Читать книгу: «Сквозь времена. Том 1», страница 3

Глава 7. Лаврентьевы. Сватовство Глаши

Степан шёл по деревне, щурясь от солнца. В молодости он был первым парнем на селе – играл на гармошке, девчонки за ним табуном ходили. Но кривая судьбы резко свернула, когда женился на матери Аньки. Та сразу показала характер, да и выпить любил Степан.

Остановился, задумался –

«Война сломала тысячи судеб. Кто-то погиб, кто-то вернулся калекой, а кто-то – вроде целый, а душа изранена. Вот и я…

Раньше думал: вернусь – заживём. А вернулся – и будто не было той жизни. Жена худая, бледная, дети голодные. Хозяйство в упадке, крыша течёт. А я… я живой. Вроде радоваться надо, а не получается.

Первый стакан как лекарство – от боли душевной. Второй – чтоб не думать. Третий – чтоб забыться. А потом уже не остановиться. Замкнутый круг: пью – бью жену, бью – пью ещё больше. Она плачет, я злюсь, а злость глушу водкой.

И ведь был когда-то другим – весёлым, сильным, любимым. Теперь от того человека почти ничего не осталось. Только ночами, когда сон не идёт, вспоминаю, как дочку на руках качал, как жена улыбалась. И понимаю: не война меня сломала – я сам себя ломаю день за днём».

Вспомнил, как мальчишкой мечтал в город уехать, учиться. И вот он здесь, доживает век в избе. А руки помнят – помнят, как деталь к детали ложились, как инструмент пел в ладони.

Теперь его золотые руки ценили все – мог починить что угодно. В эти дни он не пил, держался. В мастерской его встречали с уважением, просили совета. Только дома всё валилось из рук.

Степан остановился у мастерской, вдохнул полной грудью. Сегодня будет работать допоздна. Может, хоть так заслужит уважение жены, увидит гордость в глазах.

В груди что-то шевелится – не боль, не тоска. Надежда, что ли.

«Может, ещё не всё потеряно? Только как теперь подняться – не знаю».

Утро в доме было тихим. Анька проснулась от птичьего гомона за окном. Мать возилась у печи, а отца уже не было – ушёл в мастерскую на заре.

Анька выскочила из дома, прижимая к груди сухарь. Желудок сводило от голода, но на ферме её ждал не только тяжёлый труд, но и немного молока.

Под ногами хлюпала грязь, ветер трепал платок. Ещё немного, ещё чуть-чуть – и она на месте. Там, среди коров, можно забыть про мамины крики и побои.

В животе урчало, но Анька упрямо шагала вперёд. На ферме её ждали – бабы жалели девочку, подкармливали чем могли. А она в благодарность работала за троих: носила сено, чистила стойла, доила коров.

Вот и бугор показался. Ещё немного – и она увидит знакомые ворота, услышит мычание коров. Там, в тепле и уюте фермы, можно хоть на время забыть про голод и боль.

Анька вбежала на ферму, жадно хватая ртом прохладный воздух. Здесь, среди коровьего тепла и запаха сена, было спокойнее, чем дома. Женщины-доярки, заметив её, заулыбались:

– Беги, деточка, помогай.

После войны на ферме строго следили за детьми – не давали надрываться. Но Анька сама рвалась к работе. Пока бабы делили сено, она уже таскала по кормушкам.

Глазка и Бурка встретили её привычно – фыркнули, но признали. Анька ловко проскользнула между коров, ухватила ведро. Руки помнили каждое движение – с семи лет здесь.

– Ты, девка, не перетруждайся, – окликнула её Марфа, старшая доярка.

Но Анька только мотнула головой. Промокший сенаж тянул к земле, но она упрямо несла. К полудню руки гудели, а впереди ещё столько работы… Но здесь, среди коров, она чувствовала себя нужной.

К полудню приехала полевая кухня. Доярки оживились, расставили вёдра. На обед была горячая похлёбка с картошкой и луком, чёрный хлеб и чай с сахаром. Анька едва дождалась своей очереди.

– Ну что, девки, как стадо? – спросила Марфа, разливая похлёбку.

– Глазка сегодня строптивая, – пожаловалась Клавдия.

– А Бурка как? – спросила другая доярка.

– Бурке бы овёс, да где его взять, – вздохнула Марфа. – Анька, ты как?

Анька только кивнула, уплетая похлёбку.

– Глядите-ка, наша Анька улыбается! – засмеялась Соня. – Небось, про жениха своего думает.

Доярки захохотали, а Анька покраснела.

После обеда Анька улеглась на сено. Сон пришёл быстро. Снилось, как идёт она с Сашкой по улице, он держит её за руку, а она не верит своему счастью.

В коровнике пахло свежим сеном и молоком. Доярки сновали между рядами стойл, наполняя корыта водой из большого бака. Марфа, заметив, что Анька крепко спит, тихо шепнула:

– Не будите её, девки. Пусть отдохнёт, вон как мается.

Но через час Марфа всё же разбудила девушку:

– Анька, вставай. Беги в контору, отнеси данные по надою. Варвара Васильевна ждёт.

Анька сонно кивнула и побежала через двор. Контора встретила её теплом и запахом бумаги. За столом сидела Варвара – строгая, но справедливая.

– Здравствуй, Анечка. Что там у нас с надоями?

Анька протянула записи, чувствуя, как теплеет на душе от доброго взгляда Варвары Васильевны. Та внимательно изучила цифры.

Варвара улыбнулась, и в этой улыбке было что-то материнское, тёплое.

– Ты, деточка, не стесняйся. Если помощь нужна – приходи.

Анька вышла из конторы, чувствуя, как в груди разливается тепло. Может, не всё так плохо в её жизни?

Солнце клонилось к закату, бросая длинные тени на пыльную дорогу. Анька поспешила домой, прижимая к груди передник. В животе урчало – после обеда на ферме прошло уже много времени.

У калитки она остановилась, переводя дух. Мать сегодня была особенно злая – Фрол должен прийти свататься к Глашке. Анька помнила его – неопрятного мужика с вечно грязной рубахой и нечёсаной бородой.

Позавчера Глашка пришла с синяком под глазом, молча разделась и улезла под одеяло. Анька спрашивала, но сестра только всхлипывала в ответ. Теперь ей предстоит выйти замуж за такого же, как их отец, – грубого, пьющего, не знающего ласки.

Анька сравнивала судьбу матери с судьбой сестры. Видела, как мать гнётся под тяжестью обид. Но Глашка уже сломлена, а в Аньке ещё теплится надежда на что-то другое. На что-то светлое, как те сны про Сашку.

В доме уже суетились – накрывали на стол, готовили угощение. Анька знала: сегодня вечером всё решится. И, может быть, завтра Глашка станет женой Фрола. Анька вошла в дом, отгоняя мысли, что ждёт её сестру.

В углу сидел Серафим, стараясь не мешать бабам в хлопотах.

В дом вошли Фрол с родителями. Мать Аньки засуетилась, накрывая последние тарелки на стол. Фрол, не снимая шапки, плюхнулся на лавку. Его родители чинно расселись напротив.

– Ну, – начал Фролов отец, – пришли мы, значит, насчёт Глафиры нашей беседы вести.

Мать Аньки важно кивнула:

– Дело хорошее. Девка работящая, справная.

Глашка стояла у печи, опустив глаза. Анька заметила, как дрожат её руки.

Начался торг. Говорили о приданом, о хозяйстве, о том, сколько скотины в обеих семьях. Фрол молчал, только зыркал по сторонам.

Мать вынесла каравай, поднесла Фролу:

– Бери, коль не шутишь.

Фрол взял, откусил кусок – значит, согласен. Глашка побледнела, но молчала. Анька видела, как сестра украдкой вытерла слёзы.

Сваты ударили по рукам. Сделка состоялась. Теперь Глашке предстояло стать Фроловой женой, и обратного пути уже не было.

Глава 8. Сашка. Москва

Телефон в будке дребезжал, словно старый граммофон. Сашка прижал трубку плечом, пытаясь пригладить вихры на затылке.

– Валя? Это я… Да, добрался… Нет, не потерялся… – он улыбнулся, слушая голос сестры. – Хорошо. Иду к тебе.

В трубке что-то щёлкнуло, и голос Вали стал ближе:

– Саш, я уже выхожу! От вокзала минут пятнадцать, не торопись.

Он повесил трубку, аккуратно поправив рычаг. Сердце билось часто-часто – не то от бега по перрону, не то от волнения.

Москва вокруг жила своей жизнью. Трамваи звенели на поворотах, женщины в косынках спешили с авоськами, где-то вдалеке грохотал молот по железу. Сашка остановился, запрокинул голову – небо над городом казалось выше, чем дома.

Пока ждал, принялся считать ворон на проводах. Три… нет, четыре! Одна взлетела, за ней устремилась вторая. Сашка проводил их взглядом, вспоминая, как в деревне они с Валей гонялись за птицами с рогатками.

Его взгляд скользил по небу, когда вдруг что-то заставило обернуться.

Прямо перед ним, уперев руки в бока, стояла девушка. На ней было серое шерстяное пальто с меховым воротником, капор, украшенный вышивкой, и высокие резиновые сапоги. Перед ней была Сашкина плетёная корзинка, из которой высыпались яблоки.

– Ой! – воскликнула девушка, прижимая ладонь к груди. – Простите, я не хотела…

Сашка, покраснев до ушей, бросился собирать рассыпавшиеся яблоки.

– Да что ж это я… – бормотал он, поднимая одно за другим.

Девушка, смеясь, присела на корточки:

– Какой вы неловкий! Прямо как медведь в посудной лавке!

– Да я… это… не нарочно, – пробурчал Сашка, чувствуя, как пылают щёки.

– А вы, наверное, из деревни? – девушка прищурилась, разглядывая его.

– С чего вы взяли? – Сашка попытался принять невозмутимый вид.

– Да так… По говорку вашему. И по тому, как яблоки собираете – бережно, будто они из чистого золота.

– А вы, значит, городская? – спросил он, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Можно и так сказать, – она улыбнулась, и её карие глаза засияли. – Меня Лида зовут. А вас?

Сашка замер, будто его ударили обухом по голове.

– Сашка… то есть Александр, – поправился он, наконец встретившись с ней взглядом.

– Приятно познакомиться, Александр, – Лида протянула руку.

– И мне! – он вскочил, чуть не уронив последнее яблоко.

Из-за угла показалась Валя – в том же платочке, что и при прощании, только теперь он был повязан по-городскому, набок. Сестра бежала, прижимая к груди книжку.

– Сашка! – она остановилась, переводя дух.

Он обнял её, чувствуя, как пахнет от сестры типографской краской и немного – метро.

Увидев брата с незнакомой девушкой, она остановилась как вкопанная.

– Саш, ты что… – начала было она, но осеклась, заметив, как брат краснеет.

– Это Лида, – пробормотал Сашка, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Мы тут… яблоки собирали.

– Понятно, – Валя усмехнулась. – Лида, рада знакомству. Нам пора, брат.

– До встречи, Александр, – Лида подмигнула. – Может, ещё встретимся?

– Д-да… то есть конечно! – выпалил Сашка, провожая её взглядом.

– Ну и ну, – протянула Валя, когда девушка скрылась за поворотом. – Быстро же ты нашёл новое знакомство.

Сашка только пожал плечами, всё ещё улыбаясь.

– Показывай свой город, – сказал Сашка, беря сестру под руку. – Куда идём?

Валя улыбнулась, доставая из кармана карту:

– Сначала в Музей. А потом… у меня столько планов!

Москва расступилась перед ними, открывая свои тайны. И пусть город был чужим и шумным, рядом с сестрой он казался почти родным.

Валя шла рядом, легко подбрасывая мешок с сушёными яблоками.

– Куда мне столько? – она покачала головой. – В общежитии и так кормят, а ты ещё яблоки привёз.

– Мама сказала, что надо, – заупрямился Сашка. – Говорит, в городе голодно.

– Времена тяжёлые, но не настолько, – улыбнулась Валя. – Хотя… может, и правда пригодятся.

Они свернули в тихий двор, где пахло свежевыпеченным хлебом и осенними листьями.

– Смотри, – Валя указала на пятиэтажное здание с колоннами. – Здесь я живу. Комната на четверых, но девчонки хорошие.

Сашка огляделся. Город казался огромным и чужим, но рядом с сестрой он чувствовал себя увереннее.

– А теперь слушай, – Валя достала из кармана план. – За вечер мы успеем:

– Сходить в книжный магазин!

– Заглянуть в Политехнический музей

– Поесть в столовой

– Посмотреть вечерний город с моста

Они вошли в общежитие. В коридоре пахло чернилами и мокрой бумагой.

– Вот моя комната, – Валя распахнула дверь. – Знакомься – мои соседки.

Три девушки оторвались от учебников:

Катя – серьёзная, в очках

Зина – весёлая хохотушка

Галя – тихая, с косичками

– Это мой брат Саша, – представила Валя. – Приехал из деревни.

– Привет, – хором сказали девушки.

Вечер пролетел незаметно. Они пили чай с сушёными яблоками, рассказывали истории, смеялись. Сашка чувствовал, как город постепенно становится ближе.

Когда они вышли на улицу, Валя заговорила – Только представь – Политехнический музей! Там есть настоящий самолёт!

Сашка вдохнул холодный воздух, полный городских запахов. Москва уже не казалась такой пугающей. Особенно когда рядом была сестра и впереди ждал целый день чудес.

От Павелецкого вокзала до Политехнического музея Валя повела Сашку пешком – трамвайные билеты берегли на обратный путь. Шли по улицам, где фасады домов ещё хранили следы войны: кое-где зияли забитые фанерой окна, а на стенах виднелись выщерблины от осколков. Сашка то и дело останавливался, разглядывая троллейбусы, гудящие как шмели, и витрины с книгами, где среди портретов Сталина красовались плакаты: «Наука – двигатель прогресса!».

– Вот он! – Валя гордо указала на здание в русско-византийском стиле с высокими арками. На фронтоне золотом сияла надпись: «Политехнический музей». У входа толпились школьники в пионерских галстуках и мужчины в кепках, листающие газеты.

Внутри пахло маслом, деревом и старыми книгами. Сашка замер, глядя на гигантский макет паровоза, разрезанный пополам, чтобы видеть цилиндры и поршни.

– Смотри, это «Илья Муромец»! – Валя потянула его к стеклянной витрине, где замер макет самолёта с четырьмя пропеллерами. – Его Сикорский создал ещё до революции!

Сашка прильнул к стеклу:

– У нас в МТС трактор ломается – и всё, а тут… целая птица из железа!

Они бродили по залам, где за ограждениями стояли диковинки: первый советский телевизор с линзой, радиоприёмники размером с шкаф, арифмометры. В зале энергетики Сашка, как заворожённый, смотрел на макет гидроэлектростанции, где крошечные лампочки зажигались от нажатия кнопки.

– Вот бы у нас в колхозе такое! – прошептал он. – Электричество бы не гасло, насосы работали…

Валя улыбнулась:

– Может, когда-нибудь и до вашей глубинки прогресс дойдёт.

В зале авиации, под потолком которого висел настоящий планер, Сашка разговорился.

– Я читал, что сейчас реактивные самолёты делают! – его глаза горели. – Представляешь, Валя? Лететь быстрее звука! А ещё в космос…

– Ты что, Циолковского начитался? – засмеялась сестра.

– А что? – он упрямо поднял подбородок. – Говорят, через полвека люди на Луну полетят.

«Граждане, музей закрывается!»

Громкий голос смотрителя в форменной фуражке прервал их:

– На выход, товарищи! Шесть часов!

Сашка нехотя поплёлся к выходу, оглядываясь на макет шагающего экскаватора. У дверей Валя вдруг схватила его за руку:

– Бежим! Мороженое ещё успеем!

У палатки с зелёным навесом, где висела табличка «Главмороженое», выстроилась очередь. Валя протянула монетку продавщице в белом фартуке:

– Два молочных, пожалуйста!

Хрустящие вафельные стаканчики оказались ледяными. Сашка осторожно лизнул верхушку:

– Сладкое! Как в детстве…

– Только не капай, – строго сказала Валя, но сама уже смеялась. – Ну что, деревенский мечтатель? Понравился тебе музей?

Сашка кивнул, глядя на купола здания, розовеющие в закате:

– Обязательно вернусь сюда. Когда сам что-нибудь изобрету.

– Изобретёшь трактор, который картошку сам копает? – поддразнила сестра.

– Нет, – он серьёзно посмотрел вдаль. – Космический.

Они шли обратно к вокзалу, а Сашка всё оборачивался, пока музей не скрылся за поворотом. В кармане у него лежала брошюра о Циолковском, стащенная Валей «на память». Завтра – деревня, колхоз, обычная жизнь. Но теперь он знал: где-то есть мир, где железные птицы рождаются не в сказках, а в чертежах учёных. И этот мир стал чуточку ближе.

От Политехнического музея Валя повела брата к магазину «Дружба» на Кузнецком Мосту – единственному в Москве, где книги продавали даже после семи вечера. По пути Сашка, засмотревшись на неоновую вывеску «Фотоателье», едва не угодил под колёса «Победы».

– Ты что, ворон считать разучился?! – вскрикнула Валя, резко дёрнув его за рукав. – Здесь не деревня, тут машины как саранча!

Магазин встретил их теплом и густым запахом бумаги. Высоченные стеллажи из тёмного дерева уходили под потолок, украшенный лепниной с серпами и молотами. На стенах – портреты Горького и Маяковского, плакат: «Книга – источник знаний!». Продавщицы в коричневых форменных платьях перешёптывались за прилавком, заметив высокого парня в выгоревшей рубахе.

– Смотри, – прошептал Сашка, задрав голову. – Их тут… тысячи! Как в колхозной библиотеке, только в сто раз больше!

– Ты бы ещё начал вслух считать, – фыркнула Валя, поправляя платок. – Сейчас тебя за сумасшедшего примут.

Сашка подошёл к отделу технической литературы. Его пальцы дрогнули, касаясь корешка книги «Основы реактивного движения»:

– Валя, смотри! Здесь про Циолковского!

– Тссс! – сестра одёрнула его. – Тут не базар.

Продавщица с рыжими локонами, заметив его восторг, подошла, поправляя значок «Отличник соцтруда»:

– Молодой человек, помочь вам?

– Нет-нет, – Сашка покраснел. – Просто… никогда столько книг не видел. У нас в районе всего три трактора, а тут… – он махнул рукой на полки.

Девушка засмеялась, бросив взгляд на коллег:

– Вы из области?

– Из деревни под Рязанью, – гордо ответил он.

– Может, что-то подберём? – продавщица взяла с полки тонкую брошюру. – «Электрификация сёл»… актуально.

Сашка взял книгу, как святыню:

– Спасибо! Я… я потом вернусь. Когда изобрету вечный двигатель.

На выходе Валя вручила ему свёрток:

– Держи. Подарок.

В газетной бумаге лежала потрёпанная «Космическая ракета» Циолковского.

– Украла?! – ахнул Сашка.

– Купила на мороженое, которое ты не доел, – сестра подмигнула. – Теперь лети, реактивный мечтатель. Только смотри под ноги!

Трамвай № 24 дребезжал по рельсам, увозя их к Павелецкому вокзалу. Сашка, прислонившись к окну, улыбался, глядя на мелькающие фонари.

– Представляешь, Мамка наша! – вдруг оживился он. – Вчера с Филимоном чуть не подралась из-за Лаврентьевых.

Валя, доедая последний кусочек мороженого, подняла бровь:

– Опять картошку делили?

– Ага. Мамка кричит: «Лаврентьевы не протянут зиму, а ты, Филимон, жадюга!». А Филимон в ответ: «Не фиг лентяев кормить! Серафим пахать пусть идет свой огород!».

– Ну и? – Валя засмеялась.

– Мамка вёдрами картошку к Лаврентьевым потащила. Говорит: «Бог вам судья, Филимон Кузьмич!».

Валя покачала головой, вспоминая Дарью – невысокую, сухопарую, которая даже в сорок лет бегала по лугам быстрее пастушьих собак.

А Валька всё расспрашивала – Сашка пытался успеть за ее вопросами – «Пастух Степан не расхворался в холода? Как у почтальона сын Петенька, уже взрослый небось? А не бегает ли Сашка к Офимье за зельями приворотными?» Отдельно передавала привет Председателю Степан Игнатьевичу.

Валя прикрыла глаза, вспоминая:

– Помнишь, как Мамка тебя в шестом классе от двойки по арифметике отмазала? Пришла к учительнице: «Он у меня, Марья Петровна, не тупой – просто мысли его далеко, как журавли».

Сашка фыркнул:

– Журавли… Зато теперь я ей про самолёты рассказываю. Встретил давеча и она говорит: «Ты, Сашок, инженером будешь. Нам тут мост через речку чинить».

Трамвай резко затормозил. Валя схватила брата за рукав, чтобы он не упал.

– Осторожнее, мечтатель! – проворчала она, но в глазах светилась улыбка.

На перроне пахло дымом и махоркой. Сашка поправил мешок с книгами, который пах книжной пылью из «Дружбы».

Пока они ждали поезд на Павелецком вокзале, Валя неожиданно заговорила, глядя на красную звезду на башне.

– Знаешь, когда я первый раз в Москву приехала, у меня в кармане было письмо мамы к дяде Пете. Он до войны с отцом аэропорт строили.

– Дядя Петя, встретил меня на перроне вокзала. Увидев в руках письмо от матери, сжал губы:

– Ваня писал о тебе… Говорил, дочь в отца – упрямая.

–Он повёз меня на аэродром в Тушино, где ремонтировали трофейные «Юнкерсы». Когда над головой с рёвом пролетел По-2, я инстинктивно пригнулась, схватившись за фанерный чемодан.

– Не бойся, – дядя Петр Михайлович усмехнулся.

– Это наши «швейные машинки» санитарные. Твоя мать, помню, в 40-м году первый прыжок с парашютом сделала – кричала громче мотора!

Потом мы пили чай в брезентовой палатке, он рассказывал:

– Ваня мечтал строить аэропорты, как тот, что американцы возвели в Фэрбенксе. Говорил: «У нас будут такие же – с бетонными полосами, ангарами…».

– Мы с ним столько мечтали, – мужчина провёл пальцем по пожелтевшему снимку с отцом – Он мечтал, чтобы ты инженером стала. Жаль, не дожил.

– На следующий день дядя Петя устроил меня на аэродром – подсобной рабочей. В мои обязанности входило:

– Чистить снег лопатой на рулёжках (тракторов не хватало);

– Носить кипяток механикам в жестяных бидонах;

– Собирать мусор после ремонта «Дугласов», привезённых по ленд-лизу.

Первый взлёт Ли-2 я запомнила навсегда. Когда винты заревели, а бетонка задрожала, я уронила лопату и присела, закрыв уши. Дядя Петя позже смеялся:

– Ты не одна такая! В 41-м немцы бомбили – я в траншею нырнул, а это всего лишь наш «кукурузник» взлетал!

– Через год меня перевели в смену обслуживания навигационных огней. По ночам, в дождь и метель, я с фонарём обходила взлётную полосу, проверяя, горят ли красные «гусиные глаза» по краям. Однажды спасла экипаж Ил-12, заметив потухший маркер – меня премировали отрезом на платье.

– Молодец, Ковалева! – начальник аэропорта похлопал меня по плечу. – С понедельника – помощник диспетчера.

– Потом приехал дядя Петя – Правительство утвердило план. Здесь, под Домодедовом, – он ткнул в карту, – построим аэропорт для реактивных ТУ-104. Длина полосы – 3,5 километра!

– Тебе учиться надо, – дядя Петя положил брошюру МАИ. – Через пять лет сама такие проекты рисовать будешь.

– Когда Домодедово достроят, – говорила она Сашке, – самолёты будут летать в пять раз быстрее. Представляешь? Из Москвы в Хабаровск – за один день!

Валя смеялась. В её глазах горело то же, что когда-то у отца на старой фотографии – упрямство мечтателя, который верит, что даже бетон можно заставить парить.

Валя показала ему студенческий билет МАИ:

– Поступила на строительный. Буду аэродромы проектировать.

– Значит, не зря ты в Москву рвалась…

– А ты думал, из-за мороженого? – сестра шутливо толкнула его. – Когда достроим, первый самолёт назовем «Иван Ковалев». Летай куда захочешь – хоть на Луну.

– Приезжай на Новый год, – сказала Валя, поправляя ему воротник. – Маме передай, что я…

– Знаю, знаю, – перебил он. – «Учусь хорошо, кушаю регулярно, в кино не хожу с подозрительными личностями».

Она засмеялась, толкнув его к вагону. Сашка влетел в вагон, едва успев на подножку. От толчка он наступил на сапог девушки в клетчатом пальто – та вскрикнула. Обернувшись извиняться, он замер: перед ним стояла Лида, её карие глаза смеялись ещё до того, как губы сложились в улыбку.

– Ты всегда так приветствуешь девушек? —

Они сели у окна. Лида ехала до станции Ленинская – всего 30 минут от Павелецкого. Рассказывала, как с подругами из пединститута гуляла у фонтанов ВДНХ:

– Там теперь оркестр по выходным играет. Танцевали твист под «Подмосковные вечера» – старики вон как возмущались!

Сашка слушал, украдкой разглядывая её профиль. За окном мелькали огни.

– Мне тут выходить, – Лида встала на перроне, поправляя берет. – Заходи в воскресенье на Ленинские горы – у нас концерт самодеятельности.

Когда поезд тронулся, Сашка высунулся в окно и пока видел огни, махал Лиде.

В голове уже звенел голос Варвары: «Инженер ты наш, мост чинить приехал?».

В мешке, между сушёными яблоками, лежала брошюра Циолковского. Завтра он покажет её Филимону. Может, и жадюга поймёт: прогресс не в картошке меряется. А в том, чтобы мечты – как те журавли – всё-таки находили дорогу домой.