Нить судьбы

ГЛАВА 7

Чем ближе Захариха с Надийкой приближались к кладбищу, тем тяжелее становилось на сердце у старухи, словно предчувствовала она что-то, что должно произойти будет там, среди унылых могильных холмиков и серых, промокших от дождя, деревянных крестов. И всё кругом было серым, дождь лил со вчерашнего вечера, не прекращаясь ни на минуту. Дорогу и тропки развезло, склизкие комья глины приставали к обуви, липли брызгами к одежде, чавкали под ногами. Большие лужи пузырились, дышали – значит дождю ещё нет конца, и будет он идти долго. Бревенчатые избы потемнели от влаги, сощурили глаза-окна, по которым стекали капли дождя, похожие на слёзы. Собаки попрятались в свои убежища, и одни носы их выглядывали из конуры наружу. Деревенские коты сдали свои позиции на плетнях и перебрались в избы да хлева, поближе к тёплой печи или ворошистому духовитому сену, в которое можно было зарыться и переждать непогоду и сырость. Дождевые капли нанизались на паутины в углах, под крышами домов, прозрачными драгоценными камушками, словно стеклянные бусы на тончайшей нити, сплелись в узоры, повисли на соцветиях и лепестках трав, застыли на шершавых ладонях репейника. Всё кругом пропитано было влагой, сыростью и запахом мокрой земли – тем самым духом рождения и увядания, жизни и смерти одновременно.

На улицах было безлюдно, весь народ собрался на погосте, чтобы проводить в последний путь Ванюшку, молодого парня, которому не было ещё и двадцати. Захариха молча шла, наблюдая за Надийкой. Девочка крепко сжала кулачки и губы, глаза её потемнели, вся она была сосредоточена и собрана.

– Что же с ней такое происходит? – не могла понять Захариха, – Зря я ей стала потакать и уступила её просьбе, нечего ей делать на кладбище. Ну, да что уж теперь? Не назад же поворачивать.

И они продолжали идти по дороге, что вела на погост. Вот уже показались и кресты, и толпа народа, что собралась у открытой могилы. Вся деревня была здесь сегодня. Ванюшка хорошим был парнем, все его любили. Захариха с Надийкой тихонечко подошли и встали позади людей. Но девочка, постояв мгновение, начала вдруг пробираться зачем-то сквозь толпу. Старуха удивлённо поглядела ей в спину, оставшись стоять на месте и ничего не понимая. Надийка вышла вперёд всех, и встала возле самых близких людей, что окружили гроб и могилу. Девочка внимательно и сосредоточенно обводила взглядом тех, кто стоял ближе всех ко гробу – вот мать и отец, плачут безудержно, вот батюшка-священник, который должен сейчас отпеть Ивана, а вот девушка его Марийка, громче всех кричит и причитает над мёртвым женихом.

Именно на ней остановила Надийка свой взгляд. Девочка пристально разглядывала её лицо, и чем больше она на неё смотрела, тем сильнее темнели её глаза. Захариха смотрела на внучку, не понимая, что та делает и зачем. Тем временем батюшка склонился к матери Ванюшки, Глафире:

– А крест нательный на него надели?

– Ой, батюшка, – спохватилась женщина, подняв на священника опухшее от слёз, измученное лицо, – Тут знаете что случилось-то… Креста-то мы дома и не нашли. Ванюшка никогда креста не снимал, только в бане разве, да и то, ежели забудет надеть, сразу обратно бежал, даже если ночь на дворе. А в этот раз, ну нигде нет крестика, весь дом обыскали! Отец уж хотел, было, свой положить ему в гроб, да бабушки подсказали, что нельзя так делать.

– Да, так нельзя делать, – кивнул священник.

Люди вокруг зашептались, закачали головами, недобрый это знак. И вдруг в наступившей тишине раздался звонкий голос Надийки:

– Отдай, что взяла!

Люди вздрогнули. Мать и отец Ванюшки обернулись, увидели Надийку. Глафира подошла к девочке, и обняв её, заплакала.

– Ну что ты, миленькая? Что ты, деточка? Кому ты это говоришь? Что отдать?

– Она знает. Отдай, что взяла! – вновь громко и чётко повторила Надийка.

Захариха торопливо принялась пробираться сквозь толпу к девочке. Подбежав к внучке, она затрясла её за плечи:

– Надийка, ты что? Что с тобой происходит? Очнись!

– Подожди, бабушка, и ты, тётя Глафира, подожди.

Она подошла вплотную к Марийке, подняла на неё снизу вверх потемневшие глаза, и вновь повторила в тишине свои слова:

– Отдай, что взяла! Ты уже сделала своё чёрное дело.

Глаза Марийки забегали, руки затряслись, она заметалась:

– Что я взяла? Что я взяла? Я ничего не брала.

– Ты знаешь, что ты взяла, отдай родителям, – громко и твёрдо сказала Надийка, – Не гневи Бога, не то не будет тебе покоя ни на том, ни на этом свете. Ты и так прокляла свою душу навсегда. Не будет тебе теперь ни счастья, ни удачи.

– Ты что, проклинаешь меня? – с вызовом спросила Марийка.

– Нет, я не проклинаю, – покачала головой Надийка, – Я просто рассказываю тебе, что с тобой дальше произойдёт.

Бабы заохали, прижали платки к губам, священник закрестился, слушая их разговор.

Марийка продолжала отнекиваться, отпираться, и уже готова была кинуться в драку на ненормальную девчонку. Она была на две головы выше неё и понимала, что вполне справится с этой нахалкой. Но только она занесла руку, как раздался низкий глубокий голос:

– А ну, не тронь! Отойди!

Все обернулись. Бабы вздрогнули, закрестились, мужики отошли в сторонку с опаской. В стороне стоял высокий мужчина. Это был житель их деревни по имени Влас. Люди побаивались его. Был он человек пришлый, нелюдимый, ни с кем дружбы не водил, но и в помощи никогда никому не отказывал, ежели, кто нуждался, и деньги у него всегда водились.

– Ну, что глядишь? – строго спросил он Марийку, обойдя её кругом и пристально глядя на неё, – Отдавай, что взяла. Девочка тебе правильно говорит.

Марийка, не отводя глаз от пристального взгляда Власа, трясущимися руками полезла себе за пазуху, затем как заворожённая, протянула вперёд руку и разжала кулак. На её ладони лежал нательный крест на гайтане.

– Господи! – вскрикнула Глафира, – Это же Ванечкин, Ванечкин крестик!

При этих словах, задрожав всем телом, Марийка бросила крест на землю, и кинулась бежать с кладбища вон. Отбежав немного, она поскользнулась на глинистой размытой тропке, упала ничком, но тут же поднялась, и, не задерживаясь ни на миг, бросилась прочь, не оглядываясь на людей, вся в грязи, мокрая и чумазая. Надийка наклонилась, подняла крестик, бережно отёрла его о подол своего платья, подала Глафире и сказала:

– Возьмите, это вашего Вани крестик. Она его украла, чтобы приворожить, поэтому и погиб ваш Ванюшка. Это она виновата в смерти вашего сына.

В тот же миг ноги девочки подкосились и она потеряла сознание. Влас успел подхватить её на руки, а затем быстро развернулся и пошёл прочь с кладбища с девочкой на руках. Захариха кинулась следом за ним, под оханья и аханья толпы.

ГЛАВА 8

Захариха бегом бежала за Власом, еле поспевая за высоким сильным мужчиной, который быстрыми шагами шёл к её дому, неся на руках маленькую, хрупкую Надийку. Девочка по-прежнему была без сознания и головка её болталась, словно у тряпичной куклы, а черты бледного личика заострились. Захариха была перепугана не на шутку, она не понимала, что происходит с её внучкой, то ли с девочкой случилось нервное потрясение, то ли… Захариха не хотела даже думать об этом – неужто у внучки проявились какие-то скрытые силы? Ведь это такая тяжкая ноша…

– Господи, – думала она, семеня за Власом, – Да ведь это ж такой крест – дар-то. Не всякий и выдюжит. Простому-то человеку куда проще жить, когда не знаешь, не ведаешь, живёшь себе под Богом. А тут… Ведь это навсегда.

С такими мыслями добрались они до дома. Захариха шустро отворила калитку, а затем дверь в сенцы:

– Проходи, проходи, Влас! Вот сюда.

– Куда положить её? – спросил мужчина.

– А вот сюда неси, сюда, Влас, тут её горенка. Вот, на кровать давай.

Влас осторожно уложил Надийку, подложив под голову подушку.

– Ты бы ей одежду поскорее сменила, – кивнул он Захарихе, – Вымокла она вся насквозь, не то заболеет ещё. Дождь-то холодный какой.

– И то верно, правильно говоришь, – старуха растерянно суетилась возле внучки, в глазах её стояли слёзы.

Влас вышел из комнаты, а Захариха принялась скорёхонько стягивать с Надийки мокрое платье. Она переодела внучку в сухое, укрыла одеялом, прислушалась к дыханию девочки, склонив голову к её груди. Надийка дышала ровно и старуха малость успокоилась. Тяжело вздохнув, она решила, что надо заварить отвар из малины и липы, да и мята с душицей не помешают, и направилась на кухонку, но, выйдя из комнаты тут же столкнулась с Власом, до смерти перепугавшись.

– Тьфу ты, напугал меня, – схватилась она за сердце, – Я-то ить думала, что ты ушёл давно.

– Ей отвар лечебный заварить надо, бабушка – коротко ответил мужчина, – Есть какие травы у тебя? Или я схожу к себе и принесу.

– Да вот я пошла как раз, – пробормотала старуха, махнув рукой в сторону кухонки.

– И воды холодной в миске принеси мне, да тряпицу какую чистую дай, – добавил он.

– Зачем?

– Лицо нужно Надийке обтереть.

– А-а, – закивала Захариха, – Сейчас-сейчас, я мигом.

Она принесла Власу всё, что он просил, и тот, придвинув к постели девочки стул, присел рядышком с нею, и принялся обтирать её лицо смоченной в воде ветошкой.

– Ты иди, бабушка, иди, готовь отвар, а я пригляжу за Надийкой.

Захариха снова растерянно закивала и вышла из комнаты.

Оглянувшись, Влас тихо зашептал слова, то ли молитвы, то ли заговора, продолжая протирать лицо Надийки. Оно оставалось всё таким же бледным, девочка не открывала глаз. Но через какое-то время она внезапно вздрогнула, зашевелилась, чихнула, и села в постели. В ту же минуту вошла и Захариха. Она радостно бросилась к внучке, обняла её и расцеловала.

– Миленькая ты моя, – заговорила она, – Как ты меня напугала!

– Бабуся, а что со мной было?

– Ничего-ничего, родимая, просто переволновалась ты, вот и всё. Это я виновата, что позволила пойти со мной. Неча было тебе делать на похоронах. Но теперь всё уже хорошо.

Надийка кивнула бабушке, и тут вдруг увидела Власа, стоявшего в углу, и молча смотревшего в её сторону. Она удивлённо вскинула на него глазки:

– Здравствуйте!

– Здравствуй, Надийка, – сказал Влас, – Как ты?

– Я хорошо, только холодно мне очень, замёрзла я, – ответила девочка, зябко поёжившись.

– Ничего, это бывает после первого раза, – кивнул Влас.

Захариха метнула на мужчину недоумённый взгляд, вопросительно посмотрела на него, но Влас отвёл глаза. и, шагнув к постели девочки, протянул руку, погладил её по головке и спросил:

– Скажи мне, пожалуйста, а что ты почувствовала, когда падать начала?

– Как будто ударили меня по голове, вот здесь, – Надийка показала рукой на темя, – Словно молнией. И так горячо стало, а потом темнота. А теперь вот наоборот – холодно мне очень, как зимой.

Влас понимающе закивал:

– Ну, ничего, всё хорошо будет.

Он оглядел комнату и задержал своё внимание на портрете, который нарисовала углём на дощечке Надийка, портрете её матери. И пока Захариха поила девочку отваром, он всё стоял и смотрел на изображение молодой женщины. Старуха, не показывая виду, молча наблюдала за Власом. Наконец, тот обернулся к Надийке и сказал:

– Что ж, поправляйся, завтра всё уже будет хорошо. А пока тебе нужно поспать.

Надийка тут же повернулась на бочок, заморгала сонно глазками, и мгновенно уснула. Захариха подоткнула ей со всех сторон одеяло, и, перекрестив, вышла вслед за Власом из комнаты девочки.

– А что это было, Влас? – спросила она его на крыльце.

Он бросил на старуху цепкий взгляд, помолчал, и сказал:

– Ничего страшного, ты не бойся, бабушка, с Надийкой всё будет хорошо. Постепенно всё узнаешь.

– Да что же узнаю-то?

– Всему своё время, – повторил Влас, и, помедлив, тоже задал вопрос, – Бабушка, скажи, а чей это портрет на стене висел?

– Это портрет, – начала Захариха, и осеклась…

Влас усмехнулся:

– Ладно, потом как-нибудь расскажешь. Я пойду. Если помощь нужна будет, ты не стесняйся, приходи, я всегда помогу.

Он погладил старуху по плечу и сказал:

– Спасибо тебе за Надийку, бабушка.

Затем круто развернулся и быстрым шагом зашагал прочь по тропке, что петляла меж высокой мокрой травы. Дождь наконец-то закончился, и небо стало проясняться, день уже клонился к вечеру, на западе сквозь серые тучи заалела полоска заката. Захариха долго ещё стояла на крыльце, глядя Власу вослед, и думала о том, что в их с Надийкой жизни наступают какие-то серьёзные перемены. Деревню накрыл вечер, надо было ложиться спать. Старуха заперла дверь, проверила Надийку, которая сладко спала и, помолившись, кряхтя улеглась в постель, поворочалась немного, подумав, что нынче точно не уснёт, и тут же провалилась в глубокий и крепкий сон.

ГЛАВА 9

Утром Захариха, проснулась рано, она сразу же поднялась на ноги и, заглянув за занавеску, подошла к постели Надийки. Девочка спала, улыбаясь во сне, солнечный лучик трепетал на её подушке, качался на плечике, гладил мягкие волосы. День сегодня выдался погожим. Захариха склонилась к внучке, прикоснулась губами к её лбу, удостоверилась, что жара у девочки нет и она дышит ровно и спокойно, и отправилась на кухоньку, чтобы приготовить к завтраку любимые Надийкины оладушки с вареньем.

Но не успела она завести тесто, как в дверь осторожно постучали. Захариха вытерла о передник руки, стряхнула муку и пошла отворять. На пороге стоял Николай, отец Ванюшки.

– Здравствуй, Николай, – поприветствовала соседа Захариха, – Ну как вы? Как у вас вчера всё прошло?

– Да ничего, бабушка, прошло… Я вот тут вам кое-чего принёс, Ванюшку помянуть. Спасибо вам с Надийкой за всё.

И Николай протянул Захарихе узелок со снедью.

– А вот это, – Николай протянул второй узелочек, – Надийке передай отдельно. И спасибо от нас с Глафирой скажи. Я теперь её защитником буду. Ежели что понадобится, ты обращайся, бабушка.

– Спасибо тебе, сынок, – кивнула старуха и перекрестила мужчину, – Ты хоть пройди, чаю попей.

– Нет, некогда, бабушка, мы на кладбище сейчас идём.

– Ну, хорошо, ступай, ступай, Николай.

Не успела за Николаем хлопнуть дверь, как тут же послышался топот босых ног по полу.

– Бабуся, а кто это приходил?

– Ох, ты ж матушки мои! Ты чего же это – босиком да раздетая? Ты как чувствуешь-то себя?

– Хорошо-о-о, – удивлённо протянула Надийка, – А что?

– Да ничего, ступай, одевайся, причешись, умойся, да завтракать станем.

Девочка убежала в печной закуток, а старуха развернула узелок со снедью. В полотенчике завёрнуты были варёные яички, мёд, булочки, несколько кусков сахара, пироги, кутья да кисель в горшочке.

– А что это, бабуся? – раздался за спиной голосок Надийки.

– Это помин за Ванюшку, мы ведь вчера не попали с тобой за поминальную трапезу, вот Николай и принёс нам с утра.

– Понятно, – грустно вздохнула девочка и села за стол, подперев щёчки кулачками.

Они с бабушкой позавтракали, помянули усопшего, помолились за упокой его души.

– Ой, а что это тут, на лавке? – спросила Надийка, выйдя из-за стола после завтрака.

– Ох, я и забыла совсем! – спохватилась Захариха, глядя на второй узелок, который принёс отец Ванюшки, – Это тебе дядя Николай принёс, велел передать в руки.

– Давай-ка поглядим, бабуся, что там, – сказала Надийка, и, отодвинув посуду на столе, развернула узелок.

В узелке лежало зеркальце на длинной ручке, в ажурной серебряной рамке, похожей на снежное кружево, несколько атласных ленточек, да два головных платочка.

– Ах, бабушка! – восхищённо вздохнула Надийка, – Какое чудесное зеркальце! Как из сказки! Всё светится серебром!

– Так ить оно и есть серебряное, – ответила старуха, – Это зеркальце ещё Глафириной бабки. Это память от неё. Вот, видать, как она тебя уважить захотела, что даже не пожалела такого подарка.

– Ой, бабуся, я его очень беречь буду, – Надийка прижала зеркальце к груди, и, завернув подарочки обратно в узелочек, побежала в свою комнату.

– Береги, береги, – согласилась Захариха.

Вскоре из Надийкиной горенки донеслось щёлканье ножниц и тихий голосок, который напевал какую-то песенку.

– Ну, слава тебе, Господи, оттаяла девчоночка, ожила, – перекрестилась радостно Захариха, – Не заболела после вчерашних событий. Да будто и вовсе их не помнит. Вот и ладно.

***

Прошло время. Надийка снова радовалась жизни, что-то мастерила в своей комнате, вышивала, и Захариха радовалась тому, что всё идёт, как раньше – тихо и мирно. Осень уже вступила в свои права, и по утрам на траве и листьях серебрился уже иней, а порой порхал и первый снежок. В один из дней Захариха сказала внучке:

– Пора бы нам с тобой, внученька, в лес сходить за калиной.

– О, я с радостью, бабушка! – весело откликнулась та.

На следующее утро, одевшись потеплее, по свежему морозцу, пошли они в лес. Захариха заранее приметила пышную, богатую калину и поэтому сейчас они с Надийкой скоро набрали полную корзину красных, рубиновых ягод – полупрозрачных, с тёмненьким сердечком в глубине. Надийка шла, приплясывая, то подбегая к старухе и целуя её звонко в щёчки, то обнимая крепко, то вновь убегала подальше, весело смеясь. Старуха улыбалась, радуясь тому, что внучка не вспоминает те печальные события последних летних дней, но порой всё же начинала вновь беспокоиться о том, почему тогда Надийка потеряла сознание и кто такой из себя этот Влас.

Подойдя к дому, они увидели, что на крыльце у них сидит Сузгиниха, старушка из их деревни.

– Ой, бабушка, здравствуй! – закричала Надийка издалека.

– Ух, милые мои, наконец-то, я вас дождалась, – обрадовалась Сузгиниха, – А то замёрзла уже, поджидая. Где были-то, где гуляли с утра пораньше?

– Да мы в лесу были, калины вот набрали.

– М-м-м, сколько красоты у вас! – заглянула она в корзину, что несла в руках Захариха.

– Да, бабушка, – похвалилась Надийка, – Мы сейчас всё переберём, помоем, а после с мёдом засахарим и посушим ещё.

– Ну, молодцы! – одобрительно закивала Сузгиниха, – Это дело!

– Пойдём, соседка, чаю попьём, обогреемся, – позвала Захариха, и они все вместе вошли в дом.

Когда все уселись за стол, Сузгиниха вдруг, хитро прищурившись, глянула на Надийку, прихлёбывая чай, и сказала:

– А я ведь к тебе, девонька.

– Ко мне, бабушка? – изумилась девочка.

– К тебе, к тебе. Я с просьбой.

– С какой? – не понимая ничего, удивлённо спросила Надийка.

Сузгиниха поднялась, взяла свой узелок, который оставила на лавке у входа, и, развязав его, достала белую ткань.

– Вот, – показала она Надийке.

– А что это? – не поняла девочка.

– Я вот хочу тебя попросить, чтобы ты покров мне на смёртное расшила.

– Да ты что, бабушка? – поперхнувшись чаем, громко рассмеялась Надийка.

– А что? – удивилась Сузгиниха, – Ты ж вот Ванюшке-то какой красивый покров расшила, я на похоронах приметила. И я хочу такой. Тоже хочу в гробу красивой лежать.

Захариха, прижав к груди руки, сумасшедшими глазами глядела на соседку, молча слушая их разговор, а сердце её трепетало.

Надийка опять захохотала, всплеснув руками:

– Бабушка, да ты что? Тебе ещё рано.

– Как рано? Восьмой десяток уж разменяла.

– У тебя ещё, знаешь, сколько лет впереди? А ткань хоро-о-ошая.

Надийка поцокала языком, пощёлкала тканью, проверяя её на прочность, поглядела сквозь неё на свет, и сказала:

– Нет, бабушка, такая ткань на покров не подойдёт.

– Вот те раз! – всплеснула руками Сузгиниха, – А какую ж тебе надо?

– Эта ткань подойдёт совершенно для другого.

– Хм, – хмыкнула Сузгиниха, – Беда мне с тобой, девка. Что ж мне теперь делать-то?

И она поглядела на Захариху. Та лишь развела руками в стороны:

– Ничего не знаю, сами решайте!

– Ничего не надо делать, – засмеялась Надийка, – Ты не переживай, бабушка. Я сама всё сделаю, как надо. А у тебя впереди ещё мно-о-ого радости!

– Да уж какая тут радость? – вздохнула Сузгиниха.

– Ничего, бабушка, скоро всё наладится, – Надийка звонко засмеялась, чмокнула её в щёчку, и, схватив ткань, убежала в свою комнату.

Сузгиниха поглядела на Захариху:

– Что ж это деется-то?

Захариха пожала плечами в недоумении, и, подперев ладошкой щёку, задумалась.

– Не знаю, что с девкой творится, – вздохнула она.

– Да-а. А Влас-то удивил всех, не думала я, что у него такая сила, – продолжила Сузгиниха.

– Какая сила? – не поняла Захариха.

– Да ты разве не знаешь ничего про него? Он ведь колдун!

– Какой колдун?

– Ну, какой бы ни был, а колдун, о том все знают. Он животных лечит, а соседка наша пошла к нему давеча, согнувшись в три погибели, а вернулась обратно с прямой спиной!

– Ишь чего, – подивилась Захариха.

– Да-да, вся деревня знает про то, а ты одна тут сидишь, ничего не ведаешь.

– Так я и живу на отшибе, и в деревне редко бываю.

– Вот! А теперь деревня гудит, и про Надийку твою говорят тоже.

– А чего это она гудит-то? – Захариха встала, подперев бока руками.

– Да ничего, ничего плохого, наоборот, Глафира так и вовсе там расстилается, говорит, что Надийку за дочку теперь почитает, а коли она бы к ней жить пошла, так она бы взяла её к себе.

– Ещё чего не хватало! Я вам покажу, Надийку у меня забирать.

– Да ты не серчай, никто её не собирается забирать, это она так, тяжело ей сейчас, горе в ней кричит.

– Это да, – согласилась Захариха, – Горе ей, горе…

На шум выглянула из комнаты Надийка.

– Бабушки, вы тут о чём?

– Да ни о чём, ни о чём, стрекоза – махнула рукой Захариха, – Иди, своим делом занимайся.

– Ой, ну ладно, и я пойду, пора мне, – засуетилась Сузгиниха, поднявшись.

– Надийка! – крикнула она в комнату.

– А? – раздался голос Надийки.

– Я ведь пошла!

– Иди-иди, бабушка, я потом тебе сама принесу то, что у меня получится.

– Приноси, дочка, ну, давайте, не хворайте, – старушка повязала свою шаль, обула валенки и вышла за дверь.

Захариха, проводив соседку до ворот, в задумчивости остановилась на крыльце.

– Что это она тут говорила такое? Влас… Колдун… Надийка… И что это там, в деревне, деется такое? Надо будет сходить, порасспросить людей, – подумала она и пошла в избу.