Забытая скамейка

Глава 6. Любовь не умирает…

Началось общение двух одиноких людей. Анатолий никак не мог прийти в себя от таких резких перемен в его жизни. Он вообще не помнил, как выписался из госпиталя, чтобы какая-то женщина была в его жизни, гладила его, говорила с ним так, как сейчас Ольга. Он чувствовал ее интерес к нему. У нее были сотни вопросов. И когда они сидели снова на любимой скамейке в парке, и когда гуляли по набережной, Ольга задавала все новые вопросы. Она выстраивала логическую цепочку, чтобы найти возможность для восстановления памяти Анатолия. Они даже не задумывались над тем, как воспринимают их люди. Для молодежи они были глубокими стариками. Правда, современная молодежь с уважением относилась к чувствам пожилых людей, которые гуляли под руку или держались за руки. В парке к ним привыкли.

День за днем Ольга все больше узнавала, что произошло, какие события помнит Анатолий. Все, что было, начиная с госпиталя, он помнил прекрасно. Часто они сидели у Анатолия дома, и Ольга внимательно слушала его рассказы. Ей было важна каждая деталь. Ольга готовилась к тому, что надо до конца прояснить ситуацию. А самое главное, нужно искать хороших специалистов для того, чтобы вернуть Анатолию память.

Анатолий рассказывал о том, что помнил, и это все было после катастрофы. Правда, ничего интересного в его жизни не происходило. Говорил он спокойно, вполголоса… а Ольга сидела рядом, прижавшись к его плечу и внимательно слушала.

– Оля, я совершенно не знаю, как я жил до Армии, какая у меня была семья. Была ли у меня девушка. В госпитале мне сказали, что у меня никого нет, что я воспитывался в детдоме. Так написано в моем личном деле.

У Ольги было сильнейшее желание крикнуть ему, что если он не помнит, то она-то точно все помнит и знает… Но такая настойчивость ее может испугать Анатолия. Она попросила его заварить свежего чаю. Анатолий встал и пошел на кухню. Ольга окликнула:

– Гриша!

Он резко оглянулся, глаза его расширились. Он замер на мгновенье. И спросил, заикаясь:

– Гриша – это я? Почему? Почему ты так думаешь? – голос его дрожал.

– Потому что я – твоя невеста Оля. Почему ты именно это имя выводил на зеленой траве?

– Я не знаю, почему. Это имя очень близко моему сердцу.

– Теперь подумай, почему именно это имя. Я уверена, что ты не Анатолий, ты – мой Гриша! Понимаешь, сколько лет прошло, а я помню жесты, слова, поворот головы моего любимого. Ты все делаешь точно также. Может ли это быть случайностью? Не думаю! Даже то, что ты в парке сухой веточкой освобождал зеленую травку от листвы таким образом, чтобы появились буквы – Оля. Почему? Потому что ты начал это делать с 10-летнего возраста. Где бы мы с тобой ни были, ты всегда рисовал или выкладывал цветами и листьями мое имя. Это было всегда.

А теперь представь мое состояние, когда я увидела тебя, а ты как раз этим и занимался, что отодвигал листву прутиком, создавая на зеленой травке мое имя. Я думаю, мы не должны терять надежду на восстановление истины и будем искать возможности восстановить твою память. Давай по порядку. Я буду спрашивать, а ты постарайся рассказывать подробно. Озвучивай все, что приходит в голову. Без всякого стеснения. Мы обсуждаем реальность ситуации и продвигаемся к следующему вопросу. Хорошо?

– Я согласен. Спрашивай!

– Можно я тебя буду называть тебя Гришей? Тебе это позволит быстрее вспомнить все события.

– Мне надо привыкнуть к этому имени. Оленька, ты думаешь, действительно, так будет лучше?

– Да, я уверена. – Ольга подошла к нему, обняла за плечи и погладила по седой шевелюре.

Анатолий впервые за это время улыбнулся:

– Хорошо, называй меня Гришей.

– Гриша, пойдем заварим чайку, и потом начнем работать с восстановлением памяти.

И они вместе пошли в кухню. После чаепития приступили к серьезной работе.

– Гриша, вспомни, пожалуйста, как ты попал в госпиталь? Кто тебя туда притащил? Где тебя нашли?

– Не знаю, в каком-то маленьком селе был медпункт. Меня туда привез парень на тракторе. Он меня нашел, когда я тащился с парашютом по полю, но сам я это не помню. А вот парня помню.

– Но парень, похоже, нам сейчас без надобности. Он тебя привез в село, в медпункт. А потом тебя перевезли в военный госпиталь? Правильно?

– Да.

– Теперь давай будем вспоминать, кто там был еще из вашего самолета. Те, кто выжили, они могут и сейчас быть живыми. Они могут помнить какие-то факты о Григории Кораблеве и об Анатолии Петрове. Вспомни, Гришенька, как тебя называли в госпитале. Каким именем?

– Насколько я помню, имени моего никто не знал. Звали просто «спасенным солдатом».

– А когда определили, что ты – Анатолий Петров?

– Я в госпитале находился довольно долго. Перелом левой руки. Лицо было обезображено ожогами. Каким я был до этого, не помню. Оленька, я правда не могу вспомнить ничего… Мне просто вручили мои документы при выписке из госпиталя. Меня комиссовали из Армии, и я мог ехать, куда захочу.

Ольга делала записи в блокнот. Она не имеет права забыть ни одну мелкую деталь его рассказов.

– Итак, Гриша, ты помнищь, какой был госпиталь? Найдем его, он ведь находится в Рязани, как я понимаю.

– Да, в Рязани.

– Там в архивах поднимем фамилии солдат, поступивших после той катастрофы на учениях. Будем искать их. Сейчас при помоши интернета это сделать вообще легко. А еще проще найти их через военкомат. Гриша, это я начну делать уже завтра. Созвонюсь с госпиталем, узнаю, где хранятся их архивы.. По линии военкоматов найдем их. Ребята могли видеть и помнить факты той катастрофы.

– Возможно, Оля. Я плохо понимаю, как искать. Я с компьютером не знаком.

– Гришенька, зато я знакома с компьютером! А сейчас проводи меня домой. Ты сегодня уже устал от моих вопросов. Согласен завтра продолжить работу?

– Конечно, согласен! Я в этом заинтересован больше всех!

Постепенно между Ольгой и Анатолием, которого она теперь называла только Гришей, установились доверительные отношения. Они часто сидели рядышком, обнявшись. Ольге было приятно находиться рядом с человеком, который, как она уверена, был ее женихом, за которого она не успела выйти замуж… И чувства к нему остались такими же сильными, какими они были полвека назад.

Глава 7. Поиски истины продолжаются

Ольга проснулась от тихого стука в окно. Она испуганно вскочила, не зная, какой сюрприз может ее ожидать. В последний месяц ее жизнь кардинально изменилась. Теперь она жила больше интересами Гриши, чем своими. Она быстро сбросила одеяло и подбежала к окну. Удивительной красоты снегирь стучал клювом в окно. Он смотрел на Ольгу, ей даже показалось, что птица осмысленно смотрела на нее, словно хотела о чем-то сообщить женщине.

Какую весточку принес ей снегирь? Она раньше не видела эту краснобокую птичку в своем дворе… Но в любом случае, Ольга тут же оделась и вынесла на улицу пшеничной крупы, которую насыпала в кормушку. На нижней ветке березы она сама смастерила кормушку для птиц. Снегирь тут же смело приблизился и начал клевать крупу. Он так же смотрел на нее. У нее возникло ощущение, что это только внешне птица, а на самом деле это – ангел, который поддерживает в ней желание помочь своему Гришеньке и сделать все возможное, чтобы они были счастливы.

Она вернулась в дом, и настроение было прекрасным. Такая маленькая птичка, а сколько позитива она принесла ей этим холодным утром! Ольга даже не стала завтракать дома, напекла блинчиков, завернула хорошенько, чтобы не остыли, и побежала к Грише. Они теперь не расставались и все дни проводили вместе. Встречались утром, и только поздним вечером он провожал ее домой.

У Ольги появилось ощущение, что они стоят у истоков создания их семьи.

Его дом преобразился. Первое, что сделала Ольга в доме Григория – обновила портреты дорогих людей. Они купили новые рамки, красиво разместили фотографии. Купили обои, стены заиграли новыми оттенками и рисунками. На окнах появились занавески. Ольга из дома принесла свою любимую скатерть и ковер, который несколько лет стоял в углу, свернутый в рулон.

Когда умерла ее мама, Ольга закрыла дом и вернулась во Владивосток. И приехала только сейчас. Зачем ей тут теперь ковры. А вот в доме Гриши – другое дело… Это начало их семейной жизни. Постепенно домик повеселел. Настроение Ольги и Григория тоже улучшалось. Самое интересное для Ольги было наблюдать за собой как бы снаружи. Она видела семидесятилетнюю пенсионерку, у которой светились глаза, она делала всякую работу быстро и энергично. Ольга с удовольствием хлопотала у плиты, готовила то, что Гриша любил в их юные годы, а он хвалил ее и радовался каждому дню. Григорий благодарил Бога за подарок, который он даже не ожидал – Ольгу. Она появилась в его грустной и одинокой жизни как ангел-хранитель.

Ольга была уверена в том, что вместе они победят его болезнь.

– Гриша, вспомни, что тебе говорили в госпитале. О том, кто ты, как жил, какие друзья были.

– Помню только то, что я – воспитанник детского дома. И никаких родственников нигде нет. Эти данные были в моем воинском личном деле.

– А вот как ты приехал в Калугу и нашел этот дом? Тебе кто-то говорил этот адрес? Кто?

Григорий когда волновался, он всегда сжимал голову руками, эта привычка появилась после госпиталя. Он этим как будто просил мозг мобилизоваться, чтобы вспомнить нужный момент. И сейчас он сел на диван, ладонями сжимая виски, с трудом справляясь с приступом головной боли… Потом поднял глаза на Ольгу и неуверенно сказал:

– Мне никто не говорил.

– Гриша, а куда ты пошел, когда вышел за двери госпиталя?

– Оленька, я как сейчас помню, что меня не просто выписали из госпиталя. Меня же хотели определить в дом для военных инвалидов. Я там мог бы жить всю жизнь под наблюдением врача, за мной бы там ухаживали, кормили, поили, показывали кино… Мне об этом говорил главный врач госпиталя. Но я отказался. Сказал, что мне есть куда ехать. Меня выписали, я вышел за ворота госпиталя, и полдня сидел на какой-то остановке и думал, что мне делать дальше.

Григорий продолжал говорить медленно, подбирая каждое слово. Ему даже простая речь давалась нелегко. Он боялся показаться неадекватным. Ольга гладила его руки, она их держала в своих и подбадривала его взглядом.

– Потом я услышал, что кто-то спрашивал водителя, идет ли этот трамвай до вокзала. Водитель ответил утвердительно. И я подумал, что именно на вокзал мне нужно ехать. На вокзале я подошел к расписанию движения поездов. Это место мне показалось уже знакомым.

– Что ты вспомнил, что именно показалось тебе знакомым, ты видел это расписание поездов когда-то раньше?

– Мне казалось, я его изучал, готовился встречать кого-то.

– Да, Гришенька, ты все правильно говоришь! Я после летней сессии в июне собиралась к тебе приехать на несколько дней. Ты мог изучать расписание, потому что обещал встретить меня. У нас в Рязани жили родственники, и ты обещал встретить меня и проводить к родным.

– Правда, Оленька? Значит, что-то тогда оставалось в памяти.

– Кстати, у меня ведь все твои письма до сих пор целы. Я бережно сохранила все до одного. И сейчас они во Владивостоке. Я же говорила тебе, что по окончании института получила направление на работу во Владивосток.

Ольга задумалась на минутку, а потом воскликнула:

– Гриша! Я позвоню соседке, которой я оставляла ключи. Попрошу ее взять из моей квартиры одно из твоих писем, сфотографировать и отправить мне сюда по интернету. И мы сравним почерк твой и тот, которым писал мой Гриша. Если почерк будет одинаков, значит, ты еще раз убедишься в том, что ты и есть Григорий Дмитриевич Кораблев.

Теперь Григорий сидел в оцепении, обдумывая какую-то мысль, которая казалась ему очень важной.

– Гриша, о чем ты думаешь?

– Ты говоришь, что Кораблев Григорий имел отчество Дмитриевич?

– Конечно.

А ведь он действительно мог быть моим отцом… – задумчиво сказал Григорий.

– Кто мог быть твоим отцом?

– Оленька, ты знаешь, я сейчас анализирую свое возвращение домой. Я не знаю, что меня заставило взять билет до Калуги. Я помню, что долго рассматривал расписание там, на вокзале. Название города «Калуга» мне почему-то сразу понравилось, красивое название. Я решил, что в первую очередь я поеду в Калугу. Прошлого я не помнил, но неплохо ориентировался в реальном сегодняшнем мире. У меня были документы на инвалидность. Мне выдали приличную сумму денег, поэтому я не рисковал ничем. Мог поехать хоть куда и прожить какое-то время. Я запомнил все, что мне объяснили. Я должен встать на учет там, где буду жить, чтобы мог получать пособие по инвалидности.

Ольга внимательно слушала и записывала важные моменты в блокнот. Да, тогда он лежал около двух лет в военном госпитале, но память не восстановилась. А любовь способна творить чудеса. Она верила, что поднимет глубинные пласты памяти и Гриша вспомнит все: детские годы, их планы… Надежда умирает последней…

Дома, возвращаясь от Гриши, Ольга до глубокой ночи искала в интернете случаи потери памяти и чудесное ее восстановление. Медицинские справочники и факты, статистику, форумы – все она штудировала с одинаковым интересом.

– В Калуге я осмотрелся и пошел к трамвайной остановке. Как будто я тут сотни раз ходил. Одним словом, Оленька, я пришел к этому дому, сам не знаю, что меня привело именно сюда.

Причем, я шел очень уверенно, как будто каждый день тут ходил. Вошел во двор. И только тут подумал, что я скажу хозяевам. Что мне тут нужно? Я постучал в дверь и мне ответил мужской голос, сказал:

– Входите!

Удивленная Ольга спросила:

– Там же никого не должно быть. Мама Гриши – Лидия Николаевна умерла на моих руках, когда получила урну с прахом Гриши. У нее отказало сердце.

– Оленька, я вошел. Меня встретил мужчина, который сидел в инвалидном кресле. Он был без ног. Совершенно еще не старый человек. С густой сединой в волосах. Его торс был крупный. Очевидно, если бы он стоял на своих ногах, то он был бы одного роста со мной. Его живые красивые черные глаза мне уже кого-то тогда напомнили. Но и сейчас я не могу понять, кого именно. Я тогда подумал, что молодой мужчина, а уже седой. На вид ему было не более сорока пяти лет. Он представился мне Дмитрием Ивановичем. Дядя Дима.

Глава 8. Бездействие равносильно предательству

Он пригласил меня, вскипятил чаю, пригласил на обед. Я удивился тому, как ловко этот человек справляется в кухне. Я спросил у него, чей это дом, где хозяева. Он сказал, что приехал к жене, но не застал ее в живых. Она умерла в тот момент, когда узнала о гибели их сына. Мужчине трудно было рассказывать, слишком тяжелые воспоминания. Слезы то и дело выступали у него на глазах…

О своей жизни он мне рассказал более подробно гораздо позже. А тогда, в первый день он сказал, что приехал к жене, а нашел закрытый дом. Соседи рассказали об ее смерти. То, что он мне рассказал, поразило меня до глубины души.

– Гришенька, расскажи!

– Оля, я не забыл ни одного слова из его рассказа. Но я уже говорил тебе, что о себе он рассказал намного позже и каждый раз говорил несколько фраз. А вот меня он расспрашивал каждый день обо всем. И, невзирая на то, что я ничего не помнил, он задавал и задавал мне вопросы. Часто одни и те же. Все больше о хозяйке дома Лидии, ее отце, ее работе, о многих вещах, которые я вообще не мог бы описать. Я ничего не знал. Или не помнил.

Он сказал мне в первый день, когда мы встретились в этом доме, что нам с ним хорошо было бы жить вместе. Легче справляться со всеми делами. Он просил меня остаться с ним. Оленька, ты не думай, что я неадекватен. Я только свое прошлое не помню. А что было после того, как я пришел в себя в госпитале, я все очень хорошо помню.

– Гришенька, я так не думаю. Мы с тобой вместе будем бороться за твое выздоровление. И ты вспомнишь, что я была твоей невестой. Что мы очень любили друг друга. А я люблю тебя сейчас точно так же, как и пятьдесят лет назад, когда ты уходил на службу в Армию.

– Оленька, а что будет, если я окажусь действительно Григорием Кораблевым, твоим женихом? И ты сможешь любить меня вот такого? – он показал на свое лицо. – С такими ужасными шрамами? – В его взгляде был вопрос, который он только сейчас решился произнести вслух.

– Конечно! Буду любить в любом виде. Я никого больше не любила. Никакие шрамы не могут повлиять на отношение к любимому человеку.

Ольга погладила его по лицу. Она и сейчас была ему по плечо, маленькая и хрупкая… Григорий обнял ее, прижал к себе и ему хотелось немедленно вспомнить все, о чем они говорили, мечтали. Вообще, вспомнить все, восстановить память.

– Оля, ты можешь ответить мне на один вопрос? – Григорий волновался, не решаясь произнести вопрос. Ольга напомнила ему:

– Гриша, мы же с тобой договорились задавать любые вопросы друг другу. Это необходимо для того, чтобы ты мог вспомнить все, что было в твоей жизни до госпиталя.

– Оля, расскажи, пожалуйста, какие были у тебя отношения с Гришей? Между вами была близость? – ему трудно было выговорить эти слова.

– Нет! Ты хотел, чтобы все было в свое время. Свадьба, первая брачная ночь… Но предстояла служба в Армии. Я никогда не была твоей женой, только невестой. Вот так все было. Такая любовь – редкость во все века. Я никогда не забывала Гришу. То есть тебя, мой любимый!

Он покачал головой:

– Да, нелегко тебе было получить весть о моей гибели…

Ольга заплакала, но постаралась с собой справиться.

– Гриша, я просто уверена в том, что тебе ошибочно выдали документы другого человека. Петрова Анатолия. На самом деле ты и есть мой жених – мой Гриша!

– Ты мне можешь рассказать о Грише, о вашем детстве, дружбе, любви… Все, что тогда происходило… Об его маме, какой она была.

– Гриша, я тебе расскажу об этом завтра. Все расскажу… А сегодня расскажи ты мне о том человеке, которого ты встретил в доме, где ты родился и вырос, где жил вместе с мамой и дедушкой. Ты пришел в дом, а в доме уже жил мужчина, который потерял ноги на войне. Что он тебе рассказывал?

Григорий собирался с мыслями. И Ольга не торопила его.

– Скажи, Оленька, были у Гриши какие-то особые приметы на пальцах ног?

– Да, были.

– Какие?

– У Гриши между пальчиками на обеих ногах была кожица, как будто перепонка. Она была между вторым и третьим пальцем. В садике дети спрашивали Гришу, почему у него так пальчики срослись между собой. Он стеснялся потом снимать носочки.

У Григория был потрясенный вид. Он смотрел на Ольгу и не мог сказать ни слова. Затем без слов снял туфли, потом носки и показал наполовину сросшиеся пальцы на обеих ногах.

– Ну вот, ты видишь? Гриша! Это ты, мой родной! Ничего я не придумала, и мне не показалось! Это ты, ты! – Ольга бросилась к Григорию, прижалась к его груди. – Гришенька, а мне сердце еще тогда, на нашей скамейке, подсказало, что я встретила тебя. Потому и напросилась проводить тебя и зашла в гости! – Ольга гладила его по голове, по лицу, целовала его… Им предстояло еще испытать счастье стать супругами, а пока они долго сидели обнявшись, не в силах разъединить руки. У Григория на глаза то и дело наворачивались слезы. Он не успевал вытирать их…

Потом он, наконец, успокоился и продолжил свой рассказ.

– Да, я тебе говорил, что дядя Дима задавал мне постоянно вопросы, на которые я ответить не мог. Но я помню, что когда он увидел специфически сросшиеся пальцы на моих ногах, он был в шоке. Это было в бане. Он как увидел, вскрикнул так, что я испугался. Я даже подумал, что он ошпарился случайно кипятком:

– Гришенька, сыночек! Да ты жив! Там произошла ужасная ошибка! Ты жив, родной мой! Гриша! Господи, какой подарок судьбы! У меня есть сын и ты жив, жив!!

Он обнимал меня, гладил. И плакал от радости. Он даже не стеснялся своих слез. А потом сказал, показывая на свои культи ног:

– Если бы были целы мои ноги, ты бы увидел точно так же сросшиеся второй и третий пальцы на обеих ногах! Больше ни у кого я таких не видел. Ты – мой сын!

Потом, Оленька он сравнивал наши руки, уши, глаза… Даже на затылке у нас волосы завивались одинаково, такие забавные вихры, и те одинаковые…

Григорий даже сейчас еще волновался, рассказывая Ольге об отце.

– Так мы, Оленька, и прожили всю жизнь вместе. Он умер почти двадцать лет назад. В таком же возрасте, как я сейчас. Я чувствовал его любовь каждую минуту. Он очень заботился обо мне. И я о нем – тоже… Однако, Оленька, я все равно ничего не помнил о себе. Будь я Григорием или Анатолием Петровым – все равно у меня такой бури чувств, как у него, в душе не было. Я смотрел на себя как будто со стороны. Он все помнил, он сознательно называл меня своим сыном а я… так и не смог назвать его отцом.

Вот, что мне рассказал о себе мой отец:

– Эх, сынок, сколько же в жизни счастливых моментов я упустил. Сам, по своей вине… Детство мое, как мне казалось, было вполне счастливым. Маму свою, по крайней мере, я помнил. Жили мы с ней вдвоем. О своем отце ничего не знаю. Видно, тогда я был еще мал, чтобы мама могла говорить со мной о серьезных вещах. Мы жили с мамой в деревне, на берегу реки. Потом с мамой случилась беда. Она работала на элеваторе, где принимали зерно. Что-то там произошло, как я теперь понимаю, это было замыкание, ее убило током. Маму похоронили, а меня отправили в детский дом. Зиму я там пережил. Конечно, мама всегда много работала, а я был дома всегда один. Мама на меня надеялась. И я рос серьезным ребенком. Еще и ужин старался приготовить к маминому приходу с работы. Но все это при маме, когда она была жива.

В детском доме были другие порядки, более жесткие. Старшие дети любили приказывать малышам, а те вынуждены подчиняться.

По весне я сбежал из детского дома, забрался в поезд, который, как я слышал, шел в Ростов, кто-то говорил на вокзале, что Ростов – это город папа, а Одесса – мама. И я решил, что поеду именно в Ростов. Спрятался под нижним сидением, но долго там находиться было невыносимо. Нехватало свежего воздуха. Еды и денег у меня не было. Ночью я попытался выбраться оттуда и найти хоть кусочек хлеба. На столике в купе в темноте я нащупал пирожок и взял его. Меня кто-то поймал за руку и включил свет. Пожилая женщина, которая меня схватила за руку, тут же заохала и стала предлагать мне покушать не только пирожок, но и кусочек курочки и чаю налила из термоса. Сказала, чтобы я не прятался внизу, а выспался на полке. Закрыла меня своим одеялом.

Наверное, сон мой был таким крепким, я устал, намучился в темном ящике. Проснулся от того, что меня кто-то снимал с полки. Я пытался сопротивляться, но что мог сделать семилетний мальчик, если его держал на руках крепкий молодой милиционер. А женщина просила милиционера позаботиться обо мне. В дальней дороге ребенок погибнет. Его некому кормить, а взять себе она его не может по причине старости и плохого здоровья. Этот же молодой парень из милиции уговаривал меня не брыкаться. Он сам вырос в детдоме, и ничего с ним не случилось. Он обещал отправить меня в тот детский дом, где он рос сам. Да, он так и сделал. Это было в Калуге. Вот там я и вырос. Милиционер иногда заезжал навестить меня. Мы даже подружились.

Окончена средняя школа. Я мечтад поступить в медучилище. Поступил. Мне даже разрешили жить в детском доме, я учился и одновременно немного подрабатывал здесь же воспитателем.

Пришла пора влюбиться, сынок! Мы с твоей мамой учились вместе в медучилище. Какая хорошая была твоя мама! Умная, серьезная, красавица! И она меня полюбила. После училища мы с ней мечтали пожениться. Но шла война. Я не мог отсиживаться дома. По окончании учебы я сразу попросился на фронт. Шел уже 1944 год.

Ольга внимательно слушала и понимала, что в доме Лидии Николаевны после ее смерти жил Дмитрий, которого она ждала всю жизнь и не верила, что он мог предать их любовь и не появиться после войны… И это ведь был отец Гриши!

Григорий вспоминал рассказ отца:

– Ушел я на фронт. Нас везли на запад. Армия наша вела уже не оборонительные операции, а освободительные. В течение зимы 1944 года советские войска провели операции на флангах немецкого фронта: под Ленинградом, Новгородом и на Украине. В январе 1944 года была снята блокада Ленинграда, которая продолжалась 900 дней, начиная с 8 сентября 1941года. Ты это можешь помнить из уроков истории. А мы пережили войну, теряя братьев, отцов, теряя здоровье и жизнь. Враг был отброшен на линию Нарва-Псков. Крупные наступательные операции прошли на Украине. На южном участке фронта наша Армия в середине апреля 1944 года вышла к предгорьям Карпат и к границам Румынии. Были освобождены города Николаев и Одесса. 9 мая был освобожден город русской славы – Севастополь.

Вот в боях за освобождение Севастополя пришлось участвовать и нам, вновь прибывшим. Много полегло наших ребят. Бои были жестокие. Немцы не жалели ни патронов, ни снарядов. Простреливался каждый метр. Поскольку я был медиком, то в боях отвечал за спасение раненых бойцов. Когда я вытаскивал из-под огня очередного раненого, нас обоих накрыл шквальный огонь, неподалеку разорвался снаряд. И я больше ничего не помню. Очнулся в госпитале. Оказывается, я месяц был между жизнью и смертью. Я был ранен в ноги. Как ни бились врачи, ноги спасти не не удалось. Так что я очнулся, но не мог понять, что случилось, сколько я тут нахожусь. А когда понял, что ходить теперь я не смогу самостоятельно, ноги ампутировали выше колена, мне не хотелось жить. Я даже подумывал о самоубийстве.

Как только я немного поправился, меня из Севастополя отправили в тыл. В Смоленске я долечивал свои раны. Мне выдали удостоверение инвалида первой группы, а дальше выбор был за мной, где жить. В госпитале я был не один пострадавший, лишившийся конечностей. Мы друг друга поддерживали как могли. Были и такие, у которых погибла вся семья. В бомбежках, в концлагерях… А я надеялся, что моя Лидочка жива и здорова. Я собирался с духом, чтобы написать ей о своей инвалидности. Нужен ли я ей такой? Все-таки письмо своей любимой я написал. В этот день пришло письмо от жены солдату, раненому в том же бою, где я лишился ног. Его ранение было не хуже и не лучше моего. Осколком снаряда отсекло левую ногу и левую руку. Рука ампутирована выше локтя, а нога – чуть выше колена. Женился он перед войной. С самого начала войны прошел без царапинки до мая 1944 года, три года его Господь охранял. Но вот случилась беда. Письма от жены Иван ждал со страхом и болью. Нрав у его жены был такой, что не знаешь, чего от нее ожидать каждую минуту.

Иван не напрасно переживал. Жена написала ему короткое письмо, где был полный отказ от него, как от мужа. Детей они не успели нарожать. Она не хотела ухаживать за инвалидом. Жизнь и так не казалась ей сладкой после войны. Парень хотел выброситься из окна палаты, которая находилась на пятом этаже. Хорошо, что успели удержать. У Ивана не было родных, его мать погибла в Белоруссии. Он остался один на всем белом свете.

Ты, знаешь, Анатолий, хорошо, что после войны такие солдаты могли остаться в доме инвалидов. Там были и такие, которые нуждались в постоянном уходе.

Всю ночь я крутился на кровати, размышляя над своим будущим. В конце концов, достал письмо к Лидии, разорвал его на мелкие части. Я боялся получить такой же ответ. Лучше я буду жить в доме инвалидов, чем прочесть оскорбительный ответ. Этой ночью я попрощался со своим прошлым и решил жить только настоящим. На будущее планы не строил. Надолго впал в депрессию. Но главный врач дома инвалидов не позволил мне горевать. Работать было некому, и он оформил меня на половину ставки медбрата. В инвалидном кресле я катался по всем палатам и работал. Это как-то отвлекало от моего одиночества. Я помогал тем, кто находился в еще более худшем положении.

Ты знаешь, сынок, я уже не строил никаких планов на личную жизнь. Я постоянно вспоминал Лидию, но боялся даже написать ей, чтобы она не согласилась быть со мной из жалости. Для меня это было страшнее всего. Не осуждай меня, сынок, за молчание. У меня не было достаточно большого жизненного опыта. И то, что я увидел, как солдат, лишившийся руки и ноги, получил от жены письмо, после которого он уже не хотел жить, мне не добавило оптимизма. Но оказалось, не все так думают. Ко мне вдруг стала проявлять повышенный интерес повар нашего дома инвалидов. Всегда она использовала каждый момент, чтобы вовлечь меня в беседу.

Она рассказала мне, что ее муж пришел с фронта весь израненный, с кучей осколков в груди. Врачи сказали, что он может жить до ста лет, а может умереть в любой момент. Непосредственно рядом с сердцем находился осколок, который опасно было трогать. Вот он жил с этими осколками несколько лет. Был счастлив, что вернулся к семье. Но умер моментально. Осколок сдвинулся на миллиметр, и жизнь человека прервалась на полуслове… Женщина плакала, когда рассказывала мне о неожиданной смерти мужа. И со слезами говорила, что даже если бы он пришел домой без ног, она все равно радовалась бы его возвращению. Поскольку ценность человеческих отношений не в деньгах, она в единении душ. Вот что главное.

Через месяца два эта женщина мне достаточно четко намекнула на то, что была бы счастлива стать моей женой. Но я, сынок, не мог ни с кем связать свою жизнь. Я любил только одну женщину – твою маму, Лидию Николаевну.

Долго я размышлял бессонными ночами. И начал подумывать о том, чтобы как-то поехать в Калугу и хотя бы проехать мимо дома в такси. Хоть что-то узнать о Лидии. Узнать, как она живет, вышла ли замуж, счастлива ли она… Да… Действительно, я собрался вскоре поехать из Смоленска в Калугу. Я все помнил, где жила моя Лидочка, как она выглядела. Я свято берег вот эту фотографию, где мы с ней вдвоем.

Однажды я читал военный журнал «Звезда». Там была опубликована большая статья о том, что и в мирное время могут быть чрезвычайные ситуации, где гибнут военнослужащие. Случай беспрецедентный. Где случайно на полномасштабных учениях был подбит самолет и погибли солдаты срочной службы, молодые десантники. В списке посмертно награжденных я вдруг увидел фамилию Кораблев Григорий Дмитриевич. В моей голове словно бомба взорвалась… Ведь этот парень мог быть моим сыном. Совпадение фамилии могло быть. Но фамилия и отчество… Случайности быть не могло.

Я понял, что и так оказался в глазах Лидии либо погибшим, либо предателем. Я остался в живых, пусть без ног, но я даже не попытался написать своей любимой женщине. А оказывается, она родила сына, он носит отчество по моему имени. А я… Не помогал ей воспитывать сына. А ведь я уходил на фронт, не имея понятия о том, что Лидия осталась беременной. Потом я получил ранение, но не решился написать ей о своем физическом состоянии. И я решил немедленно поехать к Лидии, чтобы поддержать ее, помочь. Я понимал, какое горе свалилось на Лидочку.