Армейские записки. Начало

– Перетëркин! Батя был бухой, а ты трезвый, это раз! Второе – захлопывать надо от души! И вообще, это херня всё, перелом – ну месяц, ну два, потом опять служить придётся!

– А что, если не давать срастись?

– Тебе же надо чтоб комиссовали, так? Тогда нужно, чтоб открылась язва.

– И как мне сделать язву?

– Слушай, достал! Я откуда знаю? Не жри пару недель.

Еда, пусть невкусная, порой и мерзкая, служила единственным развлечением и, можно сказать, отдушиной в лазарете, да и вообще, на службе. Перетëркин больше дня не выдержал, с его-то шилом в заднице. Отсутствием аппетита он никогда не страдал, калории его организм требовал явно в двойном размере.

– Гарик, а что можно сделать для язвы, только чтоб без голодовки?

– Може я його цвяхами нагодую? Бо заїбало, падло – У Славкá предложение, накормить гвоздями дурня, но с его метаболизмом, есть ощущение, что не поможет.

– Стеклом ещё можно!

– Слышь, Перетëркин, только если ты у нас в кубрике окно разобьёшь – то не только стекло, заставим и деревянную раму сожрать!

– Чтоб стенки желудка разъело, можно химии схавать, типа моющего.

Я надеялся, что поиск моющего средства отвлечёт его хотя бы на несколько дней. Посуду на "камбузе" мыли хозяйственным мылом, думаю, даже отсталый Перетëркин не стал бы его жрать. Стиральный порошок разве что добудет, но это вряд ли, прачечная, если и была, то за территорией.

Ранним утром, со стороны гальюна (туалета) раздался женский вопль – орала баба Маша, уборщица.

Гальюн представлял собой типичную "дыру-в-пол". Каждое утро баба Маша щедро посыпала её окрестности хлоркой. Хлорка же хранилась где-то в подсобке, с тряпками и швабрами. Естественно, под замком.

Перетëркин стоял на карачках над гальюном, собирал рассыпаную на окаменелостях хлорку… Чайной ложечкой. Баба Маша, никого не ожидавшая увидеть в этот ранний час, да ещё и в столь пикантной позе, с перепугу огрела его по спине шваброй. Голова туалетного похитителя приземлилась аккурат в дырку. Оттуда доносилась красивая, густая, реверберирующая сирена: "Голова-оова-ова-ва-ва-ва застряла-ряла-яла-яла-яла!"

Пришёл начмед, флегматично, но громко предложил:

– Мужчины, не расходитесь! Баба Маша, голубушка, принесите банку с вазелином!

Ваня взвыл, задëргался с удвоенной энергией и обрывая уши, самостоятельно освободился из западни…

Дальнейшие жизнь и необычайные приключения матроса Ивана Перетëркина мне доподлинно неизвестны.

Доходили слухи, что он-де отслужил своих положенных два года, заработал на срочной службе лы́чки (погоны) главного старшины. И даже, якобы, остался "сверчком" (сверхсрочником-контрактником).

Во что я лично охотно поверю, из него бы отличный офицер вышел. Не более сказочная бестолочь, чем остальные…

Август

На стенке – Дед Касьян – Старшина – Банда Кота

Охраняю дырку в заборе. Довольно иронично мы называем это: стоять на стенке. Пока я не привык в такие моменты впадать в анабиоз, как кот в отсутствии хозяев, но следующих два года буду успешно учиться. Пока же мне дико скучно. Курить нельзя, зато можно ходить. А это уже что-то! Размышляю. На то, чтобы заделать дырку, нужны усилия. Умственные в первую очередь. А зачем? По формуле, производной от закона Мура: если есть несколько способов задрочить военнослужащих, то будет найден самый тупой и трудоёмкий. Называется: "заëб личного состава".

Ночь.

В пределах видимости – силуэт небольшого кораблика. Отхожу от дыры, попялиться. "По-вьетнамски" прикрывая ладонью огонёк сигареты, быстро курю. Вяло обдумываю: ни разу за всё время существования этой части, насколько мне известно, никто не пытался проникнуть внутрь. Наружу – да, регулярно. Старшины, рядовые, даже мичманá, хотя им-то и через проходную можно. Далее: если ты прошмыгнул в дыру, подышал воздухом свободы, а обратно зашёл через КПП, всем плевать как ты вышел, если ты всё ещё в форме. Это только на выход надо иметь увольнительную, а на вход – априори считается, что по доброй воле в здравом уме никто сюда не попрëтся, кроме тех, кому положено. А уж по трезвой памяти или без – не так и важно. Главное, в воротá попасть, конечно. А то бывали случаи…

Выскакивает так вот служивый в дырку, а обратно идёт через КПП, никаких вопросов. Тут нужно сознаться, пришло время: я, имярек, находясь на посту, проделал этот трюк в ту ночь трижды – дышал вольным человеком, подходил к воротам, звонил, ворота распахивалась, заходил, шёл к дыре, выходил… На третий раз дежурный по КПП начал что-то подозревать, моё лицо показалось каким-то знакомым, но он так и не вспомнил каким. Так я убил два часа. Опять скучно… У них на воротах хоть свет есть, а я в каких-то зарослях шарахаюсь.

Вопрос, который не давал мне покоя: хорошо если кто-то пройдёт пока меня нет, а если, не приведи бог, я буду рядом с дыркой? Оружия нам не выдавали. Такой вот нюанс. У меня была только "Прима" и зажигалка.

И что я должен буду сказать, лезущим в дыру, например, мичману или старшине, которые завтра просто сгноят меня в отряде? То-то. Одногодков тоже ж западло тормозить, да и навалять потом свои же могут. Поэтому у дыры я старался вообще не отсвечивать.

А на кораблике что-то интересное намечается! В воду кинули сеть, прожектор направляется на неё, через минуту сеть поднимается, полнехонькая, сверкающая, трепещущая, хвосты, чешуя, стекающая вода в свете прожектора мерцает и переливается, просто обложка "Dark Side of the Moon"!

Как же я скучаю по музыке! Иногда слышны, эхом по воде – смутные отзвуки, утратившие в пути смысл и содержание, остаётся робко фантазировать и реконструировать, вот это эхо – это мог быть когда-то Хэддавэй, хотя не исключено что д-р Албан или Нина Черри, а может профессор Лебединский? Нельзя исключать и вариант с "Лунной сонатой". Я замирал в такие моменты и до боли в висках хотел наслушаться, но в пустыне одним глотком не напьëшься. Только хуже.

Замечаю движение у дыры. На цыпочках отхожу подальше.

•••

После лазарета я попал на картошку. Очередной процесс ради процесса. Не помню, чтобы мы делали хоть что-то, кроме топтания посевов и бессмысленного брожения туда-сюда. Однажды мы нашли поле с морковью, с голодухи и авитаминоза выхватывали её лихорадочно и грызли прям с землёй. Больше никогда такой сладкой морковки не ел.

Колхозники, на помощь которым нас вывозили, относились к нам смиренно, как к каре божьей.

Многие не говорили ни по-русски, ни по-украински. Забавно было – владелец поля рассказывает что делать, рядом стоит девчушка, может дочь: переводит. Конечно, это было бесполезной тратой воздуха. Проредить, выкопать, собрать два верхних листика с почкой…всё, что можно было сожрать – сжиралось на месте. Что сразу нельзя, но всё ещё съедобно – разводился костёр. Остальное по обстоятельствам.

Бессарабия.

Ни власть советов, ни ветра новых времен, кажется, её так и не потревожили. Солнце, подсолнухи, кони, плуги, деревни староверов. Жизнь, как и время, замерли здесь в звенящей полуденной, кажущейся вечной жаре.

Греки, болгары (их мы понимали), гагаузы (вообще ни слова), молдаване, румыны(смешно), буджак-татары (угрожающе), русины (странно), кажется, что ни село – новый народ.

•••

Просим пить у рядом работающих селян. Они машут рукой в сторону конной брички с бочкой: "каляшка, каляшка, вин, вин". Всё понятно – иди к коляске и победи жажду. Повозка ездит в дрожащем мареве вдоль поля. Вперёд-назад.

Бричкой правит беззубый хохочущий дед, сидящий под палящим солнцем в пыльном войлочном пальто. Вокруг него порхают странные маленькие бабочки. Зной.

– Салут! Баутура! Ну ара! (Привет! Пейте! Не вода!) – театрально подмигивает.

– Сам ты ара

Дед трясёт головой, смеётся, лошадь дергает ушами, похрапывает.

Непонятно что вообще от этой твари ожидать, она вблизи гораздо больше и страшнее, чем я думал. Обходим животное подальше, я удивляюсь, какое здоровенное говно у лошади.

Кувшин, глоток, я аж выперхнул струю на метр. Вино! Молодое, игристое, чуть терпкое. Вкусное, ароматное, не тот смертоносный шмурдяк, что я пил перед армией! Задача же стояла – убиться максимально экономично, это не про эстетство.