На берегах Босфора. Стамбул в рецептах, историях и криках чаек

Оставшись в кухне одна, я потянулась в карман за телефоном, о котором совершенно забыла. Впрочем, как и о времени, потому что оно, пока мы безмятежно потягивали утренний кофе, давно перебежало за полдень и грозило массой неприятностей, если я сейчас же не улизну из этого очаровательного сераля^[16].

* * *

Новая квартира встретила меня голыми окнами, сквозь которые пробивались тусклые лучи весеннего солнца. Белоснежная орхидея и чашка с жалким пакетиком чая сиротливо стояли на полу. Я снова взглянула на часы и поняла, что для приготовления обеда катастрофически мало времени. А ведь сегодня был понедельник, а значит, день ужина при свечах. Это одна из наших семейных традиций, как и та, чтобы печь исключительно по пятницам, а суши есть, запивая непременно колой. Знаю, глупо, но ужасно прилипчиво, что, впрочем, свойственно привычкам и традициям.

Я наскоро переоделась и выбежала на улицу. Еще утром Айше по секрету рассказала про удивительное место, в котором продают самые вкусные мезе^[17] в Стамбуле. Оно было спрятано где-то среди жилых кварталов, однако приезжали туда ценители традиционной кухни со всего многомиллионного города. И сейчас был прекрасный повод проверить, насколько хорош Tuana Meze Evi^[18], который располагался всего в паре километров от дома. Пройтись придется, но именно спешной прогулки сейчас хотелось больше всего.

Я быстро шагала по шумным улицам европейского Бомонти, оставляя позади себя высокие подъезды с резными дверями, за которыми скрывались роскошные винтовые лестницы из чугуна. Я видела их пару раз, пока какой-нибудь нерасторопный домовладелец пропускал впереди себя ухоженную мальтезе, замешкавшуюся у входа. Когда-нибудь я обязательно попаду в такой подъезд и поднимусь до самого верхнего этажа и, возможно, даже увижу роскошную квартиру беспечного наследника давно забытого стамбульского дельца.

Но сейчас я спешила, жадно проглатывая яркие кварталы, которые так и манили своими деревянными обветшалыми фасадами, за которыми давно не слышно музыки. И только выцветшие ставни одиноко смотрели на мир, жалостливо поскрипывая вслед пролетающему ветру.

Неожиданно справа вырос миниатюрный дворец, на котором красовалась табличка «Французский лицей Богоматери в Сионе». Дип мне рассказывал, что когда-то это была одна из престижнейших школ Стамбула, в которой с XIX века обучались дочери знатных вельмож и многочисленных иностранцев, вереницей тянувшихся в гостеприимную столицу трех империй. Стало грустно, что мои девочки не настолько свободно владеют французским, чтобы поступить в нее, иначе я бы с радостью приводила их каждое утро и кричала бы «Bonjour» очаровательным французским учителям. Невероятного размера ворота, напоминавшие скорее вход в султанские покои, словно исполины, нависли надо мной, и я стояла, придавленная их великолепием, и не могла сдвинуться с места. Охранник вышел из своего домика и направился в мою сторону, а я продолжила путь в поисках мезе для ужина.

Еще квартал – и справа раскинулось старинное протестантское кладбище. Обнесенное высокой каменной стеной, оно напоминало неприступный бастион, скрывающий тысячи душ. Я невольно остановилась у входа и стала внимательно читать табличку. Оказалось, что в середине XIX века эта земля была подарена султаном семи протестантским странам, в числе которых были Великобритания, Пруссия, США и вся Скандинавия. Эта семерка и сейчас управляет данной территорией.

– Когда-то здесь были Великие поля мертвых, – заговорил со мной незнакомый голос на английском. Это была совсем юная девушка в платке. – Я пишу диплом на эту тему, но сюда меня не пустили.

– Почему же?

– Сказали, что впускают лишь тех, у кого кто-либо из родственников здесь похоронен.

Я грустно побрела дальше, удаляясь от древнего некрополя, в который теперь так хотелось попасть. Я спешно перешла улицу в неположенном месте и сразу свернула направо у простенького кафе с симитами. Оставалось пройти каких-нибудь несколько сотен метров – и по правой стороне улицы нарисовалась весьма скромная и совсем незаметная вывеска «Tuana Meze Evi».

За стеклом витрины были выставлены десятки неизвестных мне блюд, о составе которых я могла лишь догадываться. Крупный мужчина за прилавком внимательно следил за мной, пытаясь понять по моему смущенному виду, что я здесь делаю. Туристов и иностранцев в этом месте он видел редко, и тут пришла та, которая лишь сегодня утром узнала, что такое мезе, и теперь не знавшая, как подступить к этим блюдам загадочных цветов и консистенций. Несколько раз человек-богатырь пытался заговорить со мной, но я, как истинный интроверт, профессионально уходила от его тщетных попыток. Наконец я достала телефон и загрузила в переводчик вопрос, который волновал меня больше всего.

– Bütün mezeler tazemi?^[19]

Великан с недоверием посмотрел на меня и решительно отвернулся, сделав вид, будто что-то перекладывает за прилавком. Мой вопрос привлек еще нескольких работников – наверняка его братьев. Кровное родство я определила по косой сажени, легко уместившейся бы в плечах каждого из них. Я понимала, что делаю что-то не то и, разведя руками, просто улыбнулась. На ломаном языке электронного переводчика мы разговорились, и, в качестве извинения за свой нелепый вопрос о свежести товара, я слабовольно скупила добрую треть всего, что было выставлено на продажу.

Братья наперебой презентовали каждое новое блюдо, непременно заставляя его попробовать. Примерно после десяти дегустационных ложек, что в общем-то уже составляло объем полноценного ужина, я сдалась и сказала, что возьму все, что они рекомендуют. В итоге все остались счастливы, и особенно я – если бы не дождь, начавший накрапывать, стоило выйти из лавки, призванной спасать нерадивых хозяек.

Мелкими перебежками я спешила домой, тщетно пытаясь укрыться от дождя под широкими металлическими маркизами старых подъездов. Ворох гигантских серых туч плотно заволок небо, и в окнах начали зажигаться тусклые огни. Они так заманчиво трепетали за мокрыми стеклами, что я, с трудом уместив пакет с семейным ужином под курткой, бежала домой, даже не пытаясь перепрыгивать через лужи. Впервые за долгие годы я вспомнила детство и невероятное ощущение мокрых ног. Нет, это было не как в душе или ванне, а совершенно по-особому, как бывает только во время дождя. Проворные струи бежали по лицу, безвозвратно смыв небрежные стрелки, которые я еще утром наспех нарисовала без туши для ресниц. Наверное, это даже к лучшему…

Впереди показался шпиль Notre Dame de Lourdes – значит, дом совсем близко. Умытый, как и я, прохладным дождем, он стоял, окруженный каменной изгородью, и казался самым уютным местом на всей планете. Меня уже совсем не беспокоили неразобранные коробки в углу гостиной, груды вещей в шкафах и отсутствие штор на окнах. Главное, что в окне квартиры теплился огонек настольной лампы – дети были дома…

Мы с девочками быстро прибрались в столовой, заполнив остальные комнаты стопками книг, десятками чемоданов и неподъемными ящиками с вином, которое мой Дип собирал уже много лет. Выбор посуды в условиях переезда был у нас невелик, так что многочисленные мезе мы разложили по ярким узбекским керамическим пиалам. Хумусу и бабаганушу достались плошки с гранатами, фаршированным острым рисом баклажанам и обжаренным в масле пирожкам из булгура – пиалы со сказочной птицей симург… Пока младшая дочка тайком дегустировала каждую закуску, я подыскала место для новой орхидеи. Крохотный конвертик попался на глаза, и всезнающий Гугл тут же отрапортовал его содержимое. Оказалось, что наша внимательная соседка этим цветком приносила извинения за шум, доставленный ремонтом ее квартиры. А ведь мы даже не заметили…

– Мы ничего не слышали, потому что у нас всегда слишком громко дома, – заметила Барбара, и мы одновременно многозначительно посмотрели на маленькую Амку, которая, как правило, и являлась виновницей этого шума.

В дверь позвонили, и дети побежали открывать папе с оглушающими криками, а я подумала, что, возможно, однажды мне тоже придется раскошелиться на дюжину орхидей для соседей.

Этим вечером мы ужинали долго и весело. Я в деталях рассказывала о невероятном знакомстве с говорящей по-русски Айше и ее двух помощницах, о французском лицее и, конечно же, древнем некрополе, в который никого не пускают… Умолчала я только о странном гадании, потому что оно действительно было немного странным.

Перед сном я долго смотрела в окно. Дип тихо стоял рядом, уткнувшись носом в мои волосы, которые я собрала, не высушив, в пучок, и оттого они еще были влажными.

– Ты пахнешь дождем, – тихо сказал он. И мне показалось, что я снова ощущаю это странное чувство стамбульского кейфа – такое спокойное счастье, когда никуда не спешишь и ничего не хочешь менять.

Романтическое утро в фахверковом Бебеке

7 апреля

Синтетический милкшейк и сарафан со шлейками крест-накрест. – Старые ялы султанов и их вельмож. – Белокурая красотка Элис. – Розовощекая старушка за соседним столиком. – Малолетняя прима в памперсе и ее счастливый отец. – Медный сотейник с ароматной «суджуклу юмурта». – Королевский десерт янтарного цвета и несравненный Итальянец.

Скупые лучи апрельского солнца с трудом пробивались сквозь новые шторы из плотного кремового хлопка. Я встала, чтобы раздвинуть их и заодно раскрыть окно пошире. Невероятная свежесть ворвалась в спальню, и Дип лениво потянулся, хотя глаза его все еще оставались закрытыми. Я редко вижу своего мужа спящим. Обычно он просыпается задолго до меня: включает воду в ванной и нестерпимо долго жужжит электробритвой. Я стараюсь не замечать и поворачиваюсь на другой бок. Затем он идет в кухню, где двигает стулья и звенит посудой. Громко шипит чайник, и ровно пять минут тишины: я знаю, что он пьет черный байховый чай с крохотным кусочком сыра, двумя сухими абрикосами и жменей лесных орехов. В это время я снова погружаюсь в сон и пробуждаюсь лишь от щелчка замка входной двери и приятного запаха его духов, долетевшего до спальни, чтобы тактично сообщить о начале нового дня.

Так происходит пять раз в неделю на протяжении долгих лет, но только не сегодня. Воскресенье – мой день! Пока все мирно посапывают в кроватях, нарядная скатерть ложится на круглый дубовый стол в гостиной, и я спешу в кухню, чтобы состряпать что-то необычное. Однако в этот день все сложилось иначе. Пока я вдыхала свежесть стамбульского утра и прикидывала в уме пропорции для быстрых оладушек на кефире, Дип уже начал свой утренний ритуал с лежанием на японском валике, который когда-то спас его от болей в пояснице, и теперь он никогда не изменял этому очаровательному аксессуару в виде цветастой вытянутой подушки, набитой гречихой.

– Ты так рано… – и я улыбнулась смешной позе, в которой он лежал на моем гимнастическом коврике.

– Засеки время, – буркнул он. – И посиди рядом. Следи, чтобы я правильно лежал.

Я снова улыбнулась. Притом что Дип занимал высокий пост в своей организации, лет двадцать руководил огромными офисами и был своего рода гуру антикризисного управления, со мной рядом он проявлял удивительные черты беспомощности и… ммм… чудачества – назовем это так. Он не умеет пользоваться плитой и стиральной машиной, не знает, как заказать еду в интернете и полить цветы в нашем доме. Когда прошлым летом я на месяц уехала к маме, по возвращении меня ждал сюрприз в виде сгоревших орхидей, которые он выставил на солнцепек, и в таком же состоянии спатифиллума, который до этого мы ласково называли «неумирашкой», так как долгие годы он проявлял удивительные свойства выживать в любой ситуации. Но не в тот раз…

Вчера я попросила мужа купить ванильный сахар. Он позвонил из магазина и уточнил:

– Ванилин по-турецки будет «ванилья»?

– Очевидно, да. Бери и побольше, – я уже начинала готовиться к приближавшейся Пасхе, для которой были припасены новые рецепты куличей.

Вскоре он вернулся и выгрузил на стол несколько десятков пакетов – каждый размером с плитку шоколада. Выглядело странно, ведь ванилин обычно продают в упаковке с пакетик чая. Я вздохнула: действительно, крохотными буковками сбоку было написано «Vanilya», а вот гигантскими на всю ширину пакета красовалось слово «Milkshake». Дорогой Дип купил ворох синтетических молочных коктейлей со вкусом ванили, которые, естественно, тут же отправились в мусорное ведро. Ему я об этом не сказала, и он, довольный шопингом, отправился консультировать кого-то в скайпе по вопросам антикризисного управления.

А еще недавно он собирал нашу четырехлетнюю дочку в сад. Задача, конечно, не из простых – сарафан со шлейками крест-накрест, причем на спине. Не знаю, как так вышло, но шлейки оказались у ребенка под мышками, руками шевелить Амка не могла, а Дип решил, что сарафан дочке попросту мал. Конечно, такие бытовые казусы случаются в нашей семье крайне редко, потому что каждый занимается своим делом. Я – книжками и домом, а Дип использует свой мегамозг в стенах родного офиса, составляя многомиллионные бюджеты и прогнозируя инвестклимат на ближайшие годы. Кесарю – кесарево…

Пять минут лежания на валике прошли, но не успела я сообщить это, как стал трезвонить мобильник Дипа. Я бросилась к нему: не хотелось будить детей так рано. В трубке послышался женский голос. Покраснев, я передала телефон мужу и вышла из комнаты. Мне не нравилось думать, что в воскресенье утром ему может звонить какая-то женщина, с которой он говорит по-английски. Дип подтвердил с ней встречу. Это было похоже на кошмарный сон. Ощущение свежести от так славно начавшегося утра вмиг испарилось, оставив неприятный привкус: прямо под окном газовал старый грузовик. Я быстро захлопнула створку и задвинула штору – в комнате снова воцарились тишина и полумрак.

– Тебе холодно? – как ни в чем не бывало поинтересовался он. – Кстати, хорошая новость. Тебе сегодня не придется готовить завтрак.

Вот это самомнение! Если он куда-то уходит, разве должны мы с детьми лишать себя семейного утра? Ну уж нет! Дип посмотрел на меня непонимающим взглядом.

– Я думал, ты обрадуешься, что мы вместе пойдем на завтрак. Моя коллега пригласила нас сегодня в какую-то шаркутери на Босфоре. Говорит, там невероятно красиво. И дети смогут побегать. И ты пообщаешься, развеешься…

Я с трудом сглотнула ком, уже успевший подступить к горлу, и быстро заморгала глазами, чтобы помешать слезам, хотя они уже скопились и готовы были хлынуть. Ох уж эта депрессия… Все-таки нужно поскорее от нее отделаться, и сегодняшнее утро – хорошая для этого возможность.

Мы наспех оделись, а после целый час уговаривали младшую дочку расчесать волосы, а старшую – составить нам компанию. Разница в десять лет между детьми делает процесс воспитания невыносимо мучительным. Наконец тинейджер сдался под отцовским напором, зато молодое поколение упорно отказывалось воспользоваться расческой – и тогда сдались мы.

Стамбул в воскресенье просыпается поздно. Впервые за все время пребывания в этом городе мы ехали по совершенно пустым бульварам, не стояли подолгу в узких переулках, не уворачивались от лихих мотоциклистов, развозящих еду из ресторанов. Город, умытый ночным дождем, источал свежесть и прохладу первого апрельского воскресенья. Набухшие на деревьях почки вот-вот готовы были выпустить нежные зеленые ростки, и лишь великолепные магнолии, разбросанные по всему городу, удивляли гигантскими благоухающими цветами, распустившимися прямо на голых ветвях.

Уличные торговцы, готовясь к прибыльному дню, звенели железными повозками и до блеска начищали стекла передвижных прилавков. Скоро в них загорятся нежным золотом хрустящие симиты и жаренные в масле пирожки.

А вот и горы гранатов вырастают прямо из деревянных ящиков: еще полчаса – и по чистой мостовой побегут красными ручьями дорожки алого прекислого сока, не поместившегося в стеклянные бутылки покупателей. К полудню разогретая солнцем улица наполнится парами этого витаминного напитка, отчего будет приятно щекотать в носу.

Но сегодня мы этого не увидим, так как направляемся извилистыми улочками в один из невероятно красивых районов Стамбула – Бебек. В переводе с турецкого «бебек» означает «ребенок», хотя ничего общего с этой возрастной категорией не имеет. Когда-то, чтобы подчеркнуть ценность этих земель, расположенных прямо на берегу пролива, их называли зеницей ока самого Босфора – «Bosforosun Gözbebegi»^[20]. Спустя столетия длинная фраза упростилась ленивыми горожанами настолько, что от нее осталось лишь последнее слово – Bebek. Привлекательность района росла с каждым годом, и по сей день это одно из самых излюбленных мест коренных стамбульцев, где они с удовольствием проводят каждое воскресное утро.

Мы долго плутали по узким извилистым улочкам, плотно уставленными деревянными домиками, отполированными прохладными ветрами. Будто сделанные из лего, они пестрели всевозможными оттенками от нежных пастельных до насыщенных бордовых тонов. Я представила, как прекрасна должна быть эта фахверковая архитектура в погожий солнечный день. Строгая геометрия деревянных балок, составлявших остов многовековых построек, основывалась на старой европейской традиции, принесенной в эти земли архитекторами с итальянскими и французскими фамилиями. Несмотря на мелкий капризный дождь, скупо окроплявший улицы, но при этом не решавшийся уйти насовсем,

фахверковые постройки выглядели стойкими солдатиками, перенесшими не одно поколение султанов и их расточительных вельмож, которые проводили в них свои веселые летние отпуска.

Такой тип дач существует и по сей день и называется красивым словом «ялы». Пораженные их красотой, мы наконец спустились к самому проливу и бросили машину на стоянке Is Park (это самый доступный и популярный тип парковки в Турции).

Одетые в спортивные костюмы красивые люди медленно прогуливались с любимыми питомцами на кожаных поводках со стразами. Пушистые шпицы нехотя маршировали по мокрым тротуарам, брезгливо подергивая смешными мордочками. Яркие вывески многочисленных кафе отражались в мокром асфальте, отчего дорога представлялась в ярких радужных разводах.

Все это напоминало игру The Sims, в которую мы когда-то играли в детстве: идеальный город и идеальные люди. Что только здесь делала я?

Мои нечесаные дети еле тянулись, цепляясь носками кроссовок за каждый камень или бордюр, отчего я постоянно шикала на них, призывая быть осторожнее. В последнее время они перестали любить шумные вылазки. Все чаще мы предпочитали тихие семейные завтраки с нарядной скатертью на круглом одноногом столе и непременно при раскрытом настежь французском окне в гостиной.

Как только по утрам начинают звенеть кастрюли, дети тут же спешат в своих милых халатиках в кухню, чтобы помочь с сервировкой. Амка тщательно отсчитывает количество приборов, а старшая подтрунивает над ней за медлительность, хотя сама тот еще математик. Мне нравится наблюдать за их перешептываниями по углам, когда они пытаются скрыть следы преступления в виде съеденного пирога до завтрака или пролитого на скатерть сока. Дип называет это командной работой, а я просто получаю невероятное удовольствие от моих милых заговорщиц.

Однако сегодня утром наш привычный завтрак был самым бесцеремонным образом сорван белокурой красоткой Элис (в ее профиль я успела заглянуть, пока муж принимал душ), и теперь мы чинно шествовали за Дипом. Он пытался отыскать ту самую шаркутери на карте в телефоне. Впереди у заведения с вывеской «Bebek Kahvesi» шумела толпа, и мы уже собирались ее обойти, как вдруг кто-то несколько раз выкрикнул имя мужа. Та самая блондинка из телефона высоко подпрыгивала и изо всех сил размахивала руками у входа. Она быстро пробилась к нам сквозь толпу, схватила Дипа за руку и потянула за собой, объясняя всем вокруг что-то по-турецки. Конечно, мы с девочками бросились следом, хотя уже и без особого желания. Мне все меньше и меньше нравилось то утро, и я почти расстроилась, что не согласилась остаться дома. Барбара, будучи взрослой девочкой, сразу заметила смену настроения и взяла меня под руку. Она всегда так делает, перед тем как обнять и сказать, что я ее лучшая подружка. Но в этой шумихе было достаточно и легкого прикосновения без слов – остальное я поняла сама.

Мы быстро прошли сквозь длинный узкий зал, сплошь заставленный деревянными столиками (к слову, все они были заняты). Они стояли так близко друг к другу, что официанты с трудом пробирались сквозь узкие проходы. Один работник в переднике, облокотившись о витрину с десертами, грустно смотрел в зал. Из-за грузной комплекции он не мог лавировать между клиентами и теперь грустил об упущенных чаевых, которые в этот час щедро раздавались его коллегам. Пожалуй, он был вторым человеком в этом заведении, которому происходившее приносило сплошные разочарования.

Наконец мы добрались до широкой двери в конце зала, которую веселая Элис распахнула и, звонко засмеявшись, воскликнула: «Voilà!» Перед нами простирался невероятный Босфор во всем своем необузданном великолепии. Подсвечиваемый едва уловимым светом, пробивающимся сквозь прорехи бледных туч, он мягко колыхался так близко, что, казалось, дотянуться до него можно было без труда. Оживленная Амка всплеснула руками и тут же бросилась к крохотному парапету, но там ее подхватил услужливый официант и, нежно потрепав за пухлые щеки, вернул обратно. Элис стояла рядом и, кажется, была в восторге от произведенного эффекта. Она меня звучно расцеловала и повела знакомиться со своим семейством, которое уже чинно восседало за огромным столом у самой воды, – муж, сын лет десяти и старенькая мама, которая плохо слышала, однако все время вежливо кивала и улыбалась.

– Это такое везение, что мой одноклассник работает здесь поваром. Иначе бы нам сюда не попасть! Да еще такой столик! Его держат на случай, если заглянут какие-нибудь звезды. Отсюда прекрасный вид на Босфор. Вот, полюбуйтесь! – возбужденно кричала Элис, чем приводила шумную Амку в невероятный восторг.

Оказалось, что столик с таким видом в воскресное утро – настоящая ценность, так как именно в этот день весь Стамбул отправляется на семейные посиделки к проливу. Обычно они начинаются часов в десять-одиннадцать и плавно перетекают в обед, заканчивающийся часам к трем. В подтверждение этому справа от нас собралась еще одна компания, в которой я легко насчитала четыре поколения.

Самую старенькую бабулю ввезли на коляске, и все по очереди нежно целовали ее во впалые щеки, так что в конце этого премилого церемониала она раскраснелась, как девица, и такой оставалась уже до самого завершения завтрака —

все это время она медленно пережевывала луковую глазунью и выглядела вполне счастливой.

Рецепт

Глазунья на берегу Босфора с розовощекой старушкой

• 2 куриных яйца

• 1 луковица

• 1 чайная ложка паприки

• 0,5 чайной ложки растертого кумина (зиры)

• 1 чайная ложка сухой мяты

• 0,5–1 чайная ложка сахара (или 1 чайная ложка меда)

• Соль и перец по вкусу

• 0,5 столовой ложки смеси оливкового и сливочного масла

Луковая яичница – излюбленное блюдо старшего поколения. Ее подают на завтрак в огромных старинных квартирах с видом на Босфор и распахнутыми ставнями – разве можно преграждать путь пронырливому бризу?

В сковороде согревают два вида масла и сразу отправляют к ним нарезанный перьями лук – он скоро станет прозрачным, и тогда его можно будет слегка карамелизовать несколькими щепотками сахара или ложкой меда. Засыпают специи и тут же разбивают яйца. Раздается приятное шипение, и истинно винтажный аромат, какой можно услышать лишь в османских постройках, разносится по всему кварталу. Горстка маслин обязательно должна украсить любое утреннее блюдо – они продлевают жизнь (здесь это нужно просто принять на веру). А если нежный мякиш лепешки обмакнуть в жидкий желток и тут же отправить в рот, можно на несколько минут окунуться в блаженную нирвану, имя которой – стамбульский кахвалты^[21].

Такое поразительное отношение к старикам заставило задуматься, а прыткая Элис, уловив эту эмоцию, тут же начала пояснять:

– У нас всегда так. Мы очень уважаем наших стариков. Они заложили основы нашей семьи, и мы им благодарны за это.

– А вам не скучно проводить время со своими бабушками?

– О! Нам даже с прадедушками не скучно! – И она заливисто засмеялась, подмигнув своему мужу. Позже я узнала, что его прадедушка живет с ними, чем доставляет им массу хлопот, однако они воспринимают их скорее как развлечение, чем нагрузку. – Вчера он обиделся и наотрез отказался поехать с нами.

– А почему обиделся?

– Причина смешная! Дедуля очень любит ходить в магазин за продуктами, но мы не разрешаем: зачем ему носить тяжести? Вот и спрятали его сумку на колесах. Он заявил, что мы его предали и он впредь не будет с нами общаться. Но, пока мы вас здесь ждали, позвонила соседка и сказала, что он взял тележку у своего друга и тут же отправился на базар. Так что, когда вернемся, будем делать удивленные глаза. А он скажет: «Вот видите, вы без меня никуда».

Это показалось удивительно трогательным и милым, и даже стало немного стыдно и захотелось поскорее позвонить маме. Дип нежно приобнял меня за плечи и указал на соседний столик. Сидевшие за ним увлеченно смотрели в нашу сторону и умиленно улыбались, как будто мы предложили оплатить их счет. Но, боюсь, даже в этом случае их улыбки были бы менее широкими, чем сейчас. Все эти люди с восторгом наблюдали за Амкой, которая с аппетитом уплетала эклер, принесенный услужливым официантом в качестве комплимента. Сам же официант стоял за моей малышкой и, приподнимаясь на цыпочках, едва не аплодировал ей. Когда же соседний столик начал посылать воздушные поцелуи, чередующиеся с овациями, я занервничала.

– Мы просто очень любим детей, – опять вызвалась пояснить разговорчивая Элис. – Для турок дети – это всё, понимаете?

Конечно, я понимала. Для меня тоже мои дети – это всё, но Элис перенаправила ход моих мыслей.

– Вы любите собственных детей, а мы любим их всех. В этом разница. Турецкие мужчины просто с ума сходят, когда видят малышей. Причем независимо от их возраста.

– Независимо от возраста детей?

– Независимо от возраста мужчин.

Я тут же вспомнила несколько эпизодов, которым только сейчас нашла объяснение. Когда мы на днях стояли в очереди в бургерной, группа подростков, вместо того чтобы залипать в телефоне или болтать друг с другом на малопонятном сленге, корчили смешные рожицы Амке и так и норовили подергать ее за нос. Мальчишки лет пятнадцати, которые должны проходить мимо четырехлетних детей, попросту не замечая их, двадцать минут умилялись розовощекой мордашке моей дочурки и, естественно, пропустили нас вперед, а в конце самый прыткий из них все-таки умудрился дернуть ее пару раз за косичку. Она недовольно насупилась, что привело их в еще больший восторг. И если так ведут себя тинейджеры,

зрелые папаши просто сходят с ума, когда у них появляется собственное чадо. Отпрыску позволяется все! К черту нормы воспитания! Туркам они неизвестны. Если ребенок что-либо хочет, ему нужно это дать.

И знаете почему? Да просто у него очень сладкие щечки. В Стамбуле все без исключения нюхают детей и получают от этого невероятное удовольствие.

– Наши дети – часть стамбульского кейфа. Вы знаете, что это такое? – округлила свои и без того большие глаза веселушка Элис.

О, знаю ли я про стамбульский кейф? Вы еще спрашиваете! Как же не знать, если в этом городе все о нем только и говорят и исключительно им занимаются. С утра и до вечера! Это такой своеобразный стамбульский секс, от которого удовольствие гарантировано при любой погоде.

В дальнем углу террасы сидела молодая пара с девочкой лет трех. Я сразу обратила на них внимание, потому что знала, что скоро Амка потянет меня к ним выяснять, на каком языке говорит этот ребенок, поэтому аккуратно присматривалась, определяя степень адекватности семейства: заговорить-то первой придется мне. Я с ужасом наблюдала за тем, как девочка вначале смешала соль с сахаром, затем вылила два стакана чая на белоснежную скатерть, а после размазала красный менемен по кремовой подушке на стуле. И все бы ничего, да только малышка умудрилась намочить колготки и напрочь отказывалась их менять. Официант в связи с этим принес ей эклер (какой избитый трюк!) и с идиотской улыбкой на лице наблюдал за тем, как она жмякала его крохотными ручонками на той же скатерти поверх менемена. Соседний столик изменил Амке и посылал овации новой приме. А ее бедный папа, держась рукой за сердце, умолял бессовестную дочь позволить ему сменить мокрые колготки. Он едва не плакал, называя безразличного к мольбам ребенка любовью и смыслом всей жизни, на что пухлощекая особа в памперсе только вертела вздернутым носом и ковыряла крохотным пальчиком в яичнице. Соседний столик был в восторге от поведения отца, а тот, упиваясь собственным счастьем, сам завидовал себе. Я представила, что сделала бы со мной мама, вздумай я выкинуть нечто подобное в детстве. Да что мама? Могли бы мои дети вести себя так? Амка с ужасом смотрела на непослушную девочку, а я молча радовалась тому, что знакомиться с ней мы уже вряд ли будем.

Мы так заболтались, что не заметили, как приступили к завтраку.

Это был классический стамбульский кахвалты, так много и ярко описываемый в литературе и дневниковых записях путешественников прошедших столетий.

О нем мне говорили все, кто когда-либо заезжал в эти места и имел хотя бы призрачную возможность прикоснуться к местному гурманскому экстазу.

Белоснежная чайка плавно опустилась рядом и, важно расхаживая по парапету, желала нам приятного аппетита вполне членораздельными звуками. Ее хотелось слушать еще и еще, и чем больше я слушала, тем проще понимала ее далеко не птичьи интонации. И как я не замечала раньше, что чайки умеют говорить? Гигантская баржа медленно проплыла мимо, затянув протяжную песню тоскливым гудком. Наконец она растворилась в темных водах холодного пролива, увлекая меня в глубокие раздумья. Однако пряный запах пробудил приятную щекотку под ложечкой, переключив внимание на блестящий медный сотейник с традиционным утренним блюдом суджуклу юмурта. По сути, это обыкновенная глазунья, зажаренная в медном сахане^[22], рядом с которой ютятся несколько кусочков классического суджука. Это пряная, буквально обваленная в специях мясная колбаса, которую употребляют непременно в жареном виде: блестящая от курдючного сала, она источает изумительный аромат разогретых чамана^[23], кориандра и кумина^[24].

Не будучи большой поклонницей переработанного мяса, я аккуратно отодвинула в сторонку ярко-красные ломтики и принялась за глазунью, сплошь пропитанную восхитительным букетом пикантных трав. Элис легонько пихнула меня в плечо и пожурила сморщенным носом —