Читать книгу: «Свенельд. Хазарский меч», страница 8

Глава 9

Пополневший белый месяц смотрел с высоты, когда Заранка вышла из избы с приготовленной основой – пряжей, заправленной в небольшие квадратные дощечки. Не удалось сразу исполнить обещание, данное Ярдару, – пришлось ждать, пока месяц наберет силу и сумеет принести полноту просимой доли. Лучше было бы дать ему созреть получше, но Заранка не могла больше ждать. В Тархан-городец нагрянули хазары – их внезапный приезд взволновал округу, привыкшую видеть Азарову дружину только зимой, немногим меньше, чем появление русского войска. С чем приехал Азар-тархан, пока было неизвестно – был лишь гонец от Ярдара к Любовану с приказом через шесть дней прибыть в Тархан-городец на совет. Но о чем бы ни зашла речь, было ясно: удача молодому воеводе понадобится, и поскорее. За эти дни Заранка выкрасила белую пряжу в красный цвет и сегодня ощутила, что время пришло. Будто сам месяц молодой дал ей знак – я готов.

Еще не совсем стемнело, вечер был тих. Недавно прошел дождик, но теперь голубой свод очистился, из глубины его проглядывали звезды. Туман поднимался над выкошенными полянами, будто сны отходящей к ночному отдыху земли. Сильно пахло влажным сеном. Полоска леса отделяла двор от Крутова Вершка, и только далекий перелай давал знать, что неподалеку есть еще жилье. С другой стороны прокричала выпь – дикая душа дремучего леса. А в поле зрения они были вдвоем – Заранка и месяц.

Заранка привязала основу к нарочно для этого вбитому крюку в наружной стене избы и встала так, чтобы хорошо видеть месяц. Глаза для этой работы не требуются; вращая в ладонях дощечки, она смотрела на месяц и шептала особым шепотом ведуний, так что даже окажись кто-то рядом, не разобрал бы ни слова.

 
Месяц, Месяц Владими́р, князь молодой,
Месяц, светлые ножки, белые рожки!
Где ты, Месяц, бывал, где зиму зимовал, где лето летовал?
Бывал я за полями, за лесами, за синими морями,
На мое-окияне, на острове Буяне.
Видел бел-горюч-камень,
На том камне стоит добрый молодец,
Ярдар, Ёкулев сын, думу думает, горько жалуется:
Нет мне, молодцу, доли-удачи, врагам одоленья…
 

Складывать заговоры Заранка научилась так же давно, как ткать на дощечках – то есть много лет назад. Она помнила, как мать, укачивая ее, пела про остров Буян, бел-горюч-камень, сыр-матёр-дуб, где ходят то три старца, то двенадцать девиц, то Заря-Зареница; с детства Заранка знала, о чем все они меж собой беседуют, и ей казалось, будто она и сама не раз видела и слышала их – настолько близки ей были эти привычные образы. Она настолько свыклась с островом Буяном, где ткутся судьбы всего мира, что чувствовала себя там как дома.

С его образом ними сливался и другой – тот, что был у Заранки на уме все эти дни. На месяце она видела лицо Ярдара, его тонкие черты, ясные глаза, и даже косо поставленные рожки напоминали ей его улыбку левой стороной рта. Всю жизнь он и был для нее месяцем, жителем небесной выси, прекрасным и недоступным. Она помнила его свадьбу с дочерью Безлета – своими глазами она этого события не видела, конечно, но женщины из Тархан-городца, приезжавшие по всяким надобностям к Огневиде, рассказывали о ней множество раз. Заранке тогда до облачения в поневу оставалось еще года четыре-пять, она не могла ставить себя на место его невесты – взрослой девы. Но, подрастая, Заранка с полным безразличием глядела на окрестных отроков, среди которых наверняка водился еще не избранный ее жених. Будущего мужа она воображала похожим на Месяца Месяцовича, а того – на воеводу Ярдара. Она слишком много о нем думала – все время присутствуя в ее мыслях и мечтах, он наконец стал казаться ей близким, будто их ничто не разделяет. И в тот раз, когда ему пришлось вглядеться в нее, понадеяться на нее, попросить о помощи, она поняла: ее час настал. Не отличаясь робостью, она пошла навстречу судьбе, которая вдруг проложила мосточек от мечты к были.

 
Как шли мимо бел-горюч-камня две старые старушки,
Вещие суденицы, Макоши помощницы,
Говорили доброму молодцу: о чем, добрый молодец, кручинишься?
Отвечает им добрый молодец, Ярдар, Ёкулев сын:
Нет мне, молодцу, доли-удачи, врагам одоленья.
Тогда брали две старые старушки
Красно солнышко, бело облачко, часты звездочки,
Говорили старые старушки:
Ой ты, Ярдар, Ёкулев сын, добрый молодец!
Облекаю я тебя в красно солнышко,
Умываю утренней росой,
Опоясываю утренней зарей,
Окружаю частыми звездушками…
 

Заранка не сомневалась, что сумеет выполнить задуманное. У нее имелась тайна – некое знание, неведомое даже Огневиде и Мираве. Давным-давно, десять лет назад, в Крутовом Вершке жила старая Светлоока, или баба Светлоча, как ее звали в семье – бабка Датимира и прабабка Заранки. К старости она совсем ослепла и говорила о себе: «Была я Светлоока, а ныне темная вода³⁰ к глазам подступила, буду Темноокой зваться». Когда в одно лето прабабка слегла, взрослые, расходясь по работам, не раз оставляли с ней Заранку – воды подать, еще чем пособить. Один такой случай она особенно запомнила. Было ей тогда лет шесть, а то и меньше. Заранка щедро была одарена детской способностью как наяву видеть то, о чем рассказывают, и услышанное в тот день так ясно и прочно отпечаталось в памяти, что она была почти уверена: это не рассказ, она видела все своими глазами.

– Ты слушай, что расскажу, – начала баба Светлоча. – Запоминай, а никому не сказывай. Поведаю тебе дело тайное. Во всю жизнь мою никому я сей тайны не открыла, ни одному человечку. А теперь мне уж помирать скоро – надо передать. От тебя, чую, будет толк.

Шла пора сенокоса, самая страда, и во всем Крутовом Вершке, кажется, не осталось живой души, кроме них да нескольких свиней, дремлющих в тени под тыном. Дверь избы была открыта, впуская душистый летний воздух и яркий свет, солнечные лучи падали на дощатый пол, но бабка лежала в дальнем углу, во тьме, и Заранке казалось, что она слышит голос Темного Света. Прабабка была так стара, что принадлежала уже скорее к посланцам Темного Света в мир живых, чем наоборот.

– Была я такая же девчоночка маленькая, как ты сейчас, – негромко, но уверенно вел речь Темный Свет. – Пошла как-то в лес по ягоду, ходила, ходила, от своих отбилась, заблудилась, что делать – не знаю. Бродила-бродила, блуждала-блуждала, пока из сил не выбилась. Уж темнеет, делать нечего, надо утра ждать. Нашла ель большую, разлапистую, заползла туда с лукошком, на мох легла, свернулась, сплю…

Заранка слушала, не шевелясь и едва смея вздохнуть: казалось, ее собственная душа рассказывает о ней же, так ясно она видела темный лес и себя, одинокую, усталую и напуганную. Она тоже ходила в лес с прочими детьми и сестрой Миравой и знала, как легко там отбиться и потеряться.

– Среди ночи слышу – стук да гром! Проснулась, выглядываю тихонечко – полная луна светит и так ярко, что все видно, как днем, каждую травку разбираешь. Вижу, идут две старые старухи – нос в бороду врос, и обе ликом темны. У каждой глаз нет, а во лбу отверстие. Подошли они, сели наземь, одна и говорит: «Ну что, сестрица Доля, пора нам глаз делить». «Пора, сестрица Недоля», – вторая отвечает. Вынимает из-за пазухи щепку осиновую, а щепка с одной стороны белым-бела, с другой – черным-черна. Взяли они ее, подбросили, она и упала белой стороной кверху. Ощупали они ее, одна и говорит: «Видно, нынче твой час, сестрица Доля». Встает вторая, руки поднимает – и хвать с неба луну! Сняла ее да и в лоб себе вставила! Стоит она, а у нее во лбу глаз сияет. Вот стала она глядеть по сторонам. «Вижу, говорит, в таком-то доме дитя народилось. Жить ему будет сто лет, иметь жену, семерых детей, семь раз по семь внуков, а скотины разной у него будет столько, сколько звезд на небе. Еще вижу, говорит, князь киевский на войну собирается: всех ворогов в прах разобьет, а сокровищ возьмет столько, что и не унести. Еще вижу, говорит, старик из Борятина сыну младшему думает невесту сватать: будет у него жена, ростом высока, красотой красна, походочка у нее лебединая, тиха-плавна речь соловьиная…» Долго она так говорила, людям доли судила, да все добрые. А вторая и говорит: «Достанься мне нынче глаз, не видать бы им столько добра». Может, ты, говорит, обманула меня? Может, нынче мне глаз полагался? Стали они спорить, в драку полезли – одна другой как засадит кулачищем в лоб, тут луна у Доли из лба выскочила и опять на небо взобралась. Стали они друг дружку попрекать, а потом одна и говорит: «Вон под елкой девчонка маленькая хоронится, не спит, все видит, все слышит, спросим-ка у нее». Я вылезаю, ни жива ни мертва. Они щепку мне показывают и спрашивают: какой стороной упала? Я говорю, белой. Тут они помирились, а мне говорят: «Коли когда пожелаешь кому долю поменять с доброй на худую или наоборот, то позови нас – мы все сделаем». А потом просыпаюсь я – уже утро, а совсем рядом пастуший рожок гудит. Я пошла туда – и прямо к дому и вышла.

Баба Светлоча примолкла, переводя дух, и показала на корец с водой. Заранка подала ей воду, бабка попила и закончила:

– Думала было, что приснилось мне… Однако сто лет живу, а никому про ту ночь не рассказывала. Тебе первой. И со словом моим передаю тебе и силу: захочешь кому долю поменять с доброй на худую или наоборот, то позови двух старых старух – они все сделают…

Заранка не помнила, чтобы после того дня ей еще приходилось сидеть с бабой Светлочей – кажется, скоро та и померла, погребение и поминальный пир Заранка помнила, но не могла сказать, много ли времени прошло между ним и тем разговором. Поначалу она считала услышанное лишь страшной сказкой и часто сжималась под овчиной, лежа на полатях, мысленно видя темный лес и двух слепых старух, у которых один на двоих глаз – луна с неба. Но после того как ее одели в поневу и мать начала учить ее ворожбе, она постепенно осознала: то была не сказка, то было мощное оружие, которое прабабка оставила ей в наследство…

Однако до сего дня Заранке не случалось применить это оружие. А теперь те две старые старухи сами привели к ней Ярдара в тяжкий для него день. Если прабабкина сила чего-то стоит – настало время пустить ее в ход.

 
…И как все князья и бояре, русы и хазары, мужи и жены,
И красные девицы, и старые старцы, и все добрые люди
Смотрят на солнце красное, и любуются, и радуются, и кланяются,
Так бы и на тебя, Ярдара, Ёкулева сына,
Все князья и бояре, русы и хазары, мужи и жены,
И красные девицы, и старые старцы, и все добрые люди
Так бы любовались, и радовались, и кланялись, и ни в чем не перечили.
 

Дощечки вращались в ее руках, сотканная часть пояса все удлинялась, Заранка пятилась от стены, продолжая бормотать:

 
Как пойду я на восточную сторону,
А в той ли восточной стороне
Сидит туча грозная, с громами и молниями,
Так я, Ярдар, Ёкуев сын, войду в тучу грозную,
Покроюсь громом гремучим да огненной молнией,
И как грозна грозная туча да молния огненная,
Так бы и я, Ярдар, Ёкулев сын, был против ворога моего,
И черного, и русого, и белого, и рыжего, и молодого, и старого,
На белой заре, в темной полночи, на молодом месяце, на старом месяце,
И боялся бы, и бежал бы от меня ворог в леса дремучие, в болота зыбучие…
 

Глядя на месяц в небе, Заранка не смотрела по сторонам, но чувствовала, как по бокам ее стоят они – две старые слепые старухи, имеющие один на двоих глаз, и тот лишь в ночи полнолуния, раздающие людям счастье и несчастье сообразно тому, какой стороной упадет осиновая щепка…

Но чья же воля заставляет ту щепку упасть так или иначе?

Любой дрожал бы от ужаса, чувствуя вплотную к себе эти две тени. Их невидимые руки двигали руками Заранки, вращающими ткацкие дощечки. Но Заранка не боялась. За спиной у нее стояла еще одна тень – легкая и белая, как летний туман над полянами. Та, что была ею и в то же время другой, та, что была ее собственным отражением в водах, разделяющих белый свет и темный свет. От их недолгого совместного пребывания на этом свете у Заранки не сохранилось никаких внятных воспоминаний, кроме одного: ощущения, что некая «вторая я» все время находится рядом и не даст злу подкрасться со спины.

* * *

От нетерпения Заранке плохо спалось, и утром она поднялась даже раньше обычного – и раньше матери. Ей предстоял неблизкий путь, а поросенок сам себя не покормит и навоз не вынесет. На кур и вовсе надежды никакой. Когда Огневида вышла, зевая, к корове, куры уже бродили по двору, а Заранка гнала коз на опушку. Свинья Мышка бегала за нею, как собака.

– Я пойду, да? – Заранка остановилась перед Огневидой.

– Приготовила?

Огневида оглядела дочь: та явно нарядилась для похода в город. Новая сорочка, вздевалка, коса тщательно расчесана и заплетена, на красном очелье серебряные кольца – подарок зятя-кузнеца к тому дню, когда на нее надели поневу. Девка хоть куда – если не знать, что она задумала. Прямо невеста. Огневида невольно залюбовалась ею – округлое лицо с миловидными чертами, розовые мягкие губы, голубые невинные глаза. Если бы не самоуверенность, граничащая с бессердечностью, которая так ясно светит сквозь эту красоту, что совсем ее затмевает.

Ведуница помедлила, вздохнула. Другая бы мать сразу запретила и думать о таких дурачествах – и была бы права. Но Огневида знала: ее силам понадобится наследница. Выбирает не она, выбирают суденицы. А чтобы они смогли сделать выбор, надо каждой дать проявить себя. Мирава разумна, но с Темным Светом водиться не хочет. Остается Заранка – та из пары близнецов, что задержалась на белом свете, когда другая ушла. Нужно дать ей показать, годна ли для дела. Лучше бы выдать ее сперва замуж… но время уже пришло. Сперва Амунд с его войском, потом Азар-тархан – судьба не хочет ждать. Веретено стало быстрее вращаться в руках небесных прях, и Огневида не знала, к чему протянутся эти нити. Заранка думает, что знает. Только вчера она призналась матери, что именно ей баба Светлоча передала кое-что из того, чем владела – а думали, что не передала никому. Огневида не оправдала бы своей славы, если бы встала на пути у судениц, которые, похоже, избрали себе новую посланницу.

– Ступай. Да сразу к воеводе не лезь, иди к Мираве, она придумает, как дальше быть. Там хазары, а они нас не знают – подумают про злые чары, как бы не вышло беды.

Говоря это, глядя в лицо дочери – одновременно невинное и самоуверенное, Огневида вдруг осознала: беда ходит где-то рядом. Но пытаться остановить Заранку – поздно. Она уже пробудила судениц, веретено вращается, его не остановить.

Поклонившись, Заранка пустилась к реке, где начиналась тропа на Тархан-городец. Свинья Мышка бежала за ней.

– Старые старухи, Макоши помощницы! – Огневида подняла глаза к небу, чувствуя, как все сильнее стискивает сердце тревога. Хотелось пуститься вслед, но она знала: не догнать. – Это вы ее в путь снарядили, так вы и приглядите за ней. Мне больше ее крылом не укрыть, выросла доченька…

Дорогу в Тархан-городец Заранка знала хорошо – сколько раз по ней ходила. Мышка то сновала где-то вокруг, то останавливалась порыться в земле и похрустеть чем-то. День был ясный, жара постепенно сгущалась, стрекозы с голубыми длинными тельцами висели над осокой в реке, будто паря на волнах влажного тепла. Пролетел спугнутый Заранкой лунь – не то полевой, не то болотный. Перекликались овсянки, трясогузки, луговые чеканы, иволги. Заранка шла не торопясь, чтобы не взмокнуть под вздевалкой – а то явишься в город, потная и красная, будто репу полола. Туго свернутый заговоренный пояс лежал у нее за пазухой. Неся этот дар, Заранка себя чувствовала сродни богиням. Именно такая помощь сейчас нужна Ярдару. Но она отдаст ему пояс, только если он примет ее условие и подтвердит это хотя бы перед Миравой и Ольрадом. А нет – пусть справляется как знает. Заранка упрямо поджала губы. Чувствуя за спиной двух старых старух, она знала, что своего добьется. Ярдар достанется ей, она станет воеводшей, к изумлению всей волости и зависти всех девок и молодух. И уж тогда она обретет такую силу, что затмит даже мать и бабу Светлочу. О ней будут рассказывать предания: о девушке из Крутова Вершка, что благодаря отваге и мудрости обрела знатного мужа-красавца и стала госпожой десяти весей и городков. Ярдара, конечно, нельзя приравнять к настоящему князю, Дажьбожьему внуку, но Веденецкой волости он приносит жертвы за всех, то есть почти как князь. А к тому же сам хорош, словно месяц ясный.

Тропа отошла от берега Упы и свернула в лес – тут можно спрямить путь. В лесу было прохладнее, и Заранка пошла быстрее – нетерпение поймать свою судьбу гнало ее вперед. Мышка куда-то делась, отстала, но Заранка о ней не заботилась: свинья в лесу не пропадет. Подул ветер, побежал шелест по ветвям. Прокричала вдали кукушка. Заранка остановилась, прислушиваясь к вестнице Нави. Тут же услышала шорох – мимо нее из кустов скакнул заяц, перепрыгнул тропу и умчался, вскидывая зад.

А потом издали долетел еще какой-то шум, непривычный для этих мест. Трубили рога – два или три. Заранка застыла на месте, прислушиваясь; ветер усилился, шум густой листвы поглощал прочие звуки, мешал разобрать, что там творится.

С той же стороны выскочил еще один заяц, а едва Заранка успела проводить его взглядом – косуля. Девушку, застывшую под березой, они не заметили. Ветер донес собачий лай. Тут Заранка догадалась – видно, тархановские отроки выехали на лов. Так шумно – с рогами и собаками – кроме них никто здесь не охотился. Она пошла дальше – тропа все равно была одна, – но то и дело оглядывалась и прислушивалась. Звуки лова надвигались, а никто, слыша подобное у себя за спиной, не может остаться невозмутим.

Испуганные птицы смолкли. Что если гонят тура, или лося, или еще какого крупного зверя – и сейчас тот на нее и выскочит? Попасть между крупной дичью, напуганной и разъяренной, и стрелами ловцов мало радости, даже смелой Заранке этого вовсе не хотелось. Она завертела головой, прислушиваясь и пытаясь понять, откуда надвигается опасность, но ветер рвал звуки, мешал с шумом листвы. Даже было показалось, что шум уже прошел стороной, дальше от реки, но тут из кустов прямо на нее выскочил кабан! За ним мчались несколько взрослых свиней и несчетная россыпь поросят – целое стадо гон поднял с дневной лежки. Заранка метнулась за дерево – увидит ее кабан, поднимет на клыки, посчитав препятствием. К счастью, стадо ее не заметило и умчалось дальше в березняк. Шум слышался уже совсем близко, Заранка даже различала голоса ловцов. Судя по горячим крикам, они гнали какую-то завидную добычу.

Заранка в тревоге огляделась. С одной стороны у нее была река; бежать вправо означало двигаться вдоль череды ловцов и не удаляться от опасности. Оставалось вперед, и она пустилась по тропе во весь дух.

Сзади кто-то топал, догоняя; мельком оглянувшись, Заранка увидела Мышку. Нашлась свинья, но лучше бы ей сейчас быть подальше отсюда! По виду Мышка ничем не отличалась от своих диких собратьев, и ее запросто пристрелят, не узнав.

Но тут же опасения за Мышку как ветром сдуло – сзади зашумело и затрещало. Раздался громовой топот копыт, и Заранка было подумала, что кто-то из всадников уже ее догнал. Но грохот был уж слишком тяжел – не так, как в тот недавний день, когда на поляне Перун-травы она повстречала Ярдара. Будто туча грозовая колотила по земле ногами-молниями. Заранка обернулась…

Вот оно! По тропе вслед за нею мчался матерый рыжий тур, сшибая рогами листву и мелкие ветки. В его холке торчали две или три стрелы – они не вонзились настолько глубоко, чтобы его убить, но причиняли боль и разъярили до крайности. Тяжеловесная смерть на могучих черных копытах неслась прямо на Заранку. Взвизгнув, Заранка метнулась прочь с дороги, надеясь, что бык останется на тропе и обгонит ее, но он с треском вломился в заросли вслед за нею. А без тропы ей и вовсе не убежать!

Земля дрожала под ударами копыт. Топот позади все ближе; шумное дыхание, треск ветвей и шорох листьев, срываемых широкими толстыми рогами. Заранка будто заледенела от сознания близости смерти, но в то же время тело казалось легким, как пушинка, и ноги несли ее, словно тень над водой.

Но трудно спасаться от грозного преследования без тропы. Кусты хватали ее за одежду и за косу, корни и валежник попадались под ноги. Мышка исчезла, и Заранка лишь мельком подумала, не затоптал ли ее уже тур. Грохот копыт и треск ломаемых кустов слышался уже так близко, что спина почти ощущала близкий удар крепкого рога.

На глаза Заранке попался дуб – довольно толстый, но еще не старый. Нижние ветки были достаточно низко, чтобы она могла ухватиться; чувствуя, как смерть дышит в спину, Заранка подпрыгнула, уцепилась, оттолкнулась ногами от ствола, подтянулась, очутилась на нижней ветке и полезла наверх. Внизу раздался удар – тур врезался в дуб на полном скаку; ствол затрясся, Заранка закричала и обхватила его обеими руками. Бык заревел, в ярости бодая ствол; сыпались листья и всякий сор, в этом реве Заранка слышала гнев на нее: не уйдешь, достану! Но она была уже достаточно высоко, чтобы бык ее не достал, да, наверное, он и не собирался. Продравшись через орешник вплотную к дубу, бык умчался дальше в лес, а Заранка все еще не смела раскрыть зажмуренные глаза, обеими руками держась за ствол.

В ушах гремела кровь, сердце колотилось, в маковке билась жила. Раздавались еще какие-то крики, но Заранка не могла сообразить, откуда они. Казалось, все лешии, навцы, русалки, синцы и игрецы собрались и пляшут вокруг нее, подталкивая разжать руки и сверзиться наземь, чтобы сломать себе шею, и она держала глаза крепко зажмуренными, а руки – стиснутыми вокруг ствола, выжидая, пока обезумевший лес успокоится.

Заранка не знала, сколько времени провела так, пока шум в ушах улегся, сердце немного утихомирилось, а в глазах прояснилось. Заболела щека, ободранная о жесткую кору, горьковато-мшистый запах дуба бил в ноздри. Осознав, что усталые руки вот-вот разожмутся сами собой, она попробовала переменить положение на более удобное, встать на ветке попрочнее и оглядеться.

Сначала она ничего не увидела, кроме мешанины веток и листьев – сама не зная как, она белкой взлетела туда, куда ничто, кроме смертного страха, не может человека загнать. Шумел ветер в кронах, но напуганные птицы смолкли. Заранка вгляделась, пытаясь оценить, насколько высоко находится и как теперь спускаться.

В прорехе между ветвей ей попалось на глаза нечто крупное и рыжее внизу. Клятый бык еще здесь! Заранка едва не застонала от отчаяния – да это злой леший, а не бык, чего ему от нее надо! Но тут же поняла, что видит не быка, а лошадь. Оседланную. С человеком в седле. А человек – смуглолицый, раскосый, с тонкими черными усами и в остроконечной хазарской шапке.

В изумлении Заранка вытаращила глаза. Она во всех смыслах находилась между небом и землей: после бега и страха сама душа ее подвисла где-то, лишь тонкой нитью привязанная к телу. Увиденное она приняла за морок и с новой силой вцепилась в ствол.

Морок что-то крикнул. Сделал ей знак рукой.

И едва Заранка успела подумать, а чего он может от нее хотеть, как ощутила сильный толчок: в ствол дуба, почти вплотную к ее рукам, вонзилась стрела.