Многоцветье

2

С виду обычная дружная семья на самом деле оказалась змеиным логовом, а добрые и любящие близкие все как на подбор скрывали свою низменную натуру. Семья актеров в масках. Что ж, подумал я, раз они не знают, что настоящий Макото умер, и хотят и дальше притворяться заботливыми родственниками, буду вести себя так, как мне вздумается.

Вот мать – точно нарядная домохозяйка с картинки, стоит на кухне в бледно-лиловом переднике, который ей так идет. Давай, продолжай разыгрывать из себя добрую жену и мудрую мать и скрывать, что ты изменила мужу. Только извини, но хорошим сыночком я больше не буду. Ее стряпня вдруг мне опротивела, и я стал оставлять почти все на тарелке.

Вот отец – который с улыбкой до ушей в переполненном вагоне метро первым уступит место пожилому человеку. И как, удобно тебе в кресле начальника, которого ты подсидел? Давай, продолжай дальше плясать от радости из-за своей никчемной карьеры. Только прекрати обращаться ко мне со своей лицемерной улыбкой. Я перестал отвечать даже на его «Ну, я пошел!» или «Я дома!».

Мицуру сразу показал свое истинное лицо. Утром, через пару дней после выписки из больницы, мы внезапно столкнулись у туалета. Я успел быстрее схватиться за дверную ручку, и Мицуру, со злостью прищелкнув языком, выпалил: «Даже умереть не смог!» Бесчувственный и злобный – все, как и сказал Пурапура. Раз Мицуру не обращал на меня внимания, я решил отвечать ему тем же.

Так я отдалился от семьи и, само собой, большую часть времени стал проводить в комнате Макото. В полном одиночестве я слушал диски и радио, читал мангу, а вечерами играл в карты с Пурапурой. Из комнаты я спускался только поесть, но, почти не притронувшись к еде, возвращался обратно. Впрочем, по большей части я сидел неподвижно, поэтому голода не ощущал.

У семьи мое поведение не вызвало никаких подозрений.

То есть Макото и до самоубийства вел себя так же.

Тем не менее уже через несколько дней я порядочно устал от такой жизни.

На четвертый день я признал поражение и решил, что завтра, в пятницу, пойду в школу, где учился Макото. До этого времени у меня была справка по болезни.

Мать молчала, но, похоже, она волновалась из-за того, что я пропустил много занятий. И когда я сообщил, что завтра пойду в школу, глаза ее сразу же заблестели.

На следующее утро впервые за долгое время я встал рано и полностью умял завтрак, состоящий из яйца и бутерброда с тунцом. Потом я почистил зубы, тщательно умылся и причесал чуть отросшие волосы. Рассматривая свое отражение в ванной, я пустился в размышления: вот если бы Макото что-нибудь сделать с прической и стилем в одежде, он сразу стал бы выглядеть лучше… Да, прическа и стиль. Школьная форма с воротником-стойкой ему совсем не шла.

Я привел себя в порядок, вернулся в комнату Макото и, сверяясь с расписанием, отыскал нужные учебники. Полный энтузиазма, я проснулся слишком рано, и времени оставалось еще в избытке. Я сложил все книги, и тут меня охватила тоска.

Подойдя к подоконнику, я выглянул на залитую утренним светом улицу. По ней тянулись цепочки школьников в форме точь-в-точь как у Макото.

Девчонки идут парами и дружно держатся за руки.

Стайка балующихся мальчишек.

Рано созревшие парочки.

До меня доносился их смех.

Я задернул штору, отошел от подоконника и присел на краешек кровати. Уже была пора выходить, а я не шевелился. Даже когда мать позвала меня, я не откликнулся и все так же продолжал сидеть, пока из-за книжной полки не возник Пурапура.

– Чего сидишь? Ты же опоздаешь.

– Я жду.

– Чего ждешь?

– Чтобы кто-нибудь меня проводил. – Тут мне показалось, что все напрасно, и я высказал эту мысль Пурапуре. – Как такое может быть? Макото покончил с собой, чудесным образом спасся, целую неделю лежал в больнице и еще четыре дня не ходил в школу. И никто, ни одна душа не пришла его проведать! Ни один человек не позвонил, даже открытку не отправил. Никто даже конспекты не принес. Что-то мне это все не нравится.

– Вот к твоим бедам добавилась еще одна, – грустно заметил Пурапура. – Для начала скажу, что никто, кроме классного руководителя, не знает о попытке самоубийства Макото. Одноклассники считают, что он простудился и лежит с воспалением легких.

– Да даже если у него воспаление легких, кто-то же все равно должен был его навестить? – Я пристально уставился в голубые сияющие глаза Пурапуры. Они вдруг приобрели синевато-фиолетовый оттенок, как у закатного неба. – Так, я уже ничему не удивлюсь, так что скажи-ка честно: у Макото нет друзей? Он и в школе совсем один?

Закат в глазах Пурапуры сменился ночью.

И я все понял.

Пурапура уселся рядом и с необыкновенно серьезным видом заявил:

– Только сам Макото знал, одинок он или нет. Конечно, он всегда держался в стороне от других, но только потому, что у него был свой особенный мир.

– Он со странностями, что ли?

– Некоторые ученики так и считали. Макото – интроверт, порой чересчур наивный. С одноклассниками он почти не разговаривал. Скорее всего, он и сам верил, что он такой. Отгораживался от всех высокой стеной, думая, что он всегда будет аутсайдером и не сможет дружить с другими людьми.

– И что, с Макото так никто и не общался?

– Только одна девочка. Она легко с ним разговаривала, но только она одна.

– И кто это?

– Хирока Кувабара.

Первая любовь Макото, значит…

– Она единственная не считала Макото пришельцем из другого мира и всегда была с ним дружелюбна. Наверное, она ко всем так относилась, но для Макото она была особенной. Понимаешь? Он ловил каждое ее слово.

– И вот она пошла в лав-отель с мужчиной. – Я рухнул на футон. – Да как это вообще возможно?

Действительно, мало кому на свете не повезло так же, как Макото. А мне, раз уж пришлось занять его место, не повезло примерно так же. От такого «второго шанса» моя хандра сделалась еще сильнее.

– Уж кого в этом и винить, так самого себя в прошлом перерождении. А сейчас пора в школу. Хватит дурить, а не то опоздаешь.

Пурапура чуть ли не силой собрался меня тащить. Я уперся.

– Не хочу туда.

– Тогда тебя лишат тела Макото Кобаяси.

– Лишат так лишат.

– И ты не вернешься в круг перерождений!

– Не вернусь так не вернусь.

– И я больше не буду играть с тобой в карты!

– Ну и…

Вот черт! Я вскочил. Все-таки игра в карты оставалась для меня единственной радостью в эти тоскливые дни.

– Ты же не хочешь проиграть пять раз подряд?

– Пф!..

В этом мире не было Бога. В этом мире не было Будды.

В этом мире был только он – сомнительный ангел по имени Пурапура.

Дорога до школы занимала двадцать минут пешком. Пурапура показывал мне дорогу, в то же время рассказывая о жизни Макото Кобаяси. Наконец я перешел на бег и, вприпрыжку промчавшись через школьные ворота, успел влететь в кабинет прямо к началу классного часа.

Распахнув дверь, я увидел, что все одноклассники уже сидят на местах. Они разом оглянулись на меня с неописуемыми выражениями на лицах. Воцарилась такая тишина, будто всю аудиторию засыпало многоточиями.

Кажется, никто из них не собирался тепло встречать одноклассника, вернувшегося после долгой болезни. Я вмиг осознал, что все, что мне рассказывал Пурапура, оказалось правдой.

– Так! Начинаем!

Через несколько минут после моего появления вошел классный руководитель.

– Сегодня много распечаток. Я быстро их раздам, и сразу к делу. Но сначала – посещаемость!

Классный руководитель по фамилии Савада, тридцати лет от роду, вел физкультуру. Он отличался гориллоподобным телосложением, а еще, как говорили, такой же силой. Несколько раз он приходил ко мне в больницу, но я спал. По крайней мере, так сказал Пурапура.

– Кобаяси?

От его выкрика я вздрогнул.

Взгляды всего класса устремились ко мне. За кафедрой виднелось свирепое лицо Савады. Он уже несколько раз повторил мою фамилию.

– Если ты здесь, отвечай!

– Да, здесь! – ответил я.

По классу пробежал шумок. Даже у Савады глаза расширились от удивления.

– Ого, Кобаяси. Как радостно ты об этом сообщаешь!

Эй, это же мой обычный голос!

Недоумевая, я решил добавить еще пару слов, чтобы посмотреть на реакцию окружающих.

– Да, вашими молитвами я наконец поправился!

Шум в классе стал громче.

Похоже, бодрый и радостный Макото представлял собой чересчур странное зрелище. В тот день все одноклассники пялились на меня, как на беременного инопланетянина. Но все они держали дистанцию, только подозрительно оглядывали меня.

Конечно, они удивлялись изменениям, которые произошли с Макото, но никому и в голову не пришло, что в его теле теперь другая душа. Поэтому мне было все равно – пусть удивляются или подозревают что угодно, а я буду делать ровно то, что хочу. Какими бы странными ни казались окружающим мои поступки, я выглядел как Макото Кобаяси – и этого достаточно, чтобы быть Макото Кобаяси.

Таков был мой план. Однако в школе все-таки нашелся кое-кто проницательный.

Это случилось во время обеденного перерыва, после того как я, немного вздремнув под деревом в саду, возвращался в класс.

За спиной послышались шаги. Оглянувшись, я увидел крохотного росточка девочку с короткими волосами. Прищурившись, она смотрела на меня снизу вверх. Если уж невысокому Макото она казалась маленькой, то и в самом деле это была малявка.

– Семинар, да? – полюбопытствовала малявка, вытаращив на меня поблескивающие глазки. – На семинар ходил? Вижу, с тобой что-то не так!

– Чего?

– Не пытайся отвертеться. Ты знаешь, о чем я. Ты какой-то не такой сегодня, Кобаяси. Ты совсем не тот Кобаяси, которого я знаю.

– Да чего тебе? – спросил я, отступая.

– Точно. – На лице малявки появилось триумфальное выражение, будто она меня поймала. – Так и есть. Я вчера его видела. Объявление о семинаре. Ты платишь им кучу денег, и они промывают тебе мозги. И ты перерождаешься заново. Вот и ты, Кобаяси. Ты не ходил в школу потому, что был на семинаре. И теперь ты переродился: весь из себя открытый, радостный, светлый. Ты совсем не похож на того Кобаяси!

– Уж извини. – Мое настроение испортилось. – Не ходил я ни на какие семинары!

– А что тогда? Что-то еще?

– Ничего.

– Ты врешь. Я тебе не верю.

– Не верь сколько угодно.

Откуда взялась эта девчонка? С чего это я вдруг открытый, позитивный и светлый? Сомнения не иссякали, но я оставил малявку в покое и пошел дальше. С такими, как она, лучше лишний раз не связываться.

– Я тебе совсем не верю! – закричала малявка прямо перед тем, как я собирался свернуть за угол. – Я все знаю! С тобой что-то точно случилось! Можешь обманывать других, но меня-то не обманешь!

Непонятная малявка. Но такая проницательная!

Она меня не на шутку встревожила, и я сразу же помчался в мужской туалет, где воззвал к Пурапуре.

– Кто это?

– Ты о ком?

Пурапура предстал передо мной во плоти и сразу же принялся перелистывать свое пособие. Однако выглядел он неуверенно, да и книгу листал как-то нетерпеливо. Наконец он захлопнул пособие.

– Ее тут нет.

– И что это значит?

– Если ее нет, значит, ее не существует в воспоминаниях Макото.

– То есть, – сказал я, – он ее не замечал?

– Ну, – кивнул Пурапура, – в общем-то да.

Я хмыкнул. Глядя на бесполезное пособие, я испытывала сложные чувства. Удивительная малявка, которую в упор не замечал Макото Кобаяси… И при всем при том она единственная, кажется, учуяла, что вместо Макото в его теле теперь нахожусь я…

Первый день в школе тянулся бесконечно долго. В классе я оставался мишенью всеобщего внимания, в коридоре меня преследовала малявка, и к концу классного часа я страшно устал. Однако после уроков мне хотелось навестить одно место, которое обычно посещал Макото.

Кружок рисования.

Утром я впервые с удивлением узнал от Пурапуры, что Макото с энтузиазмом посещал этот кружок. Похоже, у него не было иных успехов, кроме успехов в рисовании. В школу он ходил только ради кружка и счастливых часов за мольбертом.

Макото продолжал появляться в кружке и во втором триместре, даже несмотря на то, что обычно в кружках ученикам разрешалось заниматься только до первого триместра девятого класса – дальше начиналась интенсивная подготовка к экзаменам. Другие тоже нарушали это правило, и учителя-консультанты не просто смотрели на это сквозь пальцы, но и поощряли страсть Макото и его одноклассников.

Впрочем, Макото обожал не одно только рисование.

После уроков я поднялся в кабинет на третьем этаже нового школьного здания и стал искать работу Макото на полках в конце класса. Я выудил оттуда холст, на котором Макото уже начал писать маслом, разложил все необходимое и водрузил холст на мольберт.

Нет, я не только притворялся Макото – мне и на самом деле захотелось порисовать.

Я уселся на раскладной стул и минут десять смотрел на картину Макото. Наконец я смешал краски на деревянной палитре и приступил к делу. Сначала я пытался подражать манере Макото, о которой я мог судить по начатой картине, но постепенно кисть моя двигалась все легче и быстрее, и я с головой окунулся в мир живописи.

Закатное солнце кирпичного цвета озаряло кабинет.

Таинственный и приятный запах масляных красок.

Среди полного умиротворения я как-то сам собой понял чувства Макото. Кроме него в кабинете было еще человек десять, но все они воодушевленно трудились над своими работами. Никто не смотрел на меня, как в девятом «А» классе. А короткие разговоры и смех, напротив, помогали разрядить атмосферу.

Только здесь Макото мог передохнуть.

И только здесь он мог расслабиться.

Стоило мне обрести уверенность перед холстом, как вдруг что-то словно стеснило грудь.

– Давно не виделись, Макото!

Из-за спины послышался голос, сладкий и сочный, будто фрукт.

Еще не обернувшись, я уже знал, чей он.

Голос Хироки Кувабары. Я пришел, чтобы увидеть ее.

Какая она? Я робко оглянулся и увидел чуть пухленькую девушку с темно-русыми волосами, которая разглядывала картину.

– Где ты был, Макото? Так давно тебя не видела! Ужасно волновалась, что твоя картина так и останется незаконченной. А ведь она так мне нравилась! Только ради нее сюда и прихожу! Ладно, шучу-шучу.

Впрочем, я уже знал от Пурапуры, что это неправда. Хирока Кувабара не посещала кружки. Зато ее лучшая подруга ходила в кружок рисования, и порой Хирока заглядывала к ней. В такие дни Макото, затаив дыхание, ждал, когда Хирока обратится к нему.

– Макото, я так рада, что тебе лучше! Я так хотела, чтобы ты ее дорисовал! Твои картиночки, Макото, в последнее время такие мрачные! А эта – очень, очень яркая, и я так жду ее!

Эта Хирока, которая щебетала, наклонившись вперед и чуть ли не прижавшись ко мне щекой, разительно отличалась от той, что я себе представлял. Я-то думал, что она окажется взрослой и развитой не по годам, но в реальности она вела себя как маленькая девочка. И все же Хирока была по-своему очень привлекательной. Каждый раз, когда ее длинные волосы задевали мою щеку, мне казалось, что сердце мое вот-вот разорвется на части. Может, так реагировало на нее тело Макото.

– Ты больше так не делай, Макото! Обещаешь Хироке, да? Ты ведь закончишь картиночку, которая мне так нравится, правда-правда? Этой лошадке будет очень жалко, если ты ее не закончишь…

Хирока училась на класс младше, но обращалась к Макото не «сэмпай», как принято говорить старшим, а по имени. Сердце Макото трепетало от такого нахальства.

– Как же хорошо ты нарисовал эту лошадку, Макото! Пусть пока это только набросок, но она уже как живая! Она летает в небе, да? Как краси-и-иво!

Хирока была не то чтобы красивой, но необычайно привлекательной. От ее мягкой, молочного цвета кожи я терял голову. Наверное, я просто никак не мог избавиться от мысли о ней в лав-отеле, но стоило мне представить, что я дотрагиваюсь до этих полных губ, как ниже пояса тело отказывалось мне повиноваться. То есть не мое тело, а тело Макото…

– А голубенький фон такой красивый! Такого голубенького Хирока не видела еще! Как небо – просторное, широкое, прозрачное… Я не видела такого неба, но оно мне так нравится!

Кажется, главным достоинством Хироки Кувабары была способность вести разговор, совершенно не заботясь о том, поддерживает ли его собеседник. Для Макото, который не мог связать и двух слов, это было настоящим облегчением.

Однако я не мог во всем молча соглашаться с Хирокой.

Весь холст был покрыт голубой краской. Правда, в верхнем правом углу виднелись очертания лошади, но она была только намечена и сильного впечатления не производила. Поэтому сейчас главную роль на картине играл голубой цвет. Хирока думала, что это небо, но я, скорее, сказал бы…

Вдруг из-за спины донеслось:

– А мне кажется, что это море!

Я смутился – ведь я думал точно так же.

– Летающая лошадь – это, конечно, здорово, но я вижу, что эта лошадка плывет. Она находится глубоко на дне моря и медленно выплывает на поверхность. А небо – где голубой цвет чуть поярче, правда?

– Все так! – воскликнул я и взволнованно оглянулся на хозяйку этого голоса.

Все мое волнение как рукой сняло.

– Я же говорила. – Малявка довольно улыбнулась. – Меня-то ты точно не проведешь!

3

Малявку звали Сёко Сано. Я узнал, что она училась в девятом «А» классе вместе с Макото и тоже ходила в кружок рисования. При этом она загадочным образом не попадала в поле зрения Макото. Наверное, оттого, что его целиком занимала только Хирока Кувабара.

Как бы то ни было, после этого девочка по имени Сёко Сано стала беспощадно меня донимать.

Она была твердо убеждена, что «Макото теперь другой» (и в этом попала прямо в яблочко), и настойчиво преследовала меня, будто хотела разоблачить мою истинную сущность.

– Раз не семинар, то гипнотерапия, да?

– Хм… вряд ли ты признаешься, но, может быть, все-таки… Из тебя не изгоняли дьявола где-нибудь на Шри-Ланке?

– Только честно, ты не плавал с дельфинами?

– У моего отца, знаешь, есть знакомый, который стал совершенно другим человеком, когда у него появился ребенок… Хотя, Кобаяси, дети в твоем возрасте…

Она буквально бомбардировала меня теориями. И откуда только они у нее брались?

Сначала я пытался возражать:

– Я не верю в гипнотерапию.

– Изгнание дьявола? Я бы обратился к ангелу.

– Я плохо плаваю.

– Не помню, чтобы у меня были дети.

Постепенно мне это надоело, и я стал удирать, едва учуяв присутствие Сёко.

Самым безопасным местом оказался кабинет рисования. Сёко волшебным образом переставала меня допекать, только когда я стоял перед мольбертом. Она всегда держалась на расстоянии и молча разглядывала мою картину, совершенно не пытаясь вмешаться. Может, раз она тоже любила рисовать, этот кабинет представлял для нее священную территорию.

Да, стыдно признаться, но я продолжал ходить в кружок.

Что ни говори, а времени у меня было много. После уроков я не особо-то и хотел возвращаться домой. Сидеть в школе допоздна было в сто раз лучше, чем беситься от одного только вида домашних.

Меня также волновала Хирока Кувабара. Короче говоря, как и Макото, я, затаив дыхание, ждал, когда она обратится ко мне. Пусть я слишком хорошо знал, что ничего путного из этого не выйдет и что Макото свел счеты с жизнью и из-за нее тоже, но все-таки Хирока обладала особым магнетическим обаянием. Мне хотелось, чтобы она говорила и говорила всякие чудные вещи своим милым голоском. Порой я даже представлял себя на месте того мужчины…

Но все же главная причина, по которой я ходил в кружок, была проста: мне нравилось рисовать.

Я решил потратить время на доработку голубой картины Макото. Я уже привык писать маслом и даже преуспел в этом – скорее всего, потому, что находился в теле Макото. Так что вместо медленного овладения техникой с нуля я словно бы постепенно вспоминал то, что всегда знал.

Вот я трепетно дотрагиваюсь кистью до холста.

На нем теперь обитает нечто новое, нечто маленькое. Несколько мазков – и оно потихоньку растет.

И, наконец, приобретает очертания нового мира.

Нового мира.

Нашего с Макото.

Только здесь, в мире рисования, я забывал обо всех бедах и неудачах Макото, о его одиночестве и хандре, даже о его маленьком росте. День за днем живопись околдовывала меня все сильнее и сильнее. Промежуточные экзамены второго триместра были уже на носу, и кружок рисования совсем опустел – только я один старательно приходил туда.

Все закончилось тем, что сразу после экзаменов меня вызвал классный руководитель Савада.

– Итак, Кобаяси. Мне хорошо известно, что ты долго отсутствовал. И что для твоей психики это время было нелегким. Но даже принимая все это во внимание… – Тут Савада потряс листком с результатами экзаменов. – Это никуда не годится!

И я был с ним полностью согласен.

После уроков в учительской было сумрачно. Нас с Савадой одинаково заботило сложное положение, в котором оказался Макото. Речь шла о совершенно неутешительных результатах промежуточных экзаменов: по трем предметам – математике, японскому и английскому – его средний балл составлял тридцать пять, а по пяти – тридцать один. Из ста.

– Итак… В первом триместре оценки у тебя были такие же. Это в твоем духе, но обычно ко второму триместру ученики начинают пошевеливаться, чтобы успешно сдать выпускные экзамены. А ты, похоже, собираешься и дальше продолжать в том же темпе…

Савада нахмурил брови. Похоже, он зашел в тупик.

Как и я.

Все-таки это были экзамены Макото Кобаяси, на которых проверялись все накопленные им знания, но, даже несмотря на то, что во втором триместре я почти не учился, я надеялся, что при виде бланка с вопросами мозг Макото активизируется и поможет мне решить задания. Но когда пришло время и передо мной оказался бланк, меня вдруг охватило нехорошее предчувствие, что мозг Макото мало чем сможет помочь…

– Так ты в старшую школу не пройдешь.

В это время любой разговор сам собой сводился к экзаменам.

По словам Савады, в характеристику, необходимую для поступления в старшую школу, вносились результаты, полученные до второго триместра девятого класса включительно, причем не только оценки на экзаменах, но и отношение к учебе, и посещаемость, и домашние задания – в общем, все вместе. В первом триместре успехи Макото были хуже, чем у его одноклассников. Из этого я сделал вывод, что он учился хуже всех в классе, хотя Савада прямо этого не сказал.

В общем, мне предстояло во что бы то ни стало наверстать отставание до конца триместра.

– М-да, что же с тобой делать… – растерянно пробормотал Савада. – Что ж, Кобаяси. Похоже, у тебя единственный выход: подать документы в частную школу^[2].

– Почему?

– Даже если ты возьмешься за ум и хорошо сдашь вступительные экзамены, с такой характеристикой поступать в государственную школу – дело рискованное. Говоря начистоту, я посоветовал бы либо поступать в частную школу, либо получить рекомендацию от преподавателя. В государственных школах для учеников с рекомендациями теперь выделяют больше мест, но надежнее всего, конечно, подать заявление в частную школу.

– То есть если я подам документы в частную школу, то пройду?

– Смотря какая это будет школа.

Частная школа.

Я так и не понял, чем это грозит, но уже все решил.

– Тогда так и сделаю.

– Что?

– Подам документы в частную школу.

– Ты так запросто это решил?

– Ну, мне же неважно куда. Я же могу поступать в любую школу?

– Да, но с учетом твоей успеваемости, конечно…

Савада смешался, а я пожал плечами:

– С учетом моей успеваемости? Ну и пусть.

Я решил, что разговор окончен, и поднялся со стула. Кажется, волноваться больше было не о чем.

– М-да, ты тоже, что ли, из этих?.. – Савада склонил голову и, шепотом, чтобы его не услышали другие учителя, заговорил:

– Никакого духа соревнования. Сейчас таких много… Ладно, время пока есть, подумай еще. И с родителями посоветуйся.

Тяжелая рука Савады легла на мое плечо и усадила меня на место.

– Как твой… ну, этот… настрой?

– Настрой?

– Ну, это, ну… то самое…

Савада запинался, будто с трудом подбирал слова:

– Я об этом… ну… Твоя мама попросила меня этой темы не касаться, но… я переживаю…

– А-а… – Я вдруг все понял. – Вы о самоубийстве?

– Ш-ш! Тише! Да, об этом.

– У меня уже все хорошо. Я просто немножко сбился с пути. Я больше так не буду.

Я старался невозмутимо улыбаться, но Савада с подозрением наблюдал за мной.

– Точно?

– Точно.

– Поклянешься?

– Нет, не поклянусь.

– Вот хитрец!

– Вы тоже, учитель.

– Да, я вижу, что в последнее время тебе стало полегче. – Выражение его лица стало грозным. – Но если у тебя вдруг возникнут проблемы, сразу же скажи мне! Я помогу. Я же сильный!

Похоже, он не врал.

Судя по пособию Пурапуры, Савада и в самом деле пользовался своей огромной гориллоподобной силой, чтобы защитить учеников. Если хоть в чем-то неудачнику Макото и повезло, так это с классным руководителем, кредо которого можно было сформулировать так: «Если замечу, что кто-то из вас издевается над слабыми, сначала изобью до полусмерти. А потом уже выслушаю».

Охваченный эмоциями, я быстро поклонился Саваде и вышел из учительской.

В тот вечер я объявил родителям Макото, что подам документы в частную школу. Еще я хотел решить вопрос с подготовительной школой, куда перестал ходить после самоубийства Макото. Я сказал, что не буду целиться высоко и как-нибудь справлюсь с экзаменами и со своими нынешними знаниями, поэтому с ней можно завязать.

После моего внезапного объявления мать пришла в замешательство.

– Как? Ты уже все решил? Ты посоветовался с учителем?

– Угу.

– И он тебе это сказал?

– Ага.

– Ох…

И мать погрузилась в раздумья. Меня же заинтересовала не ее реакция, а кое-что другое.

Семь вечера. Пора ужинать. И в то же время за традиционным столиком в гостиной мы сидели только вдвоем.

Почему в доме так тихо?

Ладно Мицуру нет – он каждый вечер ходил в подготовительную школу. Но и отца, который всегда восседал за столом, как образцовый глава семейства, сегодня тоже не было – впервые с тех пор, как я вышел из больницы.

– Папе с сегодняшнего дня снова придется работать сверхурочно. – Мать взглянула на его пустое место, будто прочитав мои мысли. – Ты ведь понимаешь, Макото, что у него в компании сейчас настали непростые времена. После того как раскрыли мошенничество, все должны работать не покладая рук, чтобы вернуть доверие покупателей… Но для папы ты был важнее работы, и он каждый раз отпрашивался пораньше. Больше отпрашиваться нельзя… Когда папа увидел, что тебе стало лучше, он снова вернулся к работе.

Я ехидно хмыкнул.

– Да, у начальника отдела дел-то полно.

– Конечно, у него много новых обязанностей.

Такая непонятливая, даже иронию не уловила.

Неужели нам теперь придется ужинать вдвоем? От одной этой мысли есть уже расхотелось. Мало какой подросток захочет ужинать вдвоем с матерью, а мне приходится это делать с чужой матерью.

Совершенно незнакомой теткой.

Неверной женой.

Бесстыжей женщиной.

Пусть все это не имело ко мне никакого отношения, но злоба уже подступила к горлу и сделала голос особенно жестоким:

– Мы так и будем тут вдвоем торчать, что ли?

Да, так и надо. Я посмотрел в глаза матери. В них застыло какое-то беззащитное выражение, будто она ждала от меня удара.

– Меня уже тошнит.

Отбросив палочки, я помчался к себе в комнату.

После этого каждый раз, случайно встретившись с ней по дороге в туалет и видя ее заплаканные глаза, я испытывал муки совести. Но потом мною снова овладевала злоба. Ведь это она была плохой, и с какой стати я должен мучиться совестью из-за ее притворных слез? Все члены семьи Кобаяси бесили меня, пусть это и была гостевая семья.

Тогда я вспоминал о Хироке Кувабаре. Только ее обаяние могло унять мое постоянное раздражение. Ее пухлое личико и медовый голосок успокаивали меня каким-то совершенно магическим образом. Я не понимал, люблю я ее или нет, но думать о Хироке стал все чаще и чаще. Ночами, когда я не мог уснуть, я утешал тело Макото мыслями о ней. Ему это помогало.

И тут у меня потихоньку начали возникать сомнения в том, что было написано в пособии Пурапуры.

Вдруг Макото все неправильно понял?

Наверняка мужчина, которого Макото увидел вместе с Хирокой, – ее отец. Как часто бывает в дораме или манге, Макото просто все неправильно понял. В общем, попался в обычную ловушку. Да, так и есть. Но тогда почему лав-отель?..

Обморок! Точно. Когда Хирока гуляла с отцом, ему вдруг стало плохо. Других мест, где можно прилечь и прийти в себя, рядом не оказалось. Волей-неволей Хироке пришлось купить два часа в лав-отеле, чтобы отец мог отдохнуть. Так часто бывает. На самом деле такое случается сплошь и рядом. Можно сказать, дело сугубо повседневное… не так ли?

Но, конечно, все было не так.

Как-то вечером, не в силах справиться с навязчивыми мыслями, я обратился к Пурапуре.

– Послушай. Я же простая душа, временно оказавшаяся в теле Макото Кобаяси. Значит, я легкий, прозрачный и могу полететь куда угодно?

– Если ты, – сухо ответил Пурапура, – собираешься сейчас прокрасться в спальню Хироки Кувабары, чтобы подглядывать за тем, как она переодевается, то лучше сразу выбрось эти мысли из головы.

– Блин. – Я был обескуражен. – Как ты это понял?

– Все мужчины об этом и спрашивают, – отмахнулся Пурапура и холодно продолжил: – Люди постоянно путают душу, привидение и человека-невидимку. Увы, ты не свободен, как привидение, и не владеешь искусством становиться невидимым. Ты всего лишь простая душа, которая привязана к телу Макото Кобаяси, и не можешь спокойно летать, куда тебе заблагорассудится. Хочешь посмотреть, как переодевается Хирока Кувабара? Встань у двери и подсматривай в щелочку.

– Черт. – Я расстроенно плюхнулся на кровать.

Голос Пурапуры обрушился на меня сверху, как ведро холодной воды.

– Ты позвал меня только затем, чтобы я помог тебе с твоими приятными фантазиями?

Я приподнялся на локтях и посмотрел на Пурапуру. Он стоял у окна, нацепив на лицо маску надменного безразличия, но взгляд его был так же строг, как и голос. Злится, наверное, подумал я и торопливо слез с кровати. Вытащил из ящика стола колоду карт и с улыбкой предложил:

– Что, сегодня до семи побед?

Пурапура не улыбнулся в ответ, а вместо этого указал на кресло у стола.

– Присядь-ка на минуточку.

– Что?

– Присядь-ка, говорю.

– Хорошо. – Я покорно подчинился.

Пурапура вдруг принялся отчитывать меня с неожиданной яростью, словно свежепойманную рыбу разделывал.

– Я давно уже хотел спросить: ты, вообще-то, понимаешь, что тебе дали второй шанс? Ты осознаешь, что тебе надо закалить свою душу? Я все это время молча смотрел, но дальше так…

Я прожил в гостевой семье месяц. Видимо, Пурапуре совсем не нравилось, как я исполнял роль Макото Кобаяси.

В фразе «второй шанс» главное слово – «шанс»! В прошлой жизни моя душа совершила грех. Теперь, чтобы снова переродиться, она должна пройти закалку в земном мире, где этот грех был сделан. Для этого нужно мужество! Настойчивость! Упорство! Но ничего из этого – да еще и с восклицательным знаком в конце – у меня не было. Пурапура, конечно, ценил пыл, с которым я занимался рисованием, но кроме этого я думал только о Хироке Кувабаре. Даже в вопросе выбора старшей школы я пошел по самому легкому пути. Да, такое поведение закалкой не назовешь, а без закалки душа моя не окрепнет. Если бы она стала крепче, я смог бы вспомнить ту страшную ошибку, которую сделал в прошлой жизни. А теперь когда это вообще произойдет?