# Кассирша

Глава 1. Бери от жизни

Если бы я родилась мужчиной, то мой жизненный рубеж, характеризуемый этими двумя цифрами, неминуемо отсылал бы меня к библейской истории.

Для многих представителей сильного пола 33 года являются тем «водоразделом», когда принято подводить первые итоги. К этому времени Спаситель уже закончил со всеми земными делами. И не важно, верующий вы или атеист – мужчине в этом возрасте уже не просто оставаться подростком, думающим, что у него еще все впереди. В этом плане мне было значительно легче. Как правило, женщины взрослеют гораздо раньше, и они свободны от мужского пафоса, требующего осознать свое предназначение.

Мы рождаемся не переворачивать мир вверх тормашками, фундаментально он нас вполне устраивает. Главное – приспособить себя к нему, приспособить его к себе. Поэтому сегодня, в свой День рождения, я могла сравнивать себя разве, что с Марией Магдалиной…, особенно на ранних этапах ее биографии.

Все эти мысли промелькнули у меня в голове пока я разглядывала мускулистое загорелое мужское тело, свободно раскинувшееся рядом со мной на бескрайних просторах кровати. Утро всегда расставляет все на свои места. Солнечный свет беспощадно развеивает ночные иллюзии. Утро – это судья, который взвешивает предыдущий день на бесстрастных весах реальности. На этот раз его приговор был вполне щадящим. Самец был вполне достойным экземпляром, могущим и желающим доставить удовольствие женщине. На самом деле, в России такое встречается гораздо реже. Все же есть в европейской эмансипации свои неповторимые плюсы. Мужчина не чувствует здесь себя хозяином постели. Он равноправный и очень чуткий партнер. Пара находится в одной лодке, у них общая задача – доплыть до берега, и они синхронно гребут, гребут…

У нас же часто бывает так, что мужчины спрыгивают с суденышка и в три, четыре мощных гребка оказываются на пляже, где в одиночку раскидывают натруженные члены под ласковыми лучами.

Не думаю, что мои умозаключения являются конечной истиной, но за те две недели, что я жила в Париже, некоторая статистика у меня накопилась.

Закончив обозревать своего спутника (его звали Андре), я направилась в ванную комнату, где приняла душ, а потом долгое время разглядывала себя. Не скажу, что с зеркалом я была в идеальных отношениях. Как я не старалась, его задобрить правильным образом жизни и различными диетами, с каждым годом оно все меньше отвечало мне взаимностью. Как сказала одна женщина бальзаковского возраста: «С возрастом я все больше ощущаю себя куском говядины на полке уцененной продукции: вторая категория, третья…».

Впрочем, при всех сложностях, мне еще было рано поддаваться извечной женской паранойе. Из зеркала на меня смотрела высокая, ухоженная, рыжеволосая, симпатичная девушка с модельными формами тела, чуть вздернутым носом и карими глазами. Придя к успокаивающему выводу, что мое отражение сегодня соответствует среднестатистическим параметрам двадцатипятилетней девушки я накинула халат и вышла в зал гостиничного номера.

Андре, похоже, только что разлепил глаза. Яркая дорожка света, начинавшаяся в промежутке между штор, упиралась в его лицо. Он щурился и сонно улыбался.

– Аннет, ты просто восхитительна! – сказал мой партнер на вполне сносном английском.

– Дамский угодник! Очень хочется надеяться, что это не обычная французская вежливость, – ответила я, чуть распахнув халат.

– Богиня! – не унимался мой собеседник, вставая с кровати и протягивая ко мне свои руки – наш поцелуй был наполнен неподдельной страстью, за продолжением дело не стало…

Уже в лифте, по дороге в ресторан отеля, я подумала, что у меня, наконец, появился шанс закончить с затянувшимся периодом распутного самоуничтожения. Не скажу, что я многое себе на придумывала, но Андре мне определенно нравился. Повод развеять свои иллюзии был как никогда кстати.

– Знаешь, а у меня сегодня День рождения, – задумчиво произнесла я, когда мы садились за столик.

Несколько секунд он растерянно смотрел на меня, а потом улыбнулся ослепляющей улыбкой:

– Поздравляю! Аннет, я так рад, что встретил тебя, мне говорили, что русские женщины необыкновенные, но ты … сегодня такой день… ты увидишь, какими могут быть французские мужчины! – лицо Андре сияло как начищенный пятак.

Закончив с завтраком, состоявшим из французских пирожных, сыра и кофе, мой спутник, извинившись, сообщил, что оставляет меня в одиночестве до 18.00 вечера.

В назначенное время я вышла из отеля. Из окна шикарного лимузина Андре махал мне рукой. Немало заинтригованная таким оборотом событий, я подошла к машине. Вышедший в лакейской униформе шофер услужливо открыл мне дверь. На все мои расспросы, по поводу нашей вечерней программы Андре, то загадочно улыбался, то без умолку тараторил, рассказывая про свой любимый Париж.

Нужно сказать, что за время, проведенное мной здесь, этот город и для меня стал немного родным. Нет нужды перечислять все его достопримечательности. Я не об этом. Просто поначалу на улицах меня напрягало запредельное количество выходцев из Африки. Никогда не считала себя расисткой, но, … скажем так мягко, это было непривычно. Иногда от обилия кучерявых, нещадно загорелых индивидов, казалось, что ты находишься в каком-нибудь Зимбабве. От чего, в первые дни, в голове постоянно крутилась известная фраза: «Париж – это город, в котором когда-то жили французы».

Впрочем, уже через неделю я к этому вполне привыкла: афро-французы не жгли костры на улицах, не устраивали потасовок, и не приставали с неприличными предложениями, в основном, отличаясь от европейцев только цветом кожи. Хотя определенные отличия все же были. Я это осознала, когда, наконец, поставила очередную галочку в своем виртуальном дневнике, посетив Лувр. Поначалу я надолго застыла перед большой стеклянной пирамидой, окруженной фонтанами, являвшей собой дополнительный вход в музей. Конечно, я видела ее на картинках и не скрою, как отдельная достопримечательность она выглядела впечатляюще. Но мне всегда казалось полной безвкусицей ставить такое постмодернистское сооружение перед величественным, «ампиро-барочным» зданием самого музея. Несколько минут созерцания данного творения лишь укрепили меня в этом мнении. Но самое большое удивление ждало меня впереди. Через некоторое время хождения по залам, буквально напичканным величайшими произведениями искусства, я вдруг с удивление осознала, что состав посетителей заметно разнится с тем, что я видела на улицах – было много азиатов, европейцев. Представители негроидной расы почти отсутствовали! Можно было подумать, что Лувр является заповедником сегрегации¹, заброшенным в наше время из американского прошлого, не хватало только таблички: «No niggers and dogs»². Не быстро, но я нашла этому приличное объяснение. Поначалу в голове суматошно всплывали только обрывки нацистских псевдо-теорий – низшая раса… культурная неполноценность…. И только потом я сообразила, что петербуржцы нечасто ходят в Эрмитаж, а москвичи – в Третьяковку. Большинство посетителей Лувра – туристы. Не многие жители Африки могут позволить себе путешествовать…

Когда наш лимузин подъехал к набережной Сены, Андре распахнул передо мной дверцу и, поклонившись, театральным жестом махнул рукой в сторону реки:

– Ву-а-ля, мадам!

Признаться честно, я поначалу не совсем поняла, в чем заключался следующий акт его постановки: огромные массы народа заполняли все пространство набережной, громко играла танцевальная музыка. Присмотревшись, я увидела, что большинство людей были обыкновенными зеваками, окаймлявшими проезжую часть, по которой нескончаемой вереницей шли вычурно одетые люди.

Между группами выступающих проезжали автомобили, оформленные разноцветными флагами и фанерными щитами. Больше всего они напоминали мне подвижной состав советской первомайской демонстрации. Невольно, я сразу же поддалась праздничной атмосфере. Мне ни разу не приходилось бывать на настоящем карнавале! А тут, надо же, латиноамериканское действо в центре Парижа! Особенно меня впечатлила группа длинноногих, разукрашенных перьями девушек, грациозно, в такт музыке, виляющих бедрами. Впереди шла их «королева» – шикарная блондинка с парой белоснежных ангельских крыльев за спиной.

На несколько секунд зрелище настолько поглотило меня, что я не сразу услышала, как мой спутник настойчиво что-то говорит мне, указывая рукой непосредственно на поверхность реки:

– Аннет, пойдем, нам нужно пробраться к воде. Ты что? Ни разу не видела?

– Нет, у нас тоже праздники бывают, но я никогда не была на карнавале!

– Карнавал?!! – изумился Андре. – Это просто ежегодный гей парад. У вас разве нет такого?

– Нет, Андрюша, к счастью, мы еще недостаточно «цивилизовались», – медленно произнесла я по-русски.

Только сейчас я заметила, что «королева» обладала слишком резкими для женщины чертами лица, которые не могла скрыть даже обильно нанесенная косметика. Флаги … да, как я сразу не догадалась – полосы всех цветов радуги развивались на полотнищах.

В этот момент «пернатая» группа со своей предводительницей уже прошла мимо нас, вслед за ней, браво маршируя, шел полновесный взвод боевых пидорасов (как говаривал в таких случаях мой школьный знакомый), облаченных в короткие, латексные, черные шорты.

– Андре, у нас действительно нет такого … – произнесла я уже на английском, а затем посмотрела на небольшой речной трамвайчик, в направлении которого он мне так настойчиво указывал.

Через некоторое время, с немалым трудом, пробравшись сквозь толпу возбужденных людей, мы оказались около небольшой пристани. Встречающий нас человек, облаченный в старинную капитанскую форму, поначалу своим видом напомнил мне портрет адмирала Ушакова из школьного учебника. Впрочем, больше всего он походил на лощеного пирата – трубка в углу его рта пускала витиеватые струйки дыма, на плече сидел попугай. «Адмирал» бодро улыбнулся, произнеся несколько фраз на все еще непонятном для меня французском, и жестом пригласил нас на судно. В этот момент музыка с набережной стала еще громче. Я обернулась и увидела, что огромные грузовики, набитые до отказа веселящимися меньшинствами и акустическими системами, медленно двигались друг за другом. Над каждым из них, кроме радужных полотнищ, трепетал флаг страны – Англии, Швеции, Испании, Германии …

Когда мы вступили на борт, мне открылась просторная палуба, украшенная цветочными гирляндами. Посреди стоял стол, богато сервированный на две персоны.

Чуть поодаль расположилась стайка камерного оркестра. Чопорный официант в камзоле и напудренном парике положил предо мной винную карту и застыл в услужливой позе.

– Милая, ты что предпочитаешь? – Андре нежно заглядывал мне в глаза.

– Не знаю, давай начнем с обычного шампанского – «Асти. Брют». А потом, можно продолжить белым на твой вкус.

Андре сделал заказ, назвав ничего для меня не значащее сочетание французских слов. Лакей мягкой походкой направился в служебное помещение. Вскоре он вернулся, неся бутылку вина и ведерко с шампанским.

Когда янтарная жидкость уже была разлита по бокалам, проснулся оркестр, заиграв Вивальди.³

– Аннет, желаю, чтобы этот день надолго остался с тобой. Я не мастак говорить длинные фразы… – Андре немного покраснел и споткнулся на полуслове, – …за тебя!

Я зачарованно смотрела на его красивое, мужественное лицо. Воздух был наполнен божественной музыкой и нежными ароматами роз. Наше судно медленно проплывало мимо величественного собора Парижской Богоматери. Теплый августовский вечер нежной вуалью ложился на великий город. Только сейчас я почувствовала, что комок, сплетенный из обид, злости и отчаянья, сидевший у меня внутри, начал съеживаться, уменьшаться в размерах. Только сейчас я позволила себе подумать, что в колоде судьбы для меня еще может быть припасена карта под названием «женское счастье».

– Я, наверное, прошу слишком многого…. Скажи мне, что все это… завтра не закончится, – я отвернулась, еле сдерживая слезы.

Купола собора остались далеко позади. Опадающее солнце медленно исчезало за крышами домов…

Глава 2. Бандитская юность

Жаркий, душный, июньский день. Пыльные листья деревьев, тополиный пух лезет в ноздри. Сигарета. Третья подряд сигарета. Я сижу на бордюре. Рядом на корточках расположились пацаны – двенадцать человек. Почти все курят. Бура – наш «паровоз»⁴ возвышается над нами, нервно меряя тротуар шагами.

– Значит, так, прямо сейчас поднимаем всех, кого сможем. Ситуация хреновая… Лом в больнице… жить будет. Болотовские по-беспределу его на перо поставили, так что деваться некуда. Стрелка на девять вечера забита. Лиса, ты остаешься дома. Есть вопросы?

– Да, ты че? Умный самый? Как телок подгонять – Лиса, пожалуйста! Как шмаль достать – Лиса помоги! А как впрягаться за друзей… – я встала и подошла к Буре почти вплотную, задрав голову и смотря ему прямо в глаза.

– Слушай, рыжик, я же о тебе думаю, у нас ведь ты одна – боевая подруга. Или скажешь, мало ты с нами на разборки ходила? Помнишь, как в прошлом году тебе чуть нос не сломали? Нет, я все понимаю, ты баба горячая, но тебе ведь еще рожать… дура безбашенная! Или что, мне тебе объяснять, что из себя представляют эти отморозки?

– Все равно пойду, – я топнула ногой и отвернулась.

– Ладно, с тобой потом порешаем, – Бура смачно сплюнул на асфальт. – Пацаны, вы что скажите?

– Волыну⁵ брать? – высокий, худой парень, по кличке Фитиль, подал свой голос.

– Бери, чего уж … договорились, конечно, но сами понимаете… на месте разберемся.

– Сколько их будет? – раздался густой бас Саввы из-за моей спины.

– В прошлый раз, когда они с автозаводскими разбирались, говорят, что пятьдесят человек привели.

– Мы не больше тридцати выставим… – Савва встал в свой немалый рост, расправив свои могучие плечи бывшего борца.

– Прошерстите этих малолеток с четырнадцатого и семнадцатого домов, они давно рвались … В любом случае, всем понятно, что мы по бойцам Болотовским не ровня…. Так, есть еще что, по делу? – Бура пристально оглядел свою команду.

– Тогда, если все понятно, встречаемся в семь часов вечера у железнодорожного вокзала. И еще – не бухать! Кого увижу пьяным, того так отделаю, что мало не покажется! – бригадир потряс своим здоровенным кулаком.

Вечерний вокзал как обычно напомнил мне суматошный улей. Группы людей, обложенные со всех сторон баулами, чемоданами и пакетами, оккупировали скамейки. Отъезжающие длинными очередями осаждали прибывшие поезда. По перрону взад и вперед сновали торговки всевозможной снедью⁶. Изредка, неспешной походкой, дефилировали милицейские патрули. В воздухе стоял базарный гвалт⁷, пахло углем, семечками и сигаретным дымом. Наша гопбригада кучковалась непосредственно у здания пригородного вокзала. Я стояла в плотной толпе мальчишек, являя собой редчайшее зрелище представительницы слабого пола среди рядов закаленных, уличных бойцов.

– Ну, я смотрю, почти всех подтянули, – Бура производил осмотр наличествующих сил.

– Кислого родаки в темной комнате закрыли. Винт со вчерашнего отойти не может – отравился брагой, а так, почти все – тридцать три человека, – отозвался Савва.

– Все хорошо, только вот, Лиса, ты все же зря сюда причалила, коза упертая! – бригадир посмотрел на меня неодобрительным взглядом, – Фитиль, Зёма отвечаете за нее головой, – он указал пальцем на двух парней, сидевших на корточках возле урны.

– Опять с тобой один геморрой, – Зёма встал и развязано положил руку на мое плечо. – А может, ее ментам сдадим? Думаю, они по ней уже соскучились… посидит ночку в КПЗ для своего же блага…

Договорить он не успел, так как в следующее мгновенье уже согнулся пополам, держась за живот, и глухо матерясь:

– Вот, сука, Лиса, я же пошутил…– пацаны весело заржали, ехидно сочувствуя болезному.

– Хорош базарить, электричка через пять минут, – Бура бросил недокуренную сигарету и расплющил ее об асфальт подошвой кроссовка.

Вскоре, сквозь протестующие выкрики, оттеснив столпившихся у дверей пассажиров, наш отряд уже благополучно размещался в поезде. Несмотря на толкотню в вагоне, возле нас образовалась пустое пространство из незанятых сидячих мест.

Через одну остановку нам нужно было выходить. Поезд как раз начал замедлять ход, когда в вагон пришли проверяющие. Немолодая женщина с оплывшим лицом и красной нарукавной повязкой попросила предъявить билеты. Замешательство длилось недолго. Встретившись с нашими угрюмыми взглядами, транспортному работнику хватило рассудительности не повторять просьбу – опустив голову, и бормоча ругательства, она двинулась дальше. Станция, на которой мы вышли, являла собой разительный контраст городской суете – неспешность поселковой жизни сквозила в движениях людей, казалось, даже природа соответствует сонному ритму – ветер, резвившийся в столице опал до уровня легкого бриза.

Пройдя вдоль железнодорожного полотна метров четыреста, мы оказались на небольшом лугу, начинавшемся прямо от насыпи. Неподалеку темнел лес. Шутки, которыми мы обменивались всю дорогу внезапно смолкли. Как оказалось, они только скрывали сильнейшее нервное напряжение. Только сейчас я почувствовала, как у меня стало щекотать в животе. Из леса начали выходить люди. Они все прибывали и прибывали. Через пару минут перед нами уже стояло не меньше пятидесяти коротко стриженых парней, вооруженных кольями и цепями. Один из них – смуглый, квадратного вида, сделал несколько шагов вперед, после чего Бура отделился от нас и пошел ему на встречу.

– Салют, железнодорожникам! – квадратный протянул руку нашему «паровозу».

– И вам того же, Грузин. Смотрю, не пересохло еще болото, – сдержанно ответил Бура, здороваясь.

– У нас все путем, не беспокойся, а вот вы, похоже, по сусекам скребли… Лису притащили. Ей что со своим трахаться надоело – решила из болота хлебнуть? – Грузин задорно цокнул языком, кивая в мою сторону.

– Трахаются подстилки ваши, ты что-то попутал, видать по башке в прошлый раз не слабо прилетело … – я сделала шаг вперед.

– Спокойно! – Бура развел руки, попеременно смотря то на меня, то на «паровоза» Болотовских. – Ты лучше скажи мне, Грузин, отчего вы вооружились как на Первомайский парад? Ведь договаривались же…

– Договор…уговор… Не мне тебе объяснять – всякое бывает. Ты, конечно, пацан чёткий … но мало ли … на всякий случай.

– Ну и мы – на всякий случай, – Бура достал пистолет Макарова и передернул затвор.

– Лады, – Грузин повернулся к своим и махнул рукой.

Вслед за этим, наши противники пришли в движение, складывая в кучу свои боевые принадлежности.

– Ну, что – понеслась! – кулак Грузина сделал в воздухе молниеносную запятую, обрушившись на лицо нашего бригадира…

На что похожа уличная драка? Нет, никогда ты смотришь ее со стороны, а когда ты ее непосредственный участник. На самом деле, находясь внутри, человек не осознает, сколько людей принимают участие в потасовке. Не осознает. И, как правило, почти не чувствует боли. Для тебя все ошалелое действо дробится на частные фрагменты – ситуации, в которых участвуешь именно ты: вот я уклоняюсь от удара прыщавого паренька и специальным, с железной набойкой носком ботинка попадаю ему в пах; вот я кидаюсь под ноги еще одному, Фитиль толкает его и тот катится кубарем; вот кто-то хватает меня сзади – я не могу вырваться и мне помогает Зёма; вот что-то твердое ударяется в мой затылок, я падаю…На несколько секунд у меня все поплыло перед глазами. Потом раздался выстрел, потом еще два. Затем несколько крепких рук взяли меня за руки, за ноги и куда- то понесли, лицом вниз. Несколько минут грязного мата и отчаянного извивания телом не принесли мне освобождения. Вскоре я затихла, отдавшись своей участи. В голову лезли всякие мысли … нехорошие мысли…

Несмотря на неудобное положение, через некоторое время я смогла разглядеть, что меня принесли на лесную опушку, заставленную палатками, а затем поставили на ноги. Я увидела перед собой того паренька, которому угодила между ног, рядом стояли еще трое. Они криво улыбались, в их глазах разгорались похотливые огоньки.

– Только попробуйте! Я … – матерчатый кляп не дал мне договорить.

Вскоре, с повязкой на лице и связанными конечностями, я уже терла животом брезентовый пол палатки. Чьи- то руки по-хозяйски прошлись по моей одежде ниже поясницы:

– Подожди, красавица, немного – мы скоро… обещаю, ты еще не испытывала такого! – до меня донесся картавый, со сладострастным придыханием голос.

Наверное, прошло не меньше получаса, когда я услышала приближающиеся шаги, а затем шорох раздвигающегося брезента. Кто-то выдернул у меня кляп и начал развязывать руки.

– Клянусь! Клянусь! Вам вырвут яйца и засунут ваши сморчки вам же в рот! – экспрессией моих слов казалось можно было запалить всю поляну.

– Расслабься, – услышала я знакомый голос, повязка спала с моего лица, давая возможность лицезреть подбитую на оба глаза физиономию Фитиля.

– Нежданчик – да, Лиса? – мой спаситель отчаянно улыбался помятым лицом. – Сказали, что я за тебя головой отвечаю – вот ответил, – продолжил он, указывая на синяки.

– Раньше надо было отвечать! Меня здесь чуть не изнасиловали! – выкрикнула я срывающимся голосом.

– Ну, все хорошо… все хорошо… – Фитиль по-дружески обнял меня.

Когда мы вышли из палатки, я увидела, как в лагерь собирается народ. Пацаны обеих бригад – кто в изодранной одежде, кто, прихрамывая, медленно наполняли поляну.

А потом… потом были общие посиделки у костра под аккорды блатных песен. На самом деле, такой исход событий был обычным, рядовым явлением – все мы тогда еще были по большому счету одной большой уличной семьей. Шел 1990 год, и во многом еще сохранялись старые, советские традиции, где драки были не кровавой борьбой за контроль над бизнесом, а больше эдаким развлечением – способом показать свою удаль. Старые русские забавы – стенка на стенку. Конечно, бывало всякое, но смертельные случаи во время таких потасовок были исключительным форс- мажором. Уже скоро этот пласт уличной культуры уйдет в небытие – трупы будут считать десятками… сотнями…. Но, в тот раз все еще было по-советски, так сказать, лайт-вариант – из пистолета стреляли в воздух, в ответку никто не палил. Просто выстрелы были восприняты как некий запрещающий знак – дальше все – смерть. Ее не то, чтобы боялись – скорее старались избегать без лишней необходимости, привычки убивать еще не было.

В середине вечера ко мне подошел парень, подкованный моим железным носком, он извинялся, говорил, что на самом деле у него и в мыслях не было, мол это он мне так мстил за подлый удар. «Ой, не знаю, не знаю, – подумала я тогда. – Верится с трудом…»

Когда большинство пацанов разбрелось по палаткам, я, Бура и Грузин остались втроем, и Болотовский «паровоз» еще долго уговаривал меня перейти в их группировку. Обещал нашим контроль над ларьком в качестве отступных, а мне новые «Жигули».

– Ты что, Грузин, сватаешься так? – подначивала я его.

– А, хоть бы и так, Лиса. Я на тебя давно смотрю – мне как раз такая подруга нужна – боевая, правильная, непьющая!

– Подруга?!

– Да, хоть бы и жена – как скажешь…