– А что это ты так распереживался? – Володя стиснул зубы от нового приступа боли, но потом лихорадочно улыбнулся. – Я что-то не так делаю? А, может, как раз именно так?

– Ты не промучаешься даже свои жалкие две недели, – голос вдруг закипел от злости. – Тебя убьют сегодня.

– Вот и хорошо. Но я успею сделать еще одно дело.

Он быстро натянул одежду. Взял паспорт, ключи от машины и свой диагноз.

– Что это ты удумал? – ехидничал «голос» из автомобильных динамиков. – Решил благотворительностью заняться?

– Почему бы и нет? – ответил Володя, давя на педаль и поглядывая на часы. Пол девятого. Нотариус, с которым он всегда работал, любил раньше приходить на работу. И не задавал лишних вопросов.

– Думаешь, что-то изменится, если оставишь все имущество безнадежно больным детям?

– Нет, думаю, что им оно нужнее, чем мне. И не все они безнадежно больны. В отличие от меня.

– Так ты же нажил свое барахло нечестно! Его конфискуют. Ты ведь сам только что все раскрыл. Опозняк метаться, Вовочка!

– Пусть попробуют забрать у благотворительного фонда, – Володя оскалился. Раз этот демон – или кто-он там – не унимается, значит он на правильном пути.

***

Перед тем, как выйти от нотариуса, Володя сфотографировал свое завещание и, как и файл со схемами, направил в несколько адресов. У выхода его уже ждали. При виде трех мордоворотов у старой иномарки он, на удивление, испытал не страх, а облегчение. Конец близко. Долго мучиться не придется.

Он шагнул по ступенькам вниз, а они шагнули к нему. Он вспомнил свое детство, вспомнил давно умерших родителей. Они были хорошими людьми. Бедными, но честными. Как они им гордились, когда он поступил на бюджет на юрфак. А как мама радовалась за него, когда он свидетельство адвоката получил. Тоже сам, ни копейки не платил. А он стал таким позорищем для их светлой памяти.

«Мама, папа, простите меня. Я запутался и прожил жизнь, как подонок», – успел он подумать перед тем, как кулак ближайшего громилы врезался ему в лицо. Дальше вспышка и темнота.

Его избитое, изломанное тело выбросили в какой-то подворотне. Постепенно он переставал чувствовать боль, чувствовать свое тело. Он умирал.

– Вот же ублюдок, – прошипела над ним едва различима тень. Пашка? – Неужели выкрутился?!

– Терпеть не могу юристов, – раньше этот голос казался Володе мелодичным. А теперь от переполняющей его злобы скрипел словно ногтем по стеклу.

Володя из последних сил улыбнулся. Он откуда-то знал, что сделал все правильно.