Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

Правящая Америка, её всесильная верхушка, могла поздравить своего полномочного неофициального представителя в России с первыми победными шагами на пути превращения государственной собственности в частную.

На Руси всегда говорил народ: Пришла беда – отворяй ворота. Наряду с одним несчастьем надвигалось и другое, но так же незаметно, так же коварно, так же напористо и злобно.

ТРАЕКТОРИЯ СПИДА

В Гагаринском районном отделении госбезопасности начальник отделения начал очередное оперативное совещание как всегда сухо без преамбул и длинно, но тема оказалась совершенно новой:

– Вам известно из печати и по оперативной информации, что в США и некоторых других странах запада в последние годы свирепствует новая болезнь СПИД. Природа её пока не изучена. Но люди умирают, и врачи не могут спасти заболевшего. До сих пор нашей страны и нас с вами это не касалось, так как не было выявлено ни одного случая больного СПИДом в Советском Союзе. Однако причина может быть не в том, что у нас нет этой болезни, а в том, что наши врачи ещё не знакомы с этой штукой.

Два года назад у нас, правда, была принята программа борьбы со СПИДом, в связи с обнаружением у нас первого заражённого инфекцией, а летом того же года перед всемирным фестивалем молодёжи и студентов, о котором вы хорошо помните, поскольку он проходил в Москве, министерство здравоохранения издало приказ с целью информации наших врачей о СПИДе и мерах профилактики. Но наши специалисты тогда плохо ещё представляли себе, что это за зверь – СПИД, а потому и программа борьбы с ним практически не осуществлялась. Между тем, как мне сообщили вчера, уже сто тринадцать стран охвачено этой болезнью. Поэтому к нам приехали специалисты из других стран и начали помогать проводить медицинские осмотры. В результате, по имеющимся у меня сегодня сведениям, обнаружили одного, как нам сказали, заболевшего этой болезнью. К сожалению, это иностранец и из нашего района – аспирант МГУ.

Худой высокий полковник, который даже сидя казался стоящим, благодаря своей длинной прямой фигуре, внимательно посмотрел на собравшихся офицеров полу-прищуренным взглядом глубоко посаженных глаз и заметил как бы в скобках:

– Я сказал "к сожалению" не потому, что мне было бы всё равно, если бы СПИД обнаружили в другом районе. Чувствую, что это такая зараза, которая нам всем не даст покоя. Но, к сожалению, нам первым надо начинать, когда почти ничего не известно. Лейтенант Поваров!

Молодой парень невысокого роста с короткой причёской, делавшей лицо ещё моложе и круглее по военному быстро поднялся и отчеканил:

– Слушаю, товарищ полковник.

– Сидите,– последовал немедленно приказ. – Вы только что пришли к нам, вот и принимайтесь за новое дело. Начните с врачей. Узнайте сначала всё об этой пакости, чем и как это нам грозит. Насколько я осведомлён, распространяется она половым путём. Стало быть, если этот аспирант любвеобильный, то не исключено, что многих уже заразил. Всех немедленно выявить. Но помните, что переспать с иностранцем не всегда преступление. Тут рубить с плеча не надо. Наша задача только найти цепочку распространения болезни и остановить её, если это возможно. За такой помощью к нам обратились.

Дело, прямо скажем, деликатное. Не каждый сознается, что был с иностранцем в интимной близости, потому нас и просят помочь. Не забудьте одну деталь. Возможно, СПИД распространяется только через мужчин, так как некоторые специалисты считают эту болезнь связанной с гомосексуализмом. Свяжитесь с министерством иностранных дел, с милицией, руководством МГУ и так далее. Словом, разберитесь и к концу недели доложите о результатах. Только…

Полковник сделал паузу и вдруг его крупный рот слегка раскрылся в улыбке, а довольно жёсткий обычно взгляд заметно смягчился:

– Олег Викторович, человек вы молодой и я хочу предостеречь вас от двух вещей. Во-первых, вдаваясь в подробности, не попадитесь сами на эту или другую гадость. И во-вторых, что не менее важно, не отбейте охоту у себя к женщинам, а то никогда не женитесь, а нам холостяки как-то ни к чему. Не все женщины такие, с какими вам придётся иметь дело в этой ситуации.

Офицеры рассмеялись, но полковник сразу посерьёзнел и сухо спросил:

– Лейтенант Поваров, задание ясно?

– Ясно, товарищ полковник.

– И поверьте, что дело это государственной важности. Нельзя допустить, чтоб люди умирали как мухи. От совещания освобождаю. Приступайте немедленно. Аспирант этот на днях покинет страну, так что поторопитесь из него выудить максимум информации. По всем вопросам обращайтесь к своему непосредственному начальнику. Нужна будет помощь – дадим.

Помощь потребовалась скоро. Круг контактов аспиранта МГУ Аль-Саида оказался очень велик. Впрочем, все в основном были известны. Некоторые специально направлялись для прощупывания иностранца самими органами, других легко можно было найти в его окружении. Но были и неизвестные, привязывавшиеся на улице. Не со всеми, конечно, Аль-Саид был в контакте. Но любовь к русским девушкам у него проявлялась довольно ярко. К мужчинам же он относился только как к деловым партнерам. Это определилось однозначно.

Сложность заключалась в том, что женщины, которых называл Аль-Саид в числе своих любовниц, оказывались часто весьма активными в использовании древнего искусства любви с целью заработка, а потому имели в своём активе и других партнёров.

Подозреваемые в заболевании проверялись врачами и всех спрашивали персонально о других связях, объясняя опасность сокрытия имён. Олег Поваров метался по Москве в разные концы города в поисках то одного, то другого. Любовные цепочки разветвлялись с необыкновенной скоростью. Пришлось подключать не только дополнительно людей своего управления, но и из других районов. Олег даже не представлял себе, что так много людей изменяют друг другу, и так много любят скрытую любовь.

Самому Олегу не довелось ещё влюбиться. После школы почти сразу ушёл в армию, затем в училище комитета безопасности. Постоянных знакомых девушек не удавалось завести. Он не выглядел суперменом. Скромное стеснительное лицо, хотя несомненно обаятельное и даже миловидное с ямочками на щеках во время улыбки, не очень броская фигура, но крепенькая от постоянных гимнастических упражнений в армии и обязательных тренировок в училище. Женщины ему нравились вообще, но времени как-то не хватало на них, уходя в основном на занятия и чтение книг, да воспитание маленького братишки, который без ума был от старшего брата и всегда ждал его появления дома. И вот теперь такая работа. Смущение приходилось скрывать за шутками.

Легко ли, трудно ли, но дело-таки двигалось. Несколько носителей вируса было обнаружено как среди женщин, так и среди мужчин. Они были тут же взяты под врачебное наблюдение. Естественно не все девушки сразу сознавались о своей интимной близости с Аль-Саидом, как не любили говорить и мужчины о связях с этими девушками. Приходилось привлекать друзей и знакомых , что-то знавших по этому поводу и после пояснений, что речь идёт о новой болезни и её предотвращении удавалось, наконец, направлять пострадавших в медицинские службы.

Неизвестная опасность, о которой начали широко писать в советской прессе и рассказывать по радио и телевидению, стала перебивать эмоциональным отношением к ней даже события в Чернобыле, которые продолжали будоражить общественность всё новой и новой информацией о растущем числе жертв радиоактивного заражения. Слово "СПИД" начинало пугать больше, чем радиация.

Однако Олег Поваров, расследуя цепь событий, связанных с Аль-Саидом столкнулся и с одной загадкой, которую никак не мог разрешить. В свой первый визит к алжирскому аспиранту в больницу, куда тот попал в связи с начальными признаками СПИДа, о чём он не догадывался сначала, как и сами врачи до проведения специальных исследований, Олег был вместе с представителем МИДа Соковым, который курировал этого аспиранта. По договорённости они встретились в приёмном покое больницы и прежде, чем идти в палату к больному, Олег изложил суть проблемы.

Услыхав, что Аль-Саид оказывается болен СПИДом и заразился им повидимому ещё в Африке или Америке, где побывал до приезда в Советский Союз, Соков явно перепугался, ибо лицо его неожиданно быстро покрылось мелкими бисеринками пота и собеседник начал притворно кашлять, доставая платок и говоря, что вспотел от приступа кашля, который иногда на него находит.

Молодой оперативный сотрудник госбезопасности не привык сразу реагировать на изменения в поведении человека, да и не мог он ни в чём подозревать Сокова, потому не обратил внимания на его испуг в тот момент, но, когда уже в палате во время разговора с Аль-Саидом почувствовал, что Соков нервничает, то решил, что тот боится за свою карьеру, которая, быть может, как-то зависит от Аль-Саида и его неожиданной болезни. Во всяком случае, странным ему показалось следующее обстоятельство.

Олег, представившись через переводчика, с которым пришёл Соков, Аль-Саиду сотрудником министерства здравоохранения, и объяснив опасность распространения СПИДа, попросил вспомнить с кем тот был в интимных отношениях и по возможности с самого начала его пребывания в Союзе.

Аль-Саид, как показалось Олегу, растерянно посмотрел на Сокова и начал, было, говорить о праздновании какого-то рождества, но Соков тут же вмешался, сказав на русском:

– О чём ты говоришь? Это же была мужская компания. Там не было женщин. А тебя спрашивают о любовницах, с которыми ты спал.

– О, правылно, то я забывал или не понял, – ответил он тоже на русском.

Олег удивился такому повороту событий, не ожидав, что аспирант знает русский. Он проклял себя внутренне за бестолковость, так как, конечно, обязан был сообразить, что Аль-Саид больше года учится и должен был знать русский. Поразился он и тому, что Соков позволил себе перебить больного и даже поправить. Поэтому он мягко, но настойчиво сказал:

– Борис Григорьевич, у меня к вам большая просьба позволить нашему другу самому отвечать. Если что-то будет ему непонятно, я сумею объяснить. И зачем мы тогда пригласили переводчика, если Аль-Саид владеет русским?

Соков выдавил из себя нервный смешок и сказал, извиняясь:

– Виноват, конечно, только вижу, что он не понял и хотел помочь. Ну пусть говорит. Русский он знает, но не настолько, чтобы всё понимать, поэтому придётся иногда переводить что-то.

Тогда-то, заметив нервозность Сокова, Олегу и вспомнился пот на его лице и неожиданный кашель. Пришла в голову мысль о том, что они могли быть гомосексуалистами и теперь Соков боится, что это раскроется. Однако дальнейшие беседы с Аль-Саидом и теми, кто его знал, исключили эту возможность, но тем сильнее оставили впечатление странности поведения Сокова.

То, что, лёжа на больничной койке, нервничал алжирец, не удивляло, ибо тому уже сообщили, что у него не просто пневмония, с чем его сначала положили в больницу, а СПИД, который пока не излечивается. Но почему занервничал Соков, узнав о том, чем болен Аль-Саид?

На следующий день Поваров разговаривал с аспирантами Юрой и Валей, которые обучали коллегу русскому языку. Они вспоминали многих, с кем был довольно близко знаком алжирец, но на вопрос, осторожно заданный Олегом, о праздновании рождества ответили, что в прошлом году рождество с ним не отмечали, а в позапрошлом не помнят точно, с кем он мог быть, поскольку Аль-Саид ведь мусульманин и ему ни к чему христианские праздники.

Поваров не знал, что Соков сразу после их беседы в больнице поехал в университет и, встретившись с Юрой и Валей, просил их не говорить о том, что собирались вместе в рождественскую ночь, чтобы не поднимать снова вопрос о драке и смерти Вадима. Поэтому прошло ещё несколько дней в раскручивании любовных цепочек, не только связанных, но и не связанных впрямую с алжирцем.

Поговорив с несколькими десятками в основном молодых знакомых Аль-Саида, убедив некоторых из них пройти медицинскую проверку, Олег решил теперь встретиться с научным руководителем Аль-Саида и заведующей аспирантурой. Они в целом хорошо отозвались об аспиранте, хотя и не высоко оценили его научные познания, говоря, что, пожалуй, женщинам он уделял больше внимания, чем науке, но больших неудобств он руководству не доставлял, если не считать трагедии позапрошлого года, с которой он был косвенно связан.

Поваров поинтересовался, что имеет в виду зав аспирантурой. И она рассказала, что дело было в конце года, когда Юра и Валя попросили разрешение организовать в одной из квартир аспирантского общежития празднование рождества специально для Аль-Саида, чтобы познакомить его с русскими обычаями, но так случилось, что после празднования, когда в квартире ни алжирского аспиранта, ни Юры с Валей не было, в их квартиру ввалилась компания пьяных драчунов, один из которых оказался сыном очень большого начальника и он совершенно случайно погиб в драке, упав затылком на магнитофон. Разбирательство оказалось хоть и не долгим, но неприятным, в результате чего кое-кого повыгоняли из аспирантуры, ну и влетело многим. Аль-Саид был тут естественно совершенно в стороне, но так совпало, что и это шикарное торжество и драка оказались в одном месте.

Этот рассказ сильно заинтересовал Олега, но прежде чем окончательно оформить в голове причину растущего интереса, он почти машинально, по привычке всё уточнять, спросил:

– А почему вы сказали "шикарное торжество"? Вы там тоже были?

– Ну что вы? – изумлённо ответила худенькая пожилая заведующая аспирантурой. – Кто я для них? Там были повыше меня, наверное, если угощения для стола привозили из ресторана на машине и обслуживали специальные официанты.

– Откуда вы знаете?

– Да что же мы, в лесу живём что ли? – Вмешался в разговор ото-шедший, было, в сторону Павел Николаевич Розов – крупная фигура внешне и в науке. – Вахтёры видели, как еду подвозили, аромат от жареной дичи на пять этажей вниз и вверх шёл, да уборщицам работа была на другой день порядок наводить, хоть и приезжали потом официанты всё убирать и увозить. Тут, я вам доложу, не одну сотню рублей уплатили за вечеринку. Это и мне, доктору наук, такое пиршество, как, рассказывают, там было, не снится.

– А кто же платил такие деньги? – Спросил Олег.

– Ну, это, батенька мой, не наше дело, – ответил довольно сердито Павел Николаевич. – Мы, видите ли, учёные, нам не до сплетен и обывательских разговоров. У кого есть деньги, те и платят.

Для Поварова загадка начинала принимать какие-то очертания, формироваться в нечто определённое, но не совсем пока ясное. Почему Валя и Юра не сказали, что сами организовывали этот праздник?

Олег стал мысленно рассуждать: Понятно, что раз там произошла неприятность в виде драки да ещё с наличием после этого трупа, то привлекать лишний раз к этому внимание не хотелось. Допустим, что так. Тем более, что сами они, как выяснилось, не причастны. Можно предположить, что и Соков, как куратор Аль-Саида, по той же причине не хотел вспоминать этот вечер и оборвал начавшего было говорить алжирца.

– Стоп! – остановил сам себя Олег. – Но ведь я не спрашивал об этом вечере. Я задал вопрос о том, с кем Аль-Саид встречался интимно, кто бы мог заболеть от него. И он начал говорить о рождестве, а Соков оборвал и потом сказал, что это была чисто мужская компания. Так. А как же Валентина? Она, получается, там тоже была? Может, она с ним любезничала и не хочет признаваться при Юре? Но он там тоже был. Может, выступал в роли сутенёра? Не похоже. Очень он наукообразный.

Тут Олег вспомнил про официантов и решил не идти снова к Юре и Вале, которые начнут оправдываться и выкручиваться, а сначала направиться в ресторан и поговорить с официантами. Найти их было делом техники. Собственно, один из них уже давно уволился, а второй рассказал, что хорошо помнит это неординарное рождество, на котором присутствовало две девушки и четверо мужчин, один из которых был иностранец, другой из министерства иностранных дел, а третий заказчик стола, письменный заказ которого можно и сейчас найти в бухгалтерии.

Заказ, естественно, Олег нашёл и прочитал фамилию заказчика. Всё теперь становилось на свои места. Можно было догадаться, почему Соков не хотел вспоминать этот вечер. Там погиб в драке тот, кто пригласил его.

Пожалуй, больше любопытства ради, а не столько для дела, Поваров поехал в отделение милиции, нашел материалы о смерти Вадима и узнал, что уголовное дело возбуждено не было, а в числе участников событий не фигурируют те, кто сидели за одним столом с Вадимом. Это казалось странным. Но в задачу Олега входило не расследовать причины гибели парня, а найти имя второй девушки, присутствовавшей на вечеринке. И он снова поехал в университет к Вале с Юрой, только в этот раз беседовать с ними он решил поотдельности.

Между тем у Настеньки дела стали идти на поправку. Осенью она вернулась в институт снова на третий курс, чем несказанно обрадовала свою преподавательницу английского языка Валентину Ивановну, видевшую в своей лучшей студентке будущую преподавательницу института с большим авторитетом в научном мире. Она сразу же предложила Настеньке взяться за научную тему для курсовой работы и намекнула, что интересно было бы, к примеру, рассмотреть в теоретическом плане вопросы модальности в английском языке, которые, довольно, по-разному раскрываются многими учёными. Можно было бы пополемизировать с ними.

Настенька, возбуждённая радостью преподавателя, активно включилась в обсуждение предложенной темы, согласившись, что она очень интересна, так как в школе они изучали всего несколько модальных глаголов, не подозревая, что эмоции можно выражать даже обычным вспомогательным глаголом "do", который ставится в предложении в этом случае казалось бы совсем не по правилам. Настенька восторженно стала рассказывать, что сначала не могла понять в чём дело, когда заметила это в одной из оригинальных книг не то Чейза, не то Шелдона, но потом уже поняла по смыслу, что глагол этот применяется в качестве усиления значения сказанного, что переводится на русский язык обычно частицей "же" в таких предложениях как "Ну ты же видел меня" или "Ты же знаешь его", что очень любопытно, так как получается, что английский глагол переводится на русский язык частицей.

– Очень любопытно, – говорила Настенька не останавливаясь, – что это особенность именно разговорного языка, на что мало обращают внимание в наших школах. Ведь вот есть же разница между обычным предложением "Come here" – "Иди сюда" или "Do, come here!" – "Да иди же сюда!". Последнее более эмоционально и чаще можно услыхать в разговоре.

Валентина Ивановна восхищённо слушала Настеньку и постоянно кивала головой. Но тут её собеседница вдруг улыбнулась виновато и смущённо проговорила:

– Только я, Валентина Ивановна, хочу взять немного другую тему для научной работы.

– Да-а-а? – разочаровано протянула преподавательница, вошедшая уже вся с головой в обсуждавшийся вопрос и прикидывавшая, что порекомендовать читать Настеньке по теме.

– Понимаете в чём дело? – не менее горячо и торопливо, желая поскорее ликвидировать разочарование любимого учителя, начала Настенька. – Когда я читала книгу Сэлинджера "Над пропастью во ржи"…

Настенька спохватилась, поняв, что дала русское название книги и тут же поправилась:

– "The Catcher In The Rye", Валентина Ивановна. Конечно я читала на английском. Прошу прощения за русский. Так вот там такой интересный разговорный язык у Колфилда, что мне очень хотелось поработать над особенностями речи тинэйджера, то есть юноши на основе этого романа и увязать это с характерами, с обстановкой, окружавшей его. Мы понимаем, что он является представителем потерянного поколения Англии, но мне он близок, как это ни покажется вам странным, тем, что и я, кажется, иногда попадаю в ситуацию потерянного поколения. Думаю, что у нас многие сегодня теряются.

Настенька на секунду задумалась и вдруг, осознав, что ушла в другую сторону, тряхнула головой, качнув волной распущенные волосы, и добавила уже повеселевшим голосом:

– Кстати, и о модальности можно будет здесь говорить, но это составит только часть работы.

Валентина Ивановна была просто потрясена своей студенткой. Никаких открытий, конечно, Настенька не сделала, но она только вернулась на третий курс, а уже такая широта подхода к научной теме, такая любовь к языку. И эту девушку они дважды не принимали в институт когда-то.

Валентина Ивановна Кравцова сама была фанатиком языка. Написала несколько учебных пособий, прежде чем защитила кандидатскую диссертацию. Усидчивости в научной работе способствовал её физический недостаток. В детстве она неудачно упала, повредив позвоночник. Рост у неё остановился, а на спине вырос небольшой горб. Это заставило с самого детства компенсировать внешнюю неполноценность умственным трудом.

В школе она была лучшей ученицей, в университете на факультете иностранных языков – лучшей студенткой. Закономерностью явилась и её учёба в аспирантуре. Теперь она преподавала язык, отдавая всю себя студентам, будучи очень строгой, требуя безукоризненных знаний, вздыхая и возмущаясь при каждой ошибке, но умея при этом и восторгаться прекрасными ответами. В институте всем было известно, что тройка, поставленная Валентиной Ивановной в зачётной книжке студента выше четвёрки, выставленной другим преподавателем.

Довольно молодая ещё женщина, она давно перестала, по крайней мере, внешне страдать от своего недостатка. Платья она умела носить так, что никто не замечал горбатости, которая скрывалась ещё и длинными чёрными волосами, спадавшими волнистыми прядями на плечи и спину. Рост ей тоже почти не мешал, так как она привыкла легко забираться на стул с ногами и садиться на его спинку, а, если уставала, то садилась на краешек стола или прохаживалась перед студентами. Всё это казалось странным лишь в первые дни занятий, а позже студенты так привыкали, что могли думать только о высокой требовательности Валентины Ивановны, боясь услышать от неё тяжёлый вздох неудовольствия и обязательное добавление "Shamy, shamy!", что в переводе подразумевалось "Как не стыдно делать такие ошибки!".

Настенька обожала Валентину Ивановну и, благодаря ей, вновь оживала в институте, становясь постепенно почти прежней весёлой энергичной студенткой. Правда, общественной деятельностью теперь она не занималась. Группа студентов была новая. Два года студенчества без неё и Настенька для них была сначала чем-то вроде Варяга. А тут ещё и особая любовь Валентины Ивановны. Поэтому с самого начала Настенька окунулась с головой в повторение того, что изучалось в прошлом году, и в подготовку материалов для курсовой научной работы. Даже на различные мероприятия типа вечеров отдыха она ходила чаще в свою прежнюю группу теперь четвёртого курса с Наташей и Викой, отношения с которыми начали возобновляться к радости всех троих. Опять часто сидели вместе в библиотеке, но уже больше в иностранке, где любили садиться в лингафонном кабинете, брать каждая свои кассеты, надевать наушники и углубляться в звуки английской речи.

Думала в эти месяцы Настенька и о Володе Усатове, о том, как по деловому он подошёл к её просьбе о помощи. Они пришли тогда вместе в женскую консультацию, и пока Настенька буквально умирала от страха Володя, словно действительно был её мужем, весь разговор взял на себя, сказав, что, к сожалению, в настоящий момент они не имеют возможности официально оформить свои семейные отношения по причине учёбы в разных городах, а ожидаемого ребёнка тоже никак не могут себе позволить. Поинтересовался, повлияет ли операция на дальнейшие возможности рожать и выразил большое желание, чтобы возможности обязательно сохранились.

После этого он дважды приезжал опять в командировку и как всегда они встречались, ходили в театр оперетты, который Настенька очень любила, и в театр Советской Армии на пьесу с участием Касаткиной, любимой актрисой Володи. Настенька всерьёз задумалась о том, чтобы выйти за муж за своего старого и несомненно надёжного друга, тем более, что в связи с таким глубоким вхождением его в судьбу Настеньки Володя уже не смущаясь говорил ей о своей любви и почти не сомневался в предстоящем её согласии на женитьбу. Но препятствием на самом деле была учёба в разных городах.

– Остынь, остынь, – хохоча, говорила Настенька, когда Володя раз-горячённо пытался её обнять, уговаривая поскорее выходить за него, плюнув на все расстояния и преграды. – Прежде чем плевать, дай мне хоть третий курс закончить. Я сейчас тоже наукой занимаюсь, над курсовой работаю. И тема, между прочим, перспективная.

Так они и расставались, довольствуясь прощальными поцелуями в щёчку. И Настенька, сокрушаясь про себя, думала, что это скорее всего тоже пока не настоящая любовь. Полюби она кого сильно, так бросила бы всё без оглядки и полетела бы в ту же Ялту за любимым человеком. Да и он бы наверное сделал так, если б очень был влюблён. Но нравиться, конечно, Володя нравился. С этим она не спорила и, рассуждая философски, считала, что мужем он должен быть неплохим и даже выгодным в перспективе. А там, глядишь, и крепкая любовь придёт. Говорят же: стерпится – слюбится.

Январские экзамены зимней сессии сдала Настенька на отлично, короткие каникулы провела в Москве в походах по театрам и в библиотеке, занявшись вплотную написанием курсовой, составляя окончательный вариант из разрозненных кусков, написанных ранее. Встречаясь дома с родителями и бабушкой с дедушкой, сидя за большим обеденным столом, она активно ругала перестройку и вышедший в ноябре прошлого года закон об индивидуальной трудовой деятельности, в результате чего, как она считала, становится законной запрещённая прежде спекуляция, а, так называемые, индивидуалы воруют повсюду материалы и полуфабрикаты, делая, таким образом, свои изделия максимально прибыльными для себя и превращаясь в убыток государству.

Обрушивалась Настенька с резкой непримиримой критикой и на недавно вышедшее постановление о создании в стране совместных с капиталистическими странами предприятий. Она считала, что начинается прямое разграбление государства, так как капиталисты никогда не делают ничего себе в убыток и потому в совместном предприятии обязательно львиную долю прибыли заберут себе, превращая тем самым наших людей и наши природные ресурсы в новый для себя источник доходов.

Старшие с чем-то соглашались, с чем-то спорили, пытаясь удержать горячившегося ребёнка от не до конца продуманных оценок, но в то же время радовались, что период душевного упадка у Настеньки прошёл и на глазах её не появляются больше слёзы.

В это время Настенька и встретилась неожиданно в Елисеевском гастрономе на улице Горького с Юрой, который назвался при знакомстве Юрий Палычем, и которого она окрестила про себя будущим академиком. Она стояла в мгновенно образовавшейся длинной очереди за только что привезенными и выброшенными на прилавок сосисками, когда следом за нею, сказав автоматически "Вы крайняя? Я за вами.", стал высокий парень и Настенька по большим почти квадратным роговым очкам и устремлённому куда-то в глубь себя взгляду сразу вспомнила рождественскую ночь накануне восемьдесят шестого года, который старалась не возобновлять в памяти.

Хотя сам Юра не вызывал у неё никаких отрицательных эмоций и потому она спокойно и даже с долей иронии, памятуя как он сам себя представил, поздоровалась:

– Здравствуйте, Юрий Палыч, то есть Юра, если не ошибаюсь.

– Здравствуйте, – сказал, с трудом отрываясь от своих мыслей, Юра и, взглянув на девушку, изумился:

– О, Настя. А мы о вас только сегодня вспоминали с Валей.

– Надеюсь не злым тихим словом, – улыбнулась Настенька, цитируя строку из стихов Тараса Шевченко, к поэзии которого тоже относилась не равнодушно.

– Да нет, что вы. Правда, повод действительно не очень приятный. Раз вы меня узнали, то, значит, помните тот вечер, когда погиб Вадим? Я понимаю, что у вас много подобных встреч с иностранцами, но Аль-Саида вы можете вспомнить.

Опешив от неожиданности сказанного, Настенька остановила Юру:

– Подождите, не тараторьте. Какой вечер вы имеете в виду? Мне говорили о том, что Вадим ввязался в какую-то драку и случайно не то был убит, не то просто умер, но причём тут я? После того рождества я сильно заболела и больше Вадима не видела.

– Так он ведь в ту же ночь и умер, разве вы не знали? Ну да, вас там уже в тот момент не было и вы ничего не видели. К Вадиму ворвалась пьяная братва, кто-то его повидимому толкнул, он упал и ударился головой о магнитофон. Так странно, что от такой случайности умер. Но я не это хотел сказать. Дело в том, что наш Аль-Саид, которому вы тогда переводили, оказывается, был заражён СПИДом и сейчас лежит в больнице. Сейчас здравоохранение ищет всех, кто мог быть с ним в интимных отношениях, так как они тоже могут заболеть.

Настенька не вполне осознала последние слова Юрия. Её внимание остановилось на мысли о гибели Вадима от удара о магнитофон. В сознании сразу, как на экране телевизора проявилась картина: находящийся на ней ухмыляющийся Вадим, её дикая злоба, толчок всеми силами, удар плюхнувшегося тела и внезапная тишина. Да-да, наступила тишина, а до этого, кажется, играла музыка. Может быть, играла, она чётко не помнит, но тишина мёртвая точно появилась. Это ощущение внезапной тишины она никогда не забудет. И потом при откинутой с окна занавеске она, выходя, ясно видела неподвижное тело чуть ли не в сидячем положении. Возможно, под головой и правда был магнитофон? Неужели это она своими руками его убила?

Юра хотел рассказать Настеньке про посещение молодого человека, которому они ничего не сказали об этом вечере, но неожиданно заметил, что девушка его не слышит. Больше того, она вдруг тихо сказала "Извините", и оставив очередь, быстро стала пробираться к выходу. Юрий понимал, что нужно было бы пойти за Настенькой и выяснить в чём дело, но у него был чек на сосиски, и очередь подходила к прилавку. Поколебавшись несколько секунд, он всё же решил тоже выйти и, так же сказав "простите", ринулся к выходу. Однако было поздно. На Горького ни вправо, ни влево её не было видно. Он добежал быстро до угла здания и заглянул в Козицкий переулок – знакомой фигурки там не было. Хотел пробежать в противоположный конец до перехода, но понял, что это уже бесполезно. В Москве люди могли исчезнуть в толпе прямо на глазах, а в переходе с несколькими выходами на Пушкинскую площадь да к двум станциям метро и в часы пик увидеть отошедшего минутой раньше практически нереально. Он повернулся и пошёл по улице Горького к проспекту Маркса, забыв про очередь, задумавшись, чем мог так встревожить девушку, которую почти не знал.