Камни для царевны

Серия «Линия души»

© Елена Янге, текст, 2018

* * *

Моим детям Мите и Кате

с радостью и любовью.

Пролог

«Торопись медленно», – не раз говорила бабушка, но я торопилась быстро. Всегда. И наконец доторопилась.

В тот день я спешила в кино. Меня никто не ждал, я не опаздывала, тем не менее неслась как угорелая. И, срезав путь, попала под машину. Помню серую тень, визг тормозов, заполошный крик. Надо мной плыли облака. Небо было везде. Сверху, снизу, справа и слева. Большое, с искрами золотых лучей. Искры менялись местами, и мне казалось, что это части какого-то огромного пазла. Я заморгала, и появились глаза. Две бесконечно чистые капли. Из глаз вылетели лучи. Они побежали по небу, как волшебные кисти. И оставили картину. Ночь, облако, звездная пыль. На облаке – Ангел. Я сижу на его ладони и смотрю вниз.

– Тебе пора, – сказал Ангел.

– Хочу остаться с тобой, – ответила я.

– Нет, нужно лететь.

– Но почему нет?

– Ты, дорогая, еще в пути…

Послышалась сирена «скорой помощи». Ближе, ближе… Опять визг тормозов. Голоса. Белые халаты. Боль.

Меня положили на каталку и сделали укол. Белый потолок, яркий сноп света и темнота. Открыв глаза, увидела доктора.

– Здравствуй, Ариша, – сказал он.

– Здравствуйте, – ответила я.

Ответила тихо, чуть слышно. И неудивительно.

Я не могла шевелиться. Лежала, как бревно, и косила глаза на загипсованные руки и ноги.

– Теперь не надо спешить, – сказал доктор.

Вздохнув, ощутила боль. Она пронзила грудь и ушла в позвоночник.

– Теперь лежи и вспоминай. Чем больше, тем лучше.

– Что вспоминать? – хрипло спросила я.

– Прошедшую жизнь.

– Но зачем?

– Ты словно второй раз родилась. А в новую жизнь надо войти налегке.

Меня охватила тревога.

– Почему трудно дышать?

– Ушиб грудной клетки и пара трещин на ребрах, – весело пояснил доктор. – Но это – пустяки. Два месяца в гипсе, и можно плясать.

Присев на кровать, он сказал:

– Позволь дать тебе совет: собирай ягоды.

– Где – в больнице? – удивилась я.

– Ну да. Ягоды – в лукошко, камни – за забор. Камни – все плохое, что вспомнишь, а все хорошее – ягоды. Их нужно беречь пуще глаза.

– Зачем?

– Когда будет грустно, когда охватит уныние, вдохнешь то, что накопила, и тебе аукнется радостью.

Доктор вынул из кармана фотографию.

– Знаешь законы Вселенной? – спросил он.

– Нет, – честно призналась я.

– Первый закон звучит так: подобное притягивает подобное. Если думаешь о плохом, притягиваешь плохое. И наоборот.

Доктор пришпилил фотографию к стене. Скосив глаза на снимок, я увидела каркас из железных прутьев. Каркас был набит камнями и изображал человека, низко склонившегося к земле.

– Эта скульптура стоит перед Музеем искусств в штате Невада, – пояснил доктор. – Некая иллюстрация того, что бывает с человеком, копившим по жизни камни.

И я поверила доктору.

И, отделив камни от ягод, я поняла, что ягод в моей жизни было гораздо больше.

А поняв это, я повзрослела.

Глава
1
Инстаграм

До девятого класса мою жизнь можно было назвать относительно счастливой. Если в меня и летели камни, то немного и небольших размеров. Однако в девятом классе начался камнепад. Я не успевала уворачиваться, и некоторые камни, попавшие в меня, оставили вполне ощутимые следы. Например, Инстаграм.

В эту социальную сеть меня затащила Люська. Она тусовалась в Инстаграме давно – с тех пор, как заразилась фотографией. За это время у Люськи сложились свои предпочтения, так называемые «нюансы». Решив, что Люська выпендривается, я зашла к ней в Инстаграм и… пропала. Люськины фотографии хватали за душу. Нюансы были во всем – во взгляде изображенных, в движении, позе, фоне и куче других вещей. Взять, например, фото котенка, глядящего на отражение в луже. Лапа зависла, в глазах – удивление. Дескать, ты кто?

Думала, знаю Люську – ан нет. Оказалось, что самое сокровенное Люська прятала. Эта мысль сбила с толку, и первой моей реакцией было возмущение. «Что за секреты? И от кого?»

– Может, и меня тайно снимаешь? – спросила я.

– Снимаю, – призналась Люська.

– Покажи.

Включив компьютер, Люська открыла фотографии, лежащие в папке «Ариша». И я увидела себя. На первой – брови домиком, изо рта торчит зубочистка. Видимо, что-то решаю. На второй стою у окна. Сквозь ухо пробивается солнце. Такое реальное, что можно почувствовать тепло. А вот дачные снимки. Ту фотосессию я запомнила хорошо. Люська нарядила меня в сарафан, заставила распустить волосы. Потом сплела венок. Какой-то странный венок. Он состоял из колосков и ромашек. Колоски колыхались на ветру и, судя по Люськиным словам, дополняли мой образ. Помню, как Люська стала командовать. Иди туда, встань, повернись, обопрись на изгородь, погляди на реку, раскинь руки, подпрыгни… Короче, мучила меня полчаса. Однако фотографии получились отличными. Прежде всего потому, что Люська поймала эмоции. Чего только здесь не было. Радость, смех, раздражение, бешенство, нега, отстраненность…

– Выкладывала в интернет? – спросила я.

– Нет, – ответила Люська. – Сама размещай, если хочешь.

– Кому это интересно?

– Прежде всего тебе.

– Мне-то зачем?

– Увидишь себя со стороны.

Вроде пошутила, вроде и нет. Однако удалось зародить интерес. Прежде всего к мысли обратить на себя внимание. Я зарегистрировалась в Инстаграме и назвала свой аккаунт «AAAS». В моем названии не было ничего оригинального. Мое полное имя – Арина Андреевна Асина, сокращенно AAAS.

Пока регистрировалась, пока создавала профиль, возникло желание приколоться, и в качестве аватарки я выбрала фото большого пальца левой руки. Верней, кулак с вытянутым большим пальцем. Прикол был в том, что, назвав палец мистером Па, я стала рисовать на нем рожицы. Они изображали эмоции – удивление, гнев, обиду, доброжелательность, зависть, любовь, ненависть… Эти эмоции я изображала не только на пальце, но и на лице. И, сделав фото, размещала их в Инстаграме.

С каждой неделей количество подписчиков моего блога увеличивалось. И через пару месяцев я стала в Инстаграме заметной фигурой. Среди подростков, конечно. Я получала множество лайков и пребывала в состоянии эйфории. Меня знают, ко мне ходят – значит, я нравлюсь. Классное ощущение.

Я купалась в лучах заслуженной славы, и мне было хорошо. Мистер Па радовал и меня, и других. Оно и понятно. Прикольный, живой, веселый. Типа «точка, точка, два крючочка…». Но ведь он был не сам по себе. Мистер Па изображал эмоции. Пытаясь разобраться в эмоциях, я часами сидела на сайтах, связанных с психологией. И все потому, что хотела понравиться. Кому? Виртуальным друзьям. Кому же еще?

Порой интересные идеи приходили от Люськи. Она, например, придумала фею Настроения. Вскоре у феи появился портрет. Длинные волосы, правильный овал лица, тонкие руки. Платье феи На было украшено блестками, на пальцах сверкали кольца. Однако лицо оставалось пустым, и, так же как на большом пальце левой руки, я могла рисовать на нем все, что захочется. А как-то раз, придав фее На грозное выражение лица, я подписала:

«Фея На – не в настроении».

И тут же появился комментарий:

«Может, она пообщалась с Аффектом?»

Коммент принадлежал пользователю с ником Куб. Я полезла в словарь и вот прочла: «Аффект – бурная реакция, возникающая при невозможности найти выход из критической ситуации».

Ну что же – все ясно. Я нарисовала мистеру Па грозное выражение лица и, сделав фото, выложила его в Сеть. Под фото разместила подпись: «Фея На побывала в гостях у Аффекта, и мистер Па пришел в бешенство».

«Оно и понятно, – последовал ответ Куба. – Заразился, наверное».

С тех пор Куб оставлял в моем блоге кучу комментариев, в которых, как мог, проявлял свой «талант». Звучали они так: «Мистер Па сел на клопа», «мистер Па и мисс Жо», «фея На полюбила кабана». Вроде бы глупости, но я воспринимала их вполне серьезно, и кайф от общения в Инстаграме мало-помалу пропадал.

Вместо кайфа появилось раздражение. Конечно, я себя накрутила, но мне казалось, кто-то невидимый, грязный и подлый топтался в моем личном пространстве. К тому же смеялся надо мной. Почти как клякса из известного мультика. Но в мультике художник вывел противную кляксу, а у меня не было взрослых помощников. Те времена, когда рассказывала маме и папе обо всем, что случилось, давно прошли – и это нормально.

О моих проблемах знала одна только Люська. Она вступилась и тут же получила обратную связь. Пробежавшись по Люськиному блогу, Куб нагадил и здесь.

А народ потешался. Всем, кроме нас, было ужасно весело. Типа смотри, прикол. А вот второй, и третий, и четвертый… Популярность выросла, количество троллей тоже. Они бегали по моему блогу и гадили, где могли. И я вступила на тропу войны. Банила троллей, язвила, шутила, пыталась высмеять – словом, создавала бучу. Получив бан, Куб исчез с моего горизонта, но вместо него появились Треугольник, Пирамида, Ромб и прочие тролли. Они трепали нервы, портили настроение.

Мне бы уйти из Инстаграма, но я не могла. Боролась, возмущалась, тратила время и силы. Люська поступила умнее – она создала защиту. Люська вела подзамочные записи, и в ее блог могли зайти только избранные. Я же продолжала размахивать руками. И вскоре получила комментарий:

«Спасибо, дура набитая! Повеселила».

Комментарий принадлежал пользователю с ником Rediska. Зайдя в профиль, не увидела ничего интересного. Одни только смайлики, ссылки, перепосты.

«Все ясно, – подумала я. – Очередной тролль».

Мне бы смолчать, но увы – не смогла. И ответила так, как сгоряча отвечают испокон веков:

«От дуры и слышу».

И тут же получила ответный удар.

«Асина, я ошиблась. Сорри! Думала, ты – дура набитая, а ты на самом деле клиническая».

Выпав в осадок, я долго рыдала, потом полезла в поисковик. Мне не терпелось узнать разницу между «дурой набитой» и «дурой клинической». И я узнала. Оказывается, «дура набитая» – оптимистка и рассуждает здраво, однако любит влипать в дурацкие ситуации. Потом впадает в философию, типа «могло быть и хуже», вновь влипает и так продолжается бесконечно. А «дура клиническая» в свободном выгуле не встречается. Поэтому изучается только в специальных медицинских учреждениях.

Я начала копать этот вопрос и вскоре узнала, что дур – целая куча. Среди них есть дуры романтичные, стервозные, упертые, ревнивые, невезучие, домашние, гулящие, грациозные, старые, хитрые, артистичные. Я задумалась: какие дуры мне ближе всего? И поняла: дура романтичная. Ибо с ней у меня много общего. Итак, дура романтичная:

1) В детстве любила сказки про принцев и принцесс.

Я обожала подобные сказки.

2) У дуры романтичной развито воображение, и она может легко представить себя и принцессой, и Золушкой, и Красной Шапочкой…

У меня с воображением все в порядке.

3) Дура романтичная – легкий и общительный человек, наделенный чувством юмора.

Я – легкий, общительный человек, наделенный чувством юмора.

Словом, все ясно.

Пока читала про дур, ко мне пришло осознание, что дурой клинической не могу быть по определению – данная категория наблюдается в специальных заведениях. Так что остаются «дура набитая» и «дура романтичная».

«Кто же ближе?» – спросила себя.

И честно ответила: «Обе».

И тут дошло: Rediska знает мою фамилию. Но откуда? Этот вопрос я могла задать только Люське.

– Понятия не имею, – ответила она.

– Может, ты случайно меня обозначила?

– Этого не может быть. И вообще… кончай эту бодягу.

Глава
2
«А» в кубе

Со сломанными ногами не поторопишься, поэтому я начала размышлять. Доктор был прав: как только перестанешь спешить, тебя заполняют мысли. Всякие. О жизни и смерти, боли и тоске, обидах и страхах…

Я вспомнила себя маленькую и поняла: в раннем детстве мы радуемся всему. Увидел птичку, и рад. Типа: «Смотри, смотри! Птичка на подоконнике!» Или залез в лужу и ловишь кайф. Хорошо, честное слово. Мама болтает с соседкой, а ты идешь по грязи и радуешься. Прежде всего тому, что никто не мешает. Вода хлюпает под ногами, проникает в ботинки, а тебе интересно, что будет дальше. Плакать будешь потом – когда накажут. Но тут же и поцелуют, и приласкают. Ведь маленьких жалко, они – беззащитные. Вывод очевиден: крупные ягоды прячутся в первых годах нашей жизни. Меня это не удивило. Маленьких любят за то, что они есть. Разве не так?

Помню, когда мне исполнилось пять лет, папа спросил:

– Ариш, хочешь посмотреть на свое свидетельство о рождении?

Мог бы не спрашивать. Все, что связано с рождением, у меня вызывало интерес.

– Конечно, – ответила я.

Папа открыл портмоне и, достав свидетельство, указал на первую строчку.

– Читай.

– Асина Арина Андреевна. Родилась двадцать первого марта две тысячи второго года.

– Скажи забавно? – улыбнулся папа. – «А» в кубе.

– Только куба нам не хватало, – проворчала бабушка. – Ариша и без него в облаках витает.

– Вот и хорошо, что летает, – заметила мама. – Полет воображения характерен для неординарных детей.

Я не поняла, о чем идет речь. А слово «неординарные» и выговорить не могла. И надо сказать, мне это не понравилось. Дело в том, что я любила все представлять. Стоило узнать что-то новое, я создавала образ и укладывала его в память. Вот так и получалось, что образы жили в голове, словно в домике. Они дружили между собой, враждовали, рассказывали друг другу сказки. А я ходила к ним в гости.

Для пяти лет я знала немало. В этом, конечно, заслуга родителей. Мама – Светлана Михайловна – работала в поликлинике детским врачом, папа – Андрей Васильевич – директором школы. И от моих вопросов они не уклонялись. А вопросы я задавала непростые. Например: «Почему небо голубое, а вода мокрая?» Или: «Куда пропала роса?»

Однако вернемся к рождению. Из маминых слов следовало, что я родилась в санатории. Это показалось мне необычным.

– А почему?

– До твоего рождения я отдыхала в санатории для беременных, – призналась мама. – Там лечатся и отдыхают.

– Ты болела? – испугалась я.

Мама вздохнула.

– У нас уже была одна девочка. Но мы ее потеряли.

«Была девочка, а теперь ее нет. Как могло такое случиться?»

– Почему потеряли?

– У меня были трудные роды. Малышка не выдержала и… умерла.

Мне стало не по себе. Я знала, тот, кто умер, переставал двигаться. Не понарошку – по-настоящему. Я видела, как в тазу умер карп, которого купил папа; как в варенье затихла оса; как муравей попал под ногу… Да что говорить, смерть невозможно понять. Плавал, летал, ползал… Потом бац, и затих. Еще я видела, как хоронили соседку. Взрослые плакали и говорили: «Хорошая была женщина. Жаль, что ушла навсегда».

Что значит навсегда?

Вот и сестренка… Не успела появиться на свет, как ушла навсегда.

Мне было нетрудно догадаться, как плакали родители, как они горевали. И я поклялась, что никогда не уйду навсегда.

– Тот санаторий находился в Москве, в парке Сокольники, – продолжила мама.

– И в том парке – липовая аллея, – улыбнулась я.

– Была. Но откуда ты знаешь?

– Видела.

– Это исключено, – сказала мама.

Она отправилась готовить обед, а я погрузилась в себя. Откуда-то издалека появилась картинка. И я увидела клумбы с цветами, каменный корпус, деревья с зеленой листвой. Да-да, так все и было. Я смотрела на парк с высоты и улыбалась. А рядом кружились дети. Множество крошечных детей. Я подлетела к аллее. Среди деревьев стояла женщина в синем платье. На ее плечах колыхался белый воздушный шарф. Я посмотрела на женщину и поняла: это – мама, и она ждет меня.

– Ну что, фантазерка, будешь обедать? – вернувшись в комнату, спросила мама.

– Можно задать вопросик?

Мама улыбнулась: «Ох уж эти вопросы».

– Какое на тебе было платье?

– Когда?

– Когда ты была в санатории, в котором меня ждала.

– По-моему, синее.

– И ты его носила с белым шарфом?

– Да-да, с белым шифоновым шарфом… Погоди, а ты откуда знаешь?

– Видела.

* * *

Из санатория, где родилась, меня привезли в Потаповский переулок. Тогда мои родители жили в коммунальной квартире, и, помимо комнаты, которую они занимали, здесь были еще две комнаты, кухня и большой холл. Позже я узнала, что у мамы и папы была своя отдельная квартира, но очень маленькая. Родители ее сдавали, а деньги, которые им платили, откладывали на трехкомнатную квартиру. Она появилась позже – в 2010 году, когда мне исполнилось восемь лет.

Сначала со мной сидела мама. Когда она вышла на работу, приехала бабушка. Мамину маму звали Анной Ивановной. Она жила в деревне и Москву не любила. Бабушка прожила у нас год и вернулась в деревню.

– Если бы не астма Анны Ивановны, Ариша как сыр в масле каталась бы, – проводив бабушку, сказал папа.

«Чудные они, эти взрослые, – думала я. – Порой скажут такое, что понять невозможно».

Я качала куклу и думала, как можно совместить меня, сыр и бабушкину астму в придачу? И что за радость кататься в масле? Судя по словам папы, это – предел мечтаний. Решив уложить куклу спать, я затянула колыбельную:

 
– Ой, люли-люлюшеньки.
Баиньки-баюшеньки…
 

Кукла Маша смотрела в потолок и, казалось, о чем-то думала.

– Закрой глазки и спи, – строго сказала я.

Но глазки Маша закрыть не могла: она была неморгучей куклой. Накрыв ее платком, я подошла к сундучку. В нем хранились мои драгоценности: колечко, подаренное бабушкой, блестки, ракушки, серебряный крестик…

«Зачем распяли Христа? – вспомнив разговор с бабушкой, подумала я. – И что означает фраза «страданием спас человечество?» Какие страдания, какое человечество?»

В бабушкиных словах о Христе таилась недосказанность, и это мне нравилось. Я обожала таинственность.

Глава
3
Закадычная подруга

Если бы меня спросили, на какую ягоду похожа Люська, я бы не задумывалась ни на минуту. «На облепиху», – ответила бы я. Яркую, рыжую, с косточкой внутри. Косточка – это Люськины тайны. Их у нее много. Захочет – расскажет; не захочет – жди подходящего момента.

Я познакомилась с Люськой накануне первого класса. В тот день я ждала маму у подъезда. Помню, к подъезду подъехала машина, и из нее выпрыгнула рыжая девочка. Она походила на Пеппи Длинныйчулок. Веснушчатый нос, торчащие вверх косички, широкая улыбка. Не хватало туфель с длинными носами.

– Привет! – крикнула девочка.

– Привет, – ответила я.

– Ты здесь живешь?

Я кивнула.

– Давай дружить? Меня Люськой зовут.

Люська протянула руку, испачканную зеленкой.

– Ариша, – сказала я.

– Правда прикольно? Я пузырек с зеленкой опрокинула.

Я кивнула. Действительно прикольно. Рыжие волосы и зеленая рука. С тех пор началась наша дружба. Мы с Люськой вместе ходили в школу, вместе обедали, вместе гуляли, вместе делали уроки.

– Хорошая у тебя подруга, – как-то сказала мама. – Такой можно доверить свои тайны.

– Люська – моя закадычная подруга, – ответила я.

– О том речь. А у меня не было закадычной подруги.

– Почему? – удивилась я.

– Не встретила.

* * *

Люська жила вдвоем с мамой. В их квартире все было не так, как у нас. На диване лежали шелковые подушки, на столе стоял канделябр, на занавесках колыхались вышитые драконы. Большую часть спальни занимала кровать, на которой мы с Люськой делились секретами. Такой кровати я ни у кого не видела. Кровать была спрятана за бархатным балдахином.

– Мама помешана на восточной культуре, – пояснила Люська. – Когда вырасту, мы поедем в Китай. Или в Японию. Мама говорит, что там увидим сказку и быль в одном флаконе.

– Что значит «в одном флаконе»? – спросила я.

– Жизнь наяву и в сказке одновременно.

Люська и Варвара Петровна любили полумрак, запах свечей, сказочные разговоры. И я все это любила. Однако у нас дома таких разговоров не было. Родители работали с утра до вечера, и им было не до сказок. А Люськина мама была в свободном полете. Она так и говорила: «Свободна, как птица. Хочу, лечу на юг; хочу, на север». На самом деле Варвара Петровна никуда не летала. Но и на месте никогда не сидела. Она работала журналистом и чуть ли не каждый день ездила на разные мероприятия. Глядя на нее, я решила, что, когда вырасту, тоже буду журналистом.

* * *

После первого класса в жизни Люськи случилось большое событие – Варвара Петровна купила дачу. Дача находилась в подмосковной деревне Перечистово. Здесь мы с Люськой проводили все выходные. На даче нам нравилось все – и деревянный дом, и сад, и луговина, и жасмин под окном, но главное – это свобода.

К купленной даче прилагался Рекс – немецкая овчарка. Прежние хозяева уехали за границу и собаку с собой не взяли. После их отъезда Рекс заскучал. Он выл, бегал к калитке, с надеждой смотрел на дорогу. Затем затих. То ли смирился, то ли переключился на нас с Люськой. Мы создавали буруны и погрузиться в печаль не давали. Наши буруны накрывали дачу в воскресные дни, а в будни Рекс сторожил. Он бродил по лужайке, лежал на крыльце и два раза в день ходил столоваться к соседке – добрейшей Зинаиде Ивановне. Та наливала Рексу суп и оставляла у миски кость. Харчи Рекс отрабатывал, ибо охранял две территории – свою и Зинаиды Ивановны.

У Зинаиды Ивановны не было ни кошек, ни собак. Из живности у нее был кролик по имени Цезарь. Зинаида Ивановна обращалась с кроликом как с римским патрицием. И все потому, что Цезарь стоил больших денег. Время от времени Рекс подбегал к кроличьей клетке и долго глядел на Цезаря. Кролик не обращал на собаку внимания. То ли потому, что вечно жевал, то ли считал Рекса плебеем.

И вот на майские праздники с Цезарем произошла неприятная история. В тот день мы с Люськой сидели в саду и принимали солнечные ванны. И тут из-за кустов вылез Рекс. В зубах он держал дохлого Цезаря.

– Рекс задушил кролика, – прошептала Люська.

– Ничего себе! – воскликнула я.

– Что же нам делать?

– Отмыть Цезаря и посадить в клетку. Баба Зина не догадается.

Идея Люське понравилась. Она посадила Рекса на цепь и, вытащив Цезаря из его пасти, положила на траву. Затем принесла таз, шампунь, старое полотенце. Стараясь не смотреть на кролика, мы с Люськой вымыли его, высушили на солнце и, расчесав шерсть, со всеми предосторожностями проникли на территорию бабы Зины. Приоткрыв кроличью клетку, мы посадили в нее Цезаря. Мало того, Люська подобрала морковку, валявшуюся у клетки, и сунула Цезарю в зубы.

Затем мы вернулись к себе и, усевшись под яблоней, замерли.

Не прошло получаса, как показалась Зинаида Ивановна.

– Ой, девоньки, беда, – увидев нас, запричитала она. – То ли заболела, то ли с ума схожу.

– Может, водички принести? – предложила Люська.

– Какая тут водичка. Голова кругом.

Услышав соседкины ахи-охи, из дома вышла Варвара Петровна.

– Что случилось? – спросила она.

– Да вот вчера Цезаря похоронила, – растерянно ответила баба Зина. – Сегодня смотрю, в клетке сидит. Чистый, пушистый… в зубах морковка…