Настенька

На мой комментарий женщина никак не отреагировала, а снова схватив меня за руку, вновь вывела на улицу к соседской избе.

Дальше мы вдвоём с Матрёной обошли с пяток соседских домов, требуя вернуть всех моих кур обратно. Соседи, отдать должное, курей вернули без споров и ругани, лишь испуганно посматривая на меня.

– Боятся, – ехидно заметила Матрёна, когда перед нами торопливо захлопнулась дверь, и последняя курица оказалась в корзине.

– Они реально думают, что я ведьма? – со смехом спросила я женщину.

На это она ничего не ответила, а только что-то тихо произнесла, по типу молитвы что ли.

– Марён, помоги пожалуйста, покажи как доить козу, и чем её кормить, – жалобно обратилась я к женщине, понимая, что без её помощи животное просто погибнет.

Добрых два часа моя новая подруга, а теперь я уже думала о ней только так и никак не иначе, показывала мне что и как надо делать: как доить, как кормить, как ухаживать, в том числе и за курами.

– Тяжёлая наука, – пожаловалась я, когда в очередной раз коза недовольно заблеяла от моих неумелых движений и холодных рук.

Матрёна только неодобрительно качала головой и хмурилась, а уходя, заверила меня, что завтра обязательно придёт проведать, всё ли у меня в порядке. Я же про себя подумала, что обязательно надо при возможности отблагодарить женщину каким-нибудь подарком. Ведь если бы не она, то как бы я справилась? Даже думать об этом страшно.

Вечерело. В соседних избах загорались лучины, звонко лаяла соседская собака, где-то на улице послышался чей-то заливистый смех. Уткнувшись носом в мутные стекла своего окна, я увидела шумную компанию из нескольких девушек и парней, которые смеясь проходили по улице.

– Скучно и тоскливо! – шумно выдохнула я в темноту своего дома и зажгла одинокую лучину у печи.

И как только неяркий свет огонька прогнал густой сумрак тёмной избы, я вдруг увидела какое-то тёмное очертание в самом дальнем углу у двери.

Несколько раз моргнув, я убедилась, что мне не привиделось. В углу у дверного косяка на куче приготовленных для печи дров сидело нечто, какое-то существо, фигурой напоминающее человека, только размерами гораздо меньше, где-то примерно до полуметра ростом. Серое лицо, чёрные без белков и радужек глаза, торчащие в разные стороны клочковатые волосы, спутанная бородёнка. И весь он такой, словно бесцветная чёрно-белая картинка.

Я трясущейся рукой зажгла ещё две лучины и, воткнув их поближе к себе, схватила подвернувшийся мне под руку печной ухват.

– А ну-ка выходи на свет! Чего прячешься? – как можно более грозным голосом прокричала я, а у самой всё дрожало внутри от страха.

Мужичок вперил в меня свои чёрные глаза-плошки и часто ими заморгал.

– Поди ж ты, увидела!? – раздалось скрипучее удивление названого гостя.

– Увидела, увидела, – закивала я головой, покрепче держась за ухват и наводя его на странное существо.

Гость издал что-то, напоминающее кашель, и ловко спрыгнув с дровяника, сделал шаг ближе.

– Здравствуй, хозяюшка! – поклонилось нечто и, внимательно присмотревшись ко мне, вдруг неожиданно подпрыгнуло на месте, – Тьфу ты, ведьма!

Я от внезапно услышанного высказывания в мой адрес чуть не выронила ухват.

– А ну-ка повтори, как ты меня назвал? – разозлилась я и почувствовала, как вокруг меня воздух налился морозной свежестью.

Гость снова откашлялся и вновь поклонился, но уже более учтиво и в самые ноги.

– Прости меня, навья дочь, не знал я, что застану тебя здесь, – снова поклонилось существо, и добавило, – Слух по селу пошёл, что хозяйка моя вернулась в дом, вот я и пришёл проведать, да присмотреть. Соскучился по хозяйству. Что домовой без дома? Вот и подумал, раз Настенька вернулась, так и я ворочусь.

Мужичок тяжело вздохнул, а потом уныло покачал головой:

– Да видно не судьба остаться, не вернулась Настенька, не наш теперь это дом. Ещё раз прости за беспокойство, навья дочь, – снова поклонился он мне в ноги и пошёл к двери, медленно растворяясь в сумраке тёмной избы.

Я ровным счётом ничего не поняла из того, что мне только что рассказало это странное существо. И поэтому, быстро прикинув, что это нечто не настроено против меня агрессивно, а значит, не представляет явной угрозы, я поспешила остановить его, пока оно полностью не растворилось в темноте ночи.

– Постой-ка, уважаемый, – торопливо произнесла я, не зная, как к нему обратиться, – Давай поговорим, проходи ближе, не стесняйся, – сделала я приглашающий жест, откладывая в сторону печной ухват.

Гость вновь будто бы материализовался прямо на моих глазах из сумрака и выжидательно уставился на меня. Н-да, блин, вид у него был не очень располагающий к общению.

– Присаживайся, – указала я рукой на деревянную лавку возле стола, – Угощайся, как говорится, чем богаты…, – вежливо проговорила я, попутно наливая в глиняные чашечки травяной сбор.

– Благодарствую, навьюшка, – одобрительно залепетал мужичок, запрыгивая на лавку, обтирая свои руки о грязные штаны.

Я пододвинула поближе к гостю тарелку с лепешками и налила из горшочка в маленькое блюдце мёда. Существо активно принялось за угощение, а я же, подперев ладошкой щеку, принялась внимательно его разглядывать. С каждым новым глотком он будто бы наполнялся красками. Возможно, это была всего лишь игра света и тени, но я была совершенно уверена в том, что его серое лицо стало вдруг нормального человеческого оттенка, а щёки даже приобрели лёгкий румянец. Некогда слипшаяся и спутавшаяся бородёнка расправилась, торчащие в разные стороны волосы легли на прямой пробор, а черные глазища приняли нормальный вид с белками и серыми радужками.

– Кто ж ты такой? – словно сама себе задала я мучавший меня вопрос.

Мужичок отложил в сторону недоеденную лепешку и посмотрел на меня внимательным взглядом.

– Так домовой я, дух дома этого, семьи Прохоровых, – как само собой разумеющееся проговорило существо.

– А звать-то тебя как? – поинтересовалась я, с интересом разглядывая домового и произошедшие с ним метаморфозы.

– Казимир, – снова с поклоном ответил мужичок.

Если бы не явная реальность всего происходящего, я бы давно поверила, что сплю, или у меня откровенно поехала крыша.

– Казимир, – задумчиво протянула я, – А вернулся зачем?

Мужичок снова схватился за лепешку, но ответил:

– Так домовой без дома разве может?

– Не знаю, – честно ответила я на скорее риторический вопрос, – А разве других домов мало? Нашел бы себе новый.

Домовой хмыкнул:

– Так в других домах свои домовые есть, – покачал головой гость, – Как Настю хоронить понесли, я и ушел. Дом запер, отворот наложил, чтоб не пожгли и не пограбили, всё ж не одно поколение Прохоровых здесь прожило. Вот и тебя в последний путь проводил, в косы нивяник вплел, узелок сложил и ушёл.

Казимир шумно отхлебнул отвар и снова продолжил:

– Меня Лукьян сначала приютил, домовой Зубовых, что отсюда через три дома. Но два домовых на одну избу…, – он удрученно махнул рукой, давая понять, что это что-то из ряда вон, совсем недопустимое.

– А что с тобой станет, если у тебя дома не будет? – поинтересовалась я.

– Домовой без дома погибает, в нежить превращается, – печально пояснил Казимир.

– В нечисть? – переспросила я.

– В нежить, – поправил меня мужичок, – Я и так нечисть, домовой.

– Нечисть, – ошарашено повторила я, а потом решила уточнить, – А нежить тогда что такое?

Казимир нахмурился, но ответил:

– Ну, это когда дух тело покидает, а само тело упокоения не находит, а бродит по земле, и в него силы разные вселяются, бесчинствуют, кровь проливают. Это и есть нежить.

Я с ужасом уставилась на сидящее напротив меня существо.

– То есть ты можешь таким стать?

На мой вопрос Казимир лишь удрученно кивнул и низко опустил плечи и голову.

Н-да, жаль существо. Вроде бы и не злой он, а вполне себе приятный дядечка, располагающий и дружелюбный, хоть и нечисть. Хотя, что я вообще знала о нечисти? Да ничего.

– А в этом доме почему остаться не можешь?

Мужичок лишь грустно усмехнулся на мои слова:

– Да где ж это видано, чтобы ведьма в свой дом кого впустила, тем более домового!

От услышанного у меня округлились глаза:

– Ты кого ведьмой назвал? – неожиданно вспылила я.

Мужичок с непониманием уставился на меня.

– Так тебя и назвал, – пролепетал он, всерьёз не понимая, чем вызван мой гнев, – Чем я обидел тебя, навья дочь?

– Какая я тебе ведьма? И что ещё за навья дочь? – снова начала я злиться и вновь почувствовала, как вокруг меня похолодел воздух.

– Постой, навьюшка, не серчай! Не с обидой я, без злого умысла! – снова залепетал дядечка, и я начала потихонечку успокаиваться.

Увидев, что я уже почти спокойна, он принялся тараторить:

– Навья дочь – это та, что на другом берегу Смородины была и вернулась, в Навьем царстве побывала, в загробном мире, значит.

– Погоди, погоди, – поспешно остановила я своего собеседника, – Давай-ка поподробнее. Что ещё за смородина? При чём тут куст или ягода?

Казимир снисходительно покачала головой:

– Новорожденная ведьма, молодая совсем, глупая, не знаешь ничего и не ведаешь.

Я же на его реплику решила никак не реагировать, а просто выжидательно сложила свои руки на груди и посмотрела на него вопросительно.

– Ладно, навьюшка, слушай, – проговорил мужичок загадочно и начал свой рассказ, – Мир наш на три царства поделён. Первое царство Явью зовут. Это царство живых, и населяют его живые существа и сущности, чьи души живы и имеют возможность обрести тело. Второе царство, оно как бы над Явью стоит, его величают Правь. Это вотчина богов, и правит там могущественный светлый бог Сварог. Некоторые вознесшиеся души попадают в Правь, чтобы в дальнейшем переродиться вновь. Третье царство, низшее, кличут Навью, это мир загробный, царство душ усопших. Царство это в вотчине тёмного бога Чернобога. Много столетий идет незримая битва между светлым и тёмным богами. Не могли они никак меж собой мир живых поделить, и придумали черту провести по царству Яви. Пропахали плугом по землице и стали это борозду границей считать между царствами Явь и Навь. Борозда эта водой заполнилась и в реку превратилась, чьи черные и ядовитые воды источали смрад и зловоние. И стала эта река называться Смородиной. Не перейти и не переплыть реку эту. Лишь один путь есть через неё в царство Навь, по Колинову мосту. Только те знают путь-дорогу к реке Смородине, кто Калинов мост прошёл и на том берегу побывал.

Мужичок закончил свой рассказ и мы оба погрузились в тишину. Н-да, что тут сказать. Красивая сказка.

– Ну а я то тут при чём? – решилась я, наконец, прервать затянувшееся молчание.

– Так ты из того царства, что по ту сторону Смородины, – уверенно проговорил Казимир, – Не принадлежишь ты миру этому, вижу я это. Хоть и тело хозяйки моей забрала, но не Настенька ты, навья дочь.

– Настенька я, – утвердительно проговорила я, но потом торопливо добавила, – Но другая, не Прохорова. Прав ты в одном, что в теле Настеньки оказалась. Но я и сама не понимаю, как так получилось, я не хотела этого, не желала быть тут. А по поводу ведьмы или, как там ты меня назвал, навьей дочери, то ошибся ты, домовой. Никакая я не ведьма.

Мужичок на мои слова лишь покачал головой:

– Это ты ошибаешься. Нечисть я и видеть умею. Ведьма ты, самая настоящая. Юная и неопытная, но ведьма. Человеческого в тебе много, гораздо больше, чем ведьмовского, но это со временем изменится, – с печальным вздохом закончил Казимир.

– Простым людям не дано нечисть увидеть, а ты видишь меня и говоришь со мной. Вот тебе и объяснение.

Я призадумалась и снова посмотрела на бородатого миниатюрного мужичка.

– Послушай, Казимир, а нечисть, типа тебя например, может навредить такой, как я? – задала я ему волновавший меня вопрос. Ведь я помнила ещё со времён моего детства рассказы и детские страшилки о разных домовых и их проказах.

– Что ты, навьюшка?! Разве смогу я? Куда мне тягаться с тобой? – замахал он ручонками с неподдельным ужасом на лице.

Я облегченно выдохнула, а затем решилась:

– Тогда давай договоримся с тобой Казимир. Я позволяю тебе остаться и жить в этом доме, а ты же со своей стороны обещаешь не вредить мне и по возможности помогать в том, что будет в твоих силах. Я же обещаю относиться к тебе с уважением.

Казимир на мои слова даже рот открыл в удивлении, да так и сидел несколько минут, не произнеся ни единого слова и с выпученными глазами-плошками.

– Ну так что? Договорились? – протянула я ему свою ладонь. Мужчина боязливо вложил свою ладошку мне в руку и тихонечко пожал мои пальцы.

– Договорились, – дрогнувшим голосом проговорил он.

Глава 5

Впервые за несколько дней я смогла, наконец, нормально выспаться. Видимо тело моё уже привыкло к жесткой лавке, на которой я лежала, и не чувствовало никакого дискомфорта. Надо будет приданное моё достать, да перинку на печь уложить. У Матрёны детишки на печи спят, там широко и тепло, вот и мне пора прекращать на этих лавках бока отлёживать. Всё, решено, сегодня же вплотную займусь обустройством своего дома по моему видению и удобству.

Какое-то тихое шуршание нарушило ход моих мыслей. Я повернула голову и увидела Казимира, ловко орудующего кочергой у печи.

– Доброе утро! – сказала я ему и видимо этим его напугала.

– Доброе, навьюшка, – с поклоном обернулся ко мне домовой.

– Эх, Казимир, Казимир, – запричитала я, – Давай пожалуйста без этих твоих навьюшек и ведьм. Зови меня просто Настей, а я тебя Казимиром звать буду, окей?

– Чего? – растерянно спросил он, видимо не поняв мою последнюю фразу.

– Хорошо? Договорились? – пояснила я.

– Хорошо, – кивнул домовой, и снова принялся шерудить кочергой затухающие угли.

Я медленно потянулась и уныло выдохнула. Холодное зимнее солнце вовсю светило в маленькие окошки моей избы, и судя по его расположению, день был давно в разгаре. Зимой темнеет рано, а мне надо столько всего успеть. Надо дров принести, воды натаскать, сготовить что-нибудь, да в доме убраться. Эх столько дел, и всё руками делать придётся, ведь здесь не было ни пылесоса, ни стиральной машины, ни микроволновки. Одним словом полное отсутствие цивилизации.

– Блин, у меня ж теперь коза есть! – испугано вскочила я с лавки, внезапно осознав, что несчастное животное не подоено, не напоено и не накормлено. А ведь помимо козы у меня же ещё и целый курятник. Пятнадцать кур и один краснохвостый петух, который вчера так и норовил меня клюнуть.

Пока я судорожно натягивала на себя свою замысловатую одежду, домовой выкладывал на стол теплые лепешки и что-то типа чугунной сковородки, на которой шкворчала глазунья с поджарками золотистого сала. От увиденного мой желудок издал жалобное урчание, а мой рот мгновенно наполнился слюной.

– Садись, хозяюшка, – довольно ухмыльнувшись, проговорил домовой, – Ешь, пока не остыло.

Схватив деревянную ложку и оторвав кусок теплой лепешки я, в прямом смысле, накинулась на еду, будто бы год не ела.

Тем временем домовой налил мне в чашку травяной сбор и добавил туда ложечку мёда.

– Ешь, хозяюшка, ешь, – причитал мужичок, явно обрадованный моему звериному аппетиту, – Худая какая, одни мослы, тела-то нету совсем в тебе. Ничего поправим, откормим.

Он ловко спрыгнул с лавочки и, взяв с подоконника деревянную гребенку, что-то прошептал себе в ладошку. И вдруг мои длинные каштановые волосы взметнулись вверх, а вокруг них, словно мотылёк запорхал редкий деревянный гребешок. Я так и замерла с полуоткрытым ртом, пока на моё плечо не легла туго заплетённая длиной до самого пояса коса.

– Вот это да! – ошарашено выдохнула я.

Я уже собиралась спросить, как он это сделал, но он лишь качнул головой в сторону двери:

– Гость к тебе, хозяюшка.

И в самом деле, не прошло и нескольких секунд, как в избу вошла разрумяненная от мороза Матрёна.

– Ну как ты тут, Настенька? – деловито окинула взглядом меня и всё вокруг Матрёна.

От увиденного лицо её просияло, и она, улыбнувшись обрадовано, закивала:

– Вижу, что хорошо. Коза подоена и накормлена, изба выметена, печь затоплена. О, да и самоварчик подоспел как раз, – одобрительно потерла женщина свои ладошки.

– Проходи, раздевайся, – улыбнулась я подруге, – Чайку горяченького выпьем.

– Чего? – не поняла моей последней фразы Матрёна.

Я махнула рукой и пояснила:

– Говорю, что сбор травяной только что заварила. Выпей горячего, отогрейся с мороза.

– Аааа, – понятливо закивала женщина и умелым движением скинула на ближайшую лавку свой тулуп и платок.

Пока Матрёна усаживалась и наливала себе отвар, я опасливо пошарила глазами по избе в поисках Казимира. Вот кто значит мне все дела домашние переделал, и животных покормил, и в избе прибрал, и воды натаскал, да и дров наколол. А с виду такой маленький мужичонка, а сила в нем значит богатырская. Хотя, о чём это я? Не руками же он всё это делал, а магией какой-то своей, ворожбой. Н-да, мал золотник, да дорог.

– Чего закручинилась, Настенька? – нарушила мои размышления подруга.

– Да так, – уныло вздохнула я, – Вот думаю, как дальше жить? На что?

Женщина нахмурилась:

– Тебе б замуж выйти, да кто ж возьмёт?

Откуда-то из-за угла печи раздалось хмыканье домового, и я опасливо покосилась в ту сторону, боясь, что его может услышать или увидеть Матрёна. Но вспомнив вчерашние слова Казимира о том, что простой человек нечисть увидеть не может, я немного успокоилась.

Женщина покачала головой, а затем кивнула каким-то своим мыслям.

– Хотя, – уже боле бодрым голосом проговорила она, – Время то у тебя ещё полно. Люди попривыкнут, да позабудут. Глянь только, какое у тебя лицо чистое да ровное. Мяса нарастишь, совсем красавицей станешь. Жаль, приданого маловато, но зато свой дом, какой никакой, есть у тебя. А там глядишь, парень какой-нибудь приглянется. Вон у Трифана, старосты нашего, двое парней. Старший Ванька двадцати годов уж, всё никак не остепенится охломон, а младший Никитка твой ровесник. Чем не женихи?

Я напрягла память и, вспоминая двух оболтусов, что видела у старосты в доме, от души рассмеялась:

– Это те двое, один из которых сразу ведьмой обозвал, а второй крестился, как от сатаны?

От моих слов женщина скривилась и укоризненно покачала головой на мои грубые слова.

– Ладно, с женихами потом разбираться будем, если таковые сыщутся, – снова уныло хмыкнула я, – Ты лучше подскажи мне, Матрёна, как жить дальше? Ведь я ровным счётом ничего не умею.

И словно в подтверждение моих слов женщина перевела свой взгляд с моих нежных аккуратных детских рук на свои грубые натруженные ладони с мозолями и ссадинами. Лицо женщины побледнело, но она быстро овладела собой.

– Главное до весны дожить, – встрепенулась Матрёна, – А пока прясть можешь, козу же тебе староста вернул. Вот и чеши шерсть, да пряжу делай. Валять войлок можешь. Рукоделием займись, мать твоя была та ещё мастерица, не чета многим. А там и лето придёт, покос будет, травы, да сборы полезные собирай, да в мешочки складывай. Бабка твоя травницей была отменной.

– А она дело говорит, – послышалось тихое бормотание домового, и я испуганно заозиралась по сторонам.

– Ладно, пойду к себе, а то Макар сердиться будет. Да и Митьку кормить пора, – засобиралась женщина, а потом как будто бы что-то вспомнив, добавила, – Я чего приходила-то…, баню сегодня топить собираемся. Так и ты приходи, отмоешься хоть.

Дверь с противным скрипом закрылась, и я, снова оставшись одна, призадумалась. А ведь и правда, надо бы хорошенько вымыться, смыть с себя и запах, и воспоминания о кладбище. От этих мыслей я снова неприятно поёжилась. Решено, в баню к Матрёне я обязательно пойду. А пока…

– Казимир! – позвала я своего домового.

И он тут же оказался передо мной, словно выпрыгнувший чёрт из табакерки.

– Тьфу ты нечисть, напугал, – пробухтела я, – Нельзя же так людей пугать, ведь можно же по-человечески.

На мои слова домовой лишь ухмыльнулся и покачал головой:

– Так нет здесь людей-то, навьюшка, – а потом, увидев мой рассерженный взгляд, торопливо добавил, – Чего звала, хозяйка?

– Отпирай сундуки Казимир, приданое потрошить будем, – кровожадно улыбнулась я.

Надо было видеть лицо домового, когда я заявила, что на этой перине собираюсь спать. Домовой чуть ли не зубами вцепился в сундук, не давая мне его открыть.

– Что ж такое делается-то? Так и помиру пойти не долго, – причитал мужичок, когда я всё-таки смогла оторвать его от сундука и вытащить оттуда перину.

– Да успокойся, Казимир! Сам же говорил, что ведьма я. Так кто ж на такой женится? Для кого беречь? А я хоть спать буду с удобством. Так что давай не вредничай.

Перина и одно стёганое одеяло всё-таки были мной отвоёваны и с достоинством водружены на печь. Туда же следом отправилась и мягкая подушечка, набитая лебяжьим пухом, и чистое льняное бельё.

Я перешла к другим сундукам и начала вытаскивать все мужские вещи, что хранились там.

– Как думаешь, Казимир, смогу я всё это продать или обменять?

– Ах, батюшки мои, – вновь услышала я его причитания, – Ведьма проклятая, что удумала, весь дом по ветру пустит.

Я на его ругань лишь тихо рассмеялась, продолжая методично откладывать в сторону то, что по моему мнению мне никак не пригодится.

Следующим шагом было разобраться с проклятущей дверью, что так мерзко скрипела и тем самым ужасно действовала мне на нервы.

– А скажи-ка мне, Казимир, – снова обратилась я к своему домовому, – Чем бы смазать дверь, чтобы она не издавала этот жуткий звук каждый раз, когда я вздумаю её открыть.

– Дёгтем, – коротко ответил обиженный мужичонка, – Только у нас его нет.

– Ну и где его достать? – нетерпеливо уставилась я на него.

– К кузнецу иди, к Даниле, у него возьмёшь, – снова недовольно ответил мне домовик.

– О! Точно! – подпрыгнула я от пришедшей мне в голову идеи и, расстелив на столе небольшую скатёрку, я сгребла туда все свои тупые ножи.

На вопросительный взгляд Казимира, я быстро пояснила:

– Попрошу наточить. А то такими ножами захочешь не зарежешься, – коротко бросила я, заматывая на шее пуховый платок и плотнее запахивая тулупчик.

– Вот ведь, – вскинул руками домовой, и когда я уже выскочила в сени, прокричал мне вслед, – Хоть знаешь куда идти-то?

– Так куда идти? – обернулась я с хулиганистой улыбкой на лице.

– На другую сторону села, ближе к реке, там не ошибёшься, кузню сразу увидишь, – раздраженно прокричал мне мужичок, а потом, увидев, как я уже выбежала на улицу, добавил, – Вот ведь девка, одним словом, ведьма.

Солнце ещё не село, и я, воспользовавшись возможностью, решила ещё раз разглядеть село и расположение домов как можно чётче. Изба моя была по нашей улице последней и находилась на самой окраине. За невысокой изгородью уже начинался лес, к которому вела просёлочная дорога и уходила глубоко в самую чащобу. Что было там, в этом лесу, и куда вела эта ухабистая дорожка, я решила уточнить у своего домового потом. Сейчас же меня интересовало само село, и в частности дом кузнеца. Я торопливо развернулась и пошла по утоптанной тропинке в центр деревни. Как идти к дому старосты, я помнила хорошо и дошла без особого труда, а вот куда идти дальше, я не знала.

Покрутив головой в разные стороны, я зажмурилась и вдохнула полной грудью свежесть морозного воздуха. Зачерпнув полную ладошку снега, я поднесла его ко рту и слизнула пушистую прохладу. Снег на вкус показался мне сладковатым и освежающим. Вкусно. Слизнув языком прилипшие к губам снежинки, я принялась внимательно изучать холодные хрусталики на своей ладони. И всё-таки странный какой-то здесь снег. Он совершенно не таял у меня на руках и не обжигал холодом. Аномалия какая-то.

Так куда же идти? Я решила довериться интуиции и без колебаний повернула направо. И не прогадала. Уже через полтора десятка домов мой взгляд заметил кузню. Ну, во всяком случае, это сооружение не напоминало обычный жилой дом. А большая каменная труба, извергающая клубы черного дыма, и звонкий звук ударов молота, разносившийся на всю округу, указывали именно на то, что это и есть кузня.

Подойдя ближе, я обнаружила, что дверь не заперта, и даже немного приоткрыта. Из помещения помимо громкого звука ударов о наковальню доносились ещё какие-то голоса, один из которых был явно женским.

– Данилушка, так что ответишь мне? Придёшь? – заливался соловьём девичий голосочек.

– Шла бы ты домой, Любаша, а то отец хватится и осерчает, – не без раздражения ответил чей-то низкий зычный голос.

Вау, вот это тембр. От звука этого голоса прям веяло мужской силой. И мне ужасно захотелось посмотреть, кому же он принадлежал.

И только я собралась открыть дверь и войти внутрь, как мне этой же дверью прилетело прямо в лоб. От неожиданности я повалилась на снег и схватилась за голову.

– Уййй, – потерла я ушибленное место.

– Чего встала у самых дверей, юродивая! – с ненавистью бросила мне выскочившая наружу девушка и торопливо пошла прочь, не оглядываясь.

– Вот ведь! – со злостью выпалила я, а сама была вынуждена признать, что моя вина в случившемся тоже есть. Короче, сама виновата, не надо было под дверями стоять, да подслушивать.

Дверь распахнулась, и мой взгляд упёрся в большие меховые сапоги. Потом он заскользил вверх по ровным длинным ногам, задержался на толстом кожаном поясе, переместился на мощную широкую грудь и руки, огромные мускулы которых поигрывали через тонкую ткань рубахи. По загорелой коже шеи стекла струйка пота, и я не удержалась и проследила за ней взглядом, разглядев, как красиво вырез рубахи открывает часть бронзовой кожи на груди и шее, где на тонком кожаном шнурке висел простой медный крестик.

Затаив дыхание, я робко подняла свои глаза к лицу незнакомца и замерла в восхищении. Вот это образец! Ну, это просто богатырь какой-то, Илья Муромец! С широкого, красивого и немного румяного лица, из-под густых бровей на меня смотрели внимательные светло-карие глаза, а губы растянулись в доброй улыбке, открывая ровный ряд белых зубов. Средней длины русые волосы чуть вились и были подхвачены простым кожаным шнурком.

Обалдеть просто! Вот это экземпляр! Я изумленно разглядывала стоявшего передо мной мужчину, ну или парня, хотя определить его возраст я никак не могла. Наверное, всё-таки молодой мужчина, возраста примерно двадцати восьми или тридцати лет. Его рост был наверное метра под два, ну или около того, но точно не меньше ста девяноста сантиметров. В нём чувствовалась какая-то сила, даже мощь, но в то же время доброта и простота. Одним словом русский витязь, богатырь! И откуда такие берутся?

Вспомнив, наконец, зачем сюда пришла, я быстро поднялась на ноги и торопливо сунула кузнецу в руки свой сверток.

– Данила, да? – поинтересовалась я, стараясь не пялиться на мужчину.

– Ну? – с усмешкой ответил парень.

– Мне бы ножи поточить, а то притупились совсем. Не поможешь?

Кузнец молча повернулся и вошел в кузню, попутно разворачивая мой узелок, и рассматривая тупые с зазубринами лезвия.

В помещении было жарко. Да это и не удивительно, ведь большую часть здания занимала огромная печь с широкой жаровней. На стенах висели различные металлические приспособления и инструменты, на полу у печи лежала куча только что выкованных подков.

Пока я разглядывала обстановку и различный инструмент, кузнец раскрутил большое каменное кольцо и принялся точить мои ножи.

– Мне бы ещё дегтя немного, – вспомнила я основную причину своего прихода, – И кстати, тебе ничего из мужских вещей не требуется? – поинтересовалась я, хотя тут же поняла, что всё то, что было мною отложено на обмен или продажу, этому мужчине будет явно не по размеру.

Вновь робко покосившись на кузнеца, я снова отметила его высокий рост и стать, и невольно залюбовалась этим образчиком мужской силы.

Закончив точить мои ножи, кузнец порылся на полке с маленькими глиняными горшками и, выудив один, зачерпнул длинным металлическим скребком что-то вязкое и черное из бочки, что стояла у самого входа.

Протянув мне маленький горшочек, кузнец с интересом окинул меня взглядом и произнёс:

– Одёжа твоих родичей мне не по размеру будет. Старосте снеси. Думаю, он заберёт, – проговорил он глубоким зычным голосом, а потом добавил, – Трифан денег не даст, но ты обменяй на зерно, лён или мех.

Затем он неожиданно резко приблизился и чуть наклонился к моему лицу. Я от неожиданности отшатнулась к стене и вжалась в неё всем телом.

– Вот смотрю я на тебя, Настёна, и не узнаю, – покачал он головой, внимательно вглядываясь в моё лицо. В его взгляде отчётливо читалась доброта, забота, а ещё заметная доля тревоги.

– И ведешь ты себя не так, и говоришь по-другому, словно не ты это. Чужая ты какая-то, – вновь проговорил кузнец, всматриваясь в мои глаза, – И глаза такие холодные.

От услышанных слов я медленно сглотнула.

– Не помню я ничего, – заикаясь, начала я оправдываться, – Помню только, как в гробу очнулась. А до этого ничегошеньки вспомнить не могу, ни кто я, ни где жила, ни кто моя семья.

Кузнец отодвинулся и тяжело вздохнул.

– На всё воля Божья, вспомнишь ещё, – произнес он сочувственно и развернулся к жаровне, – Домой беги, темнеет уже.

Говорить дважды не пришлось. Схватив свои наточенные ножи и быстро замотав их в скатёрку, я сунула в карман тулупа горшочек со смолой, то есть с дёгтем, и выскочила на улицу.

В избе меня встречал нахмуренный домовой.

– У меня к тебе просьба, Казимир, – обратилась я к насупленному мужичку, – Ты посчитай пожалуйста, что в доме есть, чего нет. Крупа, зерно, овощи, масло, может ещё что для хозяйства нужно. Я завтра к старосте пойду, вещи отца и братьев отнесу на продажу или обмен. Да не дуйся ты так. Сам посуди, нам с тобой выжить как-то надо. Денег нет у меня, продуктов тоже. А вещи эти всё равно без дела лежат, моль только плодят.

– Ладно, пёс с тобой, – ругнулся домовик, но потом сам испугался собственной смелости. Он в ужасе прикрыл ладошкой рот и испуганно уставился на меня.

– О! точно! – рассмеялась я на его слова, – Может нам собаку завести? Чтоб дом и двор охраняла.

– Никто в избу не полезет, не бойся, хозяюшка, – успокоившись, проговорил домовой, видя, что я не рассердилась, – Я отвод глаз наложил, да отворот от ворот.

– Да? А что ж тогда в первую мою ночь меня тут чуть не растерзали местные? Что-то твой отворот не сильно помог, когда они чуть дверь с петель не сорвали, так в дом ломились, – выпалила ему я.

– Так я же не ворожил ещё, я же только вчера вернулся. А отвод я ночью наложил, так что будь спокойна.

– Хм, посмотрим, – скептически хмыкнула я и начала приготавливать чистые вещи, которые одену после бани у Матрёны.

Семья подруги встретила меня теплыми улыбками.

– Ну что, сейчас мыться пойдешь, или опосля, когда я своих оборванцев намою? – с порога спросила меня женщина, и я заметила её усталый вымотанный взгляд.

– Опосля, – повторила я смешное устаревшее выражение, – Давай-ка я тебе помогу младших отмыть.