Читать книгу: «История папства», страница 3

Епископ Рима, папа

Что нам известно конкретно о формировании римского епископства и о его ранней истории? Первым епископом Рима, согласно католическому учению, был сам святой Петр, но заслугу в основании римской церкви он должен был разделить с Павлом. С точки зрения истории нет ничего невероятного в том, что Павел – который, в отличие от Петра, был римским гражданином – в 61 г. оказался в Риме. О Петре же мы знаем, что он проповедовал в Антиохии – и оттуда прибыл в Рим, но прибыл, несомненно, позже Павла. Легенда о встрече Петра и Павла в Риме, об их совместных деяниях и о мученической смерти, ставшей уделом обоих, обретает смысл в контексте истории объединения различных направлений внутри христианства.

Оба апостола, по всей вероятности, пали жертвой гонений на христиан, начавшихся при императоре Нероне, в 64 г., после пожара Рима; правда, ясными и однозначными сведениями об их судьбе мы не располагаем. Однако и то, что известно, дает основания сделать вывод: Петр еще никак не мог быть епископом Рима в том значении этого слова, какое оно приобрело позже: в 60-х гг. в Риме еще не сложилась епископальная церковь. Однако значительная часть исторической литературы считает вполне вероятным, что Петр действительно прибыл в Рим и там они вместе с Павлом приняли мученическую смерть. (У нас нет причин оставлять без внимания и «Климентины»¹⁴, согласно которым Петр погиб мученической смертью в 64 г. в Риме.)

Впрочем, для того чтобы доказать и понять, как возникало и утверждалось первенство римских епископов в христианской церкви, как складывалось их верховенство в трактовке догматов вероучения, особой необходимости доказывать факт иерархического значения римского епископства Петра нет. Другое дело, что легенды, связанные с фигурой Петра и говорящие о его верховенстве в статусе римского епископа, сами стали фактором, формирующим историю. Рим, еще до появления в нем Петра, не просто поднялся выше Антиохии – места, где, судя по всему, проповедовал Петр, – но стал центром тогдашнего мира, экономическим и политическим центром империи. Первенство римского епископа в христианской церкви обусловлено было не только Евангелиями, но и не вызывающей никаких сомнений ведущей политической ролью Рима.

О римских епископах первых трех столетий мало что известно; мы знаем лишь их имена, которые содержатся в так называемых папских списках. Сведения о первых папах дошли до нас только в легендах, созданных позже и сохранившихся в «Liber Pontificalis»¹⁵. Долгое время принято было считать, что первые три века истории папства – эпоха апостолов, эпоха катакомбной церкви – являлись сплошным периодом мученичества. Согласно папским спискам, от святого Петра до папы Мильтиада (ум. 314) в Риме было тридцать два епископа: двое из них умерли в изгнании, остальные тридцать приняли мученическую смерть. В действительности же о большинстве из них мы вообще не знаем, кем они были и как умерли. Если римские епископы первых столетий, в соответствии с римскими законами, не допускались к участию в публичной государственной и общественной жизни, то отсюда еще не следует, что они были осуждены на смерть. У ранних католических авторов – собственно только у них – можно встретить утверждение, будто именно гонениям, которым подвергались верующие во II–III вв., и большому количеству мучеников обязано христианство своим стремительным распространением в империи.

Действительно, в соответствии с духом римских законов христианство, как только оно отделилось от иудаизма (который был в империи признанной религией), сразу стало религией запрещенной, и ее, как новшество, могущее быть опасным для государства, стали преследовать официально. Неприязненное отношение к новой вере было вызвано тем обстоятельством, что христиане не желали приносить жертвы официальным римским богам, в отличие от приверженцев других новых религий, по тем или иным причинам оказавшихся на территории империи. Неприязнь переросла в преследования после того, как культ императора достиг апогея: христианство открыто восстало против почитания императора (Divinus Imperator) как бога, считая это идолопоклонством.

Начавшаяся в 64 г., инициированная Нероном кампания преследования христиан, по всей вероятности, ограничивалась только Римом и не носила массового характера. И вообще, если человек отказывался от веры и соглашался приносить жертвы богам, власти даже выдавали ему письменный документ, своего рода свидетельство о лояльности (libellatici). На протяжении II и III столетий преследования христиан также не были всеобщими. Правда, император Домициан (81–96) развязал волну репрессий против христиан, так что Евсевий¹⁶ оправданно назвал его действия гонениями. Что же касается известного обмена письмами между императором Траяном (98–117) и Плинием, наместником Вифинии, относительно борьбы с христианами, то переписка эта показывает, что император хотел скорее ограничить размах обвинений против христиан: он распорядился, чтобы администрация оставляла без внимания анонимные доносы. Марк Аврелий (161–168) также пытался сократить и ввести в рамки законности репрессии против христиан в провинциях (например, в Галлии).

Первым, кто вмешался во внутренние дела церкви за пределами Рима, был римский епископ, то есть папа, Климент (90–99?). В основанной апостолом Павлом коринфской церкви в конце I в. произошел раскол, и коринфский епископ обратился к Риму с просьбой помочь навести порядок в общине. Римский епископ в своем письме решительно встал на сторону коллеги. Во II в. римская община была уже достаточно сильной и многочисленной, чтобы другие церкви смотрели на нее с почтением. О папе Эваристе (99—107?) известно, что он был избран всеми членами римской церковной общины. Широко известен и общепризнан факт: в первые века епископов избирал народ вместе с формирующимся клиром. Епископом мог быть избран любой из присутствующих на собрании верующих. (Важно также, что нельзя было избрать епископом лицо, принадлежащее к другой экклезии. Со временем правом участия в выборах стали обладать только клирики, а также епископы данной метрополии или провинции.) В первые века епископом избирали, как правило, кого-то из простых священников или диаконов. Лишь с IV в. преемником уходящего епископа стали избирать главным образом его бывшего помощника, архидиакона. Это означало укрепление иерархии и в то же время появление определенного элемента наследования. О папе Александре (107–116?) известно, что он происходил из аристократической римской семьи. Это уже признак того, что начался процесс изменения социального состава римской католической общины.

На момент избрания папы Пия I (140–154?) приходится первый раскол римской церкви. Выразилось это в том, что голоса на выборах разделились между двумя кандидатами, и получивший большинство голосов Пий выступил в защиту официального учения и против своего соперника, якобы представлявшего лжеучение. Хотя в то время большинство епископов выходили из пресвитеров, заведомо располагавших солидным авторитетом, не всегда было ясно, который из них представляет истинное учение. Так, например, об Элевтерии (174–189?) сохранилось мнение, что он и в статусе епископа делал уступки еретичеству.

В III в. источники уже с большей определенностью сообщают об отдельных римских епископах, о папах, хотя их хронология по-прежнему остается неточной. Папа Виктор (189–198?), избранный при императоре Септимии Севере (192–211), проявил себя как вполне самостоятельный глава церкви. В тот период римская церковь – благодаря тому, что к ней присоединилось много знатных и богатых людей – стала значительно богаче. Милостыню среди бедных членов общины распределяли диаконы, главой которых был архидиакон. Неслучайно Виктор до избрания епископом сам был архидиаконом. Став папой, Виктор резко, в авторитарном духе выступил против восточных церквей в споре о Пасхе. В Риме и на Западе пятницу, следующую за 14-м днем месяца нисан (апрель), отмечали как Великую пятницу – смерть Иисуса на кресте, – а через день (в Пасху) праздновали его Воскресение. На Востоке же смерть Христа отмечали 14 нисана, на какой бы день недели это ни падало, а спустя два дня – его воскресение. Виктор (по-видимому, это было в 196 г.) созвал в Риме собор, в котором участвовали 14 итальянских епископов, и на этом соборе западный обычай был объявлен обязательным для всей церкви. Однако многие епископы в Малой Азии отказались следовать этому решению и на своем соборе в Эфесе выступили за сохранение прежнего обычая. Папа в ответ предал их анафеме. Приговор выглядел слишком строгим, так что даже ряд западных епископов, в том числе Иреней, не согласились с ним, и папа вынужден был отменить свое решение. История эта свидетельствует, в частности, о том, что папа стремился утверждать свое верховенство уже и в вопросах догматики.

В 199–217(?) гг. папой в Риме был Зефирин – этот период заслуживает упоминания только в связи с тем, что, как сообщают отдельные источники, еретики выдвинули в противовес ему некоего священника Наталия в качестве антипапы. Преемником Зефирина стал его ближайший помощник, архидиакон Каликст (217–222). Это говорит уже о том, что на смену свободным выборам постепенно приходит практика наследования епископской власти внутри клира. Оппозиция же прибегла к уже опробованному приему, избрав антипапу в лице Ипполита. По всей вероятности, в римской экклезии к этому времени сформировались две партии, и каждая из них выбирала своего епископа.

Первый достаточно длительный период sede vacante (вакантного, то есть незанятого папского престола) имел место во время преследования христиан императором Децием (249–251). Жертвой этих преследований стал папа Фабиан (236–250), после чего в течение целого года община не имела возможности выбрать нового епископа. Заботясь об укреплении государственной религии, Деций планировал принудить всех христиан к отказу от веры. Преследования 250 г. действительно затронули широкие слои населения империи; наряду с большим количеством мучеников многие христиане (в их числе были даже епископы) стали вероотступниками.

В период папства Стефана I (254–257) в африканских общинах развернулась полемика по вопросу, следует ли еретиков и вероотступников, пожелавших вернуться в истинную веру, крестить заново. Очевидно, таковых было много, что понудило римского епископа задуматься над тем, как облегчить бывшим вероотступникам возврат в лоно церкви, – он посчитал повторное крещение ненужным. Послание Стефана по этому вопросу, направленное им карфагенскому епископу, было выдержано в весьма решительном тоне, что опять-таки свидетельствует о растущем верховенстве римского епископа в принципиальных вопросах веры.

В середине III в. римская христианская церковь находилась в состоянии расцвета; об этом периоде есть следующие данные: количество верующих – примерно 30 тысяч; клир – 46 пресвитеров, 7 диаконов, 7 поддиаконов, 42 алтарных слуги (acholythus), 52 младших служащих (чтецы, экзорцисты, привратники). Римский клир в строгом иерархическом порядке (соответственно приведенному перечню) подчинялся стоящему во главе церкви епископу. Внутри самого клира также существовала иерархическая дистанция между священнослужителями высшего ранга и более многочисленным отрядом низшего духовенства.

В последней трети III в. церковь подошла к новой ступени своего расцвета, власть ее все возрастала. Заботясь об укреплении единства империи, император Диоклетиан (284–305) не мог терпеть ситуации «государства в государстве» – и предпринял попытку разрушить церковь. Гонения на церковь при Диоклетиане были самыми кровавыми в ее истории: несколько тысяч христиан были казнены, еще больше стали вероотступниками. Папой в это время был епископ Марцеллин (296–304): ему пришлось вести борьбу не только с государством, но еще и с манихейством – вероучением, пришедшим из Персии. В сложных перипетиях борьбы, по свидетельству ряда источников, папа проявил слабость: страшась мученической смерти, он пожертвовал верой и стал вероотступником. Гонения и преследования при Диоклетиане подорвали римскую церковь организационно: целых четыре года здесь не могли избрать нового епископа.

В III в. в Римской империи возникла опасность распада. В конечном счете императорская власть – прибегнув к новой, откровенно диктаторской форме правления, доминату, – сумела справиться с кризисом. Создание домината связывается с именем Диоклетиана. Император рассматривал себя как бога и требовал почестей, положенных богу. А любые народные движения подавлял силой, топил их в крови. Прежде всего он расправился с радикальной сектой манихейского христианства, потом предпринял попытку уничтожить христианство как таковое. Однако это ему уже не удалось; более того, христианство вышло из этих испытаний морально окрепшим.

Сила христианства отчасти как раз и крылась в том, что как религия оно изначально отделилось от государства и создало самостоятельную организацию – церковь. В перспективе это сделало возможным сотрудничество между политической властью (государством) и церковью, ставшей властью религиозной. Свою структуру, как и иерархию внутри клира, церковь строила по образцу Римской империи (то есть монархически). В плане содержания всеохватность, всемирность (по тем временам она действительно могла считаться всемирной) Римской империи и католицизм¹⁷ христианства тесно переплетаются друг с другом, в формальном же аспекте внешние контуры христианства как религии, как церкви практически совпадают с границами Римской империи. Христианская церковь сформировалась в рамках централизованной мировой империи: государственная структура в данном случае послужила моделью для церковной организации. Например, епископства совпадали с административными единицами империи. Города – государственные административные центры – стали центрами церковной жизни, резиденциями епископов. Ранг их зависел от фактической роли того или иного города. (Центрами раннего христианства были основанные апостолами пять церквей: Иерусалим, Антиохия, Эфес, Александрия и Рим.)

Силой, влияющей на формирование мировой истории, христианство становится к концу III в. На Западе, вследствие полного краха государства, церковь с первых десятилетий IV в. становится хранительницей и продолжательницей античной культуры. Когда христианство возобладало над греческим и римским духом, это означало победу Востока.

Становление папства. Между Византией и варварами (IV–VIII вв.)

Превращение раннехристианской церкви в церковь епископальную, монархическую по своему характеру, создало внутри христианства условия для появления центральной власти, стоящей над остальными епископами, для становления института монархического папства. Однако для реализации этой имманентной тенденции, для того чтобы верховная власть сосредоточилась в руках одного-единственного епископа, необходимо было изменить взаимоотношения между церковью и государственной властью. Папская верховная власть внутри иерархической церкви могла сформироваться при поддержке со стороны власти централизованного римского государства.

Император Константин: поворот в церковной политике

Поворотной вехой в отношениях между церковью и римской государственной властью стал Никомидийский эдикт от 30 апреля 311 г., в котором император Галерий (305–311), август запада, отменял – не только от своего имени, но и от имени двух своих соправителей – указы о преследовании христиан. Объясняется этот неожиданный акт милосердия со стороны императора, ранее прославившегося беспощадными репрессиями против христиан, отнюдь не проснувшейся совестью, а чисто политическими причинами. Император вынужден был признать, что преследования и репрессии не достигли своей цели. Поскольку среди христиан «многие остаются в этом безрассудстве […] мы, следуя нашему снисходительнейшему милосердию и неизменной привычке даровать всем людям прощение, решили незамедлительно распространить и на них наше снисхождение, дабы они снова были христианами и составляли свои собрания»¹⁸, говорится в эдикте. Таким образом, высшая политическая власть Римской империи пришла к выводу: чтобы снять напряженность, вызванную отчаянным сопротивлением христиан, целесообразнее не усиливать репрессии, а декларировать веротерпимость.

В борьбе претендентов на императорский трон, разгоревшейся после отречения (в 305 г.) Диоклетиана, победителем вышел Константин I (306–337). Он увидел, какие возможности таятся в складывающейся церковной организации, и, в отличие от своих предшественников, избрал путь компромисса с христианством. У христиан – после коррекций, которые в свое время внес в вероучение апостол Павел, – были для этого и возможности, и (в верховном руководстве церковью) политическая воля. Константин, стремившийся к укреплению собственной автократической власти и к восстановлению единства империи, 28 октября 312 г. в битве у Мульвийского моста через Тибр одержал победу над своим соправителем в западной части империи Максенцием. Существует легенда, будто перед битвой Константину было во сне видение: на фоне синего неба воссиял крест, воспринятый императором как знамение, предвещающее победу; отсюда следует, что Константин сражался против соправителя-язычника уже как бы под знаком торжествующего христианства, надеясь с помощью христианской общины консолидировать свою автократическую власть. Действительно, знамена Константинова войска были украшены крестом и монограммой Христа, под этими знаменами он стал единоличным правителем империи, рассматривая новую религию как силу, сплачивающую общество.

В феврале 313 г. император Константин признал христианство официально. Об этом нам известно из решений Миланской императорской конференции, которые сохранились не в форме эдикта (указа), а в виде рескрипта (нормативного акта), изготовленного в двух экземплярах. Два экземпляра – по числу августов: западного, Константина, и восточного, Лициния (308–323). Таким образом, эта декларация толерантности исходит не только от Константина: 13 июня 313 г. Лициний издает аналогичный документ на Востоке, в Никомидии, хотя сам он не был, да и после этого не стал христианином. В миланском рескрипте оба Августа констатировали: «…нам угодно отменить все без исключения условия касательно имени христиан, содержавшиеся в письмах… каковые представляются весьма пагубными и чуждыми милости нашей, и отныне каждый из тех, кто проявил бы желание соблюдать христианскую религию, свободно и просто может позволить себе соблюдать ее безо всякого беспокойства и обременения. […] Мы даровали христианам возможность свободно и независимо блюсти свою религию. […] И другим дарована возможность соблюдать свою религию так же открыто и свободно ради покоя времен наших, дабы каждый имел свободную возможность блюсти то, что он избрал, почитать, что ему угодно»¹⁹. Таким образом, император очень достойно, исходя из интересов политического спокойствия и единства общества, из интересов империи, высказался за веротерпимость, за полное равноправие религий.

В документе фигурировали и другие меры, обеспечивающие свободу исповедания христианами своих верований. Во-первых, было заявлено: все места, где обычно собирались христиане, то есть храмы, строения, казенные или принадлежащие частным лицам, перешедшие в чью-либо собственность во время преследований, «без оплаты и без каких-либо денежных претензий возвращались бы христианам помимо всякой проволочки и тяжбы»²⁰. Этот пункт болезненно затрагивал тех, кто во времена гонений скупал недвижимость, принадлежавшую христианам: их деньги, затраченные на покупку, оказались потерянными. А тот, кто получил конфискованное у христиан имущество под видом подарков, должен был возвратить его без всякой компенсации. Император не исключал возможности возмещения убытков, но для этого пострадавшим нужно было обратиться к императору со специальным прошением. Важным моментом в рескрипте следует считать то, что христианское имущество нужно было возвращать не отдельным лицам, например епископам, а христианской общине, к тому же при содействии властей. В рескрипте, кроме того, указывалось, что наряду с возвращением мест отправления культа (то есть церквей, храмов) христианской общине, экклезии, в соответствии с вышеупомянутым положением должно передаваться и прочее, по юридическим нормам принадлежащее им имущество. Возмещение ущерба и в этих случаях зависело от воли или прихоти императора.

Легализацию христианских общин и возвращение им имущества императоры осуществляли при поддержке государственного аппарата. «Во всем этом, – читаем мы все в том же, в данном случае прямо обращенном к чиновникам рескрипте, – ты должен оказывать вышеупомянутому христианскому сообществу свое самое деятельное участие, дабы как можно быстрее исполнено было это наше распоряжение, так как и в нем через милость нашу также проявляется забота об общественном спокойствии»²¹.

Эффект этого компромисса удивил своей неожиданностью саму христианскую церковь: из преследуемого меньшинства она в один момент стала едва ли не самым могущественным и – благодаря поддержке Константина – едва ли не самым главным учреждением империи. Процесс легализации христианства состоял из двух этапов: рескрипт 313 г., касающийся признания христианства и предоставления ему равноправия, стал лишь прологом к фактическому повороту, в ходе которого христианская церковь очень быстро окажется в привилегированном положении, а затем превратится в автократическую, то есть в государственную церковь. Превращаясь в государственную религию, христианство станет идеологической базой общества, органической частью государства.

Вот важнейшие этапы этого процесса. Во-первых, император предоставил христианскому клиру официальные государственные льготы и привилегии. В декрете от 21 октября 313 г. прямо указывалось, что те, кого называют клириками, освобождаются от всяческих тягот. Христианское духовенство быстро превратилось в пользующийся иммунитетом, обособленный от мирян корпус; император вывел из-под надзора казны имущество церкви, освободил земли, уже принадлежавшие церкви, от налогообложения, предоставил право наследования имущества даже неженатым клирикам. Передал значительные суммы из государственной казны в распоряжение епископов – на организационные расходы, на строительство храмов. Начиная с 321 г. церковь, епископства получили возможность легально, на законных основаниях передавать наследство кому-либо в дар. В 321 г. император своим декретом объявил воскресенье еженедельным праздничным днем. Было признано законным освобождение рабов, если оно совершалось именем церкви. Император установил для священнослужителей государственное жалованье. С 333 г. епископы получили право быть судьями и выносить приговор в целом ряде гражданских дел.

Благодаря предоставленным властью привилегиям общественное влияние церкви и духовенства быстро росло. Своими радикальными мерами, изменившими положение церкви в государстве, Константин привлек на свою сторону и христианское население, находящееся в той части империи, которой ведал его соправитель Лициний, не испытывавший к христианству симпатии. В 323 г. в битве при Хризополисе Константин одержал победу над Лицинием и вновь объединил империю. Для своей семьи, для потомков он установил систему наследования трона по принципу династической монархии, опираясь в этом на христианство как на идеологическую базу. Так начиналась эпоха завоевания христианством стран и континентов, растянувшаяся на много столетий. Начиная с IV в. новое вероучение пронизывает все стороны общественной и государственной жизни в Римской империи, а потом и за ее пределами. Если говорить более конкретно, то в первую очередь нужно отметить, что в новой исторической обстановке очень быстро складываются благоприятные условия для превращения римского епископа в папу. И епископы в Риме сумели в полной мере использовать эти возможности.

Когда Константин предоставил свободу церкви, римским папой был Мильтиад (311–314), пресвитер, выходец из Африки. О его жизни и деяниях почти ничего не известно. Императора личность Мильтиада мало интересовала. За все время своего правления Константин не проявлял особого внимания к уже оформившемуся внутри церкви верховенству римских епископов, не придавая этому факту большого значения. Все епископы в его глазах играли примерно одинаковую роль, важным для него было лишь его собственное верховенство над ними. Однако он следил за тем, чтобы епископ Рима, то есть папа, жил в условиях, соответствующих рангу имперской столицы. Поэтому Константин подарил Мильтиаду дворец, принадлежавший жене августа, Фаусте, и стоявший на Латеранском холме. Этот дворец служил римским папам резиденцией вплоть до XIV в. Там же Константин построил первую в Риме базилику, позже названную Папской архибазиликой Святого Иоанна. А в 325 г. он начал строительство – над криптой с саркофагом апостола Петра в Ватикане – базилики Святого Петра, которая вплоть до понтификата Юлия II (1503–1513) считалась центром мирового христианства.

Цена, которую христианской церкви пришлось заплатить за свою свободу и за союз с имперской властью, была немалой: церковь вынуждена была служить интересам империи, а чтобы это было максимально эффективно, императоры без стеснения вмешивались в вопросы церковной организации и вероучения. Переплетение самых разных моментов жизни государства и христианской церкви неизбежно приводило к переплетению, к общности их судеб. Опираясь на мощь государства, церковь быстро обретала могущество, но и власть неоднократно брала верх над церковью. В христианской империи император и сам обретает статус наследника Христа. Как впервые сформулировал Константин, защита церкви и веры становится одной из обязанностей императора. Однако Константин еще не считает себя первосвященником, он в церкви – всего лишь «епископ внешних сношений», поэтому для обозначения своей роли он пользуется формулировкой episcopus extraneus или episcopus in externis. Избавившись от гонений, церковь с готовностью взяла на себя роль государственной церкви. Она заняла свое место в структуре государства, а не рядом с ним; она стала частью государственного организма, освящая власть императора и побуждая к этому верующих.

Вместе с тем отношения между государством и церковью стали своего рода постоянной невралгической точкой христианства – настолько противоречивы были эти отношения. Церковь не могла позволить себе мириться с какой бы то ни было светской властью, пока та ограничивала ее претензии на роль единственного земного гаранта обретения человеком совершенного бытия. Разделение духовной и светской власти церковь никогда не считала партнерством: ведь светская власть в конечном счете должна была раствориться во власти духовной (церковной). Взаимоотношения между государством и церковью, установившиеся при Константине, базировались на убеждении, что католицизм является идейной и моральной основой государства. Сам же католицизм рассматривал себя как не зависящую от чего бы то ни было светского, абсолютную, вечную доктрину, обладая которой церковь всегда искала – и, как правило, находила – нужную ей мирскую власть, очередного своего, так сказать, константина.

Уже первый союз между государством и церковью не был безоблачным, и первым разочаровался в нем император. Дело в том, что христианство в тот момент, когда оно стало играть роль государственной религии, отнюдь не было монолитным. Константин и его преемники не могли равнодушно смотреть на внутренние распри внутри церкви уже с точки зрения интересов государства. Поэтому они стремились любой ценой восстановить единство церкви. Поставив перед собой такую задачу, император – пускай он претендовал лишь на роль «епископа внешних сношений» – решил распространить свою власть на всю церковь. Наилучшим способом для достижения этой цели выглядел Вселенский собор.

Когда христианская церковь стала церковью имперской, руководство ею в тот момент осуществлялось еще на коллегиальной основе, посредством соборов, участие в которых принимали равные по рангу епископы. Однако уже тогда внутри церковного синклита, состоявшего из равных по рангу епископов, стала усиливаться тенденция к установлению монархического принципа в руководстве церковью. Победе этого принципа и способствовал Константин, когда он низвел собор, орган фактического управления церковью, до роли совещательного, консультативного собрания.

Когда и как происходили первые случаи вмешательства имперской верховной власти в церковную жизнь с целью укрепления единства церкви? На Западе папа Мильтиад боролся с ересью донатизма. Уже в октябре 313 г. в Латеранском дворце, подаренном папе императором, состоялся собор, в котором участвовали три епископа из Галлии и пятнадцать – из Италии; собор осудил донатизм, а самого епископа Доната предал анафеме. По-видимому, большого эффекта эти постановления не имели, так что император решил взять дело в свои руки. В 314 г. он собрал епископов Запада в Арле, где донатизм был вновь осужден, но с самой ересью покончить так и не удалось.

Ересь, возникшая в Северной Африке и связанная с именем карфагенского епископа Доната (носил епископский сан с 313 по 360 г.), восходила к учению апостола Иоанна и признавала лишь невидимую церковь праведников, «чистых», находящихся в состоянии благодати. Поэтому сторонники этого направления выступили против официальной церкви, которая довольствовалась минимальными требованиями (в сфере догматики и церковной морали) к верующим, а господствующие позиции себе обеспечивала, освящая институт имперской власти. Собственно говоря, донатизм как еретическое движение стал идеологическим выражением социального и национального протеста коренного берберо-пунического земледельческого населения Северной Африки против римских крупных землевладельцев. (Донатизм как движение и донатистская церковь, несмотря на беспощадные преследования, существовали вплоть до V в., когда были уничтожены вандалами.)

На Востоке наиболее значительной ересью в эпоху Константина было арианство, зародившееся в Александрии и Антиохии. Пресвитер Арий (260?–336) учился в Антиохии, в Александрии же был простым священником. С его полемического выступления о том, что такое Троица, началась длившаяся столетиями дискуссия вокруг уяснения учения о Троице. (В учении о Святой Троице, говорящем, что Бог един в трех лицах, рудименты политеизма присутствуют так же, как и элементы коллегиальности. Арий и его сторонники и в этом вопросе последовательно стремились реализовать воплощение тех монархических тенденций, которые быстро завоевывали позиции внутри восточной церкви, стремились увидеть подтверждение того иерархического подхода, который всюду предполагает наличие строгой субординации.) Согласно Арию, Сын – творение Бога Отца, он не единосущен с Богом, следовательно, он не Бог, а лишь творение Божие. Отсюда логически вытекало отрицание Марии как Богоматери, равно как и отрицание Искупления, а это подрывало самые основы религиозной системы христианства.