же у нее внимательные глаза, стараюсь не смотреть даже, взгляд, как у Сигизмунда, но у того беспорочная душа, а женщин беспорочных не может быть по дефолту, стоит только вспомнить Еву.

Значит, у Аскланделлы что-то иное, чем ум, ум может быть только у нас, мужчин, это понятно, даже Церковь подтверждает, а в Библии не просто записано, но пять раз повторено, чтоб не потерялось.

Глава 10

В дверь тихонько поскреблись, я едва-едва расслышал, но Аскланделла тут же приподняла брови, взглянула на меня с немым вопросом и повернула в ту сторону голову.

Я рявкнул:

— Открыто!

Дверь приоткрылась, заглянул Альбрехт, торжественно смущенный, изо всех сил, низко-низко, поклонился, стыдливо отвел взгляд и спросил в сторону:

— Там внизу готовят зал к пиру, сдвигают столы…

— И что? — прошипел я.

Он проговорил торопливой скороговоркой:

— Простите, ваше высочество, что прерываю вас в такой момент…

— Ка-кой мо-мент? — спросил я с расстановкой.

Он сказал еще испуганнее:

— Мы просто интересуемся, будете ли вы на пиру…

Я ответил с той злостью, что могла бы обрушить крышу, не будь здесь стен и поддерживающих свод колонн:

— А что дает основание думать, что я не буду, если пообещал? Граф, вы на что намекаете?

Он в диком испуге выставил перед собой ладони и попятился в коридор, но ударился задом о косяк, охнул то ли от боли, то ли от ужаса, поспешно сдвинулся, но не в ту сторону, похлопал ладонью по стене, не отыскал, спросил с жалкой улыбкой:

— Ваше высочество… позвольте оглянуться?

Я смотрел уже в лютом бешенстве, он понял, выскользнул в коридор и сам захлопнул дверь.

Аскланделла произнесла с милой улыбкой:

— Как же любят вас, сэр Ричард!

— Это называется любовью? — спросил я, все еще в раздражении.

— Да, — ответила она.

— Тогда вы предельно наблюдательны, — сказал я. — Хотя это, похоже, так и есть. В смысле вы наблюдательны, а не эта… такая странная любовь, похожая на сон. Я вот заметил только гнусное хи-хи над сюзереном, а вы… вы даже увидели, что хорошо бы канавы для стока воды прокопать заранее, а не потом.

Она произнесла почти равнодушно:

— Как я уже говорила, наша империя крайне стабильна. В ней так давно не происходило никаких катаклизмов и мятежей, что малейшее нарушение будет бросаться в глаза. А здесь их столько, что я просто не могла не заметить.

— И приказывали, — сказал я саркастически, — немедленно исправить! Выказывали свою императорскую волю!

Она в удивлении вскинула брови.

— Приказывала? Похоже, вы переутомились, ваше высочество. Я только иногда подавала совет…

— …который мои лорды тут же бросались исполнять, — сказал я сердито. — Еще бы!

Она продолжала рассматривать меня очень внимательно.

— Что значит это «еще бы»?

— Это значит, — ответил я уже почти зло, — что эти свиньи охотно слушаются вас! Ненавижу этих предателей!.. Не понимаю, что… ладно, я до них доберусь!

Она произнесла негромко:

— Ваше высочество, а какой мой совет показался вам неверным?

Я порылся в памяти.

— Ну… вообще-то… вообще-то не обо всех мне еще доложили. Наверняка есть и серьезно подрывающие нашу обороноспособность, наносящие ущерб нашей экономике, репутации и платежной способности. Подождем.

— Звучит зловеще, — сказала она ровно, — но в самом деле подождем. А своих лордов винить не стоит. Вы сумели подобрать рассудительное окружение, глупые советы не примут.

Я сказал раздраженно:

— Им просто нравится выполнять приказы красивой женщины. Будь вы поуродливее, вряд ли и разумные советы достучались бы до их медных лбов.

Она сделала вид, что не услышала комплимент, задумчиво смотрела в сторону окна, там небо из голубого постепенно становится синим, но до фиолетового еще далеко, хотя первая звездочка уже зажглась, серп луны тоже прорисовывается все ярче.

Я подумал, что солнце уже не только светит, но и мощно греет, весна наступает, дни все длиннее, ночи короче, а таяние, по прогнозам стариков, будет ранним и дружным, что вообще-то не знаю, хорошо или плохо.

В дверь снова постучали. Я моментально ощутил прилив темной крови, сказал громко:

— Открыто!

Дверь приоткрылась, в полглаза показалась голова Альбрехта.

— Ваше высочество! — сказал он торопливо молящим голосом. — Если вы не будете на пиру, то я им так и скажу, пусть порадуются…

Я прорычал:

— Порадуются?

Он сказал умоляюще:

— За вас, ваше высочество, за вас!

— Брысь, — рявкнул я. — Что за шуточки, граф? Мне за вас стыдно!

Он исчез, Аскланделла сказала с улыбкой:

— В самом деле любят. Даже готовы идти на личные неприятности.

— Какая это любовь, — сказал я горько, — если будут рады моему отсутствию?

Она опустила ресницы, что снова бросили ажурную тень на высокие, красиво очерченные скулы.

— Возможно, — проговорила она негромко, — полагают…

— Что?

Она подняла на меня взгляд и договорила с той же загадочной улыбкой:

— Что вы здесь упьетесь быстрее и лучше, чем на пиру.

— А-а-а, — сказал я с облегчением, — а то совсем уж подумал. Гады они все полосатые!.. Это я должен о них заботиться, а не они обо мне!

Она покачала головой.

— Принимая присягу верности, вы обязуетесь заботиться о них, как о себе, а они, в свою очередь, давая эту клятву, обещают заботиться о ваших интересах… Что делать, если их и ваши представления не всегда совпадают?

— Воевать, — ответил я. — Когда интересы не совпадают, нужно воевать, пока не совпадут!

Она кивнула.

— Ну да, конечно. Типичный мужской взгляд. Прямой и, как это называется, честный. Но все равно вы не очень умело увильнули от дальнейшей откровенности насчет своих планов. Спохватились, что рассказали женщине, а не соратникам?

— Есть такое, — признался я. — Даже не знаю, что на меня нашло. Вы меня околдовали, ваше высочество. Что-то в вас есть эдакое… Хотя вроде бы все, как у человека: прекрасные здоровые волосы, чистое лицо, умные глаза, упрямый подбородок, лебединая шея…

— Остановитесь, — прервала она, — остановитесь, ваше высочество. Я сама знаю, что у меня ниже шеи. Вы, конечно же, имели в виду это колье, изготовленное великим мастером Ринеусом, лучшим во всей империи?.. Да, в самом деле оно уникально по изяществу и красоте…

Я тупо удивился.

— Да? Ага, это и есть колье? А я думал, по ошибке надели еще пару ожерелий, забыв, что на вас это уже висит.

— Ваше высочество, — сказала она и грациозно поднялась, — не пора ли на пир?

Я поспешно вскочил, нельзя сидеть в присутствии женщины, подал ей руку. Хотя не сказала «нам», но это само собой разумеется, женщина идет за человеком, как нитка за иголкой, что пробивает себе путь острием, как рыцарским копьем, а красивая и цветная нитка закрепляет победу быстрыми умелыми стежками своего обаяния, прилежности и этой, как ее, скромности.

Еще в дальнем от зала коридоре радостная суета, оживление, возбуждающе пахнет жареным мясом, печеной рыбой, острыми специями, слуги носятся, как пчелы в растревоженном улье.

Нас заметили, двое побежали вперед, там звонко и ликующе протрубили фанфары.

Герольд прокричал во весь голос:

— Его высочество принцесса Аскланделла Франкхаузнер… в сопровождении принца Ричарда Завоевателя!

В середине фразы он малость дал петуха, сообразив, что теперь надо объявлять меня, а не Аскланделлу, но умело вывернулся, добавив грозное прозвище.

Перед нами распахнули двери в мир гама, веселья и сутолоки с такой готовностью, что еще чуть, и отодвинули бы даже стены. Мы вошли рука об руку, то есть Аскланделла движется всего в шаге от меня и касается кончиками пальцев моей оттопыренной в ее сторону руки.

За столами уже пируют, Аскланделла не повела и бровью: как это начали без меня, северные варвары, что с них возьмешь, дикари. Однако эти дикари в дорогих одеждах разом поднялись, внушительное зрелище, люблю множество сильных и решительных мужчин.

За столом не преклоняют колено, даже головы, все смотрят радостными глазами, а мы идем красиво и церемонно, Аскланделла прямо плывет, аки утица, хотя вообще-то лебедь, а я, естественно, орел сизоклювый.

Слуги уже замерли у наших кресел с высокими спинками, готовы отодвинуть в нужный момент и задвинуть под самые задницы, а мы, двигаясь величаво и расточая улыбки, прошествовали к своим местам и церемонно уселись, оглядывая всех благосклонно и милостиво.

Только теперь зал содрогнулся от мощного вопля из сотен мужских глоток:

— Слава Ричарду!

Я встал, помахал рукой, что вызвало новый взрыв энтузиазма, и снова сел. Именно так, слава Ричарду, и никаких там принцев, гросспринцев и прочих титулов и даже прозвищ.

Длинный стол заставлен широкими тарелками из чистого золота, кубками и чашами, мисками и супницами, широкими чашами для бульона, даже кружками, но не простыми, а из редкого в этих землях малахита, а запахи от стола валят одуряющие.

Я сглотнул слюну, когда взгляд упал на лоснящуюся капельками выступившего жира коричневую кожицу роскошного откормленного гуся. Поджарили настолько умело, что кожица кое-где полопалась, обнажая нежнейшее сочное мясо, и теперь пальцы хищно сжимаются, готовые сорвать эту коричневую кожицу и отправить в пасть, а потом торопливо рвать само мясо.

Аскланделла повела на меня дивными очами, и я понял, что не рвать мне жадно обжигающее пальцы мясо, а кушать и даже вкушать чинно и благолепно.

Она сказала негромко:

— Улыбайтесь, ваше высочество. А то все видят, как я вам аппетит порчу.

— У меня уже и так рот болит, — буркнул я.

— Все равно улыбайтесь, — сказала она наставительно. — Это одна из обязанностей… сюзерена.

Я зыркнул с подозрением, но она, похоже, точно не проговорится насчет моих замашистых планов на королевскую корону.

— Вам положить овощей? — спросил я. — А то все мясо и мясо…

— Намекаете, — поинтересовалась она, — что я хищница?.. Вовсе нет. В смысле хищник он только хищник, а человек и хищник, и намного более…

— Какие намеки? — спросил я. — Просто я пытаюсь поухаживать за вами, но за вами разве поухаживаешь? Еще и руку откусите!

Она подумала очень серьезно, подняла на меня взгляд:

— А вдруг все-таки не откушу?

— Нет уж, — сказал я нервно, — я человек боязливый и не рисковый.

— Это заметно, — обронила она и, не дав мне слова сказать, живо добавила: — Вон там лорды из Бриттии и еще четверо из Гиксии. Помашите им сейчас же!

Я послушно помахал им, дружески улыбаясь, что вызвало там взрыв восторга, а я запоздало подумал, что она как-то уж слишком, это я сюзерен, а не она, женщина есть женщина, даже если она Жанна д’Арк или Алиенора Аквитанская.

Лорды то и дело поднимают кубки за здравие великого Ричарда и прекрасной Аскланделлы, как это ухитрилась очаровать их всех, хотя, конечно, время у нее было, меня черти носили по Храму в самом деле долго.

Слуги бегом заносят на широких блюдах жареных гусей и лебедей, кабанов и оленей прут на носилках по двое, а со стороны двора вкатили два бочонка вина.

Изящная золотая чаша с россыпью бриллиантов по ободу перед Аскланделлой наполнена вином, но принцесса с рассеянным видом пощипывает корочку пирога.

Я сосредоточился и вообразил самые нежные и тающие во рту пирожные, что и не пирожные, а вообще разврат какой-то. Они появились у нее на блюде как раз в момент, когда она опускала руку к пирогу. Моментально сориентировавшись, она чуть-чуть улыбнулась и взяла нечто воздушно-шоколадное, что мельче макового зерна, но умело раздуто до размеров грецкого ореха.

Я, к примеру, всегда чувствую себя обманутым, чтобы не сказать жестче, однако у женщин иная логика, визжат от восторга.

Аскланделла не визжала, ее вообще невозможно представить визжащей, но я видел по ее невозмутимому лицу, что такая забава ей нравится.

Заметив, как я поглядываю на пирующих военачальников, сказала негромко:

— Зигмунда Лихтенштейна.

— Что? — не понял я.

— Рекомендую его.

Я переспросил тупо:

— Куда?

— Оставить здесь, — ответила она. — Простите, что подсказываю такие очевидные вещи, уверена, что вы и сами бы так решили, хоть и чуть позже. Вы же сами сказали, что чудовищно могучи задним умом, а на лестнице так вообще король остроумия и находчивости!

— Гм, — проговорил я, — оставить… А зачем? Ах да, с ограниченным контингентом дружественных войск для постоянного принуждения к миру!.. Ну да, конечно. А почему их?

— Они прибыли уже после захвата Генгаузгуза, — напомнила она. — Простите, что напоминаю… Не успели отличиться в боях именно здесь, хотя все сильные и свирепые воины, обожающие кровь и сражения. О вас говорят с таким восторгом, что я усомнилась, не спутали ли с кем-то еще… Вы и могучий, и сильный, и лютый, во что поверю легко, но вы якобы еще и благородный, великодушный, рыцарственный до кончиков ногтей…

— Гм, — сказал я с недоверием, — и это все? Или что-то утаили? Нет, вы точно утаили, принцесса! Я бы сказал о себе намного больше. А что я умница и красавец, разве умолчать можно? А о моей необыкновенной, просто легендарной скромности ничего не сказали? Не поверю. Это вы точно зажали из ревности… Но насчет Лихтенштейнов вы правы, что удивительно. Если отправить обратно вместе с Легендарной и Победоносной, у них остается неприятное послевкусие.

— Легендарная и Победоносная, — напомнила она, — осталась где-то на границе Бриттии и Варт Генца.

— Точно? — переспросил я с недоверием.

— Если не путаю, — сообщила она. — Но, скорее, это вы путаете и перепутываете, ваше высочество. То у вас Легендарная и Победоносная — разные, то одна, то появляется еще и третья — Познавшая радость побед… В любом случае Зигмунд с братьями будут счастливы, если почтите высоким доверием представлять ваши интересы в крайней точке своего в самом деле, надо признать, удивительно победоносного в силу исключительного везения похода.

— Ах, — сказал я, — вы меня смущаете. Я хоть и принц, но скромный. И застенчивый…

— Некоторым везет, — заметила она. — Вы знаете, кому.

— Только не понимаете, — уточнил я ехидно, — почему.

Альбрехт зашел сзади и приподнял меня почти силой. Я заулыбался, возделся и, подняв кубок выше головы, провозгласил тост за новые победы и новые свершения.

Ничего необычного, такие тосты слышу с колыбели, но зал ответил радостным ревом, будто отыскал какие особые и необыкновенные слова, обожаю простодушных людей.

Отовсюду раздался звон металлических кубков и чаш, на столешницы плещет вино, со всех сторон орут веселое, бодрое и воинственное, даже мне нравится это веселье.