Возмездие за безумие

7

Вылетая в Барселону девятнадцатого июня, трое Ивановых из суеверия держали кулачки сомкнутыми. Настя, глядя на бледную Веру, с поразительным сарказмом успокаивала её в этом первом в жизни полёте:

– Я вот моря боюсь. А самолёт – что? Если сломается, ничего не поймёшь и сразу бухнешься. – Заметив, что от таких слов подруга до белизны сжимает ручки сиденья, Настя расслабленно откидывалась на спинку кресла.

За месяц, что она жила у Ивановых и её берегли как хрупкую фарфоровую куклу, отчего-то созрела в девочке неприязнь к чужой семье. Всё у них было не так. Когда тётя Катя накладывала девочкам в тарелки оладьи или жареную картошку, она не прикусывала от досады губу и не стучала ложкой о край сковородки до звона в ушах. А мужчины, оказывается, тоже умеют пылесосить, мыть раковину в ванной, вешать бельё на верёвку и переживать за жену, когда у неё стреляет в пояснице. И жене не нужно прогибаться перед мужем, вымяукивая деньги на дорогой крем. Ещё было странным, что итальянскими полусапожками со «стеклянными» голенищами из синтетики никто из Ивановых не болел, а в прихожей Уховых на полке их стояло три пары – две маминых и одна её, двенадцатилетней девочки. И не нужно было бегать по всему дому в поисках куска салфетки, чтобы оттереть недельную грязь с того же итальянского сапога, а, не найдя её, плевать на палец, тереть, а потом нестись в кухню мыть руку; коробочки с ваксой и тряпки для чистки обуви лежали у Ивановых в аккуратно поставленном ящичке у входа.

Отношения в семье соседей заставляли девочку усомниться в том, что её родители – лучшие. Злясь, Настя сжимала кулачки: «Но ведь это они пригласили Ивановых, а не наоборот! И, конечно же, они скучают по мне также сильно, как я по ним», – верила она. Но встреча и спешное приветствие отца в аэропорту стали очередным ударом.

Сообщая Егору, что жену уже увезли в частную клинику, где койко-место в сутки стоило как месячная заработная плата половины персонала районного родильного дома в Южном, Ухов словно и не помнил про то, что месяц не видел свою девочку. Он матерился при женщине и детях, не сдерживаясь. В их городе за четверть того, что ему предстояло заплатить за роды в Испании, можно было купить не только врача-гинеколога, а даже его душу. Про расходы на перелёт, дом, питание и арендованную машину он вообще молчал.

– Да, мужик… Ты тут, смотрю, совсем покой потерял, – заметил Егор, когда Ухов резко дёрнул руль, не зная, куда свернуть. Анатолий, оправдываясь, показал на дорогу:

– Да задолбали своими вывесками! Хоть бы где-то по-русски написали, – проворчал он через время, снова свернув не туда. Но уже когда вырулили из Барселоны на нужную трассу, улыбнулся: – Не, ну ты видел? Где по мировой экономике эта Испания, а дороги – масло на горячем тостере! И это мы ещё не во Франции. Там скоростная дорога хоть и платная, но просто зашибись. А у нас за городскую черту выехать нельзя: колдоёбина на колдоёбине…

Последнее слово, видимо, уже не считалось грубым, поэтому произнёс его Ухов смачно, врастяжку, не отказывая себе в удовольствии. Настя на заднем сидении хихикнула. Вера посмотрела на отца, надеясь на замечание. Егор на сказанное даже не отреагировал: картинки из журналов проплывали мимо, как мираж. Очень хотелось выйти и потрогать руками толстые стволы пальм, посаженных зачем-то в странные кадушки. А ещё не терпелось выпить неразбавленной «сервезы», попробовать незамороженных креветок, поесть салата из помидоров, сладкого лука и прозрачно-зелёного, нежного базилика, залитых вязким бальзамическим соусом и оливковым маслом холодного отжима, тоже настоящим, а не с привкусом подсолнечника. Простые желания неизбалованного человека, ставшие уже почти реальностью, грели Иванова изнутри.

Закинув Катю с девочками в дом, мужчины отправились на маленький местный базар. И тут Егора удивляло всё: цены ниже их рыночных, русскоговорящие туристы, встречающиеся повсюду, приятная, негнетущая жара, неразборчивый говор испанцев, вернее, каталонцев. По поводу национального вопроса они с Анатолем, как стал Егор звать друга на местный манер, проржались после первого же обращения к ним. Бородатый толстячок, продавший им мясистый сладкий перец, походил и на грузина, и на абхазца.

– А ещё про наших соседей говорят, что они разобраться в своих корнях не могут: да тут пол-Европы перепахано бывшим османским государством! Так что турки вы все, граждане, турки и есть, – разъяснил Ухов очередному торговцу. Испанец, не поняв ни слова, заулыбался и стал расхваливать свой товар.

– О, куплю Кате лавандового мыла! – Егор отсчитал мелочь и сунул в мгновенно протянутую руку.

– Зачем? – не понял Анатолий.

– Чтобы моли не было в шкафу. Ну, и для запаха.

– Зачем?

– Как зачем? Представляешь, достаёшь зимой дома полотенце, а оно у тебя лавандой пахнет. И сразу вспоминаешь, как классно ты отдыхал летом в Калейе. – Мужчины уже тяпнули по бутылочке пивка. Анатолий задумчиво потёр щёку горлышком бутылки:

– Ну да… – на его трёх полках в шкафу лежали две пары джинсов, несколько маек, старые, уже узкие в плечах, рубахи, обмотанные ненужными теперь галстуками, зимние свитера, ондатровая шапка, носить которую было не с чем, так как ходил он теперь в спортивной куртке и шапке-«петушке». Натягивая её, Ухов видел в зеркале быка с хохолком. Но это было лучше, чем полуистлевшая меховая ушанка. В отдельный ящик шкафа жена складывала его носки и трусы. Мыла, да ещё лавандового, там точно не было.

С тех пор как Раиса задалась целью любой ценой родить второго ребёнка, про свои обязанности хозяйки она вспоминала только тогда, когда в шкафу заканчивалась чистая одежда, пыль под креслами начинала летать по всему залу, а в кухне орал голодный Анатолий. Для себя женщина не готовила. И от кухарки, бывшей у них когда-то, не могла отвыкнуть, и метаболизм, замедленный возрастом, вылезал на боках жировыми складками. В две тысячи первом Уховой было уже критических тридцать восемь лет, и после родов она планировала незамедлительно заняться диетами и спортом, не теряя времени на вскармливание будущего ребёнка грудью. Любые напоминания о необходимости готовить обед вызывали у беременной если не рвоту, то точно тошноту. Раисе, чтобы выжить, хватало то ложечки тёртого с сахаром фейхоа, то глотка соевого молока, то черенка от сельдерея. И если мужу хватало выпивки, бутербродов с сыром и ветчиной и недельного супа, то Насте, чтобы заглушить голод её растущего организма, вопреки правилам диеты приходилось покупать сладости или выпечку. В Испании, оставаясь месяц без дочери, Раиса совсем отказалась от готовок, предлагая мужу то диетический завтрак, то слишком легкий обед, то фрукты на ужин.

– Короче, достала она своими капризами. Быстрее бы уже родила, – признался Анатолий. За прошедший месяц он подурнел. Втихаря от Раисы он уходил из дома и покупал в городке без разбора шаурму, знаменитые хамон и тапасы – хлебцы, намазанные перетёртыми помидорами с чесноком или перетёртыми авокадо с острым соусом табаско, паприкой и ещё какими-то приправами. Торопливо пожирая их, он запивал еду пивом или вином, запрещёнными супругой из-за калорий. Поскольку на супружеский секс был наложен запрет, мужчина засматривался на раскрепощённых югом девиц и женщин разных национальностей.

В кармане шорт Анатолия завибрировал телефон.

– О! Кажись, началось! – нервно крикнул он, увидев номер на дисплее мобильного, и спешно сунул Егору пакеты с купленным. Едва не заплутав в кривых испанских улочках, Иванов кое-как добрался до дома. Отдавая пакеты, он огляделся. Катя и девочки сидели на диване посреди хаоса вещей, разбросанных за месяц, и не знали с чего начать обустройство. На кухне голосила весёлая кухарка – испанка каталонских кровей, вполне способная сойти за армянку с азербайджанскими корнями.

– Турки все вы, граждане, турки, – Егор почесал затылок. – И на фига Райке после восьми выкидышей нужен был этот пацан? Не понимаю…

Жена подняла на него удивлённый взгляд.

– Откуда ты знаешь? Я тебе про это не говорила.

– При чём тут ты? Анатоль проболтался… – глядя на разбросанную одежду, коробки с бытовой химией, пакеты с приготовленными памперсами, пляжный надувной матрас, зонтик от солнца, ласты и прочее, Егор выглядел беспомощным. – Бедная Настя, – Иванов примерил маску для подводного плавания. Девочка безрадостно пожала плечами. Иметь братика ей почему-то расхотелось, зато запоздало появилось желание почистить обувь губкой, пропитанной кремом, взятой в специально отведённой для этого коробочке. От бессилия Настя приникла к Кате.

– Пошли! Наша комната наверху, – Вера потянула её за руку. Настя подчинилась, подумав, что при случае можно будет уткнуться в плечо и подруге. Девчонок всегда соединяло нечто большее, чем обыкновенные добрососедские отношения.

8

Когда Анатолию сообщили в тот день про дочь, ему стало дурно:

– Как это – чика? У меня должен быть парень, чико, понимаешь? Чи-ко… Ухов орал на нянечку, улыбающуюся в ответ. Что-то объяснив счастливому отцу длинной фразой, в которой стояли и «чико», и «чика», и снова «чико», она пригласила Анатолия войти в палату к роженице. Раиса к этому времени уже вытирала лицо гигиенической салфеткой, а ребёнок лежал в розовых штанишках и маечке, предоставленных клиникой.

– Раиса, это шо? – мужчина посмотрел на сморщенное красное личико и сморщился сам. – Обещали парня, а это шо?

– Ты что – дебил? – женщина в выражениях не стеснялась. – Откуда я знаю, что там внутри сидело? Что получилось, то и получилось…

– Надо было в Южном рожать, – сказал Ухов, продолжая глядеть на дочь с неприязнью.

– Точно спятил. Да в твоём Южном нас уверяли, что будет сын. И что?

– И шо?

– И вот! Родилась Мари.

– Мари? Мари Антуанетт? – взгляд папаши завис, голова повернулась к жене. – Как королева? – Уховы давно полюбили историю про красивую, властную, гордую француженку. В подтверждение Раиса широко улыбнулась. Даже после родов она была обворожительна и вызывала у мужа нестерпимое желание. – А шо? Ничё. Мари, – Анатолий задумчиво произнёс имя и кивнул: – Ладно, пусть будет дочь. – Он наконец-то ласково улыбнулся наряженному комочку и заагукал. Девочка, признав голос родителя, накуксилась. Раиса шикнула на мужа и сделала нянечке знак выпроводить его.

Вечером, сидя на пляже с бутылкой водки, Анатолий и Егор обсуждали, где и как будут крестить девочку.

– В Красном соборе не надо. Только в Екатерининском.

– Остынь. В Свято-Троицком окрестим. Я там Веру крестил, когда переехали в Южный. Батюшка там – мужик что надо.

– А шо не раньше?

– Раньше… Раньше не могли. У нас тогда как пошла чёрная полоса – не передать: моя сестра с мужем погибли, родители больные, Вере годик, а мы с Катей в столице. Пока узнали про беду, пока до Тюмени долетели, пока документы на удочерение подали… Замотались совсем. Потом переезд сюда, и тоже не легче – девочка от непривычного климата заболела гнойной ангиной. Кто-то сказал, что ребёнка нужно покрестить. А как крестить? Вера по отцу Голдберг, а я Иванов. Хорошо, что батюшка Кирилл всё объяснил.

Впервые услышав эту историю, Ухов словно протрезвел:

– Не понял… Так Вера – не ваша дочь?

– Как это не наша? Наша.

– А ты сказал…

Егор, опомнившись, оглянулся. На пляже неподалёку играли в футбол разогретые алкоголем африканцы, плевавшие на то, что мяч еле видно. Им до откровений русского мужика не было никакого дела, но Иванов шикнул:

– Да мало ли что я сказал? Своих нет и уже не будет. Так что Катя Вере мать, каких мало бывает. А мне она никакая не племянница, а тоже дочь. Понял?

Ухов угукнул и стал засыпать себя песком; несмотря на сгустившиеся сумерки, они сидели на пляже в одних плавках. Песок был ещё теплый. Анатолий грёб его широко, засыпая ноги полностью. Егор набирал в руку и выпускал тонкой струйкой, тупо глядя на неё.

– Ну ладно. Если ты знаешь где лучше, туда и пойдём, – вернулся Анатолий к началу разговора.

– Ты про что?

– Про крестины, дядя! Будешь у Мари крёстным отцом.

– Буду, – пообещал Егор. И ни один из них не вспомнил, что когда-то именно от этого зарекался.

Через три дня после родов Раиса вернулась с малышкой домой. Прикрепив поверх ползунков огромную булавку от сглаза, она сторожила колыбельку, как апостол Пётр ворота рая. Насте только раз дали посмотреть на сестру, после чего мать настрого запретила даже приближаться к их с ребёнком комнате. Старшую дочь Уховы полностью повесили на соседей. Ивановы были конечно же не против, но, глядя, как Раиса и Анатолий кружат возле народившейся девочки, Егор то и дело жалел Настю. Чтобы не слушать недовольный голос Раисы и отговорки Анатолия, Катя с девочками на целый день уходили на пляж. Там они натягивали палатку, перекусывали чем-то, взятым с собой в переносном холодильнике. Там же высыпались, отдыхая от плача малышки. Егор так долго на жаре не выдерживал – возвращался домой. Если он хотел спать, мог уснуть даже под топот слонов, не то что под плач ребёнка. После сиесты Иванов снова шёл на берег к своим, и уже вечером все вместе возвращались.

Анатолий за месяц на пляже был не более пяти раз: у Раисы вечно находились для него поручения. От искусственного питания у малышки появился сначала понос, потом сильная, до рвоты, отрыжка. Слава богу пятая по счёту смесь оказалась более-менее приемлемой. Мари с удовольствием высасывала за раз сто граммов вместо восьмидесяти положенных и уже через два часа снова требовала есть.

– Да уж, твоя дочь, сразу видно, – ворчала мать, укачивая девочку в колыбельке размахами, похожими на волны в десять баллов, – кроме как пожрать и покакать, ничего ей не интересно.

Раиса то и дело жаловалась Анатолию на усталость и недостаток сна.

– А какого… тогда ты её рожала? – однажды не вытерпел Ухов и тут же пожалел: жена на полдня залилась слезами, обвиняя его в чёрствости и нелюбви к детям. – Да пошла ты! – не выдержал мужчина подобной послеродовой депрессии, граничащей с психозом. Уйдя из дома, он где-то в одиночестве напился, а вечером плакал на террасе, жалуясь Егору: – Достали бабы! Не могу с ними сладить…

– То ли ещё будет, – задумчиво пообещал Иванов, оглянувшись; за вторую дочь Раиса вытребовала у мужа бриллиантовый солитер.

Глядя на соседей, Иванов иногда думал, могут ли принесённые им с рынка продукты, купленные к празднику спиртное и десерт, цветы на дни рождения быть проявлением его чувств к жене и дочери? Где и как одевались его женщины, Егор понятия не имел. Вера цепляла на себя что-то модное, типа легинсов с длинными рубашками мужского кроя, и непременно бижу. Катя одевалась чаще в спортивном стиле и не носила украшений. На парикмахерские и косметические салоны жена и дочь, безусловно, деньги тратили, не ходить же заросшими, но ногти лаком мазали себе точно сами. Катя, приближаясь к сорокалетию, стала стричь волосы коротко и с вихрастой чёлкой. Такая прическа её молодила, а очки, надетые ещё в девяностых, наоборот, придавали солидности. У Веры были шикарные длинные волосы, но распускала она их редко. Когда однажды, во время ланча на террасе, Раиса заявила, что по приезде в Южный ей срочно нужно к персональному дизайнеру, Иванов так и не вспомнил, есть ли такой специалист в распоряжении его жены.

За весь отпуск Егор потратился только на продукты да на две поездки: в испанский Фигерас и во французский Каркассон. В музее Сальвадора Дали он откровенно зевал, а вот замок королевы-матери Людовика IX ему понравился. Особенно запомнились рассказы гида о мистических сказаниях, связанных с крепостью вокруг замка. Прохаживаясь по тихим узким улочкам цитадели, её мосту через Од, по площадям, трудно было представить, что когда-то тут шумел люд, распевали трубадуры и жизнь била ключом. Егор рассматривал постройки эпохи римлян, задирал голову, разглядывая остроконечные колпачки башен, стучал по толстенным камням стен и думал, как несправедлива природа, если вся эта архитектура служит истории, а его жизнь, отмерянная несколькими десятками лет, уже через поколение уйдет в забвение. Ему вдруг стало жаль себя. Особенно в связи с тем, что деньги, отложенные на казино, всё ещё оставались не потрачены.

После поездки по Лангедоку женщинам было объявлено, что у них с Анатолем мужская вечеринка. Пока Егор проигрывал в Ллорете-дель-Мар деньги в карточном зале местного казино, Анатолий пошёл на испанскую дискотеку с российской атмосферой. Там, как уверяли русские из местных, всегда можно было найти соотечественниц, готовых «отвальсировать» Ухова за определённую плату.

Встретились соседи посреди ночи на стоянке, где оставили машину: оба с ветром в карманах и возбуждённые. О деньгах ни один не сожалел, а впечатлениями они жарко делились по дороге домой. Теперь мужчин связывала тайна, без которой отпуск не был бы наполнен особой пикантностью. Единственное, чего не хватало, так это времени, чтобы ещё и ещё раз вернуться на весёлую улочку испанского курорта.

В Южный возвращались снова партиями: Ивановы с Настей и Уховы втроём.

9

2013. Май.

Раиса неслась по Южному с базарными сумками. В кармане короткого пиджачка от Версаче зазвенел мобильный. Женщина затопталась на месте, пробуя пристроить ношу. В этот момент кто-то аккуратно продел руку в проём её пакетов:

– Позвольте вам помочь?

Ухова резко повернула голову и недовольно подняла бровь, но тут же оторопела. Ей улыбался приличный и о-очень ухоженный мужчина. Полудлинные седые волосы придавали его лицу долю аристократичности.

– Отвечайте! Вдруг это важный звонок?

Густой тенор гипнотизировал. На вид мужчине было не больше пятидесяти лет. Не отрывая от него взгляда, женщина уступила пакеты и вытащила смартфон:

– Да, Сюзя! – Раиса поправила шёлковый топ, заправленный в брючки длиной пять восьмых, и ответила, томно махнув незнакомцу ресницами: – Да, моя дорогая…

…С Сюзанной они познакомились весной 2001 года. Прогуливаясь вечером с Настей по скверику, Раиса делилась с ней планами по ремонту однокомнатной квартиры, приобретённой Анатолием не так давно. И как раз тогда, когда мама и дочь стали обсуждать, крыть им пол паркетом или ламинатом, Раиса почувствовала кого-то за спиной. Оглянувшись, она увидела соседку из шестого подъезда. Ухова не могла не замечать такую красавицу: прямое каре смоляных волос с чёлкой до бровей, вымеренной до миллиметра, точёная фигура, а главное – вся в дорогих брендах. Уж в чём в чём, а в фирменных шмотках Ухова разбиралась.

На этот раз соседка тонула в шифоновой блузе от «Диора», перехваченной на невозможно узкой талии тоненьким пояском. В туфлях на высокой танкетке яркая брюнетка двигалась, как акробат по канату: шаг в шаг, пятка перед носком. Нежно-сиреневая ткань наитончайшей блузы тянулась за ней шлейфом, или Раисе так показалось. Был март, погода стояла прекрасная.

– Здравствуйте, дорогие соседки, – голос с хрипотцой необыкновенно шёл этой женщине с обложки журналов. – Дышите воздухом?

Раиса, ощущая себя рядом с ней де-моде, смущённо закутала огромный живот шерстяным жакетом:

– Вот, прогуливаю детей.

– Какая вы молодец! А у меня детей нет. – Соседка шла рядом, вызывая зависть своей стройностью. Мужчины, проходящие мимо, непременно косились на неё. Раиса в это миг ненавидела свои положение и размеры – сарафан на кулиске под грудь и ядовито-жёлтый жакет от Лакруа делали её похожей на грузную самку голубого кита. Женщины обменялись домашними телефонами, условившись регулярно гулять, но Раиса даже не надеялась на продолжение отношений; разве такой как Сюзанна погулять больше не с кем? Поэтому, когда на следующий день эффектная брюнетка позвонила по домофону в дверь, Ухова бросила тёрку с морковкой и, забыв про обязательное ежедневное употребление каротина, понеслась открывать замок: ну не держать же пришедшую под дверью!

Сюзанна осмотрела квартиру Уховых, оценила вкус хозяйки и вдруг предложила переставить мебель по фэншую. Раиса, ничего не знавшая про это даосское учение, тут же записала советы по активации зон карьеры и богатства и усмехнулась про себя из-за ненадобности делать это в зоне любви: к тому времени Анатолий уже переселился в зал, а она спала в «женской» комнате на раскладном диванчике. Новая подруга тут же предложила выкинуть его, а заодно и детскую кровать Насти.

– Ночь для человека, а особенно для женщины – это период восстановления гормонального равновесия, – изрекла Сюзанна с величием. – Плохо спишь – плохо «гормонируешь». А из этого исходит всё: внешний вид, настроение, состояние… Так что, дорогие мои девочки, срочно купить огромную кровать с дорогим жёстким матрасом и спать только на ней!

– Как это? Зачем? – Раиса глупо улыбалась; куда спокойнее ей было спать одной, пусть и на раскладном диване.

– Раечка, девочка моя, у тебя скоро появится малыш, – сказала Сюзанна, словно сообщая сказочную новость. – Вот ему-то точно нужна отдельная кроватка. А вам с Настей, поскольку лишней спальни нет, придётся спать вместе. Широкая кровать это допускает. При условии, что у каждой из вас будет отдельное одеяло. Да? Это обеспечит своё микро пространство. Да и энергию во время сна друг у друга воровать не будете.

Уховы вытаращили глаза. Раиса никогда бы не подумала, что под одеялом можно что-то воровать. Настя считала, что с мамами в кроватях спят только маленькие детки. Но, по уверениям Сюзанны, оказалось, что не только. Худшей альтернативой дочери в кровати являлось только ложе, разделённое с мужем.

– Вы думаете, почему короли спали со своими жёнами в разных спальнях?

– Но мы не короли, – послышался девчоночий смешок.

– Помолчи, Настя!.. Почему? – голос матери прорычал на первой фразе и мёдом разлился на второй. Дочь закусила губу и стала смотреть на гостью исподлобья: не хватало ещё, чтобы из-за какой-то едва знакомой тётеньки мама на неё кричала! Но перемену в настроении девочки никто не заметил. Женщины погрузились в чужую и, скорее всего, чуждую философию. Потом гостья долго что-то объясняла про краски тёплых тонов вместо «позорных обоев в устаревший цветочек», которыми мама так гордилась и за которые выложили столько денег… Когда Сюзанна заметила про «утечку всего хорошего, исходящую от источника воды, если он стоит в спальне», перепуганная Раиса схватила аквариум. Быстро переместив его на кухню вместе с красной рыбкой Матильдой – единственным членом семьи, способным выслушивать Настю, – хозяйка призналась, что чувствует теперь в женской комнате потоки положительной энергии.

Основой дальнейших взаимоотношений соседок стала именно эта привязанность на энергетическом уровне, если не сказать привязка, а ещё вернее – привязь. Плотная цепь, сорваться с которой Раисе вовсе не хотелось. Ведь любую мысль Сюзанна подавала под соусом а ля фам, преподнося мужчину и женщину не как китайские дополняющие «инь» и «янь», а как огонь и воду, неспособные сосуществовать.

– Мужчины – с Марса, женщины – с Венеры. Читай, Раечка, Джона Грея. И поверь мне, что разницу полов нужно уметь сносить ежедневно. Это сказала не я, женщина, а мужчина, эксперт в области семейных отношений, – Сюзанна жужжала, как пчела, выдавая столько неведомой ранее информации, что Ухова поняла – вот она, её нить Ариадны. А потому вгрызлась в дружбу с благополучной соседкой, как моль в шаль.

– Общаться нужно только с людьми успешными, – твёрдо решила она для себя, буквально помешавшись с тех пор на идее рожать в Испании. Что совсем не радовало Анатолия и стало причиной для ссор супругов.

– Представляешь, ему однокомнатная квартира дороже меня с сыном, – пожаловалась как-то Раиса Ивановой, встретив её на Центральной.

– Но ведь у вас было столько планов на эту квартиру. И потом, Анатолий столько работал, чтобы её купить… – попыталась напомнить Катя. Не так давно Ухов приглашал её мужа посмотреть на покупку и объяснить, как лучше списать кредит на недвижимость за счёт фирмы. В обновлённой стране уплата налогов платилась не согласно доходу, а по умению изворачиваться. Любой зарабатывающий руководствовался девизом «Не обманешь – не проживёшь!».

– Знаешь, Катюша… – Раиса так незнакомо прищурилась, – квартир в моей жизни может быть ещё много, а вот другого ребёнка в Испании я уже никогда не рожу. И мне жаль, что Анатолий не хочет это понимать, – имя мужа Раиса произнесла жёстко, сухо, с официозом.

Женщины брели вдоль их дома со стороны картинной галереи или, как её теперь громко называли, Выставочного зала. Проходя под своим балконом, Катя оглядела окна на пятом этаже: Вера убежала в школу и забыла закрыть ставни. В Южном, из-за близости Чёрного моря, в любой момент мог подняться шквальный ветер.

– Успеешь, – удержала её Раиса от намерения уйти. Катя взглянула на шлёпки соседки из мягкой чёрной кожи на маленьком каблучке и с сильно открытым верхом. Отёчным от беременности стопам в шлёпках было явно комфортно. Ухова тут же принялась крутиться, демонстрируя покупку. Даже несмотря на беременность, выглядела она шикарно: длинное нежное платье в греческом стиле ниспадало мягкими складками. Коралловый цвет наряда оттенял побледневшую за зиму кожу, придавая ей здоровый оттенок. Обувь стильно подчёркивала красоту одежды.

– Классные, – оценила Раиса шлёпки. – Мне с ними жутко повезло. Во-первых, спасают от жары: кожа, Италия… Во-вторых, я их купила со скидкой пятьдесят процентов. – Озвученная цена, равная половине зарплаты учительницы, отбила у Кати всякий интерес к красоте. Женщины молча добрели до угла Казачьей и остановились напротив пиццерии. Кафе открыли года три назад, и оно пользовалось хорошей репутацией.

– Может, зайдём? – Раиса достала из сумки длинный пухлый кошелёк. Катя отрицательно покачала головой. Она привыкла готовить и есть дома. Подруги не заметили, как к ним подошла Сюзанна. Плавно вышагивая, она несла на себе бледно-кофейную муслиновую юбку с рваными краями, развевающимися при ходьбе, как перья лебедя. Тонкую талию подчеркивал атласный двубортный пиджак с глубоким вырезом. Вещи из новой коллекции одежды от Армани и напрямую от поставщика повергли Раису в такой восторг, что ей тут же захотелось увидеть остальные и все их купить. Катя, с короткой стрижкой, в джинсах трубочкой и рубашке в бело-голубую клетку «Vichy», почувствовала себя пажом, если бы вдруг Сюзанна чувственно не потянула руки к краю её рубашки:

– Боже! Какая прелесть! Раечка, ты только посмотри как просто и как стильно! Я, как дура, ношусь по салонам, презентациям, хожу на всякие тупые коктейли и фуршеты в поисках новых идей, а тут… Катюша, ты – само обаяние!

Да-а, быть удобной Сюзанна умела. От её похвал Иванова почувствовала себя топ-моделью. И дурацкую привычку называть всех уменьшительно-ласкательно, которую Раиса подцепила у новой подруги, как лиса репейник, тоже теперь одобряла. Правда, чтобы так обращаться, строгой учительнице стоило сначала потренироваться, но теперь она понимала эйфорию Уховой от общения с женщиной мечты.

Услышав вечером от Егора, что «теперь из-за этого скотч-терьера Сюзанки Анатолий должен сливать однокомнатную», Катя совсем не удивилась: по совету подруги Раиса была готова лететь рожать не только в Испанию, но даже в открытый космос, если бы такое было возможно. И вытянула бы для этого у мужа не только все деньги, но и все силы…

…Звонок Сюзанны интриговал. Пообещав скоро быть, Ухова вернулась взглядом к незнакомцу. Нет, ей не удастся насладиться майской прогулкой с ним. Дома лежит загипсованная с ног до головы Настя. Через час необходимо бежать встречать из школы Мари. Потом на обед прилетит запыхавшийся Миша. Не говоря уже о том, что Анатолий, дела которого совсем не клеятся, может теперь заявиться домой в любое время и потребовать себе «тарелку». И, несмотря на такой вертеп, обязательно нужно на минуту заглянуть к подруге. Скорее всего, Сюзанна хочет поговорить о выставке картин. Живописью Ухова увлеклась давно, и хотя ей никогда не хватало времени всерьёз заняться творчеством, идей для создания первого полотна было столько, что Раиса даже успела накидать несколько набросков. Сюзанна пришла от них в восторг и сразу же заговорила о выставке, которую мог организовать Кирилл – её новый мужчина…

Забрав пакеты, Ухова поблагодарила незнакомца. Он вынул из наружного кармана пиджака визитную карточку и осторожно опустил её в один из полиэтиленовых мешочков:

– В следующий раз, когда вам нужно будет на рынок, звоните – с удовольствием подвезу.

– Нет. Я позвоню не тогда, когда мне будет нужно на рынок, а когда уже с него. – Ухова шутила, и шутила тонко. Мужчина посмотрел на неё тем самым взглядом самца, от которого сразу ощущаешь себя слабой и беззащитной. Когда-то так на Раису смотрел Анатолий…. Эти времена ушли безвозвратно, не позволяя более сравнивать опустившегося во всех смыслах мужа с незнакомцем, благополучно блещущим кожей, одеждой и манерами. Раиса засеменила к дому шажками китайской гейши, ещё долго ощущая на спине мужской взгляд.