Тайна царской короны. 12 новых скифских сказок

© Гай Себеус, 2018

ISBN 978-5-4490-2862-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маленькая воровка

1

Кто знает, что такое «время»?

Часы? Смена холодной зимы на тёплое лето?

Всё так, да не так.

На самом деле оно живое и способно связывать события, настолько далёкие друг от друга, что только диву даёшься!

***

Произошла однажды, во времена, давность которых тебе и представить-то трудно, вот какая история.

Одна маленькая, худая и очень грязная девочка украдкой, как мышка, прокралась в дом лекарки Чисты. Одежда девочки состояла из рваных лохмотьев, волосы торчали слипшимися клочьями. Но зато на руках позвякивали разноцветные колечки и браслетики.

– Бабка, пойдём! – бесцеремонно дёрнула она за юбку старую лекарку. – Пойдём мамку лечить! У неё детей куча. Если она умрёт, мне их не прокормить! Они мне и так надоели! Ноют без конца! – и девочка, не сдержавшись, заплакала, размазывая грязь по лицу.

Утешать и жалеть её Чиста не стала. У скифов не принято было поощрять слабость.

– Куда идти-то? Показывай! – взяв сумку со снадобьями, она пошла запрягать коня. – Едем лечить твою мамку!

Грязнулька требовательно вскинула взгляд:

– Тут недалеко! Только платить нам нечем, и не проси!

…Бедная женщина совсем не ждала помощи. Она так надрывно кашляла, будто торопилась порвать в клочья своё тело. Но Чиста была очень хорошей лекаркой. Три дня поила она её отварами целебных трав, обкуривала горькими дымами, читала лечебные заговоры. Почувствовав, что больная, наконец, заснула хорошим сном, Чиста тоже свалилась от усталости.

Тогда девочка воровато оглянулась и потянулась к таинственному украшению на шее лекарки, светящемуся сквозь рядно рубахи. Она приметила его ещё во время пути. Подобная неземная красота ей ещё не встречалась. И вот сейчас она решила, что самое время завладеть соблазнительно сверкающей вещью.

Но Чиста, как все старики, спала чутким сном. Она приоткрыла глаза, и заморыш тут же отдёрнул чумазую, позвякивающую нарядным металлом лапку.

Собираясь уезжать, лекарка придержала коня, взглянула на кучу голодных детей, приползших к выздоравливающей женщине, и со вздохом сказала замарашке.

– Прыгай за спину, заедем за едой для вас!

Всю дорогу узорчатая гривна на шее старухи просвечивалась перед глазами девочки, словно дразня недоступностью.

Добыв еды в соседнем селенье, лекарка слезла с коня и легонько хлопнула его по крупу с двумя узлами провизии, свисающими по бокам.

– Всё, дальше я тебе не нужна. Тебе – туда. А мне домой.

– А конь, бабаня?

– Мне он не нужен. Берите себе. Будешь подрабатывать возничей, кормить семью.

Замарашка сначала очень медленно, а потом всё быстрей и быстрей убралась с глаз старухи, явно рассчитывая никогда в жизни больше не встречаться.

2

То, что конь был Чисте не нужен, это была неправда.

Она была старая, уставшая и чувствовала себя плохо, очень плохо. Воздуха в груди не хватало.

Что ж такое? Ведь гривна, хранительницей которой она была, должна давать силу и равновесие не только всему народу скифов, но и лично ей! Чиста схватилась за грудь. Маленькая воровка сняла с неё волшебную гривну! Вот тебе и благодарность за спасение матери и всего семейства! Но как ей удалось сделать это так незаметно?

Развязав шнурки рубахи на груди, старуха с трудом перевела дух. Решила сперва отдохнуть. А потом решительным шагом вернулась в нищий домишко, хозяйку которого только что спасла от неминуемой смерти.

Мать, узнав о пропаже, всплеснула руками:

– Ах, она неблагодарная! Какой позор! Украсть? И у кого? У лекарки, которая спасла нас всех!

Выдернула девочку из клубка детворы и поставила посередине. Драгоценная гривна беспечно светилась вокруг тонкой шейки. Девочка совершенно не ожидала вновь увидеть Чисту. Схватилась за голову, метнулась за защитой к матери.

Но та отступила.

– У нас за добро принято платить добром. А мы мало того, что не заплатили, так ещё и обокрали свою спасительницу! А ты знаешь, что у скифов за воровство положено руки отрубать?

Грязнулька в ответ лишь прикрыла гривну ладошками.

– Верни! – мать протянула руку.

Чиста молча наблюдала за происходящим. И почти не удивилась, когда девочка в ответ крутанула одно из своих многочисленных колечек, которыми унизаны были её запачканные пальцы.

Это было кольцо с волчьей пастью, очень хорошо знакомое самой лекарке.

Результатом поворота стало исчезновение самой девочки. Зато …щенок-волчонок, неуклюже шлёпнулся на толстые лапы перед вынужденной отстраниться Чистой. Гривны на его шее уже не было.

– Спрятала! Вот хитрюга! – воскликнула возмущённая мать. – У кого она выучилась этому трюку, понятия не имею! Но именно так она повадилась сбегать всякий раз, когда я пытаюсь хоть как-то её образумить!

Тогда Чиста, усмехнувшись, лишь слегка прикоснулась к собственному перстню с волчьей пастью. И вмиг, вместо неё, напротив волчонка встала волчица с рыжими подпалинами на боках! По морде и холке её шла густая седина, но держаться она старалась прямо. Волчица наклонила лобастую голову и отыскала взгляд узко поставленных глаз волчонка. Угроза в её позе нарастала, седая шерсть на холке встала дыбом, черно-атласные губы в рыке оголили желтоватые клыки!

В ответ она ждала чего угодно, но не того, что произошло!

Волчонок не струсил, не припал в позе покорности. Нет! Он неумело тявкнул и зарычал, ткнувшись мокрым носом в самые зубы волчицы!

Боевая поза щенка не оставляла сомнений в его намерениях. Он ухватил волчицу Чисту зубами за усатую щёку и начал так нещадно трепать, будто твёрдо решил делать это до скончания собственной жизни!

…Давно, очень давно Чиста, уже вернувшаяся в человеческий облик, так не смеялась! Хотя на самом деле ей было грустно. Мудрая лекарка поняла, что маленькая воровка неспроста пошла на кражу гривны.

Чиста жила давно и уже знала, что ни одно событие в мире не происходит без причины. Так же, как и ни один поступок не остаётся без последствий. Все они, как завитки металла в её таинственной гривне, связаны друг с другом.

– Значит, пришло время гривне равновесия покинуть наш народ!

3

Чиста знала, что когда-то, очень давно, жил на свете народ бессмертных арктов. Высоких, светлоглазых, умеющих не только повелевать водой и огнём, но даже слышать мысли.

Больше всего на свете аркты дорожили единственной вещицей – узорчатой гривной, украшением, которое обыкновенно носят на шее. Потому что подарено им оно было самими великими Создателями. И обещано, что жизнь их будет легка и беспечальна, пока гривна не покинет их народ.

И вот однажды произошёл конфуз, нелепая случайность.

Рэстэг, сын предводителя арктов, стащил гривну, чтоб подробно рассмотреть, как она работает. Не навсегда, на время. Но без спроса.

В краже немедленно обвинили единственное существо, которое можно было заподозрить – девочку-служанку. Рэстэг испытал огромные страдания, когда отец всей силой своего гнева обрушился на неё:

– Ах ты, маленькая воровка! Немедленно верни украденное!

Чёрные глаза девочки, устремлённые на Рэстэга, налились слезами и стали совсем светлыми от блеска. Но он молчал, решив, что теперь уж поздно сознаваться. Признание в краже унизило бы мальчика, опозорило бы навеки. Это было совершенно неприемлемо для гордого сына бессмертных арктов.

Девочка тоже могла рассказать правду, она видела, как он возился с гривной. Но она молчала. Может, знала, что ей всё равно не поверили бы.

– Да ты просто бессловесное животное! – вскричал, наконец, взбешённый отец, когда понял, что ему не удастся преодолеть её молчание и гривны уже не вернуть. – Вон! Вся ваша порода – прочь из нашего города, если не хотите, чтоб я приказал уничтожить вас!

Рэстэг отчаянно пытался помешать несправедливой расправе:

– Почему ты так говоришь? Ты ведь не уверен, что украла она!

– Мой мальчик, молчи! Ты просто не знаешь! – сокрушался отец. – Да они ведь умеют превращаться в волков! Представь: превратилась и побежала домой. И после этого гривны на ней уже не видать. А её звериные мысли даже нам, арктам, недоступны!

Спасение чести его, величественного бессмертного аркта, слабой, презираемой изгнанницей потрясло Рэстэга. Девочка спасла его просто так. Он никогда не обращал на неё внимания и даже имени её не знал.

Тогда, чтобы выразить всю безмерность своей благодарности, Рэстэг решил отдать ей самое ценное, что мог – гривну. Это было справедливо. Ведь она пострадала именно из-за её пропажи.

– Возьми, храни её, не обижайся. Благодаря ей, у твоего народа будет всё хорошо. Как звать-то тебя?

– Бирэг, волчонок, – улыбнулась девочка. Похоже, она до конца так и не поняла ценности дара.

– Мог бы и не спрашивать, – пробормотал мальчик, глядя, как волчья стая исчезает вдали. В руке у него остался только липкий леденец, полученный в обмен на подарок.

4

…Как только гривна равновесия покинула народ арктов, их жизнь оказалась разрушена, а сами они превратились в бездомных Седых Странников, белыми облаками бродящих по небесам.

И однажды Рэстэг захотел вернуть гривну своему народу. Тем более что той самой Бирэг уже давно не было на свете, ведь она не была бессмертной!

И вот час настал.

…Когда белый конь с чудным всадником спустился с горизонта прямо перед ней, скифская девочка-замарашка, так здорово умеющая превращаться в волчонка, совсем не испугалась.

Рэстэгу не составило большого труда выменять гривну обратно. А девочка, явно, желала поскорей с ней расстаться. На прощанье он спросил:

– Звать-то тебя как, волчонок?

– Бирэг, – невнятно ответила та, сладостно перекатывая во рту леденцы, полученные за драгоценную гривну.

– Как?

…И многие-многие годы вмиг пронеслись перед взором Рэстэга, связав два события в один узел.

Вскоре народ, умеющий превращаться в волков, исчез из скифских степей, пропал насовсем. Говорят, всё из-за маленькой воровки Бирэг, отдавшей гривну равновесия.

Но не стоит грустить.

Зато на небе, среди безмятежно проплывающих Седых Странников, теперь царит мир и постоянство.

Моноцеросы и храбрая Опойя

1

Только старые, очень старые сказочники знают эту историю.

Но то ли была она на самом деле, то ли выдумана – никто про то не говорит. А вот упросить рассказать её стоит. Может, повезёт, и сказочник согласится.

И то, если застанешь его за исполнением грустных мелодий на скифской свистульке-корине. Тоненько льётся мотив из глиняного горлышка, словно ручеёк струится. Высвистывает невиданное да неслыханное.

…Была у стариков-родителей единственная дочка Опойя.

Бедные были старики. Имелось у них в хозяйстве всего-то: баран да овца, петух да курица. Но они всегда разбогатеть мечтали. И вот настала пора дочку замуж выдавать.

Посватался к ней сын соседский, Скил. Собой статный да весёлый. Но, к большой досаде родителей девушки, такой же бедняк, как и они сами.

Уж и так они дочку отговаривали, и этак. А та всё ни в какую:

– Люб мне Скил, не нужно мне богатство, мне он надобен!

Осерчали родители.

– Пусть, – говорят, – сперва докажет твой Скил, что способен прокормить тебя и ваших будущих детей. Вот если принесёт обеденную чашу золотых монет – отдадим тебя замуж. А нет —другого жениха, побогаче, тебе отыщем.

– Откуда ж он добудет монеты золотые? – всплеснула руками Опойя. – Он же простой кузнец, клинки для скифских воинов куёт, а не монеты чеканит!

Но родители не отступаются, на своём стоят. Сами прожили в бедности, так хочется, чтобы хоть дочка любимая недостатка ни в чём не знала.

Затосковали влюблённые. Но делать нечего. Не принято было у скифов поступать против воли родительской.

Ушёл Скил в чужие земли на заработки. А куда – никому не сказывает. Только невесте своей шепнул, что нанялся у моноцеросов овечьи стада пасти. А те ему полновесными золотыми платили.

Моноцеросы в меловых пещерах, как птицы, гнездились.

Лапы у них были как ноги человечьи, а клюв губами заканчивался. Которыми очень удобно было высасывать птичьи яйца, лягушачью икру и …мозги из черепов.

Для пропитания они большие стада овец держали, а пастухов из бедных людей нанимали.

Сытые моноцеросы умели издавать своими трубчатыми губами такие печальные мелодии, что овцам-то – ничего, а люди до беспамятства заслушивались. Пели эти твари чистыми женскими голосами. Пели о жизни, о смерти и о таинственных перекрёстках.

Что за перекрёстки это были, никто не знал. Но песни были очень печальные, поэтому все слушатели обыкновенно плакали, а после …память теряли!

2

Вот раз вернулся Скил с заработков домой – золотую монетку принёс, второй, третий. Так вскоре половина обеденной чаши золотых монет насобиралась. Взмолилась тогда Опойя:

– Давай попросим родителей половиной чаши золота довольствоваться!

– Нет уж, я слово дал, – поразмыслив, отвечает Скил. – Потерпи ещё немного, любимая. Скоро мы вместе будем, и тогда уж никто не сможет разлучить нас!

– Ой, боюсь я! – обливалась слезами Опойя. – Не бывало ещё случая, чтобы от моноцеросов люди с заработками возвращались. Умеют они, видно, обмануть простого человека. А после его мозг, как у барана, высосать!

– Не бойся за меня! Я ведь секрет знаю, – посмеивался Скил. – Им не надо в глаза смотреть. Никто не знает, что за сила заключается в открытом взгляде, но он подобен открытым дверям: заходи и бери что хочешь! Зато когда сами моноцеросы поют, тут уж они становятся совсем беззащитными, так увлекаются.

Ушёл на этот раз Скил и как в воду канул, пропал бесследно. И где искать его – никто не знает.

Родители уже начали дочери нового жениха подыскивать. А та женихов перебирает, а сама всё к плетню выходит, да в сторону меловых пещер посматривает, милого ждёт.

Не знали старые родители, что молодые обучили летучую мышку летать меж собой, вести приносить. Если та просвистит: «Цвирк-цвирк», – то всё хорошо. Ну а если уж: «Цварк! Цварк!» – беда наступила, и можно не ждать Скила обратно. Тут уж действительно можно искать другого жениха.

Долго мышки не было. Но принесла она, в конце концов, печальную весть.

Поняла Опойя, что заслушался всё-таки её Скил песнями моноцеросов о таинственных перекрёстках, потерял память и нечаянно открыл свой взгляд, став для них едой. Забыл он и о доме, и о своей невесте. Сидит, видно, в пещерке, своей очереди – стать ужином моноцеросовым – дожидается.

Надела тогда девушка доспех воинский, взяла меч, который жених сковал, прихватила своего барана и овцу, петуха и курицу и пошла его выручать.

Шла она, шла, шла-шла, наконец-то пришла к самым меловым горам. Смотрит, сидит на вершине моноцерос-охранник, нахохлился сурово, по сторонам озирается.

Тогда она сама спряталась, а барана вперёд и выпихнула.

Видит моноцерос: баран бредёт. А вокруг никого. Одолел его соблазн полакомиться бараньими мозгами. Подскочил, взгляд открытый бараний поймал, клювом в глаз проник. Сидит, от удовольствия покряхтывает, любимым вкусом наслаждается.

Насытившись, моноцерос перетряхнул пёрышки, потянулся, раскачиваясь в сладостной неге, и запел, совершенно позабыв, о том, что он охранник.

Хорошо, что Опойя успела уши себе овечьей шерстью заткнуть!

Проскользнула она дальше, смотрит, следующий моноцерос-охранник сидит. Ему она овцу вытолкнула.

Пока тот распевал, Опойя опять мимо проскочила.