Читать книгу: «Байки книготорговца», страница 3

А вы всё здесь прочитали?

Честный ответ, конечно же, очевиден: нет, не всё.

Но этот честный ответ ничего не объясняет, к сожалению. И даже хуже того – иногда подрывает доверие к продавцу. Мол, продает, а сам не читал. Как можно?

У меня почти никогда не хватало времени на то, чтобы объяснить, в чем дело, людям в живой непосредственной коммуникации, поэтому попробую рассказать здесь.

И начну, пожалуй, из глубины веков.

В детстве нам сильно не хватало книжек. Это были конец девяностых и ранние двухтысячные, вдобавок не город, а станица среди полей кукурузы и рисовых чеков. Спасибо, что есть аптека и хозмаг. Кто такой этот ваш литература? Поезжайте в Краснодар, там всё есть.

Поэтому маленькой мне на ночь читали то, что было дома, с картинками. Дома у команды иконописцев-реставраторов были альбомы с референсами (два моих любимых – «Русская икона от Андрея Рублева до Симона Ушакова» и «Иероним Босх»), да еще иллюстрированная «Песнь о Роланде». То, что ребенку может быть нужна отдельная литература, родителям не приходило в голову, и я их, кстати, хорошо понимаю. Сама детям читаю все подряд. В итоге… «Я Роланд!» – пугала полуторагодовалая Аленка бабушек в местной церкви. А бабушки всего лишь хотели знать, как зовут такую милую малышку.

Учиться читать по тому же Роланду было еще веселее:

Почуял граф, что смерть его близка,

Что мозг ушами начал вытекать.

Что за прелесть эти сказки! Я до сих пор считаю, что адаптация мифов и прочей древней эпической поэзии для детей не особо нужна. Что как раз эту другую логику повествования дети могут понять лучше взрослых. У меня в три года как раз не возникало вопросов, почему Роланд не мог уйти с поля боя навстречу Карлу и почему решил сломать Дюрандаль, лишь бы тот не достался маврам. Почему не спрятал. Спрятанное может найти не тот, кому надо, например. Абсолютно логично же. А почему рыцарь не ушел с поля, поймет любой, кто при падении с качельки сильно бился головой. Да и вообще мне одно время эпические герои были ближе современных знакомых. Как отец выдержал перечитывание Роланда вслух в течение четырех лет хотя бы раз в неделю, не знаю. Хотя я могла и заучить несколько больших кусков, чтобы читать их себе наизусть, причиняя мелкие и крупные домашние разрушения, пока взрослые занимались своей скучной работой. Не помню. Даже не помню, читали ли мне что-то еще. Все мое воображение занимали только Роланд, его верный друг Оливье, коварный Ганелон, Марсилий Сарагосский, который был близок кубанскому ребенку хотя бы тем, что тоже искал, где бы спрятаться от невыносимой жары, король Карл и прочие занятные персонажи вроде мавра Бланкандрена. Дикий хохот родителей, сопровождавший, кажется, все разы, когда я оплакивала смерть Оливье, меня тогда бесил, а сейчас я рада, что могу их понять. Хотя сама бы попыталась ржать не при ребенке.

Потом бабушка и дедушка как-то спохватились и привезли шестилетней мне однотомник Киплинга с черно-белыми иллюстрациями. Это было абсолютное счастье. Самый любимый эпизод – как деревню пожирают джунгли и от домов к следующему сезону остается кучка глины. Сейчас эти ощущения доступны всем взрослым, которые покупают книги издательства Ad Marginem, и я не стесняюсь использовать этот свой детский восторг от того, как природа разрушает цивилизацию, рекламируя те же самые «Инсектопедию», «Как мыслят леса» и «Жизнь в пограничном слое». Да, в этих книжках ничего вот прямо не разрушается, кроме человеческой психики от встречи с пауком в ванной, но следите за руками. Мне надо рассказать про мох. Сам по себе мох – не особо интересная штука. Или нет. Безусловно, интересная, но не мгновенно и не с первого взгляда. Заинтересованности во мхах должна предшествовать какая-нибудь внутренняя работа. И вот человек берет в руки книжку. Сам не знает почему. Может, у него осталось пять минут до приезда такси и надо чем-то занять руки, но не зачитаться. От маленькой серенькой книжечки не ждешь подвоха. Но сзади подкрадывается консультант, и глаза его отблескивают зеленым.

– А вы зна-аете, почему в торфе все так хорошо хранится? Вот лес все перерабатывает, а болото, наоборот, собирает сувенирчики на память.

Завязывается разговор, как бы подсвеченный изнутри этим детским интересом – посмотреть, что останется от человеческих следов в среде-без-человека, и вот завороженный примат уже идет на кассу с книжкой. Ну или испуганно кивает, садится в свое такси и уезжает, чтобы еще неделю видеть кошмары, похожие на сон героя из «Легенды о Зеленом рыцаре». Или он такой же чокнутый, и такси отменяется ради мини-конгресса рептилоидов, то есть получасовой беседы о разнообразном умирании и экологичной переработке останков.

К моим шести годам в семье было три ребенка, поэтому после Киплинга как-то сами собой завелись Андерсен, Пушкин, «Эмиль из Леннеберги» (даже раньше «Карлсона») и прочие радости позднесоветского ребенка. Какого позднесоветского, когда двухтысячные на дворе? А все просто. Детская литература до жути консервативна. И практика чтения детям вслух в не слишком обеспеченных семьях одна и та же: какой-нибудь необходимый минимум типа Чуковского и Барто на все четыре новогодних утренника от трех до семи лет, «Буратино», «Колобок», «Три поросенка» и «Карлсон», если повезет. А дальше читай сам, а лучше мультики смотри. Потому что родители работают, им некогда и не на что искать и читать разное и сложное.

Но это лишь общая тенденция, нестрогое правило большинства, из которого бывают занятные исключения. О них потом.

Главное – мне не хватало книг, а телевизора в доме не было принципиально. В школе, естественно, я стала «девочкой, которая прочла всю библиотеку». Проблема в том, что и школьные, и сельские библиотеки мне попадались бедные. Если не сказать отвратительные.

Сейчас я понимаю, что выросла бы человеком, попадись мне на пути хоть один осмысленный книжный консультант. Но ни учителя литературы, ни библиотекаря, который попытался бы поговорить и выяснить, что этому угрюмому зверенышу надо, не нашлось. Поэтому меня мотало от «Литпамятников» до Толкина, которого я в тринадцать лет любила, но стыдной, под-одеяльной любовью, потому что считала литературой низкой, развлекательной. Сейчас пишу – и аж тошно. Как же хорошо, что я сожгла свои дневники тех лет и не смогу перечитать. Так бы и пристукнула это мелкое снобское создание.

Был ли у меня при этом какой-то аппарат анализа, попытки разобраться, почему текст именно такой, что-то осмысленное в практиках чтения? Не-а. Неоткуда было взять.

Да и потребности не возникало. Казалось, нужно всего лишь прочесть насквозь всю классику и вуаля – станешь культурным человеком.

К пятнадцати годам прошло. Меня как-то незаметно развернуло от всего, что престижно, к тому, что нравится, и в результате к шестнадцати у меня уже был первый в жизни собеседник не из членов семьи, с которым можно было поговорить о литературе, и первая подработка рецензенткой, неоплачиваемая и абсолютно богопротивная. Я читала графоманскую сетевую поэзию и подробно, вежливо разбирала, почему она плоха. Это отнимало время, которое нужно было на Гессе, «Гарри Поттера» и современную поэзию, не доставлявшую мучений: Бахыта Кенжеева, Дану Сидерос, Сергея Калугина и Высоцкого, которого я записала в современники по той причине, что он умер, когда мама уже ходила в школу. Считай, вчера. Считай, немного разминулись.

А презирала я тогда местных графоманов за графоманство и неумение выдерживать даже простые стихотворные ритмы, а Полозкову и Бродского – за попсовость. Как видите, все еще никакой системы чтения, никакого понимания, что любое художественное произведение существует в контексте, никогда не само по себе. Ну и, конечно же, изрядная доза высокомерия. Сейчас снобизм собеседника для меня работает как своего рода лакмусовая бумажка: если я от него прихожу в ярость – пора перекусить. Заработалась. Если не прихожу – что ж, все в порядке, я сыта и благодушна, не будем говорить о российском фэнтези, поговорим о Хайдеггере, не вопрос.

Поступила я в итоге на филфак, который мне не был нужен, потому что – следите за мыслью – истинная поэзия не поддается переводу, а читать и говорить на родном языке может каждый. Так что филолог – человек бесполезный, переводчик лучше. Когда я не прошла на японский перевод (три бюджетных места), но прошла на отечественную филологию (сорок мест), то окончательно уверилась, что все квесты провалены, а будущее меня ждет самое склизкое и занюханное, ибо я пошла по пути наименьшего сопротивления и выбрала то, что не потребует больших усилий. Дети из деревни без репетиторов обычно не попадают в СПбГУ, но я тогда этого не знала и не могла даже порадоваться тому, что мне повезло. Некоторое время я оплакивала свою неслучившуюся блестящую будущность переводчика-синхрониста и в итоге пришла к спасительной мысли, что амбиции не главное. Пока есть красота мира вокруг и какая-никакая крыша над головой, жизнь продолжается. Можно существовать без особой цели, тихо радуясь свету через облака и красоте города вокруг. А если вдруг красота иссякнет, всегда можно прыгнуть с моста. Не будьте невротичными отличниками, короче.

Тем временем жить на стипендию оказалось невозможно, profi.ru требовал от репетиторов закончить первый курс и предоставить документы, а объявлений «требуется уборщица» поблизости от общаги не висело. Почему я, дитя компьютерного века, не умела гуглить вакансии? Потому что дома не было компьютера, а смартфон у меня появился в середине десятого класса. И да, я корила себя разом за то, что не умею быстро печатать, и за то, что в принципе не особенно разбираюсь во всех этих компьютерных делах. Короче, я оказалась даже не способна понять, что действительно умею, не то что распорядиться навыками. И снова решила плыть по течению, а именно – пошла в книжный. Обошла три-четыре «Буквоеда», спросила о вакансиях, получила направление в офис на Минеральной улице, побегала по промзоне, высидела очередь, заполнила пару анкет, прошла устное интервью – и получила решительный отказ. Спустя годы я поняла, что на собеседовании не нужно было говорить фразу: «Я учусь очно в СПбГУ и собираюсь по ночам работать, а днем учиться». Но, увы, тогда сказался недостаток опыта.

Что ж, на пять тысяч рублей в месяц в 2016 году оказалось вполне можно выжить, если выполнять мелкие поручения для соседей по общаге и переводить английские статьи. Со мной жили магистры энтомологии, так что я еще пару лет после той зимы могла поддержать на английском разговор о достоинствах тлей и бабочек-со́вок. И все еще считала себя глупой и бесполезной.

Тем временем в университете шли два интересных параллельных процесса. Один – заваливание информацией. Чтобы прочесть необходимый минимум к семинарам, я сидела после пар часов по восемь, потому что навыка проглядывать по верхам, выделяя главное, у меня не было. Точнее, я не могла себя заставить им воспользоваться, потому что это казалось ненаучным жульничеством. Второй процесс был куда приятнее. Мы наконец-то учились разбирать текст вне зависимости от его качества: находить значимые повторы и умолчания, складывать из ошибок и штампов речевой портрет, ловить особенности стиля. Я купила себе дешевого Бродского на газетке и черную ручку, потому что быстро обнаружила, как соскальзывает внимание с его сложных конструкций. Я перечитывала строфу и думала, как ее проиллюстрировать, а когда цеплялась за какой-нибудь образ и начинала рисовать, стихотворение от многократного повторения распускалось на ниточки и становилось чуть понятнее.

А вот читательский кругозор шире не становился. Филфак не открыл мне новую литературу: он дал инструменты для анализа уже знакомой. Ничего нового, невероятно интересного и восхитительного не появилось. Зато волшебным образом закончилось время на неученое чтение типа современного фэнтези, на котором я плотно сидела с десятого класса.

Обычно люди, читающие «только серьезную литературу», «только научные труды», «только признанную классику», относятся к развлекательному чтению как к сладкому посреди диеты. Малые количества – ну, иногда можно. Большие – о господи, где моя сила воли, я становлюсь частью примитивной массы, мозг разлагается, помогите. Почему же я с одинаковым энтузиазмом ныряла в манновского «Фаустуса» и в «Отблески Этерны»? Потому что само чтение как практика было для меня видом эскапизма. Не важно, что именно читать, – само это занятие чуточку маргинальное. Вот бабушки иногда думают, что внучки целый день за компом сидят для развлечения и гоняют их «заняться настоящим делом». А есть еще более древний вид того же самого поведенческого механизма: «Хватит читать, займись делом». В нашей деревне быть книгочеем – значит быть странным. Ты ничего материального, ничего зримого не производишь – стало быть, маешься дурью. Пойди вон сено повороши, курям корму задай. Шевелись, как все шевелятся.

Поэтому главное было – отстоять само свое право читать. Я его отстояла, когда начала занимать всякие места на школьных олимпиадах и восхищать этим учителей. Так человек из бесполезных дурачков становится «наш умненький, далеко пойдет». От него после окончания учебы ждут, чтобы он либо уехал далеко и попал в телевизор, либо вернулся учителем. А сам он тем временем с важным видом может почитывать романы про попаданцев. Или зазубривать школьную программу в надежде сдать ЕГЭ на сто баллов.

Людей, которые бы ощутимо влияли на изменение читательских практик, вокруг не было. Я не утрирую: за годы переездов из школы в школу мне попалась одна учительница литературы, которая действительно читала не только методические рекомендации к урокам и действительно имела силы обсуждать прочитанное со всякими вредными подростками вроде меня. Что? Да, оказывается, учитель литературы, который не читает ничего, кроме школьной программы, работ своих учеников и всяких обязательных документов, – скорее правило, чем исключение. В конце концов, за дверями школы у них есть мужья, дети и скотина.

В своей деревне мне очень легко было быть начитанной. А в городе я пришла в ужас: сверстники читали, допустим, книги по философии, а я остановилась на Аристотеле. Какой Мамардашвили, какая Ханна Арендт? Помилуйте! Один огромный пробел. Второй пробел – Довлатов, Ерофеев, Соколов, Лимонов и прочие почти современники, которых решительно все уже прочли, обсудили и уложили в свой опыт, а я только вчера узнала по именам. Третий пробел – нормальное искусствоведение. Тут уж вообще можно за голову схватиться и помереть: ничего не знаю. И четвертое, самое безумное. Увлеченному читателю фэнтези я тоже ничего нового не посоветую, потому что, пока он следил за актуальными новинками, я лихорадочно пыталась понять каких-то заумников и упустила кучу трендов и даже кучу книг, которые стали классикой жанра.

Где бы найти время и, самое главное, наставника, который вправил бы мне кругозор, как вывихнутую конечность, укрепил бы самые жуткие пробелы какими-нибудь обязательными штырями и в целом сформировал из меня что-то гармоничное? Кажется, таких мест сейчас особо нет, надо как-то интуитивно искать какой-нибудь филфак, а уже попав внутрь, строить там подходящую среду из всего сразу: однокурсников, преподавателей, местной библиотеки и дополнительных активностей. Почему это не получается в магазине? Потому что коллеги – взрослые люди со своим кругозором и своими вызовами, которые заняты собственными делами и не могут быть ни наставниками, ни даже соучениками, а контакты с посетителями, пусть и с постоянными, непредсказуемы и эпизодичны. Хорошим выходом было бы купить место в каком-нибудь пафосном книжном клубе у хорошего литкритика, но на это нужно иметь деньги. Решительно все мешает взять себя в руки и составить осмысленный план чтения.

И вот наконец-то можно начать отвечать на вопрос: «А вы всё здесь прочитали?»

Нет. Чтобы продавать книги, не обязательно их читать. Непосредственное восприятие текста дает меньше, чем принято думать. Больше всего мне помогают хорошо сделанные карточки товаров на маркетплейсах и любые формы литературной критики – от комментариев в тех же карточках до статей в толстых журналах. Все необходимое мне-продавцу я могу узнать до выхода книги. Чтение иногда даже опасно для продажи: иной раз после знакомства с книгой, наоборот, перестаешь ее рекомендовать, потому что не в силах справиться с отвращением. Кроме того, о прочитанном часто рассказываешь так долго, что человек пугается и убегает. Лучше всего утащить из чьего-нибудь отзыва пару-тройку броских фраз и завлекать ими.

Но это работало бы в идеальном мире, где все редакторы пишут меткие, емкие аннотации, а пиарщики не тырят формулировки друг у друга, плодя совершенно одинаковые пресс-релизы, те перемещаются в совершенно одинаковые статьи журналистов, которым за обзоры либо вообще не платят, либо платят копейки, так что они не имеют ни сил, ни возможности прочесть книги, о которых говорят, и чисто от отчаяния приходится иногда пролистать книгу, чтобы зацепиться за пару броских эпизодов и добыть из них вещество для подогрева интереса.

Здесь мне становится стыдно перед коллегами. Многие из них – да все! – читают больше и быстрее, делают заметки, делятся прочитанным… В общем, ведут себя как нормальные книжники, влюбленные в свое занятие.

Но в книжном главное – люди. Вот парадокс, правда? Сколько ни прочтешь, это может оказаться бесполезным, если не умеешь общаться.

«Вы всё здесь прочитали?» – хороший вопрос. Он приковывает к продавцу внимание. Здесь главное – удержать эту ниточку интереса и завести туда, куда вам обоим выгодно.

– Вы всё здесь прочитали?

– Да, и лучшая книга – вот эта.

– Почему?

– Потому что я люблю неординарных персонажей с интересными занятиями. А тут главный герой – слепец с синестезией.

– Ой, только не инвалиды. Мне «Дома, в котором» хватило!

– Ладно. А как вам девица – дизайнер-типограф? Одержимая совершенством формы, мечтающая создать идеальный шрифт? Хотите знать, почему она отказалась набирать свою книгу на компьютере и пишет ручкой покойной бабушки?

– О, люблю семейные саги. А кто автор?

– Норвежский богослов. Делает магический реализм из своих религиоведческих знаний, отлично и глубоко получается.

– Не куплю.

– А что купите?

– Все, о чем вы рассказали, на «Озоне» со скидками.

Но не все так мрачно и безысходно, иначе откуда бы мы брали силы продолжать работу? Бывает и ровно наоборот.

В восемь вечера звонит рабочий телефон. Голос мужской, смутно знакомый:

– Добрый вечер, а есть книга Демишкевич… «Под водой» или как-то так?..

– Да, есть, «Под рекой»!

– Я еду из Москвы поездом, въехал в область уже, на Московском вокзале сразу прыгну в такси и буду у вас ну без нескольких минут десять. Отложите, пожалуйста!

Вбежал без десяти десять, встрепанный и вымотанный одновременно. Наша Наденька, знаток человеков, в прошлом мастер чайной церемонии, немедленно предложила ему кофе и передышку, а он и не отказался. Режиссер-документалист, уже не в первый раз у нас закупавшийся современной прозой, по моей же рекомендации в прошлый приезд зацепил первую книгу Демишкевич и в поезде настолько проникся, что немедленно захотел вторую.

Срочно дайте идеальную книгу!

К сожалению, Бог умер и Библия перестала быть главным источником ответов на все вопросы. Вдобавок, уже лично к моему величайшему горю, главных и обязательных книг сейчас еще и больше сотни. Это приводит к жуткому постоянному недопониманию, особенно в мире детского чтения. Со взрослым еще можно договориться, найти компромисс. С ребенком сложнее, но тоже можно. С кем нельзя – так это со взрослым, который ищет книгу для ребенка, не взяв при этом самого ребенка с собой.

Да, я продажник. Да, моя задача – торговать, и торговать как можно шире и успешнее. И да, мне выгодно сладкими песнями завлекать детей в свои сети, из которых они вырвутся через двадцать лет постоянных чудовищных трат со стопкой фэнтези, и то лишь для того, например, чтобы основать свое издательство. Конечно, мне выгодно, чтобы люди читали больше. Но мне также выгодно, чтобы их выбор был здоровым и осознанным, потому что жертва рекламы как покупатель любого товара обычно живет куда меньше здорового осознанного потребителя. А быстрая прибыль в книжном деле – штука почти мифическая, так что всегда нужны здоровые, крепкие вассалы, которые приносят тебе ежемесячную дань сами, с радостными улыбками на лицах. Или, если образ выше слишком устарел (как? уже?), можно выразиться иначе: нужен постоянный круг единомышленников, которые станут двигать тебя вперед, ради которых ты будешь готов добыть книгу хоть с края света. И которые взамен дадут тебе скопить на аренду, новые книжки и говяжий дошик.

Короче говоря, нужно сообщество, и поэтому нужно откуда-то взять, как-то воспитать родителей и прочих старших, которые будут ребенка брать с собой за книжными покупками. Традиционно считается, что детей нужно водить на всяческие мастер-классы и дополнительные некнижные и не совсем книжные активности в книжных магазинах: как только дитя окажется в этом царстве знаний, уникальной атмосферы и ярких страничек, оно поймет, и немедленно сделается читающим, и…

Нет. Дети приходят на мастер-классы только ради мастер-классов, никакого дополнительного шевеления в сторону заинтересованности чтением у них не происходит. Почему? Потому что нет ощущения, что без книг ты упускаешь что-то невероятно важное, что-то самое интересное. Да и сама по себе покупка бумажных книг – тоже ритуал. Так что стоило бы обращать внимание именно на него и устанавливать его в каждой конкретной семье, но это, увы, возможно только в каком-нибудь совсем идеальном мире, в котором уставшие взрослые не пытаются запереть своих отпрысков где и с чем угодно, лишь бы отделаться от них.

Итак, когда взрослый приходит покупать книжки для ребенка без этого самого ребенка – чего он хочет? В лучшем случае – сделать ему сюрприз и принести новую книжку знакомого автора или той серии, которую ребенок уже знает и запоем читает. В общем, взрослый знает запросы и может в них попасть.

Но таких очень немного. Гораздо больше усталых родителей, которые в последний момент перед отправкой чада на дачу собирают ему обязательное летнее школьное чтение, не думая, какие объемы за оставшееся время чадо реально осилит, что из списка уже может быть у бабушки в шкафу, а что можно нахально стырить в интернете. И, естественно, тяжко вздыхает, какие нынче книжки стали дорогие и как мало классики нынче в магазинах. Понимаю и не осуждаю: очень часто сама покупаю что-то раньше, чем успеваю подумать. Но как же хорошо эти мелочи показывают, что человек в принципе сам не привык читать! Иначе примерно знал бы, что библиотеки еще не вымерли, а даже модернизировались, что книжки дорожали довольно плавно последние десять лет (а не книжники за одну ночь всей компанией охренели), ну и что электронные и аудиокниги тоже существуют, и иногда даже лучше ребенку скормить аудиокнигу по программе – например, на прогулке.

Но всю эту информацию очень редко удается до человека донести, потому что человеку в целом плохо в непривычном месте среди огромного количества непривычных предметов. И книготорговец для человека – некто хищный и принципиально чуждый. Советы от такого принимать – себе дороже, еще походя впарит что-нибудь.

Вот кого я действительно почти ненавижу, так это идейных бабушек любого возраста и пола. Самую яркую видела на Книжном салоне.

– Моему внуку восемь дней, и он вырастет воином! Срочно дайте что-то про победы и сражения! Детский Суворов есть? Почему нет?! Я такой скандал учиню!

Да, это крайняя степень шизы, но она очень ярко показывает пугающую тенденцию – замариновать ребенка в некой стерильной идеологии с обязательным пристегиванием ненависти к инакомыслящим.

Идейная бабушка будет читать внуку только правильные книжки: освященных веками авторов, с правильными картинками. Как ни парадоксально, они практически идеальные покупатели, самые беспроблемные. Во-первых, детей с ними нет, потому что они берегут детей от дурных влияний и никогда не покажут им книжек, которые не рассмотрели на предмет крамолы. Во-вторых, они очень быстро и в самых ярких красках расскажут, чего хотят, а что нужно немедленно сжечь. В-третьих, знакомый с их идеологией человек может продвинуть им что угодно, если найдет правильный набор пропагандистских формул. И в-четвертых, их легче всего задавить авторитетом, потому что против аргументов ad hominem они почти бессильны.

Как пример вспоминается одно утро в книжном на Восстания. В огромный «Буквоед» входит женщина. Она совсем не старая, зато мне девятнадцать, так что я немедленно начинаю считать ее жутко взрослой. Итак, Взрослая Тетя оглядывает полки и ощутимо морщится от кричащего разнообразия всех этих современных новинок и бестселлеров. Она подходит ко мне и повелевает: «Найдите хорошую детскую книжку!» Именно хорошую, а не весь этот современный шлак вроде «Хроник Нарнии».

А у меня бабушка – классический нарцисс-абьюзер. Тон «ты понимаешь ли, с кем говоришь, червяк» я освоила раньше, чем выучила «Верую» наизусть. И стоило, конечно, сначала выяснить идеологию Взрослой Тети получше, но я была тогда все-таки очень юна и при мне только что оскорбили мою любимую книгу. Поэтому моего тона хватило бы для шоковой заморозки Преисподней. Я процедила (ненавижу это слово!):

– Как вы можете не знать, кто такой Льюис?

Тетя оторопела. То ли не ожидала от меня такой смелости, то ли узнала интонации своей сволочной свекрови и впала в кататонию. Мне хватило секунды, чтобы закрепить успех:

– Великий христианский богослов. Видный ученый. Классик. Оксфордский преподаватель. Друг Толкина – или эта фамилия вам тоже ни о чем не говорит?

Здесь я ужасно рисковала – Тетя могла теоретически уметь отличать православных от англиканцев и просто назвать Льюиса еретиком или лучше – в принципе объявить его агентом загнивающего коллективного Запада, но она то ли с перепугу, то ли от уважения к всеобщим христианским ценностям не стала возражать.

А раз возразить она не успела, мне осталось только добить пассивной агрессией:

– Если уж Льюис с его евангельскими отсылками – современный шлак, то что говорят о несчастных Крапивине или Стругацких…

Взрослая Тетя на глазах сморщилась до размеров двоечницы. Видимо, Стругацких читал ее ворчливый отец. Или еще кто авторитетный.

Но самое жуткое – она купила эти несчастные «Хроники». Тут же. Первое попавшееся издание.

А моя эйфория от понимания, что я могу манипулировать людьми, сменилась горечью уже к концу недели.

Но при чем тут идеальная книга?

О, вот это самое интересное.

Чем больше человек читает, тем дальше он от идеальной книги. Он привыкает, что радость от прекрасно собранного научного труда сложно разделить с неакадемическим другом, любимые книги его детства и любимые книги его детей – не одни и те же, вкусы в книжной иллюстрации у всех тоже разные, и еще миллион причин, по которым книга не может и не должна быть нужной всем и любимой всеми.

А вот человек, который не особо привык читать, мечтает о книге, которую можно использовать получше, чем кита в алеутской деревне в голодную зиму: с картинками на каждой странице, чтобы читать самым маленьким, и набрана крупным шрифтом, чтобы семилеткам удобно было учиться читать самим, и веселая, и поучительная, и чтобы мальчики, почитав ее, вырастали мужественными, а девочки – женственными, а еще чтобы она была в качественном переплете, на хорошей бумаге, не слишком толстая (но не меньше пятисот страниц!) и непременно легкая, чтобы брать ее с собой в дорогу да набираться духовности.

И да – она должна быть знакома мечтателю. Потому что если он в своем детстве об этой книге не слышал, значит, никуда эта книга не годится.

А, и чуть не забыла. Картинки должны быть гиперреалистичные, но благостные, воздушные, но с четкими контурами, светлые, но не чересчур милые. И для мальчиков чтобы с самолетами и поездами, а для девочек чтобы с цветами и принцессами.

И бумага должна быть, конечно, мелованная.

Мне в какой-то момент стало интересно, и я начала спрашивать, что сам взрослый сейчас читает. Очень частый ответ – «Да некогда мне читать, работаю». На втором месте – любители читать и перечитывать классику, которую нашли много лет назад. Джордан Питерсон со своей системой классификации сказал бы, что у этих людей высокий показатель консервативности в мышлении, а я просто иду искать репринты или переиздания со старыми картинками. Иногда срабатывает, а иногда нет. Одно «нет» мне особенно запомнилось. Я уже давно очень скептически отношусь к утверждениям вроде «в детстве все было лучше», потому что никогда не читала о ностальгии как о механизме именно с точки зрения науки, поэтому живой пример того, как это может работать, меня прямо очень удивил и заинтересовал.

История вышла такая. Когда моя подруга, уезжая за границу, поручила мне распродать ее библиотеку, я часть книжек притащила к нам в «Голос». Там были сказки Шарля Перро в иллюстрациях Бычкова, издание 1960-х, что ли. Эти сказки себе лежали мирно в стопочке других книжек с картинками со всего мира, и тут в поставке к нам приехала такая же книга – репринт, где были сохранены и верстка, и шрифт, только цвета были восстановлены и формат увеличен.

Пришла ехидная бабуля с претензией: мол, книгоиздание выродилось, качество упало. Я взвилась:

– Как это, говорю, качество упало, когда вам и то, и сё, и пятое, и десятое, и цветная фольга на обложке?

– Нет, раньше иллюстрации были не в пример лучше и живее.

– Вот, – говорю, – вам целый Бычков, самый что ни на есть советский.

Она взглянула, немножечко смягчилась, но ненадолго:

– Все хорошо, только сейчас его почему-то напечатали тусклым каким-то и форматом меньше, чем был.

Тут уже меня черт потянул за язык, и я уточнила:

– Бумага тоже раньше была лучше?

– Конечно, поплотнее, чем здесь!

Когда я принесла ей эту старую книжку… Ну, в таких случаях наше испорченное интернетом поколение говорит так: «Ее лицо выдало ошибку 404».

Впрочем, у тоски по идеалу есть и не такие зловещие разновидности. Скажем, специалисты в разных условно узких сферах привыкли, что непременно есть лишь одна достойная внимания книга по предмету, единственный базовый учебник. Ну ладно, не единственный, но очень ограниченное количество. И это представление экстраполируется на художественную литературу, так что получаем «один лишь дедушка Толстой хороший был писатель». И еще эта позиция хорошо выдает тех, кто погуглил фразу «как стать богатым».