Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

Вот тут бы и сказать, кто стоит за такими публикациями. Ведь не были они случайными. Но не сказал.

– Наша пресса проделала большую работу по перестройке. Но вместе с тем – говорю это с большой горечью – отдельные, подчёркиваю, отдельные редакторы газет уважительное отношение и доверие к ним со стороны ЦК и Генерального секретаря ЦК поняли, видимо, как возможность проявлять своеволие, уйти из-под партийного контроля, использовать газеты для сведения личных счетов. Групповщина оказывает поддержку недостойным людям. Это ведь им принадлежит мысль о нарастании сопротивления перестройке, призывы выискивать врагов перестройки, составлять их списки. Очень часто с этой целью подбираются письма читателей совершенно тенденциозные. Надо полагать, что ЦК и редакционные коллегии газет и журналов сделают надлежащие выводы из совершенно правильных, принципиальных выступлений делегатов на этот счёт.

Что и говорить? За три месяца после появления статьи Нины Андреевой, о которой одобрительно отозвался сам Лигачёв, к моменту начала конференции было опубликовано около сорока откликов. Разве он не видел, что один Гавриил Попов дважды успел лягнуть принципы социализма в газетах "Советская культура" и "Московские новости", определяя Андрееву в число противников перестройки? Разве не подхватили это обвинение в качестве знамени группа писателей публикацией письма в "Правде", "Литературная газета", "Аргументы и факты", "Новое время" и другие. Неужели не известно было, что за ними стоял Александр Яковлев, который и начал кампанию апрельской статьёй в "Правде"? О нашумевшей пьесе Шатрова "Дальше… Дальше…Дальше!", исказившей до неузнаваемости исторические события, и то написали за это время в четыре раза меньше. Только о Сталине продолжался вал очернительских публикаций, превзошедших тематику письма Андреевой в несколько раз. Как далеко было до объективности многим авторам. Об этом нужно было открыто говорить на конференции. Но…

– В годы застоя я жил и работал в Сибири – краю суровом, но поистине чудесном. Меня нередко спрашивают, что же я делал в то время. С гордостью отвечаю: строил социализм. И таких было миллионы. Было бы предательством, если бы я не сказал о тех, с кем связал свою судьбу, делил радости и горести. Многие из них уже ушли из жизни. Не всё сразу получалось. Приходилось доделывать и переделывать, но трудились без оглядки, может быть, потому, что знали: дальше Сибири не пошлют. Трудились, чтобы людям жилось лучше, чтобы государству дать больше и интересы области отстоять.

Не хотелось бы говорить, но вы поймёте, почему это скажу. Уже более 10 лет, как область, в которой я работал с товарищами, участвующими в конференции, снабжается продуктами питания целиком и полностью за счёт собственного производства, причём по хорошему рациону, а ты, Борис Николаевич, работал 9 лет секретарём обкома и прочно посадил область на талоны. Вот что значит политическая фраза и реальность. Вот что означает расхождение между словом и делом.

Нельзя не согласиться с обвинением, но возникает вопрос: почему же именно Лигачёв, как он утверждал в начале своей речи, рекомендовал Ельцина в состав секретариата, если знал о таком недостатке в работе секретаря обкома?

– Хочу сказать и о другом, потому что порой только с одной стороны судят о Лигачёве. В ту пору в стране, в центре и во многих регионах разрастались застойные явления. Знаю теперь об этом больше, чем когда работал в Сибири. Страна катилась к кризису, получили распространение злоупотребление властью, коррупция, взяточничество, падала дисциплина, общество разъедало пьянство, неуклонно снижался международный авторитет нашей страны. И на самом верху происходило нравственное разложение, безудержно шло восхваление тогдашнего руководства страны. Над партией нависла грозная опасность. Недаром В. И. Ленин говорил: "Все революционные партии, которые до сих пор гибли, – гибли оттого, что зазнавались и не умели видеть, в чём их сила, и боялись говорить о своих слабостях".

И вот пришел – не апрельский, заостряю ваше внимание, – пришёл мартовский Пленум ЦК 1985 года, тот Пленум, который решил вопрос о Генеральном секретаре ЦК. Надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность.

Хочу вам сказать, что благодаря твёрдо занятой позиции членов Политбюро товарищей Чебрикова, Соломенцева, Громыко и большой группы первых секретарей обкомов на мартовском Пленуме ЦК было принято единственно правильное решение. Апрельский Пленум ЦК посмотрел прямо в глаза действительности, вскрыл ошибки и определил стратегию ускорения и обновления. Вот в чём суть моего понимания того и нынешнего времени, в этом, как мне кажется, заключено и диалектическое единство обновления и преемственности.

Теперь – о темпах перестройки. Наверное, скажу вещи уже известные. Перестройка является трудным и длительным процессом. И очень важно, товарищи, не уклоняться от назревших проблем, решать их энергично, новаторски, но без наскока и осмотрительно, учитывая последствия. Политикой заниматься – зто, извините за резкость, не щи хлебать. Вместе с решительностью должна быть, обязательно должна быть осмотрительность. Не зря мудрость гласит: прежде чем войти, подумай, как выйти.

Любопытная фраза у Лигачёва, не правда ли? "Прежде чем войти, подумай, как выйти". Кто знает, как выйти из того, куда мы вошли? И кто знал об этом раньше, когда входили в эту перестройку? Да и хотели ли знать это поводыри? Вот в чём вопрос.

– Главное – двигаться вперёд практическими делами, ощутимыми результатами. Надо буквально поднять на щит результативность как решающий критерий оценки каждого коллектива и каждого работника. У нас развелось очень много людей, о которых в народе говорят: слов на мешок, а дел на вершок.

А не то же мы видим в перестройке? Не этот ли мешок слов обрушил на обывателя Горбачёв?

– Несколько слов о работе Секретариата ЦК. Мне поручили вести текущую работу в Секретариате ЦК. Это поручение Политбюро. Секретариат делает упор на организацию и контроль текущей работы. Скажу откровенно, при изучении положения на местах и в центре, при обсуждении вопросов в Центральном Комитете секретари ЦК иногда сталкиваются с проявлениями недисциплинированности кадров, дряблостью в руководстве. Как мы поступаем в таком случае? Следует настоящий партийный спрос. Мы же договорились, что в обществе не должно быть каких-либо зон, закрытых для критики, вне контроля. Но при самых острых обсуждениях проблем в ЦК, хочу подчеркнуть, наряду с требовательностью всегда присутствует дух уважения к товарищам. И конечно, никто ни перед кем не ставит задач выискивать отрицательные факты. Это просто омерзительно, если бы так было в отношении кого бы то ни было.

Борис Николаевич Ельцин на Пленуме ЦК обвинял Секретариат ЦК в том, что сам насаждал в Московском горкоме партии. Замечу, что, будучи секретарём горкома партии, он не бывал на заседаниях Секретариата. Хочу сказать и другое. Трудно поверить, но это факт: находясь в составе Политбюро, присутствуя на его заседаниях, а заседания длятся по 8 – 9 и 10 часов, почти не принимал никакого участия в обсуждении жизненно важных проблем страны и в принятии решений, которых ждал весь народ. Молчал и выжидал. Чудовищно, но это факт. Разве это означает партийное товарищество? Свою задачу, смысл своей деятельности секретари ЦК, аппарат ЦК видят в оказании помощи, налаживании работы на местах. Об этом свидетельствуют ставшие правилом рабочие поездки секретарей ЦК и сотрудников аппарата ЦК по стране, общение с партийным активом и трудовыми коллективами.

Но я был бы не прав, если бы не сказал и следующее. В работе Секретариата ЦК есть серьёзные недостатки и слабости. Мы сильно втянуты в решение текущих хозяйственных вопросов. Основательно втянуты. Порой мы принимаем новое решение, не обеспечивая выполнение принятых. Словом, у нас есть резервы, и нам надо прибавить в работе. Хотя, говоря откровенно, нагрузка чрезмерная, и работают мои товарищи на износ. И это, прежде всего, относится к Генсеку.

Ну как же, как же можно без поклона в сторону Горбачёва?

– Хотел бы в связи с этим сказать, что мы очень спокойно принимаем предложения о двух подряд сроках избрания в руководящие органы, многим из нас, из нынешнего состава Политбюро и секретариата ЦК, при такой напряженной работе дай бог, чтобы сил хватило хотя бы на пять лет.

Здесь поднимался вопрос о социальной справедливости. Меня он также волнует. По труду – в этом суть социалистической социальной справедливости. Говорят, что этот принцип не соблюдается в нашем обществе, часто нарушается. Правильно говорят. Правда, при этом часто ссылаются на партийный аппарат. Думаю, что здесь кое-что нужно уточнить и кое в чём хладнокровно разобраться.

Важный, между прочим, вопрос. Давайте внимательнее послушаем, что скажет Лигачёв. Ведь у Ельцина это конёк в выступлениях. На этом он начал завоёвывать популярность. О привилегиях он говорил ещё на предыдущем съезде и именно его в первую очередь имел в виду сейчас Егор Кузьмич, говоря "часто ссылаются".

– Вопреки распространённому мнению, по заработной плате партийные работники идут на 26-м месте в стране. Средняя зарплата партийного работника 216 рублей. Потеря в заработке нередко значительная, когда специалистов народного хозяйства выбирают на работу в партийные органы. По этой причине, кстати говоря, ухудшается состав партийных работников. Об этом с тревогой говорил здесь делегат Саранских. Об этом говорили мне и многие рабочие-коммунисты, когда я был недавно в Куйбышевской области.

Как ты думаешь, читатель, не следует ли понимать слова Лигачёва так, что в составе партийных работников по упомянутым причинам стали появляться менее честные коммунисты, которые шли на меньшую зарплату, будучи уверенными, что найдут возможность компенсации потерь другими способами? Тут тоже есть, о чём подумать.

– Вообще относительно льгот хотел бы сказать следующее. Следовало бы в самое ближайшее время опубликовать официальные данные по этому вопросу, ибо, действительно, народ и партия имеют право знать правду. Пока же в ходу эрзац из газеты "Московские новости".

У партийного работника одна привилегия – быть впереди, драться за политику партии, верой и правдой служить своему народу.

Есть люди, которые толкают нас на уравниловку, отождествляя её с социальной справедливостью. И делается это порой для того, чтобы прослыть в массах своим человеком. Уравниловка порождает иждивенчество, нивелирует труд людей. Есть люди в нашем обществе, и это правда, которые незаслуженно пользуются льготами, допускают казнокрадство. И тут надо наводить твёрдый порядок.

И мы начали эту работу. Притом начали за год, за полтора до апреля 1985 года, в частности по Узбекистану, Краснодарскому краю. Начали ещё тогда, когда у руководства страной были другие люди. Надеюсь, понятно, что в ту пору у тех, кто этими делами занялся, было очень опасное положение. Можно было в любой момент оказаться в лучшем случае послом в отдаленной стране. Но и тогда Михаил Сергеевич Горбачёв твёрдо заявил: в партии и в обществе не должно быть зон вне критики и вне контроля. Эта работа сейчас продолжается настойчиво, последовательно и, поверьте, делается, естественно вместе с вами, всё, чтобы не вернулись люди, запятнавшие светлый облик советского руководителя. Время их вышло.

Отчего же в таком случае запятнавшего честь руководителя Ельцина, убрав из Политбюро, поставили на должность министра?

– И, наконец, последнее – о дисциплине в партии. В процессе дискуссий сталкиваются разные точки зрения. И это замечательно. Это нормально. Но плохо, когда коммунист, член ЦК, не получив поддержку партии, апеллирует к буржуазной прессе. Как из песни слов не выбросишь, так и этот факт сейчас не вычеркнешь. По-видимому, хотелось товарищу Ельцину напомнить о себе, понравиться. О таких людях говорят: никак не могут пройти мимо трибуны. Любишь же ты, Борис Николаевич, чтоб все флаги к тебе ехали! Слушайте, если без конца заниматься интервью, на другое дело времени и сил не останется.

Пишут и о нас. В том числе разное пишут за рубежом о Лигачёве. Иногда спрашивают, как я к этому отношусь? Перефразировав слова великого русского поэта, скажу: в диком крике озлобленья я слышу звуки одобренья.

Мы идём своей дорогой, товарищи, дорогой мира и социализма. Партия и её руководство едины. У нас нет фракций, реформаторов и консерваторов, но кому-то очень хочется, чтобы такие были. Такие суждения навязываются для того, чтобы расколоть руководство. Но, как мне уже приходилось говорить, теперь другие времена, другая политика и другие руководители. Все мы глубоко привержены политике перестройки. Видим в этом великом деле смысл всей своей жизни.

На этом, уважаемые мои, очередное заседание суда над Ельциным не закончилось. Были потом и другие выступления, свидетельствовавшие о том, что грубость и неуважение бывшего партийного руководителя доводили иных оскорблённых им до самоубийства, было выступление и секретаря парткома свердловского машиностроительного завода Волкова в защиту Ельцина, который высказал надежду, что его поддержит вся делегация Свердловска, но она отказалась от такой чести, высказавшись диаметрально наоборот запиской в президиум, было и выступление председательствующего на суде Горбачёва, речь которого я не предлагаю читателю по той причине, что пустые слова его настолько завязли, как мясные жилы в зубах, что повторять их просто не хочется.

Впрочем, один момент из его выступления следует сегодня высветить для понимания последующих событий. Во-первых, не надо забывать, что конференция судила не только Ельцина, и даже не столько его, сколько саму партию в его лице. По самому Ельцину решения никакого не приняли, если не учесть отказ ему в реабилитации. А вот по партии, являвшейся краеугольным камнем всей политической системы страны, было принято решение "О некоторых неотложных мерах по практическому осуществлению реформы политической системы страны".

О чём это говорило? Надавливаемый сверху затрещал остов системы, её костяк. Её могучее дерево начали раскачивать, но партия сама, то есть миллионы простых коммунистов, пока этого не поняла. Знали, что в партии что-то плохо. Что-то идёт не так, как надо. Но что? Затрещали корни, вот-вот вырвутся из земли. Но и этого не видят. Кто тянет? Куда? Зачем?

Как король в одеяниях. Не поймёшь его: худ на самом деле или толст, чёрен кожей или бел? Раздеть бы его до гола, но неудобно, не принято: а вдруг узнают что-нибудь такое, что он и слаб и немощен совсем? И вот подчиняются неизвестно кому: ежонку, телёнку, лягушонку, а, может быть, льву?

Кто-то предложил на всякий случай для усиления подчинить в одних руках партию и Советы. Другие придумали разграничить ответственность, убрать дублирование одних и тех же вопросов партийными и советскими органами. Некто высказался о создании нечто вроде президентской республики.

Все хотели чего-то найти на конференции, но никак не удавалось. Фонарь революции притушили, другие зажечь не смогли, и вот стали тыкаться в потёмках в поисках неизвестно чего.

Горбачёв, как фокусник брал все предложения и, пожонглировав ими в словесной атмосфере, спокойно откладывал.

– Остался вопрос, который на конференции живо обсуждался. Речь идет о взаимодействии партии и Советов. Я лично очень близко воспринял всё сказанное здесь о жизни партии и страны. И чувствую, как основательно и ответственно товарищи реагировали на эти вопросы. Скажу ещё раз и хочу, чтобы моя убеждённость передалась вам: я думаю, что политическую реформу мы должны именно так осуществлять – во взаимосвязи: чтобы одновременно росла роль партии – политического авангарда общества и возрастала и укреплялась роль Советов, чтобы одно с другим было связано. Совету должно быть подведомственно всё, что находится на его территории. Исполкомы должны быть сильными, с большими правами. Но одновременно необходимо поднять роль самих Советов, то есть решить самый больной вопрос в советском строительстве, исправить то положение, когда исполкомы вырвались из-под контроля Советов, а значит, в какой-то мере и из-под контроля народа.

Когда все исполнительные органы будут по-настоящему подотчетны Советам, Совет станет полнокровным и действенным органом. Но президиум Совета, который формируется в составе его председателя и руководителей постоянных комиссий, не руководит исполкомом. Он организует работу выборного органа, с тем, чтобы поднять его роль и весь уровень работы. А народ через своих депутатов в Советах, через постоянные комиссии будет держать под контролем исполнительные органы.

Это особенно важно ещё и потому, что мы хотим путём более чёткого разделения труда между партийными и государственными органами передать в исполкомы огромную массу вопросов, которыми сейчас занимаются отраслевые отделы партийного комитета. Это очень важно, товарищи.

Ведь мы же с вами коммунисты. Мы должны понимать, что если партия не подставит плечо, свой авторитет, то реформа политической системы не пойдет. В то же время мы должны, освободив партию от несвойственных ей функций, сохранить через Советы её связь с народом. Более того, поставить её под контроль народа.

Я даже сначала не понял, почему у делегатов возникает какое-то недоумение, подозрение и опасение. Сегодня партийный орган управляет всеми делами, и к этому все привыкли, хотя и знаем, что это привело к определённым потерям и в партийных делах, и во всём советском строительстве. А теперь, когда мы хотим сделать крутой поворот и точнее определить роль партии в системе народовластия, а не так, как было раньше – через присутствие секретаря в исполкоме, – теперь это почему-то вызывает сомнения.

Я вспоминаю, как происходили заседания исполкома в Ставрополе. Товарищ Таранов, председатель Ставропольского крайисполкома, здесь присутствует. Сидит, бывало, за председательским столом, а я – рядом. И он всё поглядывает на меня: начинать ему заседание или не начинать, ждёт, что я скажу. Два руководителя сегодня в исполкоме, а делу от этого только вред. И получается, что исполком усиливает свой авторитет за счёт присутствия в нём члена ЦК, первого секретаря крайкома. А Совет – это уже так, как свадьба с генералом. Поэтому нужен, товарищи, большой поворот.

Но, подумал я, почему же товарищей что-то беспокоит? Наверное, существует критическое отношение, недоверие к деятельности некоторых секретарей партийных комитетов. И люди боятся: а не будет ли создана ситуация ещё хуже, если этот человек станет возглавлять еще и Совет? Но ведь в данном случае секретарь партийного комитета будет прямо связан с депутатами, с самим Советом. И главное – он будет под контролем народа. Более того, если Совет его не изберёт, то его судьба и как партийного секретаря, наверное, предрешена. Если посланцы трудящихся в Совете не доверят секретарю быть председателем Совета, тогда вряд ли он может быть и секретарём. Партийный комитет тогда должен сделать соответствующие выводы. То есть, понимаете, усиливается народный контроль над партийным комитетом через механизм Советов.

Такая мера даст нам возможность активно повести политическую реформу, поддержать Советы и вместе с тем сохранить направляющую роль партии в Совете.

Я прямо скажу: если бы делегаты конференции настаивали на том, чтобы не принимать это предложение, я бы без такого пункта не мог бы голосовать за данную резолюцию. Потому что я убежден: реформа не пойдет без решения этого вопроса.

Ну, стали судить да рядить по этому вопросу. Не всем это понравилось. Не всем было понятно. Некоторые, те, что подальновиднее, испугались, так как заметили, что последнее время, что ни делается, то всё к худшему. Вот и ректор авиационного института из Уфы высказался в этом духе:

– Мы этот вопрос (о совмещении должностей) обсуждали в делегации и после серьёзных дискуссий пришли к выводу решительно поддержать предложение Михаила Сергеевича Горбачёва. Учтём, что это предложение сформулировано не автономно, оно в "пакете" всей реформы политической системы. Отрывать его от других мер по демократизации общества – значит сильно деформировать целостное представление о реформе, о реорганизации политической системы. Это мой первый тезис.

Второе соображение. Мы – партия руководящая, мы этого и не скрываем. Странно было бы скрывать. Но мы договорились о том, чтобы разделить, разграничить функции партийных органов от советских и хозяйственных органов. Мы говорим: "Партия должна влиять на деятельность Советов через коммунистов, там работающих". Но ведь эта формула может остаться декларацией, если не будет подкреплена организационно. И вхождение первого секретаря райкома, горкома и т. д. в Совет даёт такую организационную форму, как бы легализует то, что мы фактически признаём абсолютно необходимым, закрепляет это конституционно.

И я считаю, что мы решительно должны поддержать это предложение, которое является важной составной неотъемлемой частью реформы политической системы.

Высказывают опасения, не приведет ли это к какой-то избыточной концентрации власти? Но ведь гарантия против рецидивов культа не заключается только в такого рода установлениях, она зависит от уровня политического сознания коммунистов и всего народа. Мы по этому пути повышения уровня политической сознательности идём уверенно. В этом же первейшая гарантия.

Рвался, конечно, Горбачёв к абсолютной власти. И это становилось видно невооружённым глазом, но не всем в то время. От московской партийной организации поддержал предложение Шестопалов, сделав своё дополнение:

– Предлагаю этот пункт усилить. А именно производить выборы председателей Советов, Председателя Верховного Совета прямым тайным голосованием всего народа. Я считаю, что это привёдет, во-первых, к укреплению авторитета и роли партии, во-вторых, это даст руководителю возможность решительно и твёрдо проводить политику и, в-третьих, это даст народу гарантию политической стабильности.

Серьёзнейший читатель этих строк, это очень важно запомнить, что ответил Горбачёв, так как придётся нам вернуться к его словам очень скоро. А сказал он вот что:

– Этот вопрос обсуждался на заседании комиссии. Выступал, в частности, товарищ Колесников, директор Норильского горнометаллургического комбината, и тоже вносил предложение установить в стране президентский пост и избирать на него кандидата таким образом, как предлагает здесь товарищ Шестопалов. Комиссия обсуждала это предложение, и мы пришли к тому мнению, которое зафиксировано в резолюции, а именно: нам негоже отказываться от того, что рождено самой практикой нашей революционной борьбы. Советы рождены творчеством самого народа, связаны с именем Ленина. И не вина Советов, что они оказались в нынешнем положении. Вина – в другом, о чём мы с вами не раз в последнее время говорили, в том числе и на этой конференции. Но нет сомнения в том, что форма Советов позволяет по-настоящему реализовать потенциал социалистической демократии. Поэтому отказываться от советской формы, мы считаем, принципиально не следует. Это первое.

Второе. Нам кажется, что президентская форма правления в условиях нашего многонационального государства неприемлема и не вполне демократична, поскольку слишком большая власть сосредоточивается в руках одного человека. Нам лучше иметь Верховный Совет, который будет формироваться так, как мы задумали, – съездом Советов, где будут представлены все нации и народности, все общественные слои. Там будет решаться и вопрос о Председателе Верховного Совета.

Нужно признаться, что много вопросов было поднято на конференции. Действительно нигде до сих пор не возникал публично вопрос, например, о возможности добровольного выхода из партии, о демократичности выборов да и другие. Вопросы-то поднимались, им аплодировали, их поддерживали, с ними спорили, но как же они претворялись в жизнь?

Настенька жила в Москве и, значит, совсем недалеко от Кремлёвского Дворца Съездов, где заседала конференция, но о том, что там происходило, узнавала так же, как все, по газетам и с экрана телевизора. Первого июля она сидела вместе с папой и Верочкой у голубого экрана. Они пили чай и смотрели прямой репортаж с конференции. Делегаты обсуждали поправки к резолюции "О гласности".

Слово для поправки предоставили делегату из Тюменской области Ведерникову. И телевизор донёс слова предлагаемой поправки:

– Пункт пятый, строчка шестая. Записано: "Конференция считает недопустимым сдерживание критических выступлений прессы". Предлагаю поставить запятую и дописать: "как и опубликование необъективной информации, задевающей честь и достоинство гражданина"…

Он сказал ещё что-то, но его перебила Настенька:

– Папа, ты слышал? Наконец-то заговорили обо мне.

– Минутку, – остановил её Алексей Иванович, поднимая палец. – Слушай.

На предложение отвечал Горбачёв:

– Ну что же, эта тема звучала в выступлениях делегатов. Человека мы не должны унижать обидными эпитетами, недостоверными или ложными фактами. Предложение верное. Тут трудно с чем-то спорить.

– Вот то, что нам надо, – сказал Алексей Иванович, откидываясь в кресле. Хорошо, что я записываю всё на видик. Надо будет дать эти слова завтра Леониду Евгеньевичу. Может, они ему пригодятся в выступлении.

Судебное заседание по делу Настеньки было назначено на понедельник четвёртого июля. Стороны тщательно готовились. Понедельник наступил. В Москве стояла июльская жара.

Настенька пришла на суд в однотонном голубом костюме из лёгкой блузки и юбки. Никаких украшений девушка не надела, но сама блузка, застёгнутая до шеи, плотно обтягивающая девичью грудь и обрамлённая строгим белым воротником, как бы подчёркивающим высоту полных грудей, украшала Настеньку, а расклешённая юбка, доходящая до самых колен, придавала фигуре парадную строгость. Обычно рассыпанные по плечам волосы в этот раз были аккуратно подобраны и стянуты на затылке голубым ободком, позволяя концам волос пушистым веером расходиться на плечи. Настенька выглядела целомудренной красавицей. Ни яркой губной помады, ни чёрной туши, ни наклеенных ресниц, ни выщипанных бровей.

Внешнее спокойствие подсудимой, которое поразило пришедших на суд, объяснялось и тем, что она дала себе слово быть сильной, и тем, что ознакомилась с обвинительным заключением ещё до первого заседания, которое так удачно отменилось, и теперь знала его почти наизусть, не ожидая никаких сюрпризов со стороны прокурора. Её адвокат Леонид Евгеньевич всё это время с момента, когда включился в дело, куда-то исчезал, что-то искал, появляясь в доме Большого Ржевского переулка почти каждый вечер хоть не надолго, чтобы, всё так же барабаня пальцами правой руки по кругленькому животу, как-то странно посмеиваясь, сохраняя на лице серьёзность, узнать, что делала Настенька, спросить телефоны её подруг и сообщить, что в вопросе защиты всё обстоит просто отлично, хотя сложности, по его словам, ожидались немалые.

– Единственное, – говорил он, – очень прошу, Настенька, ни в коем случае не признавай себя виновной в убийстве. Это же просто смешно. Откуда ты знаешь, что ты его убила? Ты сбросила с себя насильника. Обычная самооборона. Более того, по материалам медицинской экспертизы парень скончался по пути в больницу скорой помощи, а перед этим в комнате, где он лежал, была драка. Тебе ведь не известно, что там произошло?

– Нет, конечно, – соглашалась Настенька, – я и узнала-то это от вас. А раньше действительно думала, что виновата в его смерти. Но ведь всё-таки я его сбросила на магнитофон?

– Тьфу ты, опять за рыбу грош! – возмущался Пермяков. – Впервые вижу, чтобы человек сам настаивал на своей вине. Ты защищалась – это главное. И не говори ты им о том, что спала с иностранцами. Никто же не зафиксировал там твои похождения. Ну, признайся, что зашла однажды за фотографией, которую тебе обещали. Это ведь для дела не имеет никакого значения, но эффект на судей может произвести, если заговорят о твоём распутстве.

– Хорошо, попробую, только я не умею врать.

– В этом-то и сложность. А ты не обманывай, но и не говори, чего не просят. За язык никто не тянет. И не вздумай сказать, что я тебя учил говорить неправду. Хоть на это можно рассчитывать?

– Это я вам обещаю, Леонид Евгеньевич.

– И на том спасибо.

Спокойной Настенька была на суде ещё и потому, что не совсем верила в оптимизм адвоката, больше верила в победу тех трудностей, о чём он упоминал вскользь, и потому готовила себя заранее к решению судей о её виновности. Это решение она должна была принять стойко, хотя мама, конечно, сразу заплачет, а это перенести гораздо труднее, чем всё остальное. Бабушку на суд не пустили. Все дома дружно заявили, что об этом не может быть и речи. Верочка и папа более стойкие и будут думать только о том, как подбодрить Настеньку. Так что мамины слёзы были главной проблемой для Настеньки. Так, по крайней мере, она думала, подготавливая себя морально к процессу.

Однако обстоятельства жизни часто складываются не так, как ожидается или хочется. Может быть, существование наше в этом мире тем и интересно, что всё в нём неожиданно, всё ново.

Прокурор в своём начальном выступлении настаивал на том, что Настенька убила Вадима умышленно. Ему пришлось выложить из сундука памяти все самые красноречивые выражения, которые когда-либо встречались ему на пути, для того, чтобы выдвигаемое им обвинение прозвучало убедительным.

– Уважаемый председатель суда, уважаемые присяжные заседатели. Сегодня мы рассматриваем одно из самых печальных дел в моей практике. Перед нами сидит красивая молодая девушка, которой жить бы и жить, любить и быть любимой, воспитывать детей и читать книжки, но вместо этого она сидит на скамье подсудимых, на самой низкой скамье нашего общества, если мне будет позволено так выразиться. Почему она оказалась там, а не вместе с нами, честными людьми?

И я вынужден ответить, что, к сожалению, причина лежит в древней болезни человечества, которую до сих пор не удаётся нам изжить. Я имею в виду корысть. Да, ту самую корысть, которая приводила ко многим преступлениям в жизни любого общества и очень часто, как и в случае, рассматриваемом нами сегодня, заканчивавшимся насильственным прерыванием человеческих жизней, то есть смертью.

Кто же в данном случае был жертвой насилия? Сын высокого партийного функционера, с высокой, смею заметить, зарплатой, позволявшей любимому чаду жить на эти деньги свободно, раздавая их направо и налево в виде чаевых официантам, барменам и, что особенно важно в нашем деле сегодня, любимым девушкам.