Читать книгу: «Хищные двери», страница 2

– Такие симптомы без внимания оставлять нельзя! Я бы сказала, что это даже к обеду! – Маришка к счастью решила, что это всё шутка и повод отдохнуть. Она положила свою легкую узкую ладошку на мое плечо и потянула к выходу. Пообедать сейчас – это великолепная мысль! Немного сахара для воспаленного мозга! Лучше я буду в ее глазах плохим шутником, чем сумасшедшей.

Я вышла вечером из торгового центра и медленно побрела домой, подставляя лицо нежному ветерку. Мы ударными темпами сегодня сделали работу, рассчитанную на два дня, и завтра, по преступному сговору, устроили себе выходной. Если начальник узнает, что эту работу можно сдать за день, он это учтет, и халявы больше не случится. Хотя я тоже постаралась уйти в работу с головой, даже если это была такая элементарная задача, как подсчет лампочек, плиточек и дощечек.

С каждым шагом я чувствовала, как напряжение уходит, а на душе становится легче. Главное – не допускать посторонних мыслей. Мысли имеют обыкновение натягивать на себя пелену догадок и расти, как капуста, где в середине плотная кочерыжка первичной идеи, а вокруг рыхлые листочки, которые всё больше, зеленее и дальше от кочерыжки, совсем на нее не похожи. Можно на одном случайном происшествии надумать такого, что начнется истерика.

Полежу завтра в кроватке, отдохну со всей силы!

Достаточно ли одной галлюцинации, чтобы обратиться за медицинской помощью? Интересно, а как они определяют, когда этих галлюцинаций достаточно? А полторы галлюцинации уже более весомый повод? Зеленая дверь и, допустим, половина кошки – нормальная такая галлюцинаторная половина кошки, предположим, задняя, с хвостом! Или привидевшаяся половина кошки – это не половина галлюцинации, а вполне себе полноценная галлюцинация, еще и с отягощением за половинчатость!

Вспомнила про несуществующую кошку-каннибала, уехавшей к сыну прежней жительницы моей квартиры. Что мне кошачьи плохого сделали, что я такие ужасы о них сегодня думаю? А мои мысли сейчас здоровые или часть стремительно прогрессирующего заболевания? Кажется, я раньше была адекватной, а дикие мысли табунами всегда бегали по моему разуму.

Июльская вечерняя улочка сама плыла под ногами, будто приглашая немного пританцовывать, а не просто уныло перебирать ногами. Вокруг гуляли красивые мамы с милыми щекастыми детишками, романтичные молодые пары, и в дурдом отчаянно не хотелось.

В воздухе висел дурманящий аромат цветочных духов и чужого счастья, со стороны террас маленьких ресторанчиков играла музыка… Я решила не сдаваться санитарам до конца! Свободу сумасшедшим, двереозабоченным менеджерам по продаже строительных и отделочных материалов! А что, если это трудовая травма, и мне положена компенсация? Дополнительная зеленая таблеточка, в цвет галлюцинации.

За этими мыслями я добрела до двери своего подъезда. Оглядела двор девятиэтажки, будто попала в него впервые. Он был уютным и тихим, островок собственной жизни с размеренным ритмом. Тут время текло не так, как во всем остальном городе, а медленнее, сохраняя отпечаток прошедших десятилетий. Может быть, поэтому моя соседка такая активная и энергичная – ее душа просто замерла во времени вместе с этим двором. У меня часто возникало ощущение, что я провела в этом дворе детство. В нем было что-то ностальгически родное.

Уже темнело, зажглись фонари, стало прохладно и уютно одновременно. Вокруг каждого фонаря образовался свой желтый притягательный мирок.

Я прогнала желание сидеть на скамейке и пялиться на лампу, ловя красные отпечатки потом на обратной стороне закрытых век.

Вошла в подъезд, в тамбуре раздражающе нервно с электрическими щелчками мигала лампочка. Ну вот, разрушила все очарование тихого вечера.

Я прошла до лифтовой площадки и остановилась перед зеленой дверью с номерком. Она впечаталась ровнехонько между двумя лифтами. Только раньше ее тут не было, она собой закрыла кнопку вызова лифта. На свой этаж я поднялась по лестнице – как-то расхотелось пользоваться лифтом.

Разулась в коридоре, не потрудившись нормально составить кроссовки, просто бросила их там, где они снялись с ноги. Сумка и ключи тоже остались на полу где-то в коридоре.

Не останавливаясь, я пошла в ванную и умылась холодной водой. Почти не испугалась своего серого лица в зеркале. А есть во мне что-то безумное. Мне подойдут черные зубы, сточенные об прутья решетки. И белый цвет мне к лицу, а стянутые за спиной рукава безусловно стройнят.

Кто из моих знакомых самый безумный? Он должен знать хорошего психиатра. А нет, наоборот, если безумный, то психиатр явно недостаточно хороший. Надо спрашивать, кто лечил самого нормального из моих знакомых – там-то точно поработал хороший психиатр.

Пришлось вернуться в коридор, поднять сумку и вытащить из нее телефон. После этого я положила сумку на место, и кроссовки, раз уж наклонилась, тоже аккуратно составила. Открыла приложение «ВКонтакте» и нашла страничку Маришки. На мгновение засомневалась, но все же написала.

«Привет!»

В ответ пришел мультяшный цветочек, весело машущий лепесточком. Черт, мы же расстались всего полчаса назад. Неловко! Но ладно, это мелочи – в сети-то мы не общались, значит, поздороваться вполне нормально. Это не подозрительно.

«Тут такое дело… Не посоветуешь хорошего психиатра?» – решила я, что скрывать свое безумие все равно не получится, лучше спросить прямо. Если ваш вопрос или новость не самые приятные, то лучше сразу выложить всю информацию, чем плутать в подготовке и заставлять собеседника представлять себе самое худшее. Реальность редко оказывается столь же страшной, как пропасть фантазии, в которую толкают намеками.

«Я хожу к хорошему психологу, помогает с комплексами бороться».

Я поморгала в экран телефона… Однако!

«Мариш, если у тебя комплексы, то тебе с твоей внешностью их надо у психиатра лечить! Это явно ненормально!» – больше не буду считать ее самой адекватной из своих знакомых. Если у этой дивы есть комплексы, то мне стоит уползти под пенек в лесу и прятаться от поганок.

Написала ей, чтобы она не обижалась, и что она очень красивая, а то вдруг у нее что-то опасное. А вот действительно, почему я не думала об этом раньше? Будет ли уверенная в себе женщина вертеть волосы на горячую трубу в шесть утра и тыкать кисточкой в глаз? Хороший вопрос, поразмышляю о нем в долгие психбольничные будни.

Получила стикер с щенком, покатывающимся по полу от смеха, и ссылку на страничку психолога. Перешла по ссылке. С аватарки на меня грустными глазами смотрел лысый дядька в белом халате. «Банурин Игорь Николаевич, взрослый психолог» и еще немного ничего не говорящих мне регалий разместилось в шапке профиля. Наверное, он очень профессиональный, подумала я. Почему они используют слово «взрослый», это указание, что он не для детей, или на то, что очень серьезный и рассудительный? Странное слово в данном контексте.

Мне, конечно, нужна помощь серьезнее, чем психолог, пусть и взрослый, но если есть проверенный психолог, то почему бы и не начать с него? Возможно, он направит меня к хорошему психиатру. Надеюсь, это будет как в случае, когда терапевт направляет к профильному специалисту.

Глава 2. Кира

На следующее утро я уже сидела на красном, продавленном диванчике напротив лысого психолога с грустными глазами. Его фотография не обманула ожидания – фильтры он не использует. Я же, напротив, прибегаю к ним и искренне удивляюсь, когда люди узнают меня, видя лишь мои снимки в «ВКонтакте». Для меня фотографии – это не способ продемонстрировать свои недостатки, а настоящее искусство. Я не считаю это нечестным; мои собственные фотографии тоже не отражают реальность – на них я вижу не то, что наблюдаю в зеркале.

Если мне удастся быстро избавиться от галлюцинаций, нам предстоит обсудить и мою самооценку – вдруг у меня действительно есть комплексы. Можно ли под одним наркозом провести несколько операций? Возможно, одной лоботомии хватит, чтобы справиться и с галлюцинациями, и с комплексами. Если нет, то с комплексами я вполне готова жить дальше, за их лечение я платить не готова, а вот галлюцинации не лучший спутник. Может они только в самом начале безобидные и деревянные.

Я в десятый раз осмотрела кабинет психолога. Он оказался приятным и уютным, не напоминал холодный больничный кабинет с его характерными медицинскими ароматами и металлическими звуками. Я зябко ежилась, вспоминая запах спирта и йода.

Здесь же было по-домашнему, что располагало к откровенности. Занавесочки, цветы в керамических рыжих горшочках. За спиной психолога стоял небольшой письменный стол с настольной лампой и шкафчик с бумагами.

Я попыталась лечь на диванчик, но вовремя поняла, что для этого мне придется снять кроссовки. В американских фильмах все лежат в обуви на кроватях и диванах, а у нас это не принято. Разуться я могу, а вот обуться обратно без лопатки – нет. Поэтому мне пришлось вернуться в сидячее положение и поставить уже занесенную над диваном ногу на пол.

Психолог безмолвно наблюдал за сменой моих поз. Я сделала вид, что это было задумано, и начала внимательно рассматривать стены. На них висели в рамочках несколько дипломов и грамот. Ямка на подушке дивана внушала мне больше доверия, чем эти документы. Я не совсем понимаю, за что психологи получают свои награды, но следы от множества клиентов на диване говорят о том, что работа у него кипит! Или он просто притащил его из дома, но мне больше нравится думать, что это свидетельство неиссякаемого потока клиентов, и мой психолог – настоящий профессионал, который быстро мне поможет.

– Приятно познакомиться, Кира. Я вас очень внимательно слушаю! – произнес психолог приятным голосом, глядя на меня с грустью.

Наверняка, ему сейчас хочется бросить свой блокнот, вскочить и выбежать на улицу… Играть в мяч с детьми, купаться в теплой речке, запускать воздушного змея, а не слушать мой поток нездоровых мыслей. Почему-то мне казалось, что именно этого ему и не хватает… Типичные летние забавы пионера из советских времен. Чем занимаются современные мальчишки в свободное от гаджетов время, я, кажется, не знаю. Интересно, знает ли психолог об этом и, главное, хочет ли он заняться чем-то подобным вместо того, чтобы слушать меня сейчас!

– Доктор, понимаете… Я вижу двери, – я не знала, с чего начать, поэтому сразу перешла к самому важному, даже слегка задержав дыхание от волнения. Но когда я произнесла это вслух, удивилась, что звучит это не так странно, как в моей голове. Не видеть дверей, которые существуют, гораздо опаснее.

– В метафорическом смысле или… – в его голосе проскользнуло легкое удивление, и неуверенным жестом он ткнул колпачком своей ручки в сторону двери кабинета.

На столе доктора раздался тихий, но неприятный писк. Я невольно обернулась в сторону звука. Настольная лампа включилась сама собой: сначала тускло, но с каждой секундой свет становился все ярче, приобретая фиолетовый оттенок. Я решила, что это умная лампочка. У меня тоже была такая – поиграла с ней пару дней и забыла. Цветной свет оказался нефункциональным: он больше напрягал глаза, чем создавал атмосферу. Теперь висит в туалете, светит настройками дневного света.

– Нет, доктор, в физическом! Я вижу двери там, где их нет! Зеленые такие двери, с номерками, – сказала я, изображая руками прямоугольник. Получилось скорее как почтовый ящик, но я старалась.

Этот неприятный осветительный прибор никак не способствовал расслаблению, и я поняла, что именно он пищит. Когда фиолетовый свет достиг своей максимальной яркости, лампочка начала мигать: свет нарастал и резко тух, снова нарастал и снова тух. Может, это какая-то стрессовая методика? Раздражает, светит, чтобы пациенту было сложнее придумывать ложь? Хотя зачем ходить к психологу, чтобы врать? Врать я могу абсолютно бесплатно, без давящей на сознание почасовой оплаты. Пока я ерзала, думая, куда деть ноги, счетчик уже накапал на круглую сумму. Не люблю отдавать деньги за то, что нельзя пощупать; без крайней необходимости я бы сюда не пришла.

Психолог не сразу понял, что звук доносится со стороны его стола. Я сидела лицом к столу, а он был обращен к окну, и дневной свет для него был гораздо ярче лампы. Он сначала морщился, всматриваясь в окно, видимо, думая, что звук идет с улицы. Но потом перехватил мой взгляд, обернулся, и кровь отхлынула от его лица. Игорь Николаевич начал бледнеть, пока его губы не приобрели голубоватый оттенок. Руки психолога подрагивали, а затем эта дерганность передалась всему телу: он подорвался встать, передумал и сел обратно, снова вскочил.

– Пожалуйста, посидите тут, я сейчас вернусь! – он все же кинулся к столу, выдернул шнур лампы из розетки, опасливо обернулся ко мне.

Он попытался улыбнуться, но я не поверила в искренность этой улыбки ни на секунду – его глаза слишком испуганно метались. Дрожащей рукой он достал платок, обтер лоб, снова посмотрел на меня, махнул рукой и выбежал из кабинета. Не просто вышел, а именно выбежал, подергиваясь так, будто боялся оказаться ко мне спиной.

Я услышала щелчок замка. Меня заперли.

На секунду мне пришло в голову, что, возможно, он всего лишь пациент? Как в том анекдоте про психбольницу: кто первым надел белый халат, тот и доктор. Но нет, я же видела его на сайте, когда записывалась. А вряд ли пациенту дадут все это сделать.

А это значит только одно… Я опасная.

Я достала телефон и начала искать в интернете признаки опасных психических заболеваний. Увлеклась: почти все симптомы почти всех психических расстройств мне подходили.

Через двадцать минут дверь открылась. В дверном проеме стоял неземной красоты мужчина. Он был так широкоплеч, что казалось, дверной откос слегка ему жмет.

– Герман Платонович! – представился он, проходя в кабинет чуть боком и пригнув голову. Так часто делают высокие люди, просто по привычке, чтобы не биться головой о косяки.

За его спиной мельтешил мой психолог, выглядывая то с одного бока, то с другого, раскрасневшийся, потный и взволнованный. Он с почтением смотрел снизу вверх на мужчину, потом с беспокойством на меня, снова с почтением на мужчину. Если он все двадцать минут провел в таком состоянии, то я за него волнуюсь – так и инсульт получить можно. Нервы ему надо лечить, определенно. Но это его проблемы; я лучше буду любоваться его спутником.

– Кира, – представилась я, хлопая восхищёнными глазами. – Вы психиатр?

Я была готова отдаться лечению прямо сейчас. Пеленайте меня в смирительную рубашку, несите на ручках в палату.

– Лучше! – ответил он, хитро щурясь и сверкая идеальными зубами. – Граф!

«Пациент», – мелькнула мысль. В безумцах есть свой шарм, а тут его столько, что грейдером копай, КАМАЗами вывози – всё равно останется, чтобы заполнить все пустоты моего одинокого сердца.

Но «Граф» оказался не диагнозом, а вполне настоящим титулом. Хотя удостоверения, подтверждающего его статус, не оказалось, мне показали удостоверение Отдела.

Я, конечно, отличу ненастоящее удостоверение от настоящего только в том случае, если на нем будет написано, что оно ненастоящее, поэтому впечатлилась и сразу поверила: сотрудник Отдела врать не будет.

Признаюсь, я ожидала санитаров, а не… вот такого! Сидела взаперти и думала, разрешат ли мне перед госпитализацией собрать вещи дома или хотя бы скинуть родителям список нужного для передачки. Гадала, можно ли взять фен с собой или на нем можно повеситься, поэтому нельзя. Уверена, если спросить, можно ли повеситься на фене, то мне его точно не разрешат.

Возраст Германа Платоновича было сложно определить, но я решила, что ему около пятидесяти. Ранее настолько взрослые мужчины меня не привлекали, но он был слишком красив, чтобы возраст его портил; наоборот, это придавало ему статусный лоск. Высокий, моя голова едва достигала его плеча. Он не походил ни на кого из моих прежних знакомых. У него была белоснежная аккуратная борода, стильная стрижка и костюм-тройка, который идеально сидел на спортивной фигуре. Седина не старила его, а скорее выглядела как продуманный стилистический прием, оттеняющий бронзовый загар. Он был одновременно ухоженным и естественным, словно вся эта отшлифованность произошла сама собой, а волосы лежали не от геля, а от природы, волосок к волоску. Специально добиться такого эффекта невозможно, я в этом уверена.

У него была аристократически прямая спина, подбородок приподнят. Рядом с ним возникало приятное чувство защищенности, ни один враг не осмелится напасть на эту мощную скалу.

Однако вокруг его зелёных глаз разбегались лучики морщинок, которые придавали взгляду улыбчивость, даже когда он не улыбался. Он двигался бодро и энергично, хотя в руках держал трость, на которую не опирался. При всей стремительности, в нем не было даже намека на суетливость. Разговаривал громко и, казалось бы, неуместно весело, Дед Мороз из глянцевого журнала. Но его авторитет был таков, что становилось очевидно: это не он слишком весел, а остальные неуместно грустны.

От него исходил новогодний запах – что-то цитрусово-хвойное, простое по нотам, но дорогое по звучанию. У меня возникло чувство, что этот мужчина изменит всю мою жизнь!

Герман Платонович предложил мне локоть, на котором я тут же повисла, как цепкая обезьянка. Я восхищенно поглядывала на своего спутника, пока он вел меня к роскошному черному автомобилю. Украдкой погладила рукав его пиджака кончиками пальцев, стараясь не давить, чтобы он не почувствовал мой стыдливый жест; у него даже ткань была приятной на ощупь, щекотной.

Его автомобиль спал, как гигантский кот, на улице около клиники, сверкая глянцевыми боками в лучах солнца. Город изгибался, чтобы отразиться в черной зеркальной глади этого красавца.

Когда мы устроились в автомобиле, водитель повернул ключ зажигания, и двигатель издал низкий, гладкий гул, а машина начала двигаться по дороге с неестественной плавностью.

Я не разбираюсь в автомобилях, но этот точно стоит как трамвай. Однажды я прочитала статью о ценах на городской транспорт и теперь утешала себя этим, когда из окна автобуса в пробках смотрела на роскошные авто. Так вот, как эксперт, наделенный знаниями из той статьи и чуйкой на всё, что мне не по карману, констатирую: этот автомобиль баснословно дорогой. Интерьер автомобиля был обит кожей теплого, кремового оттенка, напоминающего цвет сгущенного молока, а панели были изготовлены из натурального дерева, что придавало салону атмосферу запредельной для моего воображения элитарности.

Возможно, я окончательно двинулась, и меня сейчас везут санитары в убитой буханке, а я просто вижу галлюцинации. Но если это галлюцинации, то отлично! Я отказываюсь от излечения!

Мы проехали буквально несколько кварталов и свернули за кованные ворота в историческом центре города.

Естественно, я уже гуляла по этим улицам с подружками и просто проходила мимо по своим делам. Но всегда чувствовала отрешенность этого места от обычных горожан.

Летом тут было пыльно и душно, а зимой зябко и скользко; тротуар под легким углом к дороге, из-за чего даже ходить было страшновато – вдруг нога подвернется, и скатишься под колеса. Улица будто специально притворялась неудобной, чтобы отсюда хотелось быстрее сбежать, если у тебя нет прав входить во внутренние мирки особняков за красивыми заборами. Здесь располагались посольства, какие-то министерства – что-то серьезное и важное, не про мою честь.

Я даже слышала легенды, что если фотографировать фасады на этой улочке, то подойдут люди в черных костюмах и попросят удалить фотографии. Я, конечно, не такая наивная, чтобы верить в городские байки, но здоровый скептицизм говорил мне, что проверять не стоит.

В школьные годы я несколько раз гуляла по этому району в одиночестве, медленно бредя и стараясь прочувствовать исторический дух города. Я рассматривала через металлический ажур оград особняки, насколько это позволяли деревья, и думала о том, как раньше там играли балы.

Представляла, как стою в платье с кринолином перед огромными сверкающими окнами, освещенная сотнями свечей и радужными зайчиками от хрустальных абажуров. Это было очень волнительно – заглянуть в кусочек мечты изнутри, вдруг там все еще горят те самые свечи, играют оркестранты, а лакеи подают дамам в пышных платьях напитки, а с потолка свисают фальшивые алмазы люстры.

Автомобиль сделал небольшую петлю по двору и остановился на дорожке перед парадным входом. К нам тут же подскочил молодчик в черном костюме и вытянулся, открывая дверь перед Германом Платоновичем.

Я растерялась: должны ли открыть двери мне? Решила, что сейчас я самостоятельная феминистка, и будет жутко неловко, если дверь мне не откроют – буду до ночи сидеть в пустой машине, хлопая глазами. Может, это только перед аристократами делают, а я аристократом даже не пахну… Хотя, секундочку, я понюхала свой рукав – немножечко пахну! Хорошо притерлась.

Я втянула воздух полной грудью и почувствовала, как сад вокруг особняка благоухает. Это было неожиданно, ведь за воротами, на улице, пахло асфальтом и пылью, там было душно и грязно, и не было даже намека на цветочную симфонию, что так сладко разлилась по моим легким. Если мне все это кажется, то обонятельные галлюцинации стали для меня качественно новым уровнем!

Когда я выбралась, Граф уже стоял рядом и снова предлагал мне свой надежный локоть. Даже если я сделала что-то не так, он не подал виду. Мы поднялись по низким широким ступеням к тяжелой резной двери особняка.

– Егор, проводи Киру в отдел кадров, – Граф снял мою ладошку со своего локтя нежно похлопав по ней. – Кира, ничего не бойся! Егор о тебе позаботится, он уже получил полные инструкции.

Прекрасный мужчина развернулся, элегантно махнув своей изысканной тростью, и бодрым шагом спустился с лестницы. Он вновь уселся в свой автомобиль, унося с собой ореол сказочности и таинственности. Аромат его парфюма еще немного витал в воздухе, но вскоре растворился, оставив лишь легкое воспоминание.

Я стояла в растерянности, с легким привкусом обиды, по моим ощущениям, Граф был обязан оставить мне хотя бы кулек конфет. Но праздник завершился, а маленькая девочка в моей душе требовала продолжения.

Мужчина, которого Граф назвал Егором, открыл тяжелую дверь и придержал ее для меня. Мы вошли в прохладную тень, и я по привычке понюхала воздух, пытаясь уловить атмосферу незнакомого помещения.

В просторном холле пахло вишней и свежераспиленным деревом. Этот запах показался мне неожиданным, слишком уютным для такого учреждения. Если, конечно, старинный пафосный особняк можно назвать учреждением, но Отдел – это учреждение, скорее всего, вне зависимости от здания. Моя логика казалась мне непробиваемой. А слово «учреждение» слишком сильно ассоциировалось с другими словами, такими как «бюрократия», «серость» и «пыль». Его произносить было неприятно, будто собрали все самые острые буквы в одно слово.

Егор осмотрел меня беспристрастным взглядом, особенно задержав его на моей футболке с розовым квадратом из стразиков и широких джинсах с рваным краем чуть выше лодыжки. Он кашлянул, но промолчал.

Хотя мог бы и похвалить мой чудесный вкус. Я заменила шнурки на розовые атласные ленточки, и сочетание с футболкой выглядело трогательно; получился цельный образ, отражающий мой легкий кокетливый характер. По крайней мере, я предпочитала верить, что у меня легкий и кокетливый характер.

Он посмотрел на свои часы с фиолетовой подсветкой, поднял бровь, еще раз осмотрел меня с ног до головы и покачал головой. Этот фиолетовый циферблат диссонировал с черным костюмом. Никакой индивидуальности и самовыражения в одежде, но хоть настройки гаджета выделяли его из толпы.

Я огляделась вокруг и заметила, что все остальные, за кого цеплялся мой взгляд в холле, были в темных костюмах или платьях. Фасоны разные, ткани разные, но ощущалась общая стилистика, будто они выкупили одежду с одного модного показа. Офисная армия в офисной униформе.

Егор жестом указал мне следовать за ним и повёл по широкому коридору. Он держал голову прямо, но косил на меня взгляд. Думаю, он ждал, что я начну с открытым ртом озираться вокруг на сияющие мраморные полы и колонны, на лепнину, на роскошные разлапистые фикусы в кадках. Может, это и не фикусы, но я все крупные растения так называю, ибо в их сортах не разбираюсь – да простят меня тётушки. У меня любовь только с маленькими растениями.

Но позвольте! Я девушка современная, в метро спускалась, а там этого мрамора побольше будет. И в ботаническом саду была не единожды. Так что всё я видела! Вот специально скучающее лицо сейчас сделаю, мол, нет, не впечатляли! Я такая опытная и пресыщенная роскошью, что мне тут у вас скучно!

Скоро я обратила внимание, что проходившие мимо сотрудники делали странный жест: сбавляли шаг, смотрели на часы, потом снова на нас, потом на часы и шли дальше мимо. У них всех, кстати, были фиолетовые циферблаты. Я сняла баллы за индивидуальность, которые выдала Егору, думая, что он самостоятельно выбрал себе яркий цвет. Но нет, корпоративные заставки. Раньше ставили только корпоративные заставки на компьютеры, а теперь вот они на умных часах.

Меня это всё начало напрягать: они дружно показывают нам, что мы куда-то опаздываем? Так я не знаю, какое у них тут расписание, чтобы ему следовать! У меня по графику всё ещё приём психолога. Кстати, вернут ли мне деньги за приём? А то он был слегка неполноценным. Как же это нервирует, когда тебе намекают на опоздание – ты действительно начинаешь чувствовать себя опаздывающим. Но ты не понимаешь, куда опаздываешь, и от этого нервозность только усиливается. Можно довести человека до паранойи, просто смотря на часы, а потом выжидательно на свою жертву. Часики начнут тикать всё громче, громче, и кукушка поедет.

Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и прошли по красной ковровой дорожке до массивной двойной двери с золотой табличкой. Егор, не стучась, открыл её для меня и сделал шаг назад, позволяя пройти вовнутрь, но сам остался в коридоре.

За дверью находился просторный зал, но всё его пространство занимали громоздкие ящики картотеки. Только около самого окна примостился небольшой пятачок с письменным столом, за которым сидела женщина с седым аккуратным пучком на голове. Её белый кружевной воротничок поднимался на горло, а на плечи была накинута красная вязанная кофточка. От роговых дужек очков тянулись золотые цепочки. Она была прелестна в своей чопорности, настоящая королева бюрократии!

Окно было мутным и пятнистым, сквозь него с трудом пробивались прямые солнечные лучи, освещая танцующие в воздухе пылинки. Я чихнула, и сотрудница отдела кадров презрительно сморщилась, опустив очки на нос. Казалось, она возмущалась тем, что я своими легкими нарушаю её мир, воруя драгоценную пыль.

– Прикрывайте рот, когда чихаете! Ваш договор уже готов. Подпишите здесь и здесь! – произнесла она, указывая на бумаги своим красным маникюром. – И всё, вы теперь сотрудница Отдела.

– А вы – сотрудница отдела Отдела! – попыталась я пошутить. Я часто прибегаю к нелепым шуткам, когда нервничаю, а потом неловко смеюсь над собственными словами.

Но серьезная женщина посмотрела на меня с ещё большим презрением. Она обреченно вздохнула, раздраженно передернув плечами, от чего её кофточка слегка покачнулась, но не упала. Похоже, она тоже вдохнула щекотные пылинки, но сдержалась от чиха, лишь на мгновение сжав лицо в смешной гримасе. Когда она вновь собрала себя, я, как очень тактичный человек, сделала вид, что всё это время внимательно разглядывала потолок. Ответной милости от нее ждать не пришлось.

Она снова брезгливо передернула плечами, поправила очки, наклонилась к ящику стола и достала пластиковую карточку, резко шлепнув её на стол передо мной.

– Распишитесь в получении здесь! – произнесла она, снова наклонившись к ящику, и легким движением вытащила огромную толстую книгу в красном бархатном переплете с желтыми плотными страницами. Я восхитилась силой её пальцев: я бы с трудом удержала такую двумя руками, а она ещё и крутанула её в воздухе одним запястьем. Открыв на нужной странице, она перевернула книгу и придвинула ко мне, ткнув длинным красным ногтем в строчку с моим именем.

Я расписалась еще раз в указанном месте, стараясь не оставить привычную неразборчивую закорючку, а вывести красивую завитушку, не хуже каллиграфического почерка, которым была вписана моя фамилия. Даже кончик языка высунула от усердия, как ребенок, впервые рисующий солнышко желтым карандашом.

Вдруг меня осенило: когда она успела вписать мое имя в эту книгу? И бейдж, который она достала из ящика стола, тоже уже был готов. Я всего лишь двадцать минут назад была у психолога.

Откуда они взяли мои данные для договора и бейджа? Неужели мой психолог сразу передал информацию обо мне? Я заполняла анкету в клинике перед приемом, вписывая туда свои паспортные данные. Но как же клятва психологов… Или как они называют свои тайные обязательства? Кажется, я пропустила все эти важные моменты, когда в институте рассказывали о моих правах. Но, благодаря кино, я искренне верила, что работающий психолог должен свято хранить всю информацию, попавшую к нему. Ему, по идее, должны были вырывать ногти в пытках, но он не имел права распространять мое имя как пациентки. Надеюсь, это не он, или хотя бы не на первом же ногте. Мне стало жаль психолога, который и так будет сидеть на успокоительных после нашей встречи. Я представила, как он дрожащей рукой, с вырванными ногтями, открывает баночку с лекарствами, и простила ему все заранее.

Возможно, налоговая служба по официальному запросу передала мои данные в отдел. Начальник на моей прежней работе всегда говорил главному бухгалтеру, что в налоговой знают о ней больше, чем ее гинеколог, поэтому лучше отдать все добровольно, чем заставить их доставать деньги самим.

Но подождите, почему я говорю "бывшая работа"? Когда она успела стать бывшей? Только сейчас я задумалась: какого черта я вообще подписываю трудовой договор?! Меня моя работа устраивает. Не идеальная, конечно, но устраивает. Вторую я не потяну, у меня полный рабочий день, а трудоголизмом в нашей семье никто не страдал. Любовь к отдыху – это не та семейная традиция, которую я готова нарушить.

Вдруг около двери кашлянул Егор, привлекая к себе внимание. Начальница отдела кадров выразительно посмотрела на меня, намекая, что мне пора покинуть её пыльное картотечное царство. Но спустя пару секунд, решив, что я плохо понимаю тонкие намеки, она добавила к своему взгляду стряхивающий жест, словно прогоняя бездомного кота.

– Подождите, а откуда у вас мои данные? – проявила я неуместную настойчивость, хотя на самом деле следовало спросить, почему я вообще должна здесь работать.