Одноклассники первого сорта. Рассказы

Художник Виктория Просвирнина

© Евгений Скоблов, 2022

ISBN 978-5-0059-3816-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Букет у подвального окна

По итогам соревнований на первенство лучшего класса по показателям учёбы, спорта, общественной и комсомольской работы, наш девятый – «А» занял первое место среди трёх девятых классов школы. В общем, так и должно было случиться, потому что объективно, наш класс был самым сильным по всем показателям, поскольку считался, что называется «элитным», если такое определение можно применить к середине семидесятых годов прошлого века.

Наши девчонки (лучшие девчонки в школе) постановили, что в честь этого грандиозного достижения, мальчики, как настоящие джентльмены-чемпионы, должны преподнести по букету цветов прекрасной половине класса. Хитрые лучшие девочки специально не уточнили, кто кому должен вручать цветы, в расчете на то, что каждый «мужчина» должен догадаться сам.

Утром я купил букет белых хризантем у городской больницы и пришёл с ним в школу. Честно говоря, я чувствовал себя не в своей тарелке с цветами в руках, и готов был провалиться сквозь землю от стыда. Потому что я НЕ ЗНАЛ, кому должен вручить букет, и вообще, когда должно было произойти это действо. Я бродил до начала занятий с хризантемами в руке, стараясь не попадаться на глаза девчонкам. Что касается ребят, то каждый был занят собой и своим букетом. Никто ничего не говорил, но после первого урока я обнаружил, что почти все наши девочки уже с цветами. Мне бы следовало быть повнимательнее и спокойно отметить про себя, кто из девочек ещё без цветов, а потом просто подойти и вручить. Но я был застенчив и очень боялся попасть в глупое положение. Я всё ждал, что мне кто-нибудь подскажет, что делать. Тогда мне было ещё невдомёк, что кое-какие вещи мужчина в жизни должен делать сам. А по большому счёту, почти всегда принимать самостоятельные решения и брать на себя ответственность в нужный момент.

Вместо этого я слонялся на первой перемене по школьному двору и тихо страдал. Я опасался, что вручу букет кому-то, кого уже поздравили, и меня просто поднимут на смех. Кое-кто из ребят, кто уже «отстрелялся», поглядывал на меня с ехидством и посмеивался, а девчонки делали вид, что вообще ничего не замечают. Ведь, в общем-то, для всех остальных, ничего особенного не происходило. Ну, ходит один придурок (а я себя таким и представлял со стороны) с букетом подмышкой, и пусть ходит дальше. Но долго так продолжаться не могло, впереди был почти полный учебный день, и я всё же, принял решение.

Выкурив втихаря сигарету за мастерскими, я решительно направился в одно укромное местечко – в угол основного корпуса школы. Там в углублении, из цокольного этажа выходили окна подвального помещения, накрытые сверху тяжелой откидной решётчатой рамой. Постояв немного у рамы, и в последний раз взглянув на свой букет, я тяжко вздохнул, и бросил цветы к подвальному окну.

Всё… дело было сделано. Плохо, безобразно и совсем не так, как следовало бы, но я почувствовал облегчение…

Весь следующий урок, уже освободившись от тяжкого груза сомнений и тревог, я думал-гадал, кому же я, всё-таки должен был, но не вручил свой букет, и кто из девочек остался без цветов… Потом я взглянул на дело с другого ракурса. Я с самого начала не подумал о том, что девочек в нашем классе было на треть больше, чем мальчиков, а значит, эта треть автоматически должна была остаться без цветов. Мне кажется (сейчас, уже в другой жизни), что эту проблему наши активистки решили элементарно просто: подаренные цветы разделили на всех поровну. Скорее всего, так оно и было.

Наконец, этот длинный, напряженный и нервный день закончился, а следующий принес новые учебные заботы, комсомольские поручения и мелкие шалости. А потом я и вовсе надолго забыл об этом.

Через много лет, на одной из встреч выпускников нашего класса, которые проводились регулярно раз в пять лет, я вспомнил эту историю, и сразу же понял, кому я тогда должен был вручить цветы. Кто знает, как бы всё сложилось, подари я тогда букет той, кто его ожидала?

Возможно, тогда эта история была бы не о букете у подвального окна, а о начале Большой Любви.

А город подумал…

Когда я учился в четвёртом классе, то, как и полагалось в доисторическо-коммунистические времена, был пионером, как и все лучшие ребята и девчонки Советского Союза, ученики «средних классов».

Одной из очень популярных форм внеклассной пионерской работы (среди учителей и администраторов школы, в первую очередь) были, так называемые, «пионерские сборы». Это идейно-общественное мероприятие предусматривало: а) выступления наиболее активных пионеров, отличников учебы и поведения на злободневные темы, например, о двоечниках и нарушителях дисциплины, б) чтение стихов на патриотические темы, в) исполнение патриотических песен, г) народные танцы… иногда. Случались, также и «нетрадиционные» элементы, например, розыгрыш пионерами с артистическими наклонностями сценок из жизни пионерии. Это мог быть, например, отрывок из повести Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», или эпизод из фильма «Неуловимые мстители».

Однажды, после уроков наш классный руководитель, Елена Константиновна объявила, что в среду следующей недели у нас будет проводиться пионерский сбор. И, поскольку мероприятие это «особой важности», и посвящено Дню Советской Армии и Военно-морского флота, то проводиться оно будет не как обычно, в классной аудитории, а в вестибюле школы, рядом с бюстом Владимира Ильича Ленина и флагом Союза Советских Социалистических Республик. Все замерли и напряглись. Елена Константиновна строго осмотрела класс и постучала указательным пальцем по крышке учительского стола, давая понять, что дело-то не шутейное. Потом добавила, что сбор, вопреки обычаям, будет проведён не после уроков, а вместо урока русского языка, преподавателем которого и была Елена Константиновна. Потом она понизила голос почти до шёпота и сипло проговорила, что на сборе «очень возможно» будет присутствовать лично директор школы Валерий Герасимович (один вид его наводил ужас на старшеклассников, не то, что на мелочь, вроде нас), и может быть комиссия из ГОРОНО. Класс и вовсе приуныл. Слишком большая ответственность ложилась на всех пионеров, и особенно, на самых лучших, то есть тех, кто будет выступать.

– Зарубите себе на носу! – вдруг взвизгнула Елена Константиновна, и класс непроизвольно вздрогнул, – я не дам вам сорвать наш пионерский сбор! Самые строгие меры, вплоть до исключения из школы ждут того, кто посмеет…

Она вдруг замолчала, наверное, не знала, что же такого ужасного может сотворить её ученик, чтобы сорвать такое ответственное мероприятие. Поправила причёску, прокашлялась и решительно окончила:

– … кто посмеет испортить мне сбор!

Но мы и без таких предупреждений были достаточно напуганы, ведь всем понятно, что дела нас ждут серьёзные, и даже похлеще открытого урока, который проводился в прошлом месяце. Тогда мы серьёзно готовились в течение двух недель, и наш класс был отмечен комиссией как очень хороший, и в полной мере подготовленный по русскому языку. Об этом нам потом говорила сама Елена Константиновна.

Дальше классный руководитель перешла к инструкциям. По случаю сбора, все должны были явиться в школу в парадной пионерской форме, мальчики в белых рубашках, отутюженных брюках и начищенной обуви, девочки в белых передниках и с белыми бантами. Далее – программа сбора, которая наметилась сразу, выступления и номера художественной самодеятельности, в общем, были готовы и отработаны заранее. Правда, не хватало одного песенного номера.

Не могу сказать, что я очень стремился в «передовики», но попробовать себя на общественно-полезном поприще был непротив. Мой приятель, Серёжка Сахно, как оказалось, тоже захотел выступить на сборе. Он толкнул меня локтем в бок и прошептал: «А давай споём „Город подумал“. Докажем, что нам не слабо!»

Речь шла об очень популярной в те годы песне с названием «Огромное небо», о подвиге советских летчиков в мирное время, которые во время планового полёта ценой своей жизни спасли от катастрофы немецкий город, направив неисправный самолёт на водоём.

Елена Константиновна как-то с недоверием осмотрела нас с головы до ног. Ведь раньше мы ни разу не проявляли себя в качестве певцов. Тем более, речь шла о такой серьёзной песне на «архиважном» пионерском мероприятии. Но песня была как раз по теме сбора, и её распевала почти вся страна. Елена Константиновна согласилась, но строжайшим образом предупредила, что музыкальный номер должен быть исполнен не просто хорошо, а так, чтобы «дошла до сердца каждого советского пионера – участника нашего мероприятия» и, что ещё важнее, понравилась гостям сбора.

Впереди было ещё целых четыре дня, из которых два – выходные, и нам казалось, что выучить слова (мелодию мы знали хорошо) и, как следует отрепетировать песню нам вполне по силам. Поэтому, мы решили, что в субботу, спокойно, никуда не торопясь, соберёмся за сараями, чтобы не привлекать внимания других ребят, и отрепетируем наш музыкальный номер.

Но в субботу ничего не вышло, каждый из нас оказался занят своими делами, зато к концу дня мне удалось раздобыть все слова, и переписать их для себя и для Серёги.

В воскресенье собраться на репетицию снова не получилось. Я был свободен и готов к пению на свежем воздухе, но Серёжу родители усадили за уроки, он успел нахватать много двоек за последние две недели. Правда, в запасе были ещё понедельник и вторник, и так как слова у нас теперь имелись, я особенно не волновался. А чего там, в самом деле, переживать? Ещё как споём!

В понедельник Елена Константиновна подозвала меня на большой перемене, видимо, считая, что главный в дуэте я, и спросила, как идёт подготовка к пионерскому сбору. Мне бы с ходу соврать, что всё у нас хорошо, и что подготовка продвигается по плану, что уже провели две репетиции… Но врать как следует я не умел, и по моему невнятному бормотанию Елена Константиновна догадалась, что дело плохо с нашим номером. Она взяла меня за краешек пионерского галстука, слегка потянула на себя и прошипела:

– Только посмейте сорвать мне пионерский сбор! Двойки по поведению… и по русскому языку вам обеспечены. Пощады не будет! Понял!?

– П-п-понял, – испуганно промямлил я, и бросился искать Серёгу.

Нашёл его без труда в школьном буфете. Он преспокойно ел булочку с сосиской и запивал лимонадом. Я сбивчиво рассказал ему о встрече с классной, и настоял, что нам срочно нужно тренироваться, а то пощады не будет! Серёжка дожевал, отхлебнул из бутылки и как-то странно на меня посмотрел. Потом выдал: «А чего ты дрейфишь? Сам же захотел петь, а теперь сдрейфил?!» Я открыл рот от неожиданности. Но друг усмехнулся и сказал: «Ладно. Так и быть. Ты давай учи все куплеты, а я буду подпевать тебе в припеве. Я его и так знаю. Да и вообще, у тебя голос погромче, а я что-то хриплю в последнее время».

Тут я расстроился окончательно. Я вдруг представил, как мы с Серёгой стоим перед строем суровых товарищей – пионеров, во главе с Еленой Константиновной, пытаемся что-то петь, но я всё время путаю слова, перевираю мотив… А Серёга вообще молча смотрит на меня…

Ночь с понедельника на вторник была ужасной, меня мучили кошмары, самым лёгким из которых было моё пребывание в кабинете директора школы… Ещё, кроме директора, там была Елена Константиновна и весь наш пионерский сбор, в полном составе. Все смотрели на меня и молча ждали, когда же я, наконец, начну петь.

Во вторник утром, ещё перед началом уроков, Серёга сам разыскал меня в раздевалке и сходу решительно заявил: «Всё, после уроков точно порепетируем!». Но я был уже настолько напуган предстоящим провалом, что моя собственная решительность растаяла, как последний снег после первого весеннего дождя… Я был просто раздавлен ответственностью. Единственное, что мне действительно удалось за эти последние перед сбором дни, так это выучить все слова всех куплетов и припева. Меня даже не удивило, что Сахно снова куда-то исчез, а вечером дома, вместо того, чтобы готовить уроки, я в сотый раз про себя твердил слова песни.

День сбора начался плохо. Нет, не плохо, а отвратительно и ужасно. Мой партнёр по исполнению песни о героях – лётчиках, и вроде как приятель, не пришёл в школу. Кто-то передал, что он кому-то позвонил, и сказал, что у него поднялась температура, и воспалилось горло. Я боялся попасться на глаза классному руководителю, и это было глупо, час расплаты был уже близок… через два урока и две перемены. К тому же, она сама заглянула на второй урок (история СССР), и вызвала меня за дверь. Она уже, конечно знала, что Сахно не пришёл, и её колотило от ярости. Она жёстко, по разделениям, почти по слогам отчеканила:

– Я тебе не позволю сорвать пионерский сбор! За свои поступки надо отвечать… Будешь отвечать!

– Но Серёжа не при… – начал было оправдываться я. Но Елена Константиновна зло перебила:

– А ты о чём думал?! Будешь петь один! И попробуй только плохо спеть! Иди на урок!

Я вернулся в класс, чувствуя себя виноватым ещё и в том, что Серёга сачканул. У меня тряслись коленки, и ужасно хотелось в туалет. Весь оставшийся урок я повторял про себя слова песни, проклиная всё на свете: тот день когда мы вызвались исполнять песню, друга Серёгу, который меня по сути, предал, и собственно, сам пионерский сбор. Мне очень не хотелось выступать, теперь уже, никогда и нигде. И ни за что!

Время неумолимо переместило меня в школьный вестибюль, где в две шеренги выстроился наш класс для проведения пионерского мероприятия. Первая шеренга – нарядные девочки в белых форменных передничках и с белыми бантами, во второй – серьёзные и торжественные мальчишки. По случаю сбора нам выдали знамя пионерской организации из комнаты совета пионерской дружины. Директора не было, но его ожидали, представителей ГОРОНО тоже не было, но для меня это ничего не меняло. По звонку в вестибюле остался только наш класс во главе с Еленой Константиновной. Сказать, что я себя чувствовал как пионер-активист, которого сейчас будут бить уличные хулиганы, значит, не сказать ничего. Я бы даже согласился, чтобы меня побили, лишь бы не петь. Сбор уже шёл полным ходом, ребята по очереди выступали, читали стихи, а я, будто плыл в тумане, почти ничего не видел, ничего не слышал и мало что соображал.

– А сейчас, песня «Огромное небо» на слова Роберта Рождественского! – пропищала ведущая сбора – председатель совета отряда Ира Мочалова, – исполня-я-я-ет вокальный дуэт четвёртого – «А» класса!

Ирка, конечно, знала, что Сахно не пришёл, но в программке был обозначен дуэт, и она автоматически озвучила, видимо, ничего другого не придумав, и не сумев перестроиться по обстановке.

Я, как автомат вышел из строя. Медленно повернулся.

И запел.

Я пел громко и трагично. Так, как никогда не пел ни до, ни после того памятного пионерского сбора. Мне удалось не перепутать слова. Я умудрился ни разу не сфальшивить в мелодии, единственное – чувствовал, что голос немного дрожит. И я не знал, как воспринимали песню мои строгие слушатели-одноклассники. Во время исполнения последнего куплета, на словах: «В могиле лежат посреди тишины, отличные парни отличной страны…» мне очень захотелось плакать, и я едва сдержался. Наконец, песня закончилась… Я выдохнул, и почувствовал, как по спине стекает пот. Всё… я, как смог, выполнил свой долг до конца.

Потом наступила тишина. Полная тишина, был слышен голос учителя в одной из классных аудиторий первого этажа в дальнем конце коридора. Ни аплодисментов, ни перешёптываний, ни улыбок-усмешек. Елена Константиновна тоже молчала, хотя по идее, должна была сказать что-то вроде: «Спасибо. Встать в строй!»

Мне показалось, что все как-то с сожалением смотрят на меня… но… никакой реакции!

Я отдал пионерский салют и строевым шагом направился на своё место. Мой номер был последним в программе сбора, и Елена Константиновна просто, но как-то устало произнесла:

– На этом наш сбор окончен. Сдать знамя в пионерскую комнату.

И прозвенел звонок.

Наверное, я спел плохо. Никто мне ничего не сказал, и некоторое время, почти весь класс старался не смотреть в мою сторону. Только после уроков, один парень подошёл ко мне, заглянул прямо в глаза и сказал: «Ты так пел!». «Как, как я спел?» – мне очень хотелось знать, как же я в действительности исполнил свой номер. Но он лишь повторял: «Ты так пел, так пел!», и больше ничего. Ни «хорошо», ни «плохо», ни даже, «паршиво»…

Честно говоря, я и сейчас не знаю, как тогда, на пионерском сборе прозвучала в моём исполнении песня о советских лётчиках Борисе Капустине и Юрии Янове, совершивших подвиг в небе над Германией.

Я знаю только то, что обязательно должен был это сделать.

Отличный Повар

Моя бабушка из города Ростова-на-Дону во время Великой Отечественной войны была поваром. И, насколько я понял из рассказов мамы, она была очень хорошим поваром, потому что готовила очень вкусные блюда для солдат и офицеров действующей армии. Детали и подробности героического прошлого моей бабушки мне неизвестны, потому что когда мне пытались рассказывать об этом, меня ещё, к сожалению, интересовали совсем другие вещи, посему слушал я невнимательно, и конечно, ничего не запомнил.

Однажды, когда мы очередной раз гостили у бабушки, я кое-что отыскал в старом комоде. Это был наградной значок, какие во время войны вручали отличившимся бойцам Красной Армии. Я говорил о том, что бабушка была очень хорошим поваром, и мог подтвердить это уже исходя из собственных познаний бабушкиного кулинарного мастерства. А теперь, я узнал, что она не просто хороший, а отличный повар. Потому что военный значок, который я обнаружил в комоде, среди других очень старых вещей, назывался «Отличный повар», и принадлежал он именно бабушке. Ящик комода пропах стариной, и я запомнил этот запах, и этот комод, и даже этот день.

Я держал в руках старинную вещицу в виде древнерусского щита, с потемневшим бронзовым изображением серпа и молота в красной окружности по центру, и надписью «Отличный повар» по кругу. Ещё там была маленькая нашлёпка в виде полевой кухни в самом низу «щита». Тогда я не знал, что этот знак-жетон появился в 1943 году, среди многих других, таких же, соответствовавших различным воинским специальностям, «Отличный связист», «Отличный артиллерист», «Отличный пулеметчик»…

Разумеется, бабушка мне его подарила, и он, среди множества очень нужных и интересных подарков уехал со мной. Как оказалось, в Очень Большое Путешествие во Времени. Но, первоначально, совместное путешествие оказалось до обидного коротким. Потому что на пути моего движения появился мальчик по имени Валера, которому наградной знак моей бабушки оказался гораздо нужнее, чем мне самому.

Валера, один из ребят с нашего двора, едва увидев значок, тут же проникся идеей и большим желанием его обладания. Он чуть ли не выхватил у меня его из рук, стал вертеть туда и сюда, откручивать закрутку, чмокать губами и шлепать языком.

К делу он приступил немедленно. А чего тянуть резину-то? Сначала он стал просто выпрашивать «Отличного повара». Не просить, а выпрашивать: клянчить, скулить и нудить, таскаясь за мной по двору. Он брёл чуть сзади и приговаривал, что этот значок ему очень-очень нужен, что он собирает коллекцию именно таких значков, что как раз не хватает именно этого, что лично мне он совсем не нужен и всё в этом духе. Я никак не хотел отдавать значок, что-то там, глубоко внутри противилось этому, хотя, в сущности, я был «добрым» и безотказным мальчиком, и мне доставляло удовольствие, когда я мог чем-нибудь порадовать своих приятелей. Впоследствии эту черту моего характера подмечали некоторые друзья-товарищи (или те, кто называл себя таковыми) по жизни, и умело, себе в радость ею пользовались. А некоторые из них даже нагло и беззастенчиво, но это происходило уже в зрелые годы. До тех пор, пока я не перестал совершать бескорыстные поступки и делать добрые дела для всех подряд, а стал разбираться, кому действительно необходима моя помощь.

«Отличный повар» не хотел уходить от меня, я это чувствовал, ощущая в ладони тепло тяжелого металлического значка-жетона. Ведь это был подарок бабушки, чтобы я всегда о ней помнил, помнил комод в маленькой спальне, запах старины и косые лучи заходящего солнца в маленьком окошке. Но, как настоящий советский пионер, Валерка был очень настойчив. Сейчас бы я это определил как «неприлично настойчив», видимо он поставил перед собой цель и решил «бороться, искать, найти и не сдаваться»…

В то время большинство мальчишек было увлечено выплавкой из свинца разных штучек-фигурок-безделушек. Занятие, в общем, небезопасное, поскольку было связано с разведением огня, где попало, разбором старых автомобильных аккумуляторов в целях добычи «сырья», и, собственно, парами, которые приходилось вдыхать, когда свинец расплавлялся в консервных банках. Самой собой, всех этих опасностей мы не замечали. И вовсю были увлечены изготовлением всяких якорьков-крестиков, мордочек-скелетиков, а также грузил для донок различных форм и конфигурации.

Как-то Валера раздобыл парочку игральных шашек из очень прочного материала с правильной формы округлым углублением с обратной стороны. А внутри углубления было выдавлено изображение льва – отличная форма для заливки! Когда мы залили свинец в одну из шашек, то получили совершенно круглую, тяжелую и толстенькую монетку с четким изображением льва в самом центре, и очень похожую на настоящую монету! Отбросив в сторону все остальные заготовки, мы вплотную занялись изготовлением «луидоров», так мы назвали нашу новую валюту. Несколько монеток досталось мне, все остальные забрали себе Валера и его младший брат Виталик. Мы были очень довольны своей выдумкой, хотя во дворе наши монеты больше никого не заинтересовали. Мы же нашли им применение, «луидоры» служили ставками при игре в подкидного дурака, лото и домино.

А однажды, когда я проиграл всё, что у меня было (около тридцати свинцовых «львов»), Валера предложил мне обмен. Он даёт мне пятьдесят, нет, сто «луидоров», а я отдаю ему «Отличного повара». По его мнению, для меня это было очень выгодно, он так и сказал. И ещё добавил в виде шутки, что сам он вполне может считаться «отличным поваром», потому как, свинец надо сначала «сварить», а потом и приготовить из него «деньги». Честно говоря, я очень устал от Валеры, от его суеты, нахрапистости и уговоров.

И я отдал ему бабушкин значок.

Я очень пожалел об этом сразу же после того, как он выхватил у меня из рук «Отличного повара» и исчез вместе с ним. Чувство досады и обиды на себя за безволие, никуда не делось и теперь. Хорошо, что память нельзя ни подарить, ни продать, ни обменять, хотя бы даже за сто миллионов свинцовых «луидоров». Но тогда обмен состоялся, он отсчитал сто монет, наши пути разошлись, и дружба на этом закончилась.

Я иногда думаю о том, что тяжело дружить с людьми, которым, кроме собственно дружбы, от тебя постоянно что-нибудь нужно.

Но всё же, «Отличный повар» остался со мной, потому что через одну вечность наступил один день, когда он вернулся. Да, это был не тот самый знак отличия, с которым я так печально расстался сорок с лишним лет назад. В новом тысячелетии наша встреча состоялась, конечно, на «Вернисаже», где мы частенько бываем с женой. Когда пришла пора, «Отличный повар» был в числе первых среди вещей, которые я терял в жизни и теперь хотел бы вернуть.

На «Вернисаже» много предметов материальной культуры прошлого, ожидающих своих хозяев, и если вы захотите вернуть что-нибудь из своего детства, то вам именно туда. Первый уровень блошиного рынка в основном для иностранцев – матрешки-самовары-лубок, а вот второй и третий уровни для коллекционеров Прошлого. В тот день, я без труда отыскал человека, который продавал такой и ещё много других «отличников» – стрелков, минометчиков, минёров… понтонёров. «Отличный повар» достался мне недорого, и продавец был бы очень удивлен, если бы знал, что я был готов заплатить гораздо больше. Теперь значок лежит у меня на рабочем столе, я смотрю на него, иногда беру в руки, и снова оказываюсь в маленькой комнатке с косыми лучами заходящего солнца в маленьком оконце и старым комодом. Чем не путешествие во времени?

В судьбе моего «отличника», а точнее его возвращенной копии, мог поучаствовать ещё один человек. Мой приятель по последнему месту работы, между прочим, коллекционер – нумизмат и фалерист, очень интересующийся, в том числе и наградными знаками времён Великой Отечественной войны. Он-то мне и поведал, когда я рассказал ему о знаке и историю с ним связанную, что на «Вернисаже» за такую цену я приобрёл не подлинный знак-жетон, образца 1943 года, а современный новодел, специально изготовляемый в больших количествах для продажи иностранцам. Скорее всего, Сергей Викторович был прав, ведь он не просто «погулять вышел», он – настоящий коллекционер, а такие люди, как известно, знают точную цену всем редким старинным вещам, в особенности, когда речь заходит о значках «Отличный повар», выпуска 1943 года. Он, между прочим, и как-то отстранённо предложил мне принести значок, чтобы он «глянул» на него, и вынес окончательное определение. Определение Знатока – Специалиста.

Спорить с Сергеем Викторовичем я не стал, но и значок не принес. Мне хватило одного коллекционера, который ко всем своим достоинствам умел отливать деньги из свинца. Я вдруг подумал, что у Сергея Викторовича тоже ведь может вдруг оказаться случайно сотня-другая каких-нибудь лишних монет, или что-нибудь другое в этом роде. Ну и… ещё раз отдавать в чужие руки память о бабушке, а теперь уже и свою собственную, я не пожелал. Я лишь сказал Сергею Викторовичу, что значок приобретался не для коллекции, по признаку его подлинности или каталожной нумизматической оценке. Просто такой у меня когда-то был, и по моей вине ушел. Сейчас я его вернул, чем, в определенном смысле искупил свою ошибку перед памятью о бабушке, перед своим временем, перед собой, наконец. В общем, опытный фалерист мог поучаствовать, но «не срослось», я этого не допустил. Слава Богу.

Я думаю, что надо стараться не впускать в свой мир посторонних. Я знаю, что это очень трудно, вон сколько посторонних окружают нас везде – в школе, в институте, на работе, среди «вроде бы» друзей-приятелей, в Интернете, но надо постараться минимизировать их участие. Они засоряют память, вносят сумятицу в мысли дурацкими советами, пустой информацией и собственными взглядами на жизнь. И, между прочим, могут легко отобрать (выпросить, выменять и др.) что-нибудь для вас очень важное, ценное и значимое. Что-то, что порой может быть очень важной составной частью нашей памяти.

Ну а если такое, вдруг случилось, следует приложить все силы, чтобы постараться вернуть утраченное.

Даже, если на это потребуется сорок лет.