Саратов – Париж. Авантюрный роман

© Елена Самогаева, 2020

ISBN 978-5-4498-9584-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Саратов – Париж

Merci à Tatiana Zaytzeva…

Роман

Глава 1

1

Россия, Саратов, май 2018 года

Май бурлил, словно разбуженный муравейник. Воздух был как песня, легкий и чистый, наполненный ароматами свежего кофе и булочек, продающихся в летних кафе неподалеку от площади Чернышевского. Сам знаменитый и всеми давно забытый писатель и философ, в честь которого была названа одна из самых красивых площадей Саратова, молчаливо взирал со своего бронзового пьедестала на резвую толпу молодняка, болтающегося по весенним улицам. Томные фонари постепенно зажигали свои огни, словно маяки, сигнализирующие о начале ночных приключений. То там, то здесь мелькали пятна разноцветных шифоновых шарфиков, курток, ветровок, выделяя своих хозяек среди прочей толпы.

Было еще достаточно далековато от дома, но Валентина решила, что спешить все равно некуда. Лучше всего пройтись по Немецкой улице вверх, затем свернуть на скамейку, мимо помпезно застывших манекеновв витринах, а затем немного передохнуть. Там, в тени маленьких двухэтажных домишек, сидя на скамейке в закрытом дворике, можно тихо, никому не мешая, поразмышлять.

Валентина давно уже не была юной девочкой, и хорошо разбиралась в людях. Ее шарф, весь в розовый цветочек, подаренный забытым бывшим женихом, возможно, добавлял к ее строгому образу немного романтизма и портил все впечатление. Она смотрела вокруг себя совсем не наивными глазами, – на расплывающиеся перед глазами витражи магазинов, мелькающие автобусы, суетливых прохожих, – и, тем не менее, ей казалось, что пространство вокруг нее – это чей- то холст, а написанный по нему серыми пятнами мир придуман, и не существует в реальности. Ее мысли были отражением ее деятельности.

Все потому, что Валентина работала хранителем в Малой Третьяковке, так по крайней мере, за глаза называли Саратовский музей имени Радищева, где были собраны уникальные картины различных эпох. Музей этот, стоящий в центре города, всегда был гордостью саратовцев, учитывая, что основан он был еще в девятнадцатом веке. Больше того, он был первый в провинции, когда в других городах вне столиц музеев еще не было. Валентина, начиная свои экскурсии по залам живописи, всегда говорила об этом посетителям. И добавляла, особенно иногородним, о том, что Грибоедов, написав про « деревню, тетку и глушь» был сильно неправ, если не сказать больше.

Несмотря на кажущуюся эпоху нестабильности, всегда находились ценители настоящего искусства даже в таких маленьких городках, как Саратов. Валентине нравилась тишина и умиротворение залов, мерцание дневного освещения и легкий шепот удивленного посетителя. Она была счастлива в своем маленьком мире, созданной ей самой —история картин завораживала, мечты о прошлом, запечатленные в них поражали воображение. Но счастье не всегда бывает безоблачным. Иногда приходится чем- то жертвовать…

– Надо сейчас сесть на скамейку, как и планировалось, и хорошенько подумать о том, что произошло.

Она сказала эту мысль вслух, как делала всегда в экстренных случаях, когда мысли одна за другой одолевали ее. Да, возможно, ей снится странный сон, и она сейчас проснется и поймет, что в реальности такого быть не может… Наконец, нужная скамейка, неподалеку от детской площадки, найдена. Валентина, подобрав длинный подол своего любимого фиалкового платья, уселась на нее с наслаждением и только сейчас поняла, что устала. Сегодня был тяжелый день…

Итак…

Утро сегодняшнего дня было совсем не примечательным. Как всегда, в восемь пятьдесят, ее стремительные ноги, обутые в маленькие замшевые туфельки, пронеслись мимо вахтерши, стуча каблуками. Затем она прошла в мемориальный зал, заглянула во все уголки, и, шурша легким шелковым платьем, как героиня стихов Блока, остановилась у портрета Алексея Боголюбова¹. Сжимая в руках палитру и кисти, он пристально и строго смотрел на Валентину. Девушка почувствовала легкий укол совести, но превозмогла себя, и отвела глаза от его пронзительного взгляда. Она молча вздохнула, поправила волосы, смахнула с лица пару непослушных прядей, выбившихся из прически, печально вздохнула и отправилась дальше.

С самого утра у нее была экскурсия по нескольким шедеврам Тропинина. Она говорила с большим вдохновением, умело расставляя акценты. Валентина могла точно сказать, если бы понадобилось кому – нибудь, что этих двоих нагловатых парней вначале экскурсии в этой группе не было.

Они появились внезапно, из ниоткуда. Ей даже на несколько мгновений показалось, что эти двое молодых людей слегка подвыпили. Но затем она заметила, что скорее, эти парни просто в хорошем расположении духа, – они оба громко шутили, шумно удивлялись и вообще, вели себя вовсе не как в музее искусств, а на какой – нибудь вечеринке. Такое поведение всегда глубоко оскорбляло Валентину, когда она видела людей с подобным типом поведения. Странно, что смотрители, скромные тихие бабушки, восседающие в каждом зале на стульчиках, не сделали им замечание.

Затем произошло еще более удивительное. Один из парней, державший в руке какой – то сверток, завернутый в бумагу, после экскурсии отозвал Валентину и в сторону и таинственно произнес:

– Мадмуазель, я хотел бы обсудить с вами кое – что…

Она заметила его необычный акцент, но не придала этому значения. Половина Саратова, а в основном это были представители бывших союзных республик, говорили с подобным акцентом. Парень смахивал на кавказца, – то же смугловатое лицо, и те же сдвинутые к переносице черные брови, из – под которых сверкали неуемным зеленоватым светом глаза, с насмешкой смотревшие на Валентину. Важный вид хранителя, ее надменность и холодность ничуть не смущали его.

Она остановилась, принимая выжидательную позицию. Девушка очень надеялась, что через несколько мгновений все же справедливость восторжествует, и этот нагловатый тип, так бесстыдно рассматривающий ее, будет с позором изгнан из музея.

Она оглянулась по сторонам. Только Тропинин², добродушно взиравший со своего автопортрета, спокойно и с полуулыбкой оценивал ситуацию. Саму же Валентину распирало негодование.

– Вы… Вы… сорвали мне экскурсию, – прошипела хранитель музея, отстраняясь от незнакомцев, затем бросилась к выходу. Торопливо спускаясь по лестнице, она не заметила, как эти двое, стремительно обогнав ее, перегородили дорогу.

– Девушка, подождите, – сказал на этот раз второй незнакомец, и она обратила внимание, что у него, в отличие от его приятеля, обыкновенный московский говор. Этот второй был совсем обычный парень, с обычным взглядом, с очень даже располагающей к себе улыбкой.

Валентина остановилась, всем своим видом давая понять, что готова выслушать молодых людей разве что из вежливости, присущей всем истинно образованным людям. Она остановилась и сменила выражение лица на более благосклонное.

Через несколько минут они сидели в маленьком уютном кабинете Валентины. Хранитель была немного обескуражена и даже сбита с толку, – незваные гости, скорее походившие на распутных молодых людей, ничего не смыслящих в искусстве, оказались обладателями драгоценной картины. Однако то, что было внутри свертка, девушку удивило еще больше. Когда он был развернут, перед глазами Валентины предстал старинный лик миловидной юной девушки в парчовом платье. Она кого- то напоминала, – в этом элегантном повороте головы, в этих изгибах белоснежных плеч было что- то очень знакомое. Да, определенно эту картину она где – то видела.

– Я хотел бы передать это полотно в дар вашему музею, если, конечно, экспертиза докажет, что она имеет ценность, – сказал незнакомец с акцентом. Другой вежливо кивал, словно подтверждая каждое слово своего приятеля.

Валентина взглянула на картину, едва касаясь пальцами по поверхности. Она обратила внимание на пожелтевший холст, – такие материалы использовали как минимум в девятнадцатом веке. Да, картина определенно была талантливо написана. Краски весьма яркие и хорошо лежат, – явно работал профессионал. Но что- то все же смущало. Где же она видела эти грустные темные глаза в обрамлении белокурых волос? Она вынула холст и перевернула его тыльной стороной. Именно здесь, на обратной стороне, иногда пишут самые ценные мысли о картинах. Валентина сразу же разглядела надпись на французском:

Будь проклят тот день, будь проклят тот сад,

Где сотни алмазов как угли горят…

Где деву златую спасает дельфин,

Найдешь ты прекрасный небесный сапфир…

Но будь осторожен, низвержен с небес,

Стоит за спиной окровавленный бес…

– Простите, – немного придя в себя от удивления, произнесла Валентина.– Могу ли я знать, с кем имею честь…

Мужчина с акцентом немного смутился, переглянувшись со своим приятелем.

– Меня зовут Антон Левин, – сказал человек без акцента. —Помните, как у Толстого в романе «Анна Каренина»?

Валентина улыбнулась легкой улыбкой. «Мог бы придумать другую фамилию. Представился бы Вронским…, вообще было бы нелепо»…

– А меня зовут Андрей, – сказал второй, улыбаясь в ответ.

«А фамилию не сказал…» – подумала Валентина, пряча взгляд. Она успела разглядеть лишь красивые носы дорогих туфель этого «Андрея». Пусть думает, что она простушка и ее легко провести. А она тем временем посмотрит, что из этого выйдет.

Картину описали, оформили. Человек, назвавшийся Антоном Левиным, предоставил паспорт, оказавшийся действительно Антоном Левиным. Валентина сморщила хорошенький нос и красноречиво взглянула на молодого человека. К счастью, второй, назвавшийся Андреем, ничего не заметил.

2

Россия. Саратов. Май, 2018 г.

Несколько часов общения с этими молодыми людьми вызвали у Валентины приступы нервного кашля. Нет, нельзя сказать, что они оба были нудными или плохими собеседниками. Напротив, оба они были чрезвычайно интересными и располагающими к себе людьми. Валентина не сразу заметила, что один из них, представившийся Андреем, как – то странно смотрел на нее. Под этим взглядом пронзительных глаз она казалась себе маленькой девчонкой, а не серьезным ученым, изучающим картины русских художников первой половины восемнадцатого столетия.

Вскоре мужчины испарились, словно их и не было, но Валентина весь день не могла избавиться от неприятного осадка этой встречи.

– Что тебя так задевает? – спросила Валентину подруга, а по совместительству коллега, ближе к вечеру, когда рабочий день клонился к завершению.

– Не знаю, – ответила хранитель, – я не понимаю, почему он так смотрел на меня… Будто я ничтожество. Меня это и задевает…

– Он – это который?

– Тот, который брюнет. С этими ужасными зелеными глазами…

– По- моему, он смотрел на тебя вовсе не так. Он просто любовался тобой, не отрывая глаз…

– Скажешь тоже… у него глаза, как два ножа… удивительно неприятный тип.

Валентина съежилась от легкого морозца, пробежавшего у нее по спине. Ей стало немного не по себе.

– А по мне, – произнесла мечтательно ее коллега, – он очень даже красивый…

Раздосадованная такой легкомысленной речью подруги, Валентина махнула рукой и отправилась завершать свой рабочий день. Ей нужно было обойти все залы собственнолично, ничего не упуская.

Беспокойство сменилось еще более сильным чувством удивления, когда она подошла к мемориальному залу, где были представлены художники восемнадцатого века.

С одного из полотен смотрела та самая грустная блондинка, портрет которой Валентина сегодня принимала от незнакомцев в дар музею. «Портрет Софии Шарлотты, жены царевича Алексея», – прочла она надпись под картиной. Впрочем, ей не нужно было лишний раз видеть эти надписи, адресованные в основном посетителям музея. Ей, как знатоку живописи и истории, хорошо было известно, кто изображен на портрете. Это был портрет юной герцогини, невестки Петра Великого, и матери императора Петра Второго, такой, какой она была до своего несчастливого замужества… Это был аналог, второй портрет, точно такой же!

«Как же может такое быть? Два одинаковых портрета?» – озадаченно думала Валентина, торопливо шагая домой.

Только сейчас, немного передохнув в тени деревьев и кустарников на углу Посадского, она немного успокоилась. Но тревога и смятение не отпускали ее. Картина, висевшая уже несколько десятилетий в зале Радищевского музея, портрет Софии Шарлотты, была в единственном экземпляре. Об этом знают все исследователи. Откуда же взялся второй экземпляр?

«Нет, такого не может быть. Картина действительно не подделка, это видно. Возможно, более поздняя копия…»

«Ничего существенного не произошло,» – подумала она, удивившись, как легко она сегодня сама себя накрутила. «Просто, наверное, моя нервная система сегодня была слегка перегружена.»

Легкий вечерний ветерок теребил верхушки деревьев, раздувая паруса занавесок в темнеющих окнах домов.

– Май… май… как хорош май, – шептал прохладный ветерок, играя с длинными волосами Валентины.

Она поплелась дальше, радуясь после дневной духоты помещений весенней прохладе улиц.

– Разрешите вас проводить, мадмуазель! – произнес кто- то неизвестный.

Она обернулась. Позади никого не было, кроме парочки влюбленных, целующихся у входа во дворик. Вокруг царила полная идиллия, – улица была наполнена людьми, которые сновали мимо, совершенно не обращая внимания на одиноко стоящую девушку. Валентина растерянно поводила глазами. Тот, кто наблюдал за ней, весело рассмеялся. Смех был приятный, но хранитель все равно насупилась, – ее крайне раздражало, что собеседник по- прежнему невидим.

– Я здесь, – весело произнес кто- то сверху. Подняв голову, она увидела балкон старого дома, и того темноволосого парня, посетившего ее утреннюю экскурсию.

«Так вот где они обосновались!» – подумала Валентина, оглядывая дом.

«Хороший дом, безлюдная улица»…

Волна негатива вновь захлестнула ее сознание, и она, нахмурившись, решительно зашагала прочь, не ответив на предложение.

Она старалась из всех сил идти быстрее. Удовольствие от прогулки пропало, и бурлящий май мгновенно перестал ее волновать. Дойдя до ближайшей остановки, Валентина решила поехать на автобусе, – так быстрее и короче.

– В этом красивом платье вы очень заметны. Даже если бы я и хотел, но не смогбы пройти мимо…

Она вновь увидела перед собой незнакомца, назвавшегося Андреем. На этот раз Валентина очень хорошо разглядела его лицо, – тонкие, изящные черты, красивые светло – зеленые глаза и волевой, слегка небритый подбородок. Мягкая волна темных волос загораживала крупный лоб и сдвинутые на переносице брови. Нет, никакой он не кавказец. Самый настоящий… француз.

– Вы меня преследуете? – Валентине внезапно пришла в голову мысль, что дожидаться автобуса на остановке было крайне плохой идеей.

– Нет, отнюдь. Утром, кажется, я немного неприлично вел себя на вашей экскурсии, – виноватым голосом произнес мужчина, но Валентина обратила внимание, что в его глазах не было ни капли раскаяния.

– Экскурсии для меня – это святое. Вам нет прощения, – без тени кокетства произнесла хранитель.

– Я почему- то так и думал, – печально, со скорбью в голосе сказал незнакомец и глаза его сверкнули озорным зеленым отсветом.– Но все- таки я второй раз рискну попросить прощения.

«Слишком красивый, довольно образованный, но до неприличия приставучий. Не иначе, обыкновенный аферист и бабник».

Она читала о подобных кавалерах в детективных романах. Сначала они втираются в доверие к наивным женщинам, а потом крадут картины. При этом несчастные невесты могут еще и жизнью поплатиться.

Почва ушла из – под ног Валентины от этих мыслей, и она, теряя самообладание, опрометью бросилась вдоль по улице, натыкаясь на ошарашенных прохожих.

«Когда же закончится этот сумасшедший день» – произнесла она шепотом, размышляя, куда бы вновь свернуть, чтобы избавиться от навязчивого собеседника. Обернувшись, она заметила, что парень не пошел за ней, а так и остался стоять на остановке.

«Опять я себя накручиваю», – вновь пронеслось у нее в голове, когда она, обессилевшая, поднималась вверх по лестнице в свою маленькую квартирку на третьем этаже «сталинки». Дверь встретила ее привычным скрипом, домашние тапочки терпеливо дожидались на прежнем месте.

– Я дома, – сказала она фикусу, стоящему на подоконнике. Затем, подойдя к шкафу с встроенным в него зеркалом, несколько минут напряженно вглядывалась в свое собственное отражение. Из темноты на нее смотрела женщина с типичной русской внешностью – голубые глаза, слегка уставшие уголки рта и русые волосы, собранные на затылке. «Ничего особенного» – сказала она себе, впихивая ослабевшие ноги в мягкие тапочки. Ее вечер всегда был расписан по минутам. Немного кофе ее взбодрит. Затем нужно принять душ и поужинать в тишине. Перед сном Валентина любила прочесть пару страниц какой- нибудь хорошей книги. Только и всего.

Она без особого энтузиазма сварила кофе, приняла душ, облачившись в белый полотняный халат, затем, выудив из холодильника фрукты, вышла на балкон.

Ночь уже спустилась на город, накрыв его туманом серебристых звезд. Здесь, в исторической части города, они были особенно хорошо видны. Теплая погода не поменялась, напротив, воздух приобрел еще больше остроты от приторного запаха цветущих каштанов.

– Боже, а в этом халате вы просто прелесть, – произнес кто- то знакомый, и Валентина от неожиданности чуть не выронила тарелку с фруктами.

На этот раз они поменялись местами. Валентина стояла на балконе, а под ним, задрав голову, словно изучая звезды, стоял ее прежний собеседник.

«Господи, какой ужас. Он меня выследил, – пронеслось в голове Валентины, опрометью бросившейся вглубь комнаты. – Сейчас он поднимется в квартиру и убьёт меня».

– Не стоит так пугаться, – донеслось с улицы. Валентине показалось, что незнакомец говорил сквозь смех. Ему явно доставляло удовольствие ее пугать до полусмерти. —Не бойтесь, я не маньяк!

Последняя фраза была сказана с явным издевательским смешком.

3

Франция. Париж, район Сен-Жермен-де Пре, май 2018 года.

Максимилиан, самый младший из клана известных политиков Франции, молча сидел в кресле в кабинете своего отца, обхватив голову руками. Пьер Роджери взирал на сына свирепым взглядом, словно на заклятого врага. От его крика, срывавшегося на визг, и слышимого во всех отдаленных уголках огромного здания, у юного повесы помутился рассудок, и он, ничего не соображая, рассмеялся в лицо разъяренному отцу, за что немедленно получил хорошую затрещину. Придерживая пунцовую щеку рукой, Максимилиан тяжело встал и последовал в гостиную, где его ожидал перепуганный слуга. Молодой человек выхватил из его рук бутылку вина, и отпил прямо из горла, не дожидаясь, пока нерасторопный Жорж поднесет ему фужер. Голова его нестерпимо раскалывалась от жестокого похмелья. Он напряженно вглядывался в пустое пространство стены, где еще вчера висела картина неизвестного художника, которой так дорожил отец.

Вчера он, будучи мертвецки пьяным, совершил очередную глупость, за которую ему, самому младшему отпрыску клана Роджери, придется отвечать. Скорее всего, он отправил брату в Россию именно это произведение. Его пьяный мозг в тот злополучный день различил только одно: «Неизвестный художник». Раз художник неизвестный, значит, картина не такая уж ценная, подумал пьяный Максимилиан, срывая полотнище со стены в картинной галерее отца.

Кто бы мог подумать, что это вещь стоила кучу денег! Да еще вдобавок была редкой картиной эпохи Короля – Солнце. На картине была изображена какая-то герцогиня, которая находилась в родстве с русскими царями. Самое ужасное, эта картина была семейной реликвией. Она принадлежала роду де Сегюр, с которыми были в родстве родители его матери Катрин. Об этом полотне Максимилиан и Андрэ знали с детства.

Отец много раз рассказывал им, что этот портрет напоминал ему о юности, когда они были детьми и дружили все вместе, – он, его будущая жена и Серж Этьен, друг отца. Эти белоснежные локоны, крупный нос и огромные грустные глаза, немного детское выражение лица с надутыми губками герцогини Вольфенбюттельской до удивления напоминали Катрин в ее юные годы. Впоследствии она была символом их семьи. Более того, ценной реликвией, с которой отец и мать не расставались, несмотря на частые переезды в самом начале их брака. Как же он, знавший об этом, мог так поступить?

Максимилиан со слезами поднялся в свою комнату, заперев за собой дверь. Он опустился на кушетку, осторожно, чтобы виски снова не взорвало от боли. Молодой повеса был в отчаянии.

Немного покопавшись в своем мобильном в поисках нужного телефонного номера, он набрал Андрэ. Ему не терпелось узнать, как все прошло. Вчера его старший брат рассказал ему, как замечательно проходит отпуск, организованный известным на весь Париж сыном русского олигарха Антоном Левиным. Антон учился вместе с Андрэ в Сорбонне и стал одним из самых закадычных друзей Роджери. Молодым людям стало скучно от бесконечных посещений увеселительных заведений во Франции, и они отправились в Москву. Парни решили, что их забавы должны быть более изощренными, и поэтому вскоре покинули пределы русской столицы, и через несколько дней очутились в родном городе Антона – Саратове.

Андрэ не терпелось посетить юг России, увидеть легендарную Волгу, посидеть на берегу с удочкой. А самое главное – он хотел познакомиться с какой-нибудь провинциалочкой, напрочь лишенной светских манер. Это же так здорово, – какая-нибудь кроткая Маша или Даша в хлопчатобумажном платье будет смиренно внимать каждому его слову… А он ей будет raconter des saiades³!…

Андрэ описывал быт и нравы россиян, девушек, с которыми их сводила и разводила судьба по пути в Саратов. Подробно он остановился на внешности своей избранницы, некоей Валентины Поляковой из провинциального музея. Эта светловолосая и голубоглазая красавица оказалась хранителем картин!

Максимилиан слушал их болтовню по скайпу, и завидовал им самой горькой завистью. Ему самому давно осточертели вечерние тусовки с моделями, актрисами, которые были похожи друг на друга как две капли воды, – все сплошь раскрашенные, разодетые в узорочье, как яйца Фаберже. Боже, наконец, они нашли жертву! Андрэ с удовольствием делился историей о том, как он ее преследовал, и как она в ужасе убежала от него.

Трюк с картиной придумал Антон, чтобы эта девушка, не такая уж и простушка, как показалось на первый взгляд, поверила им. Сначала Максимилиан думал было их отговорить, – выслать картину, украденную у отца из его галереи, – это не очень хорошая затея! Отец убьет их обоих! Но Андрэ заверил младшего брата, что Пьер давно забыл, сколько картин у него есть в наличии в его огромном доме в районе Сен-Жермен-де Пре. Одной больше, одной меньше!

Картина была выслана рано утром. Курьер доставил ее на почту и отправил по указанному Андрэ адресу в Россию ровно в полдень. А следующим вечером явился сам Пьер Роджери собственной персоной в компании своих приятелей из Национального собрания. Ему, конечно же, хотелось похвалиться своим редкостным собранием произведений. Увидев пустое пространство на месте, где висела «Герцогиня», отец впал в такую ярость, что напугал даже Жоржа, видавшего всякое в их эксцентричной семейке.

И вот сегодня, с самого раннего утра, отец выносил мозг всем, кто попадался под руку. Он метался из угла в угол, не находя себе места. А через пару часов нагрянула полиция в полном составе, включая строгого надутого комиссара и его многочисленных помощников. Еще через час прикатила пресса со всех телеканалов Франции. От всего этого у Максимилиана голова разболелась еще больше. Он едва соображал, что происходит.

В доме скопилось столько людей, сколько не было за последние пять лет, с тех пор, как умерла их мать, известная актриса Катрин Роджери. С ее смертью многочисленные вечера для высокопоставленных персон прекратили свое существование.

Максимилиан немного загрустил, глядя на ее портрет, который висел в комнате. Ее смеющееся лицо в оправе шикарных волос напоминало ему старшего брата Андрэ, – он был сильно похож на мать. Максимилиану было пятнадцать, когда Катрин погибла в аварии. С ее гибелью отец стал совсем другим. Теперешнюю его жизнь составляли только сплошь рабочие командировки, политические собрания, светские рауты и, конечно же, женщины. Последнюю из своих многочисленных любовниц он даже перевез к себе в особняк в квартале Маре, но это, видимо, не спасало его от внутренней боли и одиночества.

Первым делом Пьер заставил полицию проверить все входы и выходы его огромного дома, обшарить густо заросший сад и прилегающие улицы. Затем, теряя самообладание, уволил всех слуг, оставив только Жоржа, своего старого проверенного управляющего. Максимилиан, глядя на все это, обхватил голову руками, старательно пряча глаза. От страха у него стучали зубы. Его хорошенькое, миловидное лицо двадцатилетнего повесы имело крайне глупое выражение.

«Боже, что мы натворили… Если картина всплывет в России, в провинциальном музее…»

– Не волнуйся, ничего не всплывет. Бьюсь об заклад, наша картина из коллекции папы – это, скорее всего, подделка. Музейщики вернут ее обратно. И тогда все будет хорошо. А пока полицейские пусть поищут. Пусть отрабатывают деньги налогоплательщиков, – рассмеялся Андрэ.

Но самому Максимилиану было не до смеха. Через полчаса его вынужденного затворничества в собственной комнате к нему поднялись полицейские. Битый час его допрашивал сам комиссар, но не смог добиться ни одного внятного ответа. Положение спас Жорж, который сказал полиции, что молодой господин спал всю ночь в своей комнате на втором этаже. То же самое он сказал и его отцу. Максимилиан с благодарностью всунул в руку управляющего пару сотен евро и исчез из поля зрения. Он отправился к себе, в свою квартиру неподалеку от музея Пабло Пикассо, которую ему подарил отец на совершеннолетие.

Только к вечеру он осмелился вернуться домой, в их дом в районе Сен – Жермен де Пре. Он долго бродил по комнатам в поисках отца и нашел его в оранжерее, соединяющей основной корпус здания и соседний гостевой домик. Пьер сидел на скамье, горестно опустив голову. Его руки дрожали, а голос был чужой и хриплый. Он говорил сам с собой, вздрагивал и плакал.

– «Шарлотта», моя дорогая«Шарлотта», – донеслось до Максимилиана, и заставило его содрогнуться…