Читать книгу: «Оберег рыжего разбойника», страница 2

Дурная весть

Тропинка светилась под ногами до самой деревни, а на околице – пропала. Да и какая-то грозная сила раздвинула тучи, выкатилась луна, и звёзды вновь рассыпались по небосводу от края до края. Климушка опознал свой с резными белесыми ставнями третий с околицы дом и поспешил к нему. У ворог, узнав его, залаяла собачонка Мошка. Налай словно откликнулись – захрюкали поросята и замычала корова Пеструня.

Клим отворил калитку и увидел при свете луны на крыльце свою молоденькую жену Дуняшу.

– Беда, Климушка, беда! – запричитала она с порога. – Нас хотят разлучить…

– Как это разлучить? Кто разлучить? – не понял он.

– Как кто? Новый барин…

– Он, что, поместье продать хочет?

– Не знаю. Он хочет ехать в Неметчину и забрать тебя с собой. А как же я?

– Какую Неметчину, да где она такая? – он не понимал, о чём речь. – И что ему у нас в лесах не сидится? И охота, и рыбалка, и земля богато родит.

– Вот пришёл нынче к нам во двор и говорит: «Климке твоему надобно ко мне в имение завтра утром явиться и пущай готовится в дорогу. Поедем в Неметчину. Я там на фройлен жениться хочу».

– Так его здесь-то никто больно не балует. А уж там, гляди-ка, все на него слетятся, как на лучину комары…

– Так он себя красавцем выставляет.

– Длинный и худой, как кочерга. А туда ж – на фройлен. А меня-то – по што?

– Дак говорит мне: «Климка твой на все руки мастер и за кучера у меня на козлах будет, и за кузнеца, и телегу отремонтировать, и коня подковать. И за охран-щика в дороге от разбойников. И за повара, если оголодаю». «А я как?» – спрашиваю, а глаз от страха на него, ирода, поднять не могу. А он ответствует: «А, как и все. Ты девка крепостная, хочешь – жди, а хочешь – другого мужа сыщу. А беситься будешь, так и продам. Ты красная, видная, и за тебя хорошую цену дадут, а деньги мне, ой, как нужны, пока я себе красивую и богатую фройлен не сыщу. Да и кафтан, и сапоги, и шляпу с пером даром не дают. А мне наглядность вида нужна. И тогда фройлены на меня заглядываться будут и меж собой делить начнут»…

Опечалился Климушка, и хоть с утра во рту ни крошки не было, а Дуняша истомила в печи сутошные щи да кашу с репой напарила, есть от вести дурной не очень-то хотелось.

Да и рассказывать о сегодняшней встрече с нечистью не стал. Скажешь, так Дуняша, хоть и жена верная, и девка красная, а всё равно женского роду-племени. При случае сорвётся с языка, и тогда ходи, оправдывайся, дурачком прикидывайся. А то ещё скажут: с нечистью общаешься, и тогда все беды на тебя – и скотину потравят, и дом подожгут.

Барин

Идти рано к молодому барину Пегасу Поликарпычу не было никакого смысла. Он до поздней ночи либо пировал с молодыми барчуками, либо устраивал хоры с деревенскими девками. Парни бренчали на балалайках, а барин управлял хором, широко размахивая руками, и запевал. А потом вместе водили хороводы, частенько плясал он вприсядку, забрасывая непомерно длинные руки за голову. Да и ноги барина были у лошади краденными. Эти худющие оглоблины несли непомерно маленькое тельце. Венчалось всё круглым рыжим конопатым горшком с тусклыми зелёными глазками.

Поэтому с утра Климушка убрался за коровами в хлеву и почистил у свиней. Те были бесконечно рады хозяину, хрюкали, визжали и тыкались в ноги горячими рылами.

Потом с тоской оглядел своё хозяйство и пыльной дорогой пошёл в барскую усадьбу на другую сторону деревни. После смерти матушки нынешнего барчука, а минуло всего-то два года, усадьба поражала неухоженностью. Траву во дворе и вокруг скосили в начале лета, и теперь она вновь повырастала, но было не до неё.

Окна не мыты, да и одноэтажный дом в пять крестьянских изб с одной стороны покосился и требовал ремонта. Но барину, видно было, не до этого. Да и не до хозяйства.

Раньше матушка назначала крестьянским дворам, что им надобно сдать в виде оброка. И учитывала возможности каждого. Кто мог извернуться, платил деньгами. У кого хорошо удавалась капуста, сдавал по осени свежей, а то и квашенной с клюквой и яблоками в бочонках. Кто – репой. А кто – грибочками. Кто – сыром, кто – свиньями и поросятами, а кто – и телёнком.

А молодому Пегасу Поликарпычу требовались только деньги: наряжаться да выезжать к помещикам на балы. А деньги не всякий крестьянин заработать мог. Так Пегас последнее забирал в оброк и продавал за бесценок. Многие хозяйства разорил и пустил по миру милостыню собирать.

Барин только проснулся, сидел во дворе за столом, крытым льняной скатертью, и прихлёбывал чай из кружки белого фарфора, заедая его прозрачным цветочным мёдом. На столе в тарелке лежал вчерашний резаный пирог с капустой и грибами.

Климушка подошёл и отвесил поклон:

– Доброго здоровья, барин!

Пегас Поликарпыч в льняной рубашке тонкой работы, новых штанах и лаптях на босу ногу даже не обернулся. Огненно-рыжие жёсткие волосы его были закручены на палочки и завязаны пеньковыми верёвочками для пущей кудрявости. Когда палочки снимали, кудри недолго жили на его голове. Распрямлённые, они вороньим гнездом торчали в разные стороны. В деревне меж собой крестьяне называли его либо Жеребцом, либо Пегаской.

– Несказанно повезло тебе, Климка! – начал он откуда-то с середины. – Другие об этом всю жизнь мечтают, так и помирают с мечтой. А тебе, молодому, так всё сразу. Поедешь со мной в Неметчину!

– Да на кой она сдалась эта Неметчина. Мне с Дуняшей и тут краса неописуема. Всё в достатке. И вам, барин, денежку исправно плачу.

– Не понимаешь ты свого счастья. Там города и деревни в чистоте отдыхают. И одежка у всех затейлива и по моде. И по земле ступают не в лаптях, а в обувке кожаной или, на худой конец, деревянной. И колбасу с пастетами и утром, и вечером поедают. И не репой, а картошкой лакомятся. А дворы все в цветах, не то што у нас одни дерева рябина да торн горький.

– Это только до морозу горький. А после морозу – сладкий…

– Не перечь мне! – пресёк его Пегаска. – А то велю выпороть…

Зевнул, да так широко, что всего его гнилые зубы сразу обнаружились, и на Климушку снизошёл смрадный дух.

– Да как же мы поедем? Осень через месячишко, а до Неметчины, наверно, месяц ходу.

– А карета у меня пошто?

– Да какая там карета! Да мы на этой карете разве что до околицы соседнего села дотащимся. Ржа все колёса сожрала. А нам нужны кованые, да и сам воз, на чём карета держится, перебрать надобно, а то и новый сделать. Да если её переделывать, никак не меньше месяца уйдёт. Может, лучше зимы дождаться и на санях? И деньжат подкопим…

– Да я лучше деревню со всеми и с твоей Дунькой продам и куплю карету нову с иголочки…

– А если мы сами себя у вас, барин, выкупим? – неожиданная мысль шустрой птицею пронеслась в голове. – Сколько тебе, барин, надобно?

– Вы купите? Да што вы, голытьба, можете? Вы и оброк толком не возвращаете. Вам и самим-то на пропитание средств не хватает.

– Может, барин, и так… – изображал из себя простофилю Климушка. – Ну а если помечтать? Вы, барин, назовите свою цену.

– Ой, рассмешил, свою цену. Так, где ж ты мою цену-то соберёшь? Разве что по лесам всю чагу с берёз ободрать. Так и этих денег не хватит. А ещё цену на саму чагу опустишь. Так тебе за неё пять копеек платят. А потом не то што копейки, а полушки никто не даст.

– Не, барин, так мо оно и так. Но всё-таки снизойди до нас холопов и цену объяви. А мы посмотрим. Может, и сыщем тебе таки деньжищи.

– Хорошо. Вот объявляю… – встал со стула на лошадиные ноги Пегаска. – Карета новая – двести рублей денег. Нет – пятьсот, нет – тысячу. И всех продам, кроме тебя…

Оскалил он гнилые зубищи.

– И моей Дуняши…

– А она мне на кой? Ты человек мастеровой, в дороге и Неметчине сгодишься. А она баба, что в ней толку?

– Э, барин, позволь возразить…

– Не позволю! Будешь ещё моё блаженное с утра настроение портить…

И стал чесать лошадиную голову кулаком, больше похожим на стёртое копыто. От этого деревяшки прытко запрыгали, оставляя огненно-рыжие завитки на макушке и затылке.

– Ну, тогда, барин, и на меня не рассчитывай. Не буду я тебе без любимой жёнушки добрым помощником в дороге!

– А я прикажу тебя выпороть!

– Барин, кому прикажете? Мне? Нас же двое будет – я и вы. Или вы меня выпорите? У вас, такого мосластого, и сил не будет меня скрутить. Эх! Придётся мне самому себя пороть. Ну, уж я буду стараться. И как можно больше вредности свому организму причиню.

Пегаска смотрел на своего холопа, и хотелось ему приказать дворовым дать Климке сорок плетей без одного, но поостерёгся. Путь предстоял длинный, а там, в дороге, незнамо что произойти могло. А ему слуга нужен верный. А вдруг он дело дельное говорит? И найдёт деньги на дальний путь? А то, пока покупатель с хорошей ценой отыщется. А за бесценок отдать отцово имение, так и на дорогу до Неметчины не хватит.

– Ну, Климка, коли найдёте деревней полторы тыщи рубликов, тогда всем вольную и Дуняшу вместе с тобой возьму. Но, шоб только делом занимались, а не токмо лясы точили, да семечки тыквенны грызли. Даю вам неделю, но, если сыщется купец и даст лучшую цену, всех скопом продам и Дуняшку тоже…

И тут Клима страх охватил всеобъемлющий. Слышал он, злыдни сговаривали молодых да глупых хозяев рассказами о сладком заморском житье-бытье, и те продавали имения тут же появлявшимся купцам за большие деньги.

А потом творилось страшное беззаконие. Деревни со стариками и малыми детками приносились в жертву сатане, души у них изымались, а сами жители даже не хоронились, а как в бездну проваливались. А молодых бар по дороге грабили, на части разрывали и отдавали на съедение зверю ненасытному. «Неужто и нас ждёт такая безысходная участь?» – внутри у Климушки всё похолодело от страха. Но он помнил завет лешего Лёши Лексеича: «Страху не поддавайся!»

И ещё вспомнил легенду про рыжеволосого деда Пегаски. Не столбовой он был дворянин, а пришлый. Разбоем нажил состояние, перекупил себе дворянское звание у помещика пьяницы, женился на Пегаскиной бабушке и деревеньку сию получил в приданое. А ещё ходили слухи: знался с нечистью потусторонней и состояние, добытое грабежом, зарыл с проклятьями. Потому нечистая сила его охраняет. А тот, кто клад отроет, будет проклят во веки веков до седьмого колена. Но что делать? Лучше взять на себя проклятье, его можно будет потом отмолить, чем сгинуть в муках вместе с сельчанами.

– Иди, ищи! – ухмыльнулся гнилозубой улыбкой Пегаска. – Думаю, за неделю не сыщешь, а купцы уже около меня кружились и цену давали. Да вы, вроде, мне как родные. Не могу я вас отдать кому-то. Не хочется, чтоб меня злым словом поминали и проклятиями разрушали здоровие.