Читать книгу: «Невообразимое осознание», страница 5

– С какой просьбой пожаловал сюда, брат мой? – любезно сказал он.

– Я хочу служить богу, быть священнослужителем или монахом, кем угодно. – излил я ему свою просьбу. Он молча кивнул.

– Ты уверен в своём решении? Служить Богу в общем довольно сложно, но так оно и должно быть. Иначе веру не докажешь. Священнослужителей у нас и так достаточно, а монахов много никогда не бывает. Ты примешь множество обетов, которые во многом тебя ограничат. – священнослужитель объяснил мне тонкости монашества.

– Да, я уверен, я готов стать монахом и служить Богу.

– Я буду твоим духовником, и ты будешь мне исповедоваться, но ты не можешь принять все обеты сразу. Ты должен пройти путь послушничества, с прохождением которого ты станешь монахом.

– Нет, я приму всё сразу. Я не могу ждать. Я настроен радикально.

– Хорошо, твоя воля, тогда пройдём со мной в святилище. – указал мне священнослужитель. Я пошёл по его стопам.

Мы зашли в какое-то очень низкое помещение, которое было наполовину закопано в грунте. Здесь был какой-то алтарь. Священнослужитель достал из шкафчика робу и выложил её на этот самый алтарь.

– Сейчас мы проведём ритуал посвящения. Ты наденешь эту робу, затем ты потрогаешь священные реликвии и прочитаешь священное писание, а после помолишься; так ты примешь все обеты нашего храма: послушание Богу через меня, служение бедным и больным, отказ от гордыни и семейной жизни, обет молчания. Всё, что ты имеешь – имения храма, и ты будешь отныне жить здесь до конца своей жизни. Ты покаешься, и поклянёшься своей жизнью Богу в том, что ты будешь служить ему. Опосля ты будешь вечно служить во имя Божье. Ну что, не передумал? – пояснил священнослужитель.

– Я согласен, – дал добро я.

– Добро, значит сейчас мне нужно осветить святилище огнём, – сказал священнослужитель, и, взяв огниво с алтаря, направился зажигать свечи в настенных канделябрах. Я молча наблюдал за его действиями. Сделав вокруг алтаря целый круг, он зажёг все свечи и встал предо мной.

– Я выйду, а ты переоденешься в робу. Всю свою одежду оставишь в углу, я её заберу и сложу в склад. – промолвил священнослужитель, и медленно вышел из помещения, после чего захлопнул дверь.

Я бегло сбросил всю ту одежду, что была на мне, и осознал, что она вовсе меня не согревала. Швырнув её на какой-то табурет в углу, я закинул робу на голову, просунул руки в рукава, и натянул робу на туловище, поправляя подол на ногах. Заметив на полу, рядом с алтарём, сандалии, я стремительно накинул их на стопы и закрепил ремешком. Сообразив что делать дальше, я подошёл к закрытой двери и легко постучал по ней суставом пальца. Дверь отворилась и священнослужитель вошёл. Осмотрев меня и тот табурет с тряпьём, он приказал мне отправиться вглубь святилища, за алтарь, и направился вместе со мной.

Перед алтарём была стена, которая была выбита различными гравюрами и украшена мозаикой, демонстрировавшей различных исторических личностей и религиозных деятелей. Под этой работой стояла очень старая стойка, в которую была заправлена раскрытая книга. Я сел на колени и священнослужитель вручил мне крупный минерал в форме идеального шара, я погладил его и крепко держал в ладонях. Без просьбы священнослужителя, я самостоятельно начал читать строки писания передо мной вслух. Поначалу смысл строк проходил мимо ушей, но уже на третьей я осознал их великую значимость и начал ощущать всю их тяжесть внутри своей головы, – «Идущий дойдёт. Путь ему великим покажется, и он таким окажется, но идущий дойдёт, и путь его непременно приведёт.» Последней строкой оказалось название писания, – «Кувостика от Црадла», – её я произнёс про себя.

Завершив чтение писания, мне удалось почувствовать тишину сего помещения, что получалось услышать лишь вьюгу монашеских мётел. Я закрыл глаза и почувствовал странное ощущение внутри себя, словно я каменею или леденею; или я достиг состояния глубокой медитации, или ледяной воздух действительно ступил меня замораживать: без понятия, но состояние было расслабляющим. Я почувствовал, что священнослужитель начал шептать какие-то молитвы, сквозь закрытые глаза виднелся огонь свечи, которой, кажется, он освящал меня. В глубине души я начал молиться какому-то расплывчатому понятию о Боге, ибо я ничего о нём и не знал. Я молился искренне, по-настоящему, надеясь что меня услышат и помогут.

Закончив свою первую в жизни молитву, я раскрыл глаза и насладился настоящим моментом. Взглянув на священнослужителя, я показал ему свою готовность к дальнейшим наставлением, тот стоял со свечой и довольно смотрел на меня. Он задул свечу, после чего сказал мне подняться и отправиться на выход из святилища. Я вышел вперёд.

Священнослужитель потушил свечи взмахами руки, и направился за мной на выход.

Он указал на лестницу в какой-то подвал, – Ты позже пройдешь туда, там тебе будет место и поспать, и поесть, и помолиться. Сейчас я направлюсь за метлой, и ты будешь подметать так же, как и все. – прочитал про мои обязанности священнослужитель и ушёл на улицу. Кажется, он хотел отобрать одну у монаха.

Оглядываясь на своё нынешнее состояние, я был не согласен со своими обязанностями, как минимум в ближайшие сутки: мне стоит отоспаться, поэтому, полностью игнорируя поручение священнослужителя, я двинулся в сторону того самого подвала.

Ступеньки у лестницы были очень широкие: по одной ступени можно было ступить дважды, а иногда трижды. Вход представлял из себя большое неуклюжее отверстие в стене, рядом была маленькая дверка, ведущая непонятно куда. Сам подвал казался тоже низким и походил на катакомбы. Здесь также было темно, и очень малолюдно, ибо все сейчас находились на медитации в виде уборки улиц. Я шёл вглубь, ища самое потаённое место, где мог бы отоспаться без каких-либо вмешательств извне. И такое место я нашёл.

Здесь было по-уникальному темно, стены выглядели грязными и пыльными. На полу валялись толстые ковры. Я упал на один из них и ужаснула их твёрдости: левое плечо начало ныть. Странно, что я не предугадал этого. Условия проживания здесь не самые лучшие, но, кажется, такова монашеская судьба. Я закрыл глаза и попытался заснуть, пытаясь игнорировать ноющую боль в левом плече. Благо, я был очень уставшим.

Сновидений не было, я моментально раскрыл глаза и лежал ещё где-то пару минут. Меня никто не навещал и не побеспокоил, а может и случалось такое, но спросонья всё позабыл. В помещении царила ещё большая тьма, но стало больше шума: вздыхали монахи. Пока все отлучились в сон, я единственный нахожусь в бдении, или не единственный; понять мне не дано.

Я поднялся, опираясь на стену рядом. Плечо всё ещё болело, но не так сильно. Я начал перешагивать спящих монахов, чтобы выбраться наружу и наконец заняться тем, ради чего я явился в это место.

Выйдя из этих подземелий, я оказался в главном холле храма. Оказаться здесь одному в тёмное время суток было очень отрадно. Здесь было слегка теплее, но всё так же холодно. Я начал плутать по помещению, ища путь в самую точку башни: и такое место я нашёл, прямо за комнатой святилища. На этот раз ступеньки здесь были очень низкие и высокие: из гладкого камня, было очень легко соскользнуть ступне и в итоге покатиться всем телом вниз. Лестница шла вокруг оси в виде шеста, который и служил предотвращением от падений. Всё здесь выглядело очень старым и пропитанным ароматами нескольких поколений. К концу башни я успел очень сильно устать, из-за чего приходилось почти что карабкаться по лестнице.

Первым делом, поднявшись на башню, я грохнулся на пол от изнеможения, насыщая грудь свежим воздухом. На высоте пахло по-особенному. Я аккуратно поднялся, держась за ограждение. Высота башни брала за душу, я молча глядел вдаль и созерцал весь город на собственной ладони. Я видел каждый знакомый домик, я видел ту самую площадь, хлев, я видел свой дом, дом консорциума, то самое мёртвое поле и харчевня, куда я ходил с Ушдвимом. На душе стало внезапно грустно, она изнывала от тоски. Я скучаю по старому миру; он ужасный, но родной, однако как прежде уже никогда не будет: точка невозврата была преодолена. И вот оно, настоящее счастье, которое нужно будет принять. Это вечная весна в одиночной камере, и думы о прошлом не позволяют мне думать о настоящем.

Теперь я понял, что иногда нам приходится совершать поступки, которыми не буду удовлетворены нас окружающие, но от которых нам будет легко и спокойно. И самое главное – это ничего не таить: быть честным и искренним, ведь хуже злых людей только люди не искренние, да и сами люди не искренние есть злые люди.

Я долго всматривался в улицы города и наслаждался умиротворённостью, груз прошлого медленно стекал с плеч моих долой. Проведя достаточное большое количество времени, мне наконец удалось найти аномалию:

Это была бесноватая аномалия, она кружилась и летала по улицам, словно бегала, резвясь. Она летела как жалкое облачко в ужасный ветер. Вся она дрожала и пыталась выскочить из себя, скиталась по всем уголкам города, будто желая что-то найти. Я почувствовал ноты скорби внутри себя, причиной которых была эта бесноватая аномалия. Она тоже сверкала и переливалась цветами, но уже не так ярко, видимо, из-за ночного времени суток.

Переведя свой взгляд на пару домов вперёд, я обнаружил вдалеке трёх солдатов средних лет, которые всем своим видом демонстрировали, что они знают о присутствии аномалии, и которые словно пытались спрятаться и выждать её. Один из них что-то держал в руках, но я не мог разобрать что именно.

Аномалия летела безумно, бешено, словно вот-вот она закончится, и она хочет найти то, что так давно искала всё своё существование, надеясь, что она успеет в последние минуты своей жизни выполнить самую главную миссию. Она приближалась к солдатам, они тоже заметили её приближение.

Внезапно, в руках того самого солдата что-то заискрилось и засверкало, он бросил это нечто на путь перед аномалией. Тогда я понял что это было: самодельная взрывчатка. Солдат идеально просчитал время, за которое аномалия приблизиться к активированной взрывчатке. Она была почти над бомбой. Я затаил дыхание.

Бомба произвела взрыв, который даже отсюда казался огромным. Поднялась пыль. Во все стороны полетели ошмётки брусчатки и земли, повреждая стены домов. На горизонте в небе что-то засверкало.

Спустя время пыль осела и аномалия проявилась: она преобразилась в вертикальную фигуру идеального прямоугольного параллелепипеда, изливалась золотым цветом и неподвижно стояла. Аномалия словно обиделась, однако вокруг неё валялось огромное количество… драгоценных кристаллов. Кристаллы сверкали и переливались цветами, выглядели они так, словно их можно будет продать за цену всего нашего государства.

Произошедшее ошеломило меня: солдаты попытались уничтожить аномалию, что обернулось неудачей, а она в ответ породила неисчислимое количество драгоценностей; ответила добром на зло. Вот она, истинная добродетель, всегда отвечать добром. Солдаты безрассудно побежали собирать эти камни. Безмерное богатство сверкало в их глазах и умах, эти грёзы сияли настолько ярко, что они ослепили страх стражей перед неизвестным.

Скоро стражи собрали свою добычу и срочно побежали в сторону зданий организаций, несомненно для того, чтобы договориться о экспорте этих кристаллов, и чтобы большая часть досталась им. Аномалия всё так же продолжала стоять, а я всё так же продолжал смотреть на неё. Видимо, больше она никогда не двинется и навечно останется на этой улице, рядом с вокзалом, на котором нет никакого транспорта; весь транспорт уже давно находится в пути, в других городах. Дрожа от холода, мне вновь стало грустно, поэтому я направился вниз.

Спускаться по лестнице было ещё опаснее, я пару раз соскальзывал, но благо, я приземлялся на ступени и моё падение заканчивалось. Выйдя в холл, мне захотелось убраться в храме, точнее мне хотелось показаться не бесполезным, и поэтому начать убираться в храме, но никаких наблюдателей вокруг не было, поэтому я отбросил эту затею и направился в катакомбы, надеясь что во тьме мне вновь захочется спать.

Взойдя в подземельные помещения, мне вновь пришлось шагать чрез монахов. На этот раз здесь было словно теплее. Вдалеке кто-то шагал, поэтому я ускорялся, чтобы мои ночные похождения не заметили. Наступив пару раз на спящих и не очень монахов, я добрался до того места, где я спал, и лёг калачиком, пытаясь уснуть.

В голову лезли мысли об аномалии: я сопереживал ей. Мне было ужасно грустно представлять этот образ в своей голове: аномалия, осквернённая моей агрессией, дарует мне добро, и тут я задумался; а есть ли это добро, к чему эти кристаллы? Они красивы, они дороги, но зачем мне всё это? Мне нужна истина… а что, если все ответы были в этих камешках?

Я заплакал. Слёзы текли ручьём, который я пытался остановить. Сдерживая стоны, вздохи и всхлипывания в своей груди, я оглядывался вокруг, проверяя, не наблюдает ли кто моих мучений: все молчали и лежали. Я старался быть как они. Закрыв глаза, я наконец выкашлял ком из горла и успокоился. В последние минуты своего бдения я молился, чтобы меня услышали.

Меня разбудил тот самый священнослужитель, что посвящал меня в монахов.

– Брат мой, проснись! Один из наших братьев попробует сделать невозможное, он воссоединится с Богом! Срочно проснись! – ласково молвил он.

Слегка раскрыв глаза, я понял, что наступило утро. Я тихо бурчал в ответ: хотелось сильно спать. Он продолжал мне что-то мямлить, но я игнорировал его выбросы. Спустя время я всё таки поднялся с помощью священнослужителя, так как зрелище должно было быть действительно интересное.

Священнослужитель потихоньку передвигался небольшими рывками, каждый раз ожидая, когда я сделаю несколько шагов к выходу: таким образом он сопровождал меня. Мы подобрались к выходу и на улице, во-первых, было очень холодно, а во-вторых, здесь собралась огромная толпа монахов, священнослужителей, стражей и других служителей храма. Кажется, надвигается что-то действительно очень важное и интересное. Из храма вышло ещё несколько монахов и мы наконец отправились в путь.

Сказать честно, я не имел абсолютного понятия о том, куда мы направляемся, однако я догадывался, что мы собираемся лицезреть. Проходя между жилых домов, я встречал знакомые места и улицы, даже будто встречал знакомые образы. Я снова погрузился в сладкие воспоминания о прошлом, но к сожалению они не приблизят меня к истине, поэтому я отвлёкся на городские пейзажи и вновь шёл, ни о чём не думая.

Шагая рядом с маленькими тавернами, наша кучка наконец-то остановилась. Кто-то закричал из толпы, – славься же ты, настоящий наш герой! Мученик божий! Всё ради Бога!

– Я узнал место: это был городской вокзал; то самое место, где остановилась вчерашняя аномалия. Изречения неизвестного из толпы подвигли меня пробраться чрез скопище и посмотреть на этого самого мученика. Протиснувшись, я смог увидеть мученика: он стоял прямо перед аномалией. Мученик выглядел ни разу не испуганным, и он гордо стоял, будто всматриваясь в бездну этой аномалии. Кажется, все они считают аномалии Богом, или частью Бога, или проявлением Бога, и этот мученик собирается что-то сделать с эти. Внезапно, я осознал, что чувствую знакомые ощущения: толпа, аномалия, всё как в тот день…

– Боже! Прошу же тебя! Прими ты сына своего! Он достоин стать частью тебя! – продолжал возглашать речь всё тот же служитель из толпы.

Божий сын вступил в Бога своего. Он испарился в нём полностью, не испустил ни духа, ни крика. Он исчез в нём навсегда. Сборище молча смотрело на аномалию в ожидании чего-либо. И сборище дождалось.

Из аномалии выпрыгнуло какое-то домашнее животное без одной лапы, оно жалобно стонало, падая со своих оставшихся конечностей. Вся эта сущность была плотно покрыта толстой шерстью, из-за чего опознать её было крайне сложно. Толпа всё так и продолжала молча наблюдать за происходящим.

Один из стражников не выдержал лицезреть чужие страдания, поэтому, чтобы помочь животному освободиться от терзаний, он возвёл свою дубину в воздух и ударил по голове скотины. Издался характерный глухой звук лопнувшего черепа. Толпа ликовала, издавая аплодисменты.