Читать книгу: «На грани вымирания», страница 3

Глава III. Одни.

Боль во всём теле заставляет поморщиться и издать глухой стон, переходящий в нечто напоминающее смех. Левая рука, которая пострадала сильнее всего из-за рваной раны и потери небольшого количества крови, побаливает, но благодаря шву, успешно наложенному, удалось избежать тяжёлых последствий. В плече образовались лишь отёк и синяк, а вместе с этим появилось и ощущение адской боли. Правой руке повезло чуть больше: на месте царапины, что затянется с течением времени и оставит шрам, жжёт и зудит, но эти покалывания только напоминают о том, что она всё ещё жива.

Из-за долгого бега и повреждений тела ломит каждую косточку; в горле засуха, пить хочется так, что всё внутри дерёт от любого сглатывания, а на зубах ощущаются частички земли. Слюны не хватает, чтобы хоть как-то утолить жажду. Как иронично бы сейчас не прозвучало, но девушка готова упиться кровью своих врагов, лишь бы видеть, как те корчатся в агонии и в последний раз смотрят на этот мир.

– Чёрт, я снова одна. – Мерелин горько усмехается, чувствуя, как рана, недавно затянувшаяся на губе, вновь расходится, позволяя алой жидкости заструиться по усталому лицу.

Ненависть, которая накрывает с головой, на весь этот бренный мир только по ощущениям дарует прилив сил, на деле же Колинс сдаётся. Как бы глупо это ни было, вот только бороться больше незачем. Она потеряла всё, что искала и к чему успела привязаться. В один миг. Друзей, семью, дом. Место, где прошла её сознательная жизнь, просто исчезло, а вместо него теперь – разруха и хаос.

Через пару же лет всё там порастёт мхом, и её дом вовсе перестанет существовать. Ей больше некуда вернуться: никто не ждёт и не волнуется. Одна. Одиночество, которое так страшило, отталкивало, а сама мысль пугала, теперь ласково забирает в свои объятия. Неужели это конец?

Конечно, нет. Стоит ей сдаться и все те жертвы оказались бы напрасными, но для чего теперь эта борьба? Жгучие и солёные слезы с примесью горечи катятся по женственному личику, закатываются в уши, создавая дискомфорт, но это ничто по сравнению с болью от потери любимых сердцу людей. Абсолютная пустота. Словно их никогда и не было. И как бы ни хотелось опровергнуть сей факт и обнадёжить себя мыслью, что кому-то, но удалось уцелеть, эта глупая вера сломает после ещё сильнее.

«Девочка моя, ты должна бежать. Слышишь меня? Оставь всё в прошлом и беги как можно дальше. Мерелин, убегай», – эти последние слова, как обухом ударяя по голове, вынуждают, кусая губы, заскулить.

Обречённая умереть здесь и сейчас, она бежала, как настоящий трус, бросив последний взгляд на умирающую мать и не готового сдаваться без боя отца. Бежала, а ведь могла оказать хоть какую-то помощь, но выбрала самый простой на вид способ – способ спасти свою жалкую жизнь. А для чего беречь то, что отнимут днём позже? Не думали же они, что она спасётся одна в этом будто проклятом лесу? Никому до этого ещё не удавалось ничего подобного. Многие умирают, а всё из-за собственного глупого убеждения, что в одиночку спасаться легче.

Ничего подобного!

Один ты или с кем-то – смерть всё равно настигнет, но в компании можно хоть попытаться дать отпор.

– Дура, жалкая дур-ра, – Колинс шепчет сквозь слёзы, ударяя кулаком правой руки о землю, ощущая резкую боль в ребре ладони. Мелкие царапины на внутренней стороне начинают щипать от соприкосновения с ногтевой пластиной.

Амалия… светлый человек, который дарил надежду на лучшее будущее и верил в победу людей над нависшей проблемой, как и все остальные, – отдала свою жизнь и умерла на поле боя, спасая подругу. Этот человек не заслужил такой участи. Она была достойна бо́льшего, но теперь её душа спокойна на небесах и её перестанет терзать весь этот прогнивший мир, где почти не осталось ничего святого. Только одна Амалия из всех видела даже в смерти хорошее, и однажды двое друзей встретятся. Но сколько пройдёт до этого времени – сложно сказать, но они могут быть уверенными лишь в том, что обязательно ещё увидятся, пока их души не опорочены и не залиты кровью.

– Да почему же вы все так грезили мыслью, что надо спасать меня или кого-то ещё, но только не самих себя? – в пустоту летит слабый голосок, когда слёзы уже более-менее прекратили застилать обзор. – Моя жизнь ничто по сравнению с вашими…

Вымоталась. Устала. Она это прекрасно понимает. Просто устала и, вроде, не помешал бы хоть десятиминутный сон, но это слишком большая роскошь на данный момент. Надо держаться, надо прислушиваться к округе, ведь солнце, с трудом проглядываемое сквозь широкие кроны, спряталось за облаками, а это значит, что все эти живые мертвецы станут более активными, чем ранее. Тем более – в ночное время.

Пора выбираться отсюда как можно дальше.

Слабый ветерок колышет ветви деревьев, а вместе с ними и зелёную листву. В этой местности стоит гробовая тишина, позволяющая хищникам услышать приближающуюся к ним жертву. Цветные краски природы померкли и теперь не вызывают никаких эмоций. Разве что только состояние апатии. Воздух стал более тяжёлым и влажным от приближающейся грозы. Вдали слышится первый раскат грома, и хмурое небо ослепляет ломаная молния. Земля размякла, лужи после предыдущего дождя ещё не до конца высохли, а всё это мешает беспрепятственному прохождению по территории. Увязнуть в подобной жиже легче простого, и Мерелин впервые задумывается, как же ей удалось всё же добраться до этого места почти без особых трудностей. Если, конечно, сплав по реке можно не считать особой трудностью.

Приподнявшись на едва согнувшихся в локтевом суставе руках, девушка вдыхает настолько глубоко, насколько позволяет боль в районе рёбер. Немного приходит в себя, позволяя телу привыкнуть к неприятным ощущениям, что едва притупились, как тут же больные мышцы приходится побеспокоить. Но нельзя же сидеть на одном месте, считая, что, спрятавшись в зарослях на данный момент, можно и не предпринимать попытки уйти как можно дальше. Размяв шею, заставив ту хрустнуть, выдохнув и открыв глаза, предпринимает первую попытку подняться на ослабшие ноги, но удержаться оказывается куда сложнее, чем она изначально предполагала.

Стиснув зубы, скрипнув ими, Мерелин остаётся стоять, хоть это и даётся с большим трудом. Позволяет вестибулярному аппарату прийти в норму, чтобы мир вокруг не кружился и можно было идти нормально, а не, сделав первый шаг, тут же повалиться наземь.

Тошнота противно подкатывает к горлу, и без того пустой желудок начинает очищаться, заставляя всё же юное тело припасть коленями. Отхаркивая кровавые сгустки и вновь роняя слёзы, Колинс сжимает куски земли, и от злости на саму себя готова сделать с собой всё что угодно. Только вот отец желал, чтобы его дитя жило. Поэтому, превозмогая недуг и собравшись с последними силами, поднимается в очередной раз. Стирает стекающую с губы кровавую слюну, размазывая по подбородку, и начинает движение, отдаляясь подальше от тел любимых ей людей и дома.

Куда только ей теперь идти? Где её ждет спасение и прекращение этого бессмысленного существования? Далеко ли она уйдёт одна и как долго сможет избегать врага, если тот буквально дышит в затылок? Есть ли вообще шансы уйти из этого места живой? Может ли она ещё встретить кого-то в такой местности?..

Одежда после реки противно липнет, потому что на то, чтобы она высохла, просто не было времени. Дыра на ткани джинсов левого бедра оголяет кожу, которую тут же заставляет покрыться мурашками порыв ветра. Колени счёсаны на обеих ногах. Некогда белая футболка вся испачкалась и местами была разорвана из-за столкновения с ветвями деревьев, когтей мутированного волка и прогулки по бегущей реке.

Почти вся одежда грязная: либо в разводах от земли, либо же в собственной крови.

Хочется скинуть эти тряпки и не позориться, но ходить в глуши лишь в нижнем белье и вовсе вызывает только отвращение, ведь люди тоже могут встретиться и оказаться бездушными тварями, не упустившими возможность воспользоваться моментом.

Оттянув края футболки немного вниз, чтобы не так сильно сдавливало раны на теле и ткань не прилипала к ним, девушка, пошатываясь, движется на запад. В надежде найти хоть какое-то временное убежище, где можно высушить бельё и переждать надвигающуюся грозу. Придерживая кровоточащую рану с правого бока, приходится двигаться не так быстро, и тошнота ни на минуту не оставляет свою жертву, став ей незаменимым спутником в череде несчастий и напасти.

Ей ещё повезло, что ноги не получили сильных травм, которые могли затормозить в передвижении.

Вот так и начинается новая страница в этой бренной жизни, когда нет никакого желания продолжать всё это. Как бы Мерелин хотела сейчас оказаться рядом с матерью и отцом, которые могли бы убедить её в том, что не всё ещё потеряно в этом мире. Но, увы, всё здесь насквозь прогнило и только из-за таких же, как она, простых людей.

***

Ничего не видно. Туман густой пеленой обволакивает стволы деревьев, скрывается меж ветвей лиственных кустарников, проворно проскакивает в узкие щели и прохладой обдаёт сильные ноги лошади. Она мягко ступает по мокрой траве, устало водит мордой, рыская испуганными глазами, потому что практически ничего не видит дальше собственного носа. Юноша дёргает поводья на себя, вынуждая кобылицу остановиться и недовольно фыркнуть. Впереди слышится странный звук. Деймон откровенно боится, так как недавно они узнали новость о смерти своих родителей и вынуждены были бежать из того пепелища, в которое превратился родной дом.

Парнишка спереди хрипит, отхаркивает сгусток слюны и жалобно скулит, облокачиваясь на сильную грудь брата. В горле дерёт, ему хочется только одного – хлебнуть глотка свежей воды и получить от этого незабываемое наслаждение. Прочувствовать, как прохлада живительной влаги сладостно протечёт по глотке, заполоняя желудок. Ноги немеют, между них болит ужасно после долгого сидения в седле. Шорох со стороны заставляет его обречённо что-то промычать себе под нос, медленно поднимая тяжёлые веки. Он поворачивает голову, видя, как синие вены проступили сквозь кожу на запястьях Фрая, крепко сжимающего поводья.

На ресницах небольшими каплями осели частицы тумана, которые Леон смаргивает, концентрируя внимание на двух горящих огнях где-то в кустах. Паника молниеносно охватывает тело, дыхание учащается. Лицо краснеет, губы синеют, а внутри всё содрогается. Прохладные ладони Деймона, коснувшиеся его предплечий, успокаивают, но не настолько, чтобы просто забыться, слезть с коня и пойти размахивать руками, всех отпугивая.

Гортанный крик вороны, сидящей поодаль на ветви толстого и уже многолетнего древа, пугает обоих парней, потому что её не видно среди плотной дымки тумана. Леон от страха хватается за грудь в районе сердца, сквозь покрытую пятнами грязи и пота футболку, тяжело выдыхая.

– Я чуть копыта не откинул, – говорит Кэрнил, слыша позади себя несдерживаемый смешок. – Тебе весело, да? Урод… – он цедит сквозь зубы, злится сильно сколь ни на него, а на самого себя: за слабость и никчёмность.

Внутри юноши всё клокочет. Он понимает, что слишком ничтожен для этого мира, слишком глуп и слаб, чтобы перебороть свои страхи и победить их. Безумные мысли посещают голову безмолвными гостями, которые бестактно рассаживаются по своим местам вдоль всего пространства, начиная нашёптывать пугающие фразы: ты – никто, ты не способен, из-за тебя они умерли. Голова начинает раскалываться, по ней будто изнутри стучат в гонг тяжёлым молотом, а в груди сердце стремится выскочить наружу. Леон хватается за голову, сжимает со стороны висков, пытаясь унять неприятные ощущения. Фрай мягко прикасается длинными перстами взлохмаченных тёмно-русых прядей, начиная поглаживать.

– Успокойся, – умиротворённый бас слегка убаюкивает, позволяет забыться и прикрыть уставшие веки. – Тебе надо отдохнуть, – ласково произносит, аккуратно откидывая его голову себе на плечо, позволяя удобнее умоститься, невзирая на собственные проблемы и мысли.

Туманные облака продолжают густыми потоками снижаться к земле. Деймон тянет узду гнедой кобылы, наконец, трогая ту с места. Стук копыт эхом разносится по округе, исчезая в обворожительной дымке, больше походившей на пар, исходящий от горячего источника. Вокруг всё кажется нереальным и невообразимым. Ветки кустарника, бледно-зелёные листочки которого уныло обваливаются на поверхность мокрой земли, задевая длинные ноги лошади. Она фыркает, брыкается, отказываясь ступать дальше, потому что не видит ничего, не может прочувствовать, а пугающие до глубины души звуки будоражат даже её маленькое сознание.

Впереди ничего. Только серая прослойка, сквозь которую даже с помощью фонарика невозможно было бы подсмотреть. Шелест листвы слышен повсюду: они будто перешёптываются между собой, передавая таким способом таинственные послания. «Странно», – думает Деймон, снова не слыша пения прекрасных обитателей здешних лесов.

Разных окрасов, размеров и голосов пернатые птицы заполоняли собой всё пространство, и без их сопровождения пройти было практически невозможно, так как они были словно всюду. Сейчас тяготящая тишина угнетала, дышать становилось сложно с каждым движением парнокопытного, начинало нещадно сосать под ложечкой. Есть хотелось неимоверно.

Сознание плывёт, в горле стоит отвратительный ком от голода, а жуткое урчание в желудке заставляет недовольно поёжиться. Голова болит, ноги немеют от длительного сидения на месте. Размеренный цокот подков разрезает эту ужасающую тишину. Недовольно морщась от тяжести на левом плече, он грубо стонет, пытаясь вытерпеть свою неподвижность и назойливое покалывание мелкими иголочками в онемевающей зоне. Винтовка неаккуратно висит сбоку, болтается, но прикрепить её кожаным ремешком он не может, потому что одному из них и вправду нужно отдохнуть, если они планируют выжить… А планируют ли? На данный момент, это слишком сложный вопрос для него. Он потерял слишком многое, но не готов пока дать точный ответ, принимая суровую реальность – такую, какую в слезливых книжонках о романтике не пропишут.

Он прочитал много разных книг: от строения человека, его психологического состояния до романтики, которую на дух не смог вынести из-за многочисленных различий с реальной жизнью – с той, которую многие страшатся, прячась за масками безымянных героев. Благодаря чтению разных экземпляров, многое взял для себя на заметку: научился читать людей по их эмоциям, смог распознавать в разговорах правду ото лжи и ложь от правды; познал азы рукопашного боя и владение огнестрельным оружием.

Воздух спёртый, дышать становится всё тяжелее, учитывая ещё груз на плече и полное онемение руки от отсутствия необходимых движений. Вдали слышится хруст прогнившей ветки, чьи-то неравномерные шаги и звук биения собственного сердца, сыгравшего злую шутку со своим носителем.

– Чёрт, – тихо проговаривает Деймон, вскидывая голову к темнеющему небу, еле различимому за густыми кронами. – Мы так долго были в пути, – он негодует, поверить не может в то, что с недавних событий прошли уже, наверное, целые сутки, пролетевшие также незаметно, как если бы он дунул в тлеющие угли.

– У меня шея затекла. Ты такой неудобный, жуть, – Леон сонно потирает глаза, зевает громко, растягивая гласную «а», и сладко потягивается, рукой начиная массажировать затёкшую шею.

Фрай закатывает глаза, машет головой и, наконец, выпрямляется, шипя от резкого покалывания в онемевших местах. Разминается, на мгновение отпуская поводья медленно идущей вперёд лошади, задевающей своей тушей ветви кустов, как по округе разносится оглушительный звон от выстрела. Кобылица тушуется, испуганно ржёт и встаёт на дыбы, скидывая с себя одного из пассажиров. Деймон, подобно тяжёлому мешку с картофелем, валится на землю, отбивая мягкое место, локти, на которые приземлился, и нижнюю часть спины, вскрикивая от неожиданности и резкой боли, пронзившей смеющийся нерв.

Воздух становится тяжелее, из-за взбесившейся от выстрела лошади поднимаются большие клубы пыли, которые безжалостно слепят глаза. Кэрнил пытается удержаться в седле, цепляется за мускулистую и длинную шею лошади; ругается, стараясь хоть как-то унять обезумевшего зверя. Сбоку щёлкает ремешок, винтовка, плохо прицеплённая ранее из-за спешки, соскальзывает…

Снова слышится выстрел.

Кобыла сильнее пугается, раскрывает тёмные глаза от страха и скидывает с себя гнусного наездника, скрываясь в облаках тумана. Кэрнил падает, отбивая правую руку. Невыносимо больно. Леон недовольно цыкает, поджимает тонкие губы и сжимает челюсти до противного скрежета зубов. Желваки на шее проявляют себя, внутри пылает, а в голубых очах начинают плясать капли слёз.

Взор застилается слёзной пеленой, он медленно поднимается, держась за больную руку.

– Нам конец… – Фрай проговаривает это почти загробным голосом, таким поникшим и грубым, что тело покрывается мурашками, а внизу живота тянет узелок от страха. – Она убежала с нашими вещами! – он срывается на крик, хватается за чёрные пряди, тянет их и глубоко дышит, со звуком выдыхая, пытаясь нормализовать своё состояние.

Недостаток сна, пищи и воды даёт о себе знать: один впервые за долгое время срывается на крик, показывая отросшие когти и клыки, а второй – ещё сильнее подвергается панике, начиная лить ручьями слёзы. Стук копыт прекращается спустя несколько минут. Тишину разрезают вдоль лишь тихие всхлипы уже успокаивающегося парня, а Фрай сжимает руки в кулаки, подходит к винтовке и поднимает.

– Прости, – сказал он, закидывая оружие на плечо за специальный ремешок. – Пошли, может, найдем её. Рюкзак было бы хорошо вернуть.

Юноша берёт под локоть здоровой руки Леона, начиная тянуть за собой, сквозь колющие и цепляющиеся кустарники с ягодами и маленькими розовыми цветочками. Туман сгущается, ступать приходится осторожно. Стволы деревьев с криво изогнутыми ветвями, походившими на тянущиеся к жертве руки, пугают и заставляют мозг выдавать самые разнообразные картинки и возможные действия событий, если сейчас кто-то появится и совершит попытку поймать или убить. Дуновение ветра заставляет поёжиться, грязные одежды неприятно липнут из-за обильного потовыделения, а сколько ещё идти до безопасного привала – неизвестно.

Поднимая голову, местами можно разглядеть появившиеся блики звёзд, которые только начинают усыпать собой темнеющий небосвод, и полумесяц луны. Вокруг больше ничего, кроме различного вида растений, широколиственных деревьев и их дуэта, но ощущение у них отнюдь не одиночества или давления со стороны тумана, а чувство, будто рядом кто-то есть, только разрастается.

– Больно, очень, – Леон ноет, шмыгает и не может перестать вести себя как маленький ребенок, плетясь рядом с Фраем.

– Целовать не буду, – Деймон недовольно бурчит, выдыхая, и с опаской начиная озираться.

– Ты чего? – Кэрнил тушуется, начинает трястись от страха. Слёзы алмазными каплями застывают на глазах, а сердце почти выскакивает, падая в пятки, когда неподалёку слышится чьё-то рычание с тяжкими вдохами. – Это же не зверь, да?..

Они понимают, что рядом бродит явно не животное, потому что зверь такие странные звуки издавать не будет. Они похожи на рычание, но слишком хриплое, грубое и гортанное: таких звуков ни у одного известного хищника не будет. А если и будет, то в здешних краях таковых не водится. Туман сгущается, а странное бурчание становится с каждой секундой ближе.

Дыхание перехватывает, сердце замедляет свой ход, кажется, всё вокруг погружается в некую прострацию. Атмосфера давит на плечи, будто камень атланту, старается принизить их и прижать к земле, не давая шанса на спасение. Деймон, недолго думая, аккуратно берёт левую руку Леона, сцепляя пальцы, и дёргает на себя:

– Без лишних слов и действий. Понял?

Парнишка только часто кивает, сглатывает и внимательно следит за каждым движением брата. Деймон отсчитывает в голове до трёх, слышит, как чавканье и хлюпанье от непонятного существа становятся всё ближе, и срывается с места, как только токривой походкой выходит из-за большого и широкого дерева. «Заражённый?» – думает Деймон, не веря собственным глазам. Он только слышал о них от других жителей Эльвейса, хмыкал на всё и уходил прочь, не желая выслушивать бредни детей и стариков, медленно сходящих с ума. Просто не признавал тот факт, что такое возможно: действительно кажется нереальным то, что по округам ходят живые трупы.

Монстр, появившийся на свет не самым гуманным способом, с запозданием поворачивает голову в сторону убегающих. Его потускневшие зрачки видят движение, цепляются за него и следят, расширяясь. Местами облезлые клочки кожи, открывающие вид на изящно сплетённые между собой мышцы и мясо, отваливаясь от гниющего тела, свисают, болтаясь из-за малейшего колебания или дуновения ветра. Жёлтый, покрытый белым налётом, язык неподвижно расположен в сломанной челюсти, нижняя часть которой непроизвольно болтается из стороны в сторону, намереваясь окончательно покинуть своего обладателя. Правая рука оторвана до локтя, открывая вид на торчащую из него шишковатую кость, покрытую кровавыми подтёками. Левая – просто болтается, и ей инфицированный пытается что-то держать, но из-за сломанных и растопыренных пальцев ему это удаётся с большим трудом. Дырявые и заляпанные грязью и тёмной жидкостью штаны, облегают худосочные ноги, позволяя лицезреть выпирающие кости.

Спотыкаясь, держась за руки, двое заблудившихся в густом тумане путников спешат прочь от неизвестного и не до конца изученного человеком. Человеком, породившим этот кошмар и ужас самых невозможных снов.

Пробегая мимо дерева, больше походившего на скульптуру безумного архитектора, они наклоняются, не задевая торчащие во все стороны палки. Удерживая винтовку одной рукой, второй – таща за собой спотыкающегося братца, Деймон старается не оглядываться, слыша бегущего за ними заражённого. Тот сорвался следом, как только смог сфокусировать зрение и полностью сконцентрироваться на мелькающих вдали тенях. Его конечности болтаются, коленные чашечки готовы вылететь, трескаясь, а слюни болотного цвета вперемешку с чёрно-красной кровью брызжут во все стороны. На траву, на листья кустов, стволы деревьев и камни.

– Не смотри! – говорит Фрай, в очередной раз пригибаясь, чтобы не получить веткой в глаз.

– Я не смотрю! – Кэрнил кричит в ответ, обернувшись.

Он спотыкается, с грохотом падая на живот, выставив руки. Футболка порвалась, приподнялась, оголяя пресс; ладони заляпаны грязью и кровоподтёками, из которых сочатся небольшие бусины алой жидкости; колени на штанах изодраны, покрыты маленькими дырочками.

Сзади слышатся топот кривых ног и странное бульканье с чваканьем.

– Вста… – Фрай не договаривает, замолкая, видя возле Кэрнила оторванную худенькую руку, полностью покрытую кровью и грязью.

Очи цвета чистого неба расширяются от увиденного, рвотный рефлекс срабатывает мгновенно, и Леон, встав на больные колени, блюёт. Остатки пищи и по бо́льшей части желудочный сок, забрызгивают собой всё, в том числе и грузные ботинки Деймона. Юноша хмыкает, языком тыкая во внутреннюю сторону щеки и проводя по ней, цокая и прикусывая губу. Кэрнил виновато поднимает глаза, стоит на четвереньках и тыльной стороной ладони вытирает остатки блевотины с губ.

– Вставай! – Фрай перебарывает себя, отвращение к рвоте и телесным частям, видимо, от девочки, как он думает, поднимая лучшего друга детства на ноги.

– Нам не сбежать! Не сбежать! – он истерит, вешается на старшего брата, проливая хрустальные слёзы на тёмную кофту.

Звук звонкой пощёчины эхом разносится по округе, растворяясь в туманной гуще. Леон застывает, хватаясь за краснеющую от удара щёку, широко раскрывает дрожащие глаза, наполненные солёной водой. Заражённый становится по громким шагам всё ближе, вокруг них лежит разорванное на несколько частей тело.

– Дурак. – Фрай выплёвывает эти слова, винит себя за несдерживаемую агрессию, но берёт младшего под локоть, начиная бежать. – Не отстааааа!.. – его крик слышен на многие мили, когда он спотыкается, начиная кубарем катиться с обрыва.

Русые волосы взмывают вверх, юноша летит вниз, пятками цепляясь в поверхность, спиной оставляя гусеничный след. Грязь ошмётками разлетается в разные стороны, пачкает всё: одежду, оголённые участки тела и волосы. Заражённый сзади останавливается, рычит гортанно, теряя своих жертв в тумане, поглотившим подножие склона.

Деймон кряхтит. Тяжело стонет, карабкаясь, на дрожащих ногах поднимается, отхаркивая грязь и вытирая её остатки с лица чистыми местами кофты. Он весь измазался, вымазался в буквальном смысле с головы до пят. Протерев глаза, переводит взгляд на получистого друга, сидящего с искрящимся от радости лицом.

– Впервые я чище, чем ты. Ха! – Леон устало вздыхает, ёрничает, но поднимается с аккуратностью, держась за ушибленное место на плече правой руки.

– Уходим, пока он не догадался спрыгнуть.

– Если он это сделает, то разлетится по частям.

Закатив глаза, Фрай всё ещё кряхтит, недовольно что-то бубнит себе под нос, вытаскивая длинный волос изо рта. Звёзды рассеивают своим тусклым сиянием оставшиеся пары туманной завесы. Вокруг темнота, но лунный свет, пробивающийся сквозь густые кроны деревьев, трепетно, но бессмысленно освещает путь.

Они устали. Безумно уставшие и голодные, жаждущие глотка воды, чистых постелей с одеждой и тёплого очага плетутся по грязевым лужам, смотря под ноги.

Никто из них не хочет нарушать наступившее спокойствие: оба идут размеренно, держатся за покалеченные места, вздыхают и хватаются за животы, когда те издают характерное урчание в связи с нарастающим голодом. В горле неприятно жжёт, хочется его смочить, чтобы перестать чувствовать вкус грязи на языке. «Чёрт», – думает Фрай, делая очередной шаг и с желаемым всплеском падая, поскальзываясь на плоских береговых камнях.

– Это вода! – Леон почти ревёт, от большой радости визжит и подбегает, отталкивая товарища.

Брызги разлетаются из-за тяжёлой туши Деймона, которая заваливается набок. Теперь, сидя полностью мокрым, опускает руки в долгожданную влагу. Они дрожат, получая неправильные сигналы мозга, который сам не верит своим ощущениям. Вымыв ладони, протерев лицо, он жадно пьёт. Он даже не обращает внимание ни на грязь, разбавившуюся с ней, ни на ночь, подкравшуюся так незаметно, ни на задорные визги сводного брата. Сейчас у него одна цель – наполнить до краёв опустевший желудок.

***

Идти оказалось намного сложнее, чем думалось. Тело перестало болезненно реагировать после нескольких часов нескончаемого движения. Вот только дыхания едва хватало, ведь рёбра ныли каждый раз, когда необходимо было получить хоть немного кислорода. Похоже, что всё же ушиб был сильнее. Жажда также не отставала от своей спутницы, ожидая её провала в ближайшие минуты, а привкус крови на языке только провоцировал данное чувство.

Благодаря силе воли, девушка продолжает шагать, упрямо держа направление в неизвестность, но не спешит теперь делать перерыв. Если она сейчас позволит эту слабость, то больше не сможет найти в себе сил.

То ли ангел, то ли демон сжалился над своей мученицей, но буквально через пару шагов ей встречается невысокий склон к водоёму.

– Наконец-то, – голос тихий и слабый, что Колинс пугается, не узнав в нём себя.

Она сразу пытается придумать, как спуститься с минимальными потерями и без получения новых царапин, как тут же из самых глубин леса раздаётся выстрел, заставляя тело замереть, словно его в одночасье наполнили свинцом. Люди. Именно такой и была первая мысль, пулей пронзившая голову. Неужели поблизости могут оказаться не заражённые? Но огонёк надежды пришлось затушить на корню, не дав распалиться сильнее. Не может в этой глуши блуждать обычный люд. Нет. Просто невозможно. А вот разбойники или душевнобольные, лишившиеся ума и творящие жестокие деяния, вполне могут располагаться где-то рядом. Где, как не в этой местности, они могут выплеснуть весь свой негатив и неважно, кто это будет: простой смертный или заражённые. Они давно потеряли границы дозволенного – у их принципов больше нет ограничений.

Оглядываясь, медля, она вздрагивает, слыша второй выстрел.

Не желая больше оставаться на открытой местности, Мерелин начинает потихоньку двигаться вниз. Теперь она старается ни о чём не думать – да особо и не хочется заполнять голову мрачными мыслями или выдвигать какие-либо предположения касательно недавно раздавшегося выстрела. Опасность грозит со всех сторон, поэтому смысла стоять на месте нет. Нужно просто идти вперёд. Нужно просто идти хоть куда-то.

Спуститься аккуратно не получается и, заскользив по земле, тело катится кубарем. В который раз тихий стон боли срывается с губ, когда швы на руке из-за неосторожного падения расходятся, и в рану начинает попадать пыль вперемешку с грязью. Мучения просто затмевают глаза, напоминают о том, что она всё ещё жива – и девчушка готова выть волком от такого. Как за такой короткий промежуток времени она смогла стать такой плаксой? Почему подобные события что-то ломают в психике? И самое главное, как с этим справляются другие? В чём находят своё успокоение, когда приходит понимание собственного одиночества?

– «Ты сможешь!» – Мерелин даёт себе мысленные указания, сжимая в кулаках влажную почву, стискивая зубы и улыбаясь кровавыми устами. – «Смогу и докажу себе, что больше ничего не сможет меня сломать. Никто и никогда. Смогу, потому что должна. Нет, обязана! Да, обязана отомстить врагам: неважно как, но здесь я не останусь. Нет…»

Подняться уже просто не представляется возможным, поэтому до воды приходится добираться ползком. Но как только ладошки, сложенные в подобие лодочки, подносят необходимую жидкость к бледным губам, тело начинает приходить в себя. Вода отчаянно пытается выскользнуть из плена, но, ещё несколько раз проделав одно и то же действие, Мерелин удаётся справиться с мучавшей её жаждой, практически избавившись от приевшегося привкуса металла.

Теперь внимание привлекает открытая рана, которую желательно чем-то прикрыть и в голову ничего лучше не приходит, чем оторвать рукав от футболки: тот всё равно едва держится, поэтому пусть лучше послужит на пользу. Ткань мгновенно оказывается в воде, чтобы хоть немного ту отстирать от грязи. Сложив её, хорошенько намочив и поднеся к глубокой царапине, выжимая содержимое на кожу, незамедлительно слышится шипение, а слёзы начинают застилать глаза. Только поплачет она после того, как всё сделает.

Промыв рану, кровь юркой струёй стекает и капает на примятые к поверхности земли тонкие стебли травы, оставляя незаметный след. Сдержавшись от крика, до дрожи стиснув челюсти, прикладывает оторванный кусок вещи, в одночасье впитавший алую жидкость.