Получив срочное задание начальства (осмотреть и сфотографировать элитные квартиры в строящемся доме), Костриков взял фотоаппарат, блокнот и выдвинулся на выполнение этого задания.

В круг служебных обязанностей Кострикова не входили осмотры и фотографирование элитных квартир, либо чего-нибудь подобного. Однако начальство посчитало, что именно он лучше других справится с этим заданием. Чего там, в самом деле, сложного? Служебный цифровой фотоаппарат сам всё зафотографирует (ни в коем случае не на телефон, тем более, личный!), только жми кнопку, Костриков. В сущности квартиры ещё и не очень-то и квартиры, а просто помещения без окон, без дверей, заваленные строительными отходами. Важна планировка, размеры жилых и прочих помещений. А также этажность и вид из окон.

«Наверное, уже делят между собой», – думал Костриков, потягивая пиво в тенёчке. Перед выполнением ответзадания, он решил поправиться после вчерашнего. Приехал брат из Мурманска. Они не виделись два года, было что порассказать друг другу, вот и просидели до утра. А утром, нате, получите задачку!

Костриков набрал на мобильнике домашний номер, хотел справиться о здоровье брата. Брат, конечно, был нездоров, а потому ещё добавил белой и лег опять спать.

Строящийся дом на Проектируемом проезде Костриков нашел сразу. Однако загвоздка была в том, что на этом самом проезде было несколько домов, и какие из них элитные, а какие нет, пока было непонятно.

Костриков взял в ближайшем минимаркете пива, зашёл в один из подъездов стройки и присел на ступеньки. Он уже себя чувствовал почти хорошо, и даже, относительно весело. Всё просто: он сейчас разыщет прораба и тот ему всё расскажет, ничего искать самому не придется.

Костриков допил пиво и закурил. Вместе с добрым расположением духа пришла лень. Ему не хотелось снова выходить на жару, в пыль, а хотелось сидеть здесь, и спокойно размышлять. Например о том, когда он сам получит постоянное жильё. И не в элитном, а в простом, многоквартирном доме для самых обычных тружеников. Элитные квартиры, понятное дело, для «элитных людей». Тут никуда не денешься, в начальники Кострикову пока пробиться не удалось, и поэтому зачем расстраиваться зря?

Сверху послышались голоса. Кто-то спускался с верхних этажей. Люди громко и нецензурно обсуждали результаты вчерашнего матча с участием нашей сборной по футболу в очередном отборочном туре на Чемпионат Европы.

Костриков проворно спрятал пустую бутылку под лестницу, отряхнул сзади брюки, достал для вида из кармана какую-то бумажку и сделал сосредоточенное выражение лица.

Эти двое, наверное, были строителями. Во всяком случае, по мнению Кострикова, они были похожи на отделочников: перепачканные краской, небритые, слегка навеселе (Костриков это определил сразу).

– Здравствуйте, уважаемые, – вежливо сказал он, и протянул руку для приветствия.

Его руку пожали мозолистые, грязные и горячие руки строителей. На лицах появилось подобие улыбок.

– Здоров, – сказал один из них, помоложе.

– Чего? – спросил слегка потрепанный, в кепке, второй.

– Мужики, – по свойски просительно-доверительно обратился к ним Костриков, – помогите, а? Мне тут начальник сказал посмотреть общий вид квартир, планировку там, кухни, туалеты и всё это… ну и… сфотографировать…

– Чего? – опять спросил мятый, – сфотографировать? Тут нельзя фотографировать! Давай, дуй отсудова, мы тебя не знаем.

– Погоди, Петрович, – сказал младший. – Это тебе, мужик, не к нам, это к прорабу надо. Он может такое разрешить. Но его сейчас нету, уехал в контору.

– А этот дом элитный? – спросил Костриков.

– Чего? – опять переспросил Петрович, – прораб тута всем заведует. Давай, мужик, двигай, пока цел.

– Да погоди ты, Петрович, – опять вмешался молодой, – видишь, человеку помочь надо. У тебя что, и фотоаппарат есть?

– Ну да, вот! – Костриков предъявил солидный, внушительных размеров футляр с фотоаппаратом. Дорогостоящую цифровую зеркальную камеру фирмы «Canon» с массой опций и широким динамическим диапазоном («окунитесь в мир невероятных фотографий»), недавно приобрели для отдела рекламы, но пользовались, по необходимости, и другие подразделения фирмы.

– Это… – сказал молодой, – меня Толяном зовут, а это – Петрович. Мы, в принципе, можем тебе чего помочь… Но, покумекать надо. Сам понимаешь… это, на сухую ключи в замки не вставляются. Смазать надо.

– А? – не понял, или сделал вид, что не понял Костриков.

– Чё, а! Я грю, у Петровича ключи от квартир имеются. Но, понимаешь ли, в чем дело. Петрович человек конкретный. Не будет он за просто так открывать-закрывать. Да и времени у нас нема.

– А… – начал Костриков.

– А… вот чего, – продолжил Толян. – Давай-ка обеспечь нам сюда угощение. Я имею ввиду выпить-закусить, если не понял. А мы тут тебе пару номеров откроем… это, я хотел сказать, квартир. Да, Петрович?

– Чего? – переспросил Петрович, – ты, Толян, блин, загнул. Я чё прорабу скажу? Он мне скажет, я тебе, Петрович, за кой хрен ключи выдал, чтобы ты сюда корреспондентов таскал? А может ты ещё и баб водишь! Не…

– Да подожди, Петрович! Прораб не узнает. Его сегодня не будет, а нам обедать надо.

– Мужики, – Костриков вынул пачку сигарет и протянул им, – мне вас задерживать ни к чему. Вы пока покурите, а я быстренько…

– Ну… – важно протянул Петрович, – если-в только быстренько…

– … если только сначала квартиры снимем, а потом я быстренько сбегаю, – закончил Костриков.

Петрович с Толяном переглянулись.

– Прикинь, Петрович, – усмехнулся Толян, – этот мужчина опаздывает. Ну, значит, и нам некогда. Пошли, Петрович, нам еще в соседний дом надо. Квартиры посмотреть.

Отделочники отстранили Кострикова и пошли на выход из подъезда.

– Э! Куда же вы? – встрепенулся Костриков, – стойте! Ладно, я сейчас сразу схожу, ждите здесь.

Он направился к знакомому уже минимаркету, по пути набирая номер домашнего телефона на мобильнике. Жена сообщила, что брат ещё не проснулся, поскольку ещё раз «добавился».

Костриков купил две бутылки водки, банку маринованных огурцов, пару вакуумных упаковок сырокопченой колбасы, бутылку минералки, три пива и три пластиковых стаканчика. С такой подготовкой можно идти фотографировать хоть все квартиры в доме.

Товарищей он нашел там же. Петрович как-то сник, осунулся. Толян выглядел немного лучше, но лицо его выражало неудовлетворение.

– О! – сказал он, – тебя хоть за смертью посылай! Смотри, Петрович чуть не издох, пока ты ходишь. Пошли, мы тут одну квартиру уже вскрыли, ну, то есть, откупорили.

Они прошли в помещение на втором этаже, прошли по коридору в будущую кухню. На полу валялись пустые банки из-под краски, разорванный мешок с цементом и грязная фуфайка. Посреди помещения стояли невысокие козлы, на которых лежали мастерки, шпатели, шурупы и погнутые гвозди.

– Это что, элитная квартира? – поинтересовался Костриков, позвякивая бутылками в пакете, – что-то непохоже, кухня маловата.

Толян и Петрович засуетились. Они убрали с козлов инструменты. Толян разложил газету, которую подобрал с пола.

– Тебя как зовут? – спросил он, – Миша? Давай, Мишок, наливай, а то в горле пересохло. Это мы просто зашли. Сейчас перекусим и пойдем в элитные, тут недалёко, наверху. Давай.

Костриков разлил водку по стаканчикам и открыл пиво.

– Тут, если хочешь знать, – сказал Петрович, опрокинув стакан (было видно, как у него разгладились морщины на лбу), – какие хочешь квартиры! Мы, если хочешь знать, везде тут работаем. Это хорошо, что ты нас поймал. Все пошли обедать в четырнадцатый, а мы, значит, здесь остались. Я грю, Толян, чего мы пойдем в четырнадцатый, если и тут кто-то должен быть, охранять, значит. Тут же инструмент, и плитка, и рамы – чистый пластик…

– Давай ещё по одной, – предложил Толян, и Костриков разлил ещё по одной.

Выпили, запили пивом, хрустнули огурчиком. Костриков слегка поплыл. На старые дрожжи хорошо пошло, и он не сопротивлялся. Ему всё больше нравились его новые друзья. Правильные ребята, а главное, с ними можно иметь дело. Раз даже сам прораб доверил ключи Петровичу!

Толян, между тем, авторитетно докладывал о том, что работать на стройке – выгодно. Во-первых, экономия. Никуда не надо ездить, всё прямо сюда привозят. Во-вторых, тут спецформу выдают, правда, они с Петровичем сегодня не в форме, решили не надевать. Вон она, в будке новехонькая лежит. А в-третьих, и, в самых главных, платят исправно, день в день. Это, конечно, у них исправно, а на других стройках он не знает.

Уже пошла вторая водка, когда Костриков глянул на часы. Ух, ты! Уже половина четвертого. Он, в свою очередь рассказывал, что их фирма побогаче других будет, вон, какие квартиры покупают. А он здесь по личному указанию технического директора.

Наверное, все же настало время фотографировать, и Костриков предложил друзьям подняться наверх, где располагались элитные квартиры. Лифт конечно же не работает, его и нет даже, пока. Придется идти пешком. И Петрович сказал, что он в день по пятьдесят раз туда-сюда подымается и спускается, и ничего.

– Слышь, братан… А сфотографируй нас с Пет-ровичем, так сказать, на память, – предложил Толян, – У нас с Петровичем ни одной фотки нема.

– Это не вопрос, – согласился Костриков, – чего там, хоть два раза могу сфотографировать!

Он сфотографировал Толяна в обнимку с Петровичем, потом одного Толяна и одного Петровича (портретный снимок). Потом Толян сфотографировал Кострикова с Петровичем и в завершении, Петрович щелкнул Кострикова с Толяном. Потом сделали несколько сюжетных, можно сказать, художественных кадров: Толян ведёт беседу с Костриковым; Петрович наливает; Петрович с Толяном чокаются; Костриков дает прикурить Петровичу. Каждый снимок они обсуждали и оценивали, внимательно рассматривая их на дисплее камеры. Снимки получились очень хорошими.

Потом Костриков захотел в туалет, а отделочники захотели пофотографироваться на натуре, непосредственно у строящегося объекта. Хотя лично Толян считал, что лучше бы на крыше, всё же на фоне панорамы города.

В конце концов они выпили ещё по одной, и решили сначала на крыше, а потом во дворе. Костриков в решении этого вопроса участия не принимал, ему жутко хотелось в туалет, а товарищей он бросить не мог. Как-то на второй план отодвинулось решение главной задачи – съемки элитных квартир.

Дело уже двигалось к пяти часам, когда у Кострикова запел мобильник. Звонил заместитель технического директора. Его интересовало, как выполняется задача и где сам Костриков в настоящее время. Он так же сообщил, что фотографии уже ждут Самые Серьезные Люди, между прочим из самой Москвы. Костриков сжал остатки воли в кулак, чтобы говорить складно, без запинок. Дескать, тут всё закрыто, он с ног сбился в поисках прораба, который уехал в контору. И вот только теперь он нашел ребят, которые…

На той трубке громко заскрипели зубами, пару раз непечатно выразились, и сказали, что для ускорения процесса за ним сейчас вышлют машину с помощником.

– Всё, мужики, амба! Сейчас нас тут всех сфотографируют! Давайте, показывайте квартиры!

Он не заметил, пока говорил по телефону, что товарищи куда-то подевались. Может быть, они пошли фотографироваться на крышу, а может и во двор. Не было отделочников, не было фотоаппарата.

Костриков вывалился из квартиры на лестничную клетку, и, что было сил, заорал:

– Мужики-и-и-и!!!

Ответа не последовало.

Моя песня

Шеф недоволен.

Не знаю почему, а вернее, догадываюсь, но не хочу пока об этом думать, потому что…

Потому что шеф недоволен мной. И даже не столько мною, как моим поведением во время пятничной дружески-коллективной попойки по случаю м-м-м… по случаю… По случаю.

Организовалась вполне интеллигентная «посиделка» с закусками, участием почти всех членов коллектива, в первую очередь, женщин. Поскольку их среди нас – большинство. Так почему же я делаю вывод, что шеф недоволен, если учесть, что его самого там не было? В пятницу он «слинял» пораньше, вернее, уехал на совещание в Департамент после обеда, не возвратился оттуда и «мы запомнили его веселым», и всё такое… К тому же в пятницу никто толком не обедал именно потому, что все знали, что всё самое главное в этот день начнется немного позже. Это никак не было связано с отсутствием шефа и его убытием на «совещалово» в верхние эшелоны, потому как он лично – постоянный активный участник такого рода мероприятий, и даже более того, направляющая и руководящая роль принадлежит именно ему.

И всё же, почему он может быть недоволен? И почему я думаю, что это как-то связано со мной? Предварительные размышления, которыми я занялся после того, как почувствовал неладное сегодня утром при разговоре с ним (что-то в выражении лица, жестах и пр.), привели меня к тому, что скорее всего, кто-то как-то о чём-то ему… доложил.

Что доложил конкретно (это уже второй этап моих соображений), можно условно разбросать на три направления:

1. Я перебрал немного и говорил не то.

2. Я перебрал много, и что-то хотел от кого-то из женщин.

3. Я напился «в свинью» и пел.

Вот, вот оно, это самое. Только без «перебрал немного» или «в свинью». Без этого и точка, потому что я этого никогда себе не позволяю, и даже если бы позволял, то не у нас и не во время коллективного мероприятия, пусть даже с закусками. Потому что, человек я относительно новый, а шеф (когда брал меня на работу) наслушался песен от тех, кто меня рекомендовал о том, каков я молодец – и чтец и жнец и т. д. И в том числе, в отношении выпивки. Точнее, о моем отрицательном отношении к этому делу.

Посему, положение умеренного во всем и инициативного зама обязывает меня быть примером везде, всегда, и особенно, во время дружеских пятнично-предпраздничных мероприятий. Теперь, если всё так и есть, как я вам тут растолковал и вопрос о том, что я просто тупо нажрался отпал, наступает момент истины, откровения, итогов моих умозаключений. А именно, ответ на главный вопрос современности: почему же всё-таки недоволен шеф.

Всё же, наверное, не тем, что я наговорил лишнего, ибо я не говорю почти ничего в новом коллективе – так поступают все умные и опытные люди. А самые умные вообще всегда помалкивают, то есть поступают так, как учила мама чемпиона мира по боксу Дэвида Хэя: «Если нечего сказать, лучше помолчать».

О том, чтобы что-то говорить женщинам, а тем более, чего-то от них хотеть, тоже речи быть не может. Всё по той же причине: меня ещё никто толком не знает. За два месяца можно только хорошо выучить как меня зовут, а уж о том, чтобы кто-нибудь из женщин посмотрел на меня с интересом… Нет, вот тут я наверное ошибаюсь. Но ведь и мне, на кой пылесос попадать в глупое положение, даже если несколько пар интересных глаз поглядывают в мою сторону не без интереса?

Значит, остаётся то, что остаётся. А остаётся вот что…

На этой вечеринке я пел. И потом шефу об этом доложили. Сейчас не важно, кто именно доложил. В нормальном коллективе так и должно быть, и даже, обязательно должно быть. Доклад шефу (детальный и беспристрастный, как сама правда) что и как было в действительности тогда, когда его самого не было. Кстати, поведение почти всех участников застолья во многом выстраивается именно с учетом этого будущего негласного доклада. Как ветеранов коллектива, так и новичков, вроде меня. Это – нормально. Это – необходимо. Это – оправданно. Шеф должен знать изнанку, иначе, он не очень-то и шеф, а просто первый.

Значит, всё же он недоволен тем, что я позволил себе петь на этой вечеринке. После пары бокалов шампанского. Нет, мы уже сняли алкогольную составляющую недовольства шефа. Просто, потому что пел.

Да, я пел. И не «давил песняка» в группе подвыпивших соратников («там ктой-то с горочки спустился»), а солировал. Лично и под гитару. Я это сделал, потому что мне пришлось это сделать: они меня заставили, и деваться мне было некуда.

Когда ведущая вечера Элла Семёновна (оргплановый отдел, ведущий специалист) объявила мой номер, те несколько пар заинтересованных глаз, заискрились в ехидном ожидании… предвкушении. Во всяком случае, мне так показалось. Кроме всяких предвкусительных приятных штучек в этих глазах читался вопрос: а что ты, собственно из себя представляешь, и не как зам, а как мужчина? Как исполнитель, раз уж тебя объявили… Блин! Мы так не договаривались, ни с Эллой Семёновной, ни с кем другим, но… «мгновенно мне гитару дали в руки…» и отступать было некуда.

Потому что я вспомнил, что пропустил мимо ушей, когда за день до события Оля Никанорова (та, что собирала деньги на стол) сказала мне, что на вечере все новые сотрудники, и я тоже, должны, т.с. «представиться коллективу». Или, как здесь принято говорить, «прописаться», исполнив что-нибудь музыкальное, или поэтическое. Или «хотя бы что-нибудь». Я, просматривая срочные документы, сдал ей, не глядя, тысячу рублей на стол, и ещё пятьсот, как новый член коллектива, и сказал, не вдумываясь в смысл её обращения и своего ответа, что «прописаться мол, всегда готовый я». Значит, художественно выступить на людях.

Вспомнил об этом я только тогда, когда Элла Семёновна… и т. д. До меня, правда, один прочитал басню И. А. Крылова «Певчие», второй прогундосил что-то из Есенина. А Ольга… не помню, как отчество, отбила под фонограмму чечётку (всё это происходило уже после пятого тоста). Вот почему мне отступать было некуда и некогда. Я настолько растерялся, что забыл, что сам же говорил, что когда-то исполнял куплеты под гитару. А иначе, с чего они взяли, что мне нужна гитара?

Все, как по команде замолчали: ещё бы, лично зам директора взял гитару! Надо сказать, что теперь чисто внешне, я не очень похож на тех, кто исполняет куплеты, да ещё и под гитару.

Внешность, как всегда, обманчива. Сейчас всё это кажется довольно глупым, но тогда я решил, что должен, просто обязан что-нибудь спеть. Иначе будет очень неловко, это раз, и не пройду прописки в новом коллективе, это два-с.

Я набрал воздуха в легкие и запел. Запел первое, что пришло на память – песню Трофима «Скажи мне, милая». Единственное, что пришло на ум в тот момент. Во всяком случае, единственная песня, слова которой я знал до конца. Я не видел лиц своих слушателей, просто бренчал аккорды и пел: «Скажи мне, милая, куда ты денешься?» Я не думал о том, что возможно замы директора здесь раньше не пели под гитару. Хотя бы потому, что потом, когда будет не до песен, все, в особенности те, кого по долгу службы придется, скажем так, отчитывать, будут видеть во мне не заместителя директора, а того, кто на развеселой вечеринке пел: «…ну что ж ты бьешься, словно бабочка в окне?»

Я не думал и о том, что когда шефу об этом доложат, то он, шеф, сначала не будет знать, как на это реагировать, поскольку, в его отсутствии я – главный в конторе, и особенно во время мероприятий с употреблением. А главный никак не может распевать под гитару, плясать джайв, рассказывать бестолочи с рюмкой у носа. Это несолидно, и опять же, не задача главного.

«О чем ты маешься, на что надеешься?» – продолжал я, и боялся только одного – забыть слова.

Может быть мне стоило предусмотреть, что так или иначе, все эти вопросы, которые терзают меня теперь, возникнут, и не браться за гитару? Сослаться, хотя бы на боль в горле или в животе…

«…и что ты хочешь доказать себе и мне?»

Я, наконец, закончил свое выступление и даже сорвал аплодисменты, а парочка красавиц из административно-хозяйственной части запищали «хотим ещё». Но на этом всё закончилось. Я скромно поклонился и даже не почувствовал, что кровь прилила к лицу и я стал красный как «селедка под шубой».

Вот что произошло на пятничной дружеской вечеринке по случаю.

И, наверное, поэтому мне кажется, что шеф недоволен. Он, конечно, не скажет мне, что дескать, брал я тебя на это место не для того чтобы… а для того чтобы… Он вообще ничего не скажет, пока. Но в будущем, очень возможно, припомнит «Скажи мне, милая, куда ты денешься». Потому что работа состоит не только из дружеских пятничных вечеринок, шампанского и песен под гитару. А кое-чего ещё, того, что занимает главное место в работе, за что платят деньги, и между прочим, неплохие.

Кстати, только что позвонили из приемной. Секретарь шефа Ирочка сказала, что «Сергей Дмитриевич зайти просят».

Интересно, чего изволят Сергей Дмитриевич?

12 3 След.

Лунные яблоки. Сборник художественной прозы

ЛУННЫЕ ЯБЛОКИ

Кое-что об элитных квартирах

Моя песня

С этой книгой читают

Другие книги автора