Читать книгу: «Эпизоды из истории Московского университета», страница 2

Наш тесный кружок историко-философского отделения мало-помалу стал разбавляться профессорами и других факультетов. В моей памяти удержались следующие лица: Драшусов, профессор астрономии, иноземного происхождения: отец его имел французскую фамилию Suchard, т. е. Сюшар, а если французские буквы прочесть по-русски наоборот, будет Драшус, с прибавкою же окончания ов будет: Драшусов. Потом назову вам Ершова – профессора практической механики, который потом был директором Технического училище в Москве. Наконец припомню здесь и Ефремова, который читал в Московском университете лекции по всеобщей географии.

Особенного внимания в нашей среде заслуживает Линовский, польского происхождения профессор, не помню какого-то предмета из естественных наук, очень красивый молодой человек, высокий и стройный, любезный в обращении, внушавший к себе симпатию. По счастливой случайности в моих бумагах сохранилась его записка ко мне следующего содержания:

«Сделайте одолжение, Федор Иванович, приходите, если можете, ко мне сейчас после получения этой записки. Попов, Ефремов, Катков, Белевич и другие ваши знакомые сидят у меня и желают с Вами непременно повидаться. Приходите поскорее.

Преданный Вам Линовский».

Для продолжения моего рассказа я должен теперь познакомить вас с одною очень интересною особою. Это была молодая вдова Карлгофа, попечителя Ришельевского лицея в Одессе. Я познакомился с ней довольно коротко у Александры Ивановны Васильчиковой, с которой она была в самых дружеских отношениях. Я принимал немалое участие в образовании двух сыновей Васильчиковых, из которых один, именно Александр Алексеевич, был потом директором Императорского Эрмитажа; сверх того, я читал лекции русской словесности ее дочери Катерине Алексеевне по вечерам в присутствии ее матери и госпожи Карлгоф. Именно этим-то и началось мое знакомство с этой последней особой.

Она была коротко знакома со многими из моих университетских товарищей и, привыкнув еще в Одессе пробавлять свои досуги в профессорской среде, часто собирала всех нас у себя, сначала в Москве, а потом на даче, невдалеке от Кунцева, за Сетунью, в селе Спасском, где занимала эта молодая бездетная вдова одна-одинехонька просторный помещичий дом, предоставляя большую половину его, прекрасно меблированную, к услугам своих гостей, которые проживали у ней по целым неделям. Была она очень образована и потому умела хорошо пользоваться своим богатством за границею, приобретая разные художественные редкости, между прочим, составила очень ценный альбом собственноручных рисунков разных художников новейшего времени. Мне было очень приятно внести в это собрание довольно интересный вклад. Когда проживал я в Риме зимою 1840 и 1841 годов, скульптор Пименов замыслил изваять группу из двух фигур, именно: Каина и Авеля, приносящих Господу Богу свои жертвы. Для объяснения своей мысли он сделал мне беглый рисунок обеих этих фигур. В одном из своих писем в Москву к Степану Петровичу Шевыреву я сообщил сведения об этом скульптурном замысле. В ответ я получил от него в письме заметку следующего содержания.