Рыжий клоун. Роман

Корректор Галина Залогина

© Елена Фёдорова, 2024

ISBN 978-5-0062-1819-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

РЫЖИЙ КЛОУН

Вам не подходит мантия шута,

Зачем в неё рядиться вы спешите,

И публику на ярмарке смешите

Не та вам роль нужна, совсем не та….

Вы лучше станьте мудрым пилигримом,

Поющим песни солнышку чуть свет,

Не увлекайтесь маскарадным гримом,

В площадной славе, право, толку нет.

ШАРЛЬ

Симона сидела у раскрытого окна пестрого циркового балаганчика и с улыбкой смотрела на раскинувшееся до самого горизонта поле.

– Подумать только, – мысленно восклицала она, – целое поле подсолнухов! Триумфальное шествие маленьких солнечных братьев и сестёр, тётушек и дядюшек, близких и дальних родственников солнца, спустившихся на землю, чтобы порадовать нас. Разве можно не улыбаться, глядя на это жёлтое море трепещущих на ветру лепестков? Разве можно придумать что-то более прекрасное?

Скрипнула дверь, Симона обернулась, увидела Шарля, спросила:

– Как?

– Превосходно, – улыбнулся он, сняв с головы рыжий парик. Уселся перед зеркалом, состроил смешную гримасу. – Всё замечательно, дорогая.

– Зачем тебе всё это нужно? – спросила Симона, посмотрев на отражение Шарля в зеркале.

Он выпрямил спину. Лицо стало очень серьёзным, а голос зазвучал так, словно они не в маленьком балаганчике, до отказа набитом разными костюмами и бутафорией, а на огромной цирковой арене.

 
– За шутовским нарядом проще
Скрывать нам собственную глупость.
Скажи мне, кто посмеет
В таком обличье заподозрить ложь?
 

Шарль поднялся, набросил на плечи королевскую мантию, нахмурился. Симона поджала ноги, обхватила колени руками, чтобы не мешать шествию владыки по тронному залу крошечного балаганчика. Голос Шарля изменился. Стал властным, жёстким.

 
– Скажи мне, кто в таком обличье заподозрит ложь?
Я так велик, что вызывает дрожь
Мой взгляд, мои нравоученья.
Для вас моё презренье – страшный суд…
 

Он усмехнулся, доверительно шепнул на ухо Симоне:

– А я, всего лишь, – глупый, скверный шут,

Прикрывшийся красивою одеждой, – мантия полетела на пол.

 
Но, потешая вас, я тщу себя надеждой
Вас одурачить, заморочить вас
Витиеватостью своих корявых фраз
И дорогим нам всем, любимым «как бы!»
Которое острее шпаги, сабли, меча,
Булата и клинка, и даже обоюдоострого штыка…
 

Шарль рухнул на пол, скрючился от боли, протянул руку Симоне, застонал:

 
– Я, как бы, ранен… умираю, как бы,
Я, как бы, кровью истекаю на глазах…
 

Симона поднялась. Шарль подмигнул ей, уселся на полу, обхватив колени руками, так же, как минуту назад сидела она. Голос его зазвучал мягче снизу вверх к ней, смотрящей на него с сожалением.

 
– Вы всполошились? Вы кричите: «Ах!»,
Забыв о том, что здесь – театр, сцена,
Всё, как бы, понарошку, всё мгновенно
Возьмёт да и изменится сейчас,
И, как бы, будет для потехи час.
 

Шарль вскочил, обнял Симону за плечи, подмигнул:

– Со мною вы согласны, как бы?

– Я, как бы, соглашаюсь. Да, – подыграла она.

– Тогда кричите: «Браво!»

– Браво, – сказала Симона вяло. Ей не хотелось дурачиться.

– И прославляйте глупого шута! – Шарль несколько раз хлопнул в ладоши.

 
Я вами управляю без труда.
Марионетки всюду, всюду, всюду…
Я испугал тебя, дитя?
Не буду больше, ты меня прости,
И занавес на окна опусти…
 

Шарль обнял Симону, провел ладонью по мягким волосам, поинтересовался:

– Я удовлетворил твоё любопытство?

– Не совсем, – ответила она, отстраняясь.

– Вот как? – Шарль усмехнулся, уселся на стул, закинул ногу на ногу, посмотрел на Симону изучающе.

– А ты, душа моя, не так проста, как показаться может изначально.

 
Глаза – два озера. Прозрачна в них вода,
Но в глубине, на дне, конечно, – тайна!
Чужая, разумеется, я прав? – она кивнула.
У вас, душа моя, довольно кроткий нрав.
Коралловые губки. Тонкий стан…
О, старый шут, какой же ты болван!
 

Перед тобою не простая дева, в твой балаган явилась – Ко-ро-ле-ва!

Шарль стукнул себя ладонью по лбу. Поднялся, поклонился. Глядя на Симону снизу вверх, проговорил:

 
– Прошу вас, Ваша Светлость,
Мне простить сей беспорядок.
Я готов пустить своё богатство по ветру сейчас,
Чтоб вы остались в балаганчике на час, а если повезет,
На день иль два… Я вижу, вас смешат мои слова.
Готов я Королеве услужить.
Готов сто лет её смешить, смешить…
 

Шарль нацепил на голову рыжий парик и заливисто рассмеялся. Симона покачала головой, проговорила грустным голосом:

– Смотреть на твои кривляния мне не смешно. Мне обидно, обидно, обидно… Ты, Шарль, замечательный, умнейший человек, талантливый актер, неужели ты решил провести всю свою жизнь в этом скрипучем ящике с красивым названием – цирковой балаганчик. Не балаганчик, балаганище.

Шарль усмехнулся:

– Ты первая употребила превосходную степень, описывая моё скромное жилище. Меня распирает чувство гордости. Я сейчас просто лопну от собственной значимости и важности, – он надул щёки. – Я лопну, а ты, Симона, будешь оплакивать великого актёра, непревзойдённого рыжего клоуна, гениального…

– Шута, глупо прожившего свою жизнь, – закончила его тираду Симона.

– Шарль, твой выход! – закричал распорядитель цирка.

– Меня зовут, – поправив парик, сказал Шарль. – Позвольте вас покинуть ненадолго.

 
Не исчезайте, об одном могу просить.
Надеюсь, вы сумеете простить
Мне все сии дурацкие кривлянья?
Прошу, останьтесь у окошка изваяньем.
А я вернусь и напишу портрет:
Окно, подсолнухи, небесный свет и дама…
 

– Шарль, поспеши, к концу идет программа, – стукнул в дверь распорядитель.

– Лечу-у-у, – воскликнул Шарль, шагнул за дверь, остановился. – Не исчезай, Симона. Жди. Я мигом… Мигом я вернусь… – долетел издали его голос. Уже не его голос, а голос рыжего клоуна, веселящего публику.

Симона взяла белый лист, и написала:

«Милый, милый, Шарль! Прости. Я вынуждена уйти. Да, да, да уйти, несмотря на всё, что ты для меня сделал… Из-за того, что ты для меня сделал. Ради тебя, ради себя, ради НАС, Шарль.

Я понимаю, балаган – твоя жизнь, твоя работа, дающая тебе возможность жить… не жить, существовать. Лицедейство, шутовство настолько впиталось в твою кожу, проникло в кровь, в разум, что… (пожалуйста, придумай дальше сам, у тебя это лучше получится). Знаю, ты станешь укорять меня, говорить, что прежде меня забавляли твои трюки, веселил клоунский смех. Да, ты прав. Прежде мне было весело, потому что я была маленькой. А теперь, я выросла, Шарль. Теперь я – взрослая, умная, хорошо воспитанная девушка, которая не желает тратить свою жизнь, свою молодость на то, чтобы проверять входные билеты… Мне жаль, что я говорю тебе об этом, а не ты – мне.

Шарль, ты – мудрый человек, учивший меня не бояться трудностей, сам пасуешь перед ними. Почему? Потом, когда мы встретимся в следующий раз, ты ответишь на этот вопрос мне. Себе можешь ответить сию же минуту…

Итак. Я ухожу ради тебя, Шарль. Мой на первый взгляд необдуманный поступок на самом деле продуман до мелочей (у меня был превосходный учитель!). Я покидаю тебя, Шарль, зная, что ты не оставишь такую дерзость безнаказанной.

Симона.

P.S. Ах, прости… Чтобы тебе не было обидно, горько, больно (по-моему, в твоей душе ещё есть такие чувства, ещё остались такие не шутовские переживания)…

Так вот, чтобы твоё сердце не разорвалось от отчаяния, я шепчу тебе четыре слова, которые ты так давно хотел от меня услышать. Знаю, что это так, что это мне не показалось, что в тот момент ты не играл, иначе… иначе… мне придётся умереть от горя и отчаяния, потому что, потому, что… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ШАРЛЬ!

Я ухожу ради нас, ради… (придумай финал моего письма сам, пожалуйста…)»

– Успех, успех, успех! Такой бури аплодисментов никогда ещё не было в нашем цирке. Симона, ты слышишь, настал сезон рыжего клоуна! – крикнул Шарль, распахивая дверь балаганчика. Цветы, которые он держал в руках, медленно полетели на пол. За ними парик, большой красный клоунский нос.

– Симона, ты где? – растерянно проговорил Шарль, понимая, что произошло непоправимое. – Неужели ты ушла, Симона?

Взгляд наткнулся на листок, исписанный ровным почерком.

– Чёрные буквы на белом листе – это начало финала, – проговорил Шарль, замерев в дверном проёме. – Чёрные буквы вместо тебя – это так мало, так мало…

Мне, упустившему сказку, мечту, разве дождаться покоя?

Должен я снова бежать за тобой, чтоб повстречаться с мечтою…

Шарль уселся на ступени, скрестил на груди руки и, сквозь прищуренные веки, принялся наблюдать за привычной суетой цирковых актеров. Мысли его были далеко в прошлом, в том дне, когда он впервые увидел Симону…

Девочка с огромными вишневыми бантами сидела во втором ряду. Почему он обратил на неё внимание и пригласил на арену вместо неуклюжей дочери директора цирка Матильды? Наверное, так было угодно провидению.

– Вы хотите, чтобы я вам помогла? – воскликнула девочка из второго ряда.

– Да, да, да, дитя моё, – воскликнул Шарль клоунским голосом. – Прошу вас, прошу. Помогите мне стать человеком. Помогите победить несносного белого клоуна.

– Я попробую, – протянув ему свою маленькую ручку, проговорила она.

Шарль почему-то подхватил её на руки, вынес на арену. Белое платье девочки с вишневыми атласными лентами, продетыми сквозь кружевной воротничок и манжеты коротких рукавов, напоминало перевернутую вверх ногами рюмочку. Шарль залюбовался.

– Что мне нужно делать? – спросила девочка деловитым тоном.

– Побеждать, – ответил он, вспомнив, что они на арене, что за ними наблюдает тысячеглазая аудитория, поэтому…

– Без глупостей, – шепнул он девочке.

– Разумеется, – сказала она, выполнив беспрекословно всё, что от неё требовалось.

Белый клоун был побежден. Благодарный рыжий клоун Шарль хотел проводить свою спасительницу на место. Она отстранила его руку, сказала:

– Я сама.

– Браво! – закричал Шарль и громко захлопал в ладоши. Публика его поддержала. Девочка прошествовала на своё место под бурные аплодисменты. Села, выпрямила спину, повернула голову и что-то сказала сидящему рядом господину. Он водрузил на нос пенсне, подался вперёд. Но на арену выбежали новые действующие лица: мадам Жужу со своими питомцами – карликовыми собачками…

Представление закончилось. Шарль побежал в свой балаганчик переодеваться. В дверь громко постучали.

– Открыто, – крикнул Шарль. Стук повторился. Тогда он поднялся, распахнул дверь и свистнул, увидев господина в пенсне, за спиной которого прятались вишневые банты.

– Могу я поговорить с вами, господин клоун? – спросил он.

– Запросто, – ответил Шарль, усевшись на верхнюю ступеньку. – Слушаю вас, говорите, ваша честь.

Шарлю показалось, что этот человек, одетый в дорогой серый костюм, накрахмаленную белую рубашку, белые перчатки, высокий котелок и шейный платок, заколотый бриллиантовой булавкой, скорее всего, адвокат, к которому следует обращаться, ваша честь.

– Моя дочь помогала вам сегодня на арене, – проговорил он, буравя Шарля колючим взглядом серых, в цвет костюма, глаз.

– Вы хотите, чтобы я поделился с ней своим гонораром? – усмехнулся Шарль.

– Вы глупы, – скривился человек. – Глупы настолько, что не можете дослушать до конца речь собеседника. Перед вами не какой-то бродяга, а достойный, уважаемый человек, преуспевающий банкир, который соблаговолил почтить вас, жалкого комедианта, своим вниманием…

– Я не просил вас о такой неслыханной щедрости, – закинув ногу на ногу, сказал Шарль. – Вы, слишком чванливы, господин банкир. Мне приятнее болтать с бродягами, они…

– Молодой человек, – постучав по руке тростью с золотым набалдашником, перебил его банкир. – Я ни за что не снизошёл бы до общения с глупым актеришкой на задворках цирка, если бы не моя дочь Симона, – он подтолкнул девочку вперёд. – Я здесь только ради неё. Потрудитесь подняться, господин клоун. Хотя, слово «господин» для вас слишком велико. Вы – шут, кривляка, лицедей, забывший о своём истинном лице, данном вам от рождения. Не удивлюсь, если вы и фамилии своей не знаете, – Шарль медленно поднялся. На щеках заходили желваки. Если бы не девочка с вишневыми бантами, он бы набросился на этого разодетого франта, вывалял бы его в цирковой грязи, в конском навозе.

– Мне вас искренне жаль. Прощайте, – сказал банкир, усмехнувшись. Он заметил, как напрягся клоун, как засверкали его глаза, как сжались кулаки. – Симона, у тебя пять минут, чтобы поговорить с этим… – он посмотрел на Шарля с презрением и медленно выдавил, – че-ло-ве-ком…

– Строгий у вас папаша, – проговорил Шарль, наблюдая за удаляющимся банкиром.

– Это мой опекун, – сказала Симона. – Иногда, раз в полгода, он выполняет мои капризы. А всё остальное время я живу в пансионе мадам Ля Руж.

Шарль с интересом посмотрел на Симону. Она улыбнулась.

– Мне бы хотелось, чтобы вы навестили меня в пансионе, если это вас, господин рыжий клоун, не затруднит.

– Конечно, нет, – ответил Шарль, вновь усевшись на ступени. Так ему было удобней разговаривать с девочкой. Их лица были на одном уровне. Шарль заметил, как засверкали её глаза, как зарумянились щёки.

– Ура! – воскликнула Симона.

– Хочу попросить тебя об одном одолжении, – проговорил Шарль, скрестив на груди руки. Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. – Никогда больше не называй меня господин клоун. Зови меня по имени. – Она закивала. Шарль протянул ей руку и представился:

– Шарль Бенош – молодой, подающий надежды актёр, мечтающий сыграть принца датского Гамлета, но волей судьбы заброшенный в цирковой балаганчик Шапито. Это моё временное пристанище, веришь мне, Симона?

– Верю, господин Шарль Бенош, – проговорила она, протягивая ему белый листок бумаги, на котором ровным детским почерком был написан адрес пансиона и имя – Симона Стовассер.

– Встречи с родными разрешены по понедельникам, – сказала Симона.

– А мы родные? – воскликнул Шарль, подмигнув ей. – Никогда бы не подумал, что участие в цирковом номере так сближает.

– Сближает не так, – покачала она головой, – не по земному, а по небесному.

– О-о-о! – многозначительно протянул Шарль. – Судьба свела меня с юным философом. Вы так умны, госпожа Стовассер. Позвольте узнать, сколько же вам лет?

– Не очень много, всего… – она подалась вперёд, сказала тихо. – Мне будет тринадцать через две недели. Приходите меня поздравить.

– Хорошо, – шепотом ответил он. – Хо-ро-шо.

– Благодарю вас, вы… замечательный человек, Шарль Бенош, – проговорила она и убежала…

Шарль ещё долго сидел на ступенях своего балаганчика, растерянно глядя на лист, исписанный чёрными круглыми буквами, и шептал имя девочки с вишневыми бантами:

– Симона, Симона, Симона Стовассер… Что прикажете с вами делать? Играть в куклы? Пожалуй… – он вздохнул. – Как быстро бежит время, ещё вчера я был маленьким, а сегодня… Нет, лучше вспомнить то, что было вчера…

Шарль увидел разноцветный шатёр Шапито и замер.

– Вот бы заглянуть внутрь. Одним глазком посмотреть на то, что там происходит, узнать, что за чудеса совершаются, – проговорил он. Стоящие рядом мальчишки переглянулись. Самый щупленький ткнул Шарля в бок, воскликнув:

– Ты что забыл, что для беспризорников не существует преград? – Шарль обрадовался. – Тогда вперёд, – скомандовал предводитель и первым юркнул в гущу людей, толпящихся у входа в цирк. За ним растворились среди зрителей и остальные мальчишки.

Шарль нашёл себе местечко на лестнице между рядами, расположенными под самым куполом. Отсюда сверху арена напоминала большую чашу, на дне которой совершается чудо, чудесное действо, чудодейство. Наблюдая за воздушными гимнастами, Шарль решил остаться в этом удивительном месте. Воображение сразу же живописало ему удивительную картину. Он – любимец публики, воздушный гимнаст в блестящем трико, выполняет свой коронный номер – полёт вниз из-под купола цирка.

В этот момент загремела барабанная дробь. Люди замерли. Стройный гимнаст в золотом костюме сделал сальто и полетел вниз, красиво раскинув руки. Публика ахнула. Но руки гимнаста вдруг превратились в огромные крылья.

– Человек-птица! – выдохнул зал.

– Золотая птица счастья! – зазвучал голос конферансье. – Воздушный гимнаст Эдвард Гудини.

Шарль вытер выступивший на лбу пот, подумав, что таким смельчаком, как Гудини, ему не стать. Красивая мечта канула в небытие. Её место тут же заняла другая, более реальная мечта. На арену вышли смешные клоуны, белый и рыжий. Шарль приподнялся, чтобы получше их рассмотреть.

– О, какой смелый мальчик! – воскликнул рыжий клоун. – Смотрите, смотрите, он хочет повторит полет Гудини.

Шарль ещё не успел понять, о каком мальчике идёт речь, а рыжий клоун уже мчался наверх, перепрыгивая через ступени.

– Не робей, – кричал он и размахивал руками.

– Иди, мальчик, иди, – подтолкнули Шарля люди.

– Я?! – вытаращив глаза, прошептал он.

– Ты, ты, – улыбнулся клоун и, схватив его за руку, крикнул на весь цирк:

– Отважный смельчак готов совершить на ваших глазах трюк воздушного гимнаста Эдварда Гудини!

Шарль понял, что бежать ему некуда, поэтому решил не сопротивляться, а спуститься вниз и несколько минут постоять на арене в свете прожекторов. Он понимал, что такая возможность даётся один раз, и решил не упускать свой звездный час.

– Ничего не бойся, – шепнул ему клоун, когда они бежали вниз. – Доверься мне, и всё будет в порядке.

Шарль доверился. Его затолкали в пушку вместо снаряда. Загремели барабаны и… пушка развалилась на две части, а на публику посыпался разноцветный бумажный дождь. Красота!

– Можешь идти на своё место, – радостно сказал клоун, помогая Шарлю встать на ноги.

– А могу я остаться с вами? – с надеждой в голосе спросил Шарль.

– Ну, если у нас не будет проблем с твоими родственниками, то… – проговорил рыжий клоун.

– Не будет, не будет! – воскликнул Шарль. – Я – круглый сирота. Я – беспризорник, живущий под забором.

– Прекрасно, – похлопал его по плечу рыжий и, протянув руку, представился:

– Бебэ.

– А я – Лелэ, – сказал белый клоун.

– Вы женщина?! – восторженно воскликнул Шарль. – Вот это да!

– Да, вот это! – передразнила она его. Потом обняла за плечи, спросила:

– Ты правда живёшь под забором?

– Ну, не всегда под забором, – улыбнулся он. – Иногда удаётся переночевать на вокзале или в музее, или в парке, рядом с какой-нибудь не очень страшной статуей.

Лелэ звонко рассмеялась, растрепала его волосы и сказала:

– Раз так, мы готовы взять тебя к себе в номер. Мы назовем тебя Бенош. Идёт?

– Идёт! – воскликнул Шарль, не веря своему счастью. Он не только остается в цирке Шапито, он становится клоуном со звучным именем Бенош, а Бебэ и Лелэ заменят ему родителей!

Тогда Шарлю было десять лет. Теперь ему двадцать три. Он уже не малыш Бенош, а рыжий клоун Бенош – любимец публики, которого только что отругал господин в пенсне и похвалила девочка Симона.

– Что стряслось? – спросил Бебэ, пробравшись в балаганчик мимо сидящего на ступнях Шарля. – Почему ты застыл страшной статуей?

– Что было нужно серому господину от малыша Беноша? – спросила Лелэ, пытаясь заглянуть Шарлю в глаза. Он протянул ей записку и сказал:

– Девочка Симона желает, чтобы я поздравил её с днём рождения.

– Прекрасно! – воскликнул сверху Бебэ. – Усядемся на наши цирковые велосипедики, вооружимся свистелками, дуделками, пыхтелками и…

– Погоди, Бебэ, – крикнула Лелэ. – Здесь нужен другой подход. Ты же видел это белоснежное явление. Ты первый сказал, что она похожа на ангела, спустившегося с небес, а наш Бенош на растерявшегося беспризорника, который может сорвать номер.

– Да-а-а, – высунувшись из двери, проговорил Бебэ. Он состроил смешную гримасу, изобразив растерянного Беноша.

– Я, правда, так глупо выглядел? – воскликнул Шарль.

– Правда, – хлопнув его по плечу, сказала Лелэ. – Но это уже в прошлом. Забудь. Вставай, нас ждут великие дела.

Шарль поднялся и поплёлся за Лелэ. Он не задавал ей никаких вопросов. Знал, Лелэ – уникальная женщина. Он любил её, как родную мать. За тринадцать лет она ни разу не повысила на него голос, ни разу не рассердилась на него, хотя поводов было предостаточно. Как ей удавалось быть мягкой, нежной, доброй, для Шарля оставалось загадкой.

– Делай всё, как я скажу, – шепнула ему Лелэ, скрываясь за дверью директора цирка.

Через минуту наружу высунулся её большой красный нос, за ним глаз, рука и лишь потом зазвучал таинственный шёпот:

– За-хо-ди.

Шарль огляделся по сторонам. Никого. Юркнул в приоткрытую дверь.

– Привет, давненько не виделись, – проговорил директор цирка Рудольф Велзер. Он сидел за своим полированным столом и снисходительно улыбался. – Матильда обижена на тебя. Льёт слёзы. Хорошо, что у тебя хватило ума прийти до того, как я тебя вызвал. Молодец. Я ценю смелых людей. Я прощаю тебя и… – он поднялся. – Разрешаю тебе сводить Матильду в синематограф.

– Ах, как мы польщены! – воскликнула Лелэ, прижав руки к груди. – Это честь, большая честь. Но… Бенош не сможет пойти в синематограф.

– Почему? – нахмурился директор.

– Ему совершенно нечего надеть, – проговорила она трагическим голосом. – Он не осмелится взять под руку вашу дочь, если на нём будет надет вот такой клоунский наряд.

Лелэ приказала Шарлю несколько раз повернуться.

– Да-а-а, – вновь усевшись за стол, проговорил директор. – Да, непорядок.

– Не стоит огорчаться из-за пустяков, – улыбнулась Лелэ и проговорила своим клоунским голосом:

– Если вы, господин директор, выдадите нам гонорар, мы сможем приодеть мальчика.

– Хорошо, – кивнул директор, выписал чек и протянул его Лелэ со словами:

– Купите мальчику что-нибудь поприличней, чтобы у Матильды был достойный кавалер.

– Пренепременно, господин директор, – поклонилась Лелэ. – Наш Бенош будет выглядеть лучше того серого господина в котелке.

– Ну-у-у, ты загнула, – усмехнулся директор. – Лучше банкира Штанцера выглядеть не сможет никто.

– Мы попробуем, – подмигнув ему, сказала Лелэ. – К тому же, у нас есть одно маленькое, малюсенькое преимущество – молодость.

– Браво, Лелэ! – рассмеялся директор. – Ты самая умная женщина из всех, с кем я встречался на жизненном пути. Если бы не твой Бебэ и моя… – он перешел на шёпот, – Жильда, то… – директор вышел из-за стола, обнял Лелэ, поцеловал в шею, единственное не загримированное место. Она округлила глаза, прижала палец к губам, покачала головой.

– Ах, я забыл, что мы сватаем Матильду, – воскликнул директор, выпуская Лелэ из своих объятий. Посмотрел на Шарля и строгим голосом сказал:

– Сегодня в половине шестого Матильда согласна сходить с тобой в кино.

– Но у мальчика совершенно нечем заплатить за билеты в синематограф, – раздался за его спиной вкрадчивый шёпот Лелэ. – Бенош так хотел перещеголять банкира, что…

– Ладно, ладно, я всё понял, – усмехнулся директор, выписав ещё один чек. – Ты, Лелэ, можешь вить из меня верёвки.

– Я пользуюсь своим даром крайне редко, Рудольф, – кокетливо проговорила она.

– Я это ценю, дорогая, – улыбнулся он, протянув ей ещё один чек. – Это для Бебэ.

– Благодарю, – пропела она и подтолкнула Шарля к двери.

– Мы баснословно богатые люди! – воскликнула она, когда кассир выдал ей наличные. – Можем бросить всё и убежать на край света. Но… – она стала очень серьёзной. – Мы этого никогда не сделаем, потому что мы – люди чести, хоть и носим клоунский наряд. Мы не имеем права подводить Рудольфа Велзера. Он очень добрый малый и очень-очень несчастный человек, – Лелэ вздохнула. – Ладно, идем. Душераздирающих историй я сегодня не стану тебе рассказывать, потому что тебе ещё вести Матильду в синематограф.

– А можно обойтись без этого похода? – с надеждой спросил Шарль, заранее предвидя ответ Лелэ.

– Нет, – категоричным тоном заявила она.

– Лелэ, ты же знаешь, как мне не нравится эта толстая Матильда, – захныкал Шарль. – Люди будут показывать на нас пальцами и хихикать.

– А ты разве не привык к тому, что над тобой смеются? – спросила она, нахмурившись. – Считай себя героем сцены, королём цирковой арены. Будь выше толпы. Запомни, милый, всё, что происходит за пределами Шапито, такой же цирк. Просто ты не знаешь последовательность номеров и количество артистов, занятых в программе, поэтому следует быть готовым к исполнению своего любимого трюка в любую минуту. Понятно? – она щёлкнула его по носу. – Улыбайся, дорогой, за нами следят.

– Кто? – оглянувшись по сторонам, спросил Шарль. Лелэ поднялась по ступеням, раскрыла дверь балаганчика и ответила:

– Вечность… Мы все когда-нибудь предстанем перед Всевышнем. Мы все дадим Ему отчёт за свои дела, слова и даже мысли. Поэтому, не мысли зла. Пусть твоя душа будет чистой и лёгкой, как перышко. Ведь на весы вечности положат не наши тела, а наши души.

– Лелэ, не рановато ты принялась читать нравоучения малышу? – поинтересовался Бебэ.

– Не рановато, – ответила Лелэ, усевшись к зеркалу.

Бебэ повернулся. Грим был полностью стёрт с его лица. Узнать клоуна Бебэ в этом человек с волевым подбородком, крупным носом, крупными далеко посаженными глазами в обрамлении густых ресниц и мохнатых бровей было совсем непросто.

– Главное, не будь клоуном в реальной жизни, сынок, – сказал Бебэ, глядя в глаза Шарля. – Для лицедейства есть арена. Для действующих лиц – сцена. Всё остальное – обычная жизнь, повседневность. Она может быть удивительной, если ты сам наполнишь неповторимостью каждый миг. Любуйся, влюбляйся, целуйся, наслаждайся тем, что имеешь. Живи радостно, не грусти из-за пустяков.

– Тебе легко так говорить, тебя никто не заставляет идти в кино с «красавицей» Мати-тильдой, – посетовал Шарль.

– Сынок, посмотри на это с другой стороны! – воскликнул Бебэ. – Смотри!

Он схватил под руки Лелэ, принялся её кружить, роняя табуреты, расшвыривая набросанную на полу одежду, приговаривая:

– Вы так аппетитны, булочка моя, Матильда! Я проглотить готов вас тот же час. Сейчас, сейчас, сейчас, я повяжу салфеточку на шею, налью себе стаканчик чаа-а-аю и… – Лелэ вырвалась и отбежала в сторону. Бебэ принялся наступать на неё. – Матильда, вы куда? Матильда, я скучаю… По вашим формам, по изгибу рук… – Лелэ обвила его шею и потерлась белой щекой о его щеку. Он попытался высвободиться из её объятий. – Матильда, ну зачем вы так со мной? Зачем вы так? Вот так?

– Я так веду себя из-за того, что вы – дурак! – ответила Лелэ. – Такие глупости болтают лишь шуты и клоуны, как ты.

– Ты, между прочим, тоже клоунесса, – улыбнулся Бебэ. – А маленький Бенош – ещё гибрид, хоть он уже очень знаменит, что получает приглашенья от дам почтенных, дам седых и глупых девочек смешных… Ну, ладно, шутки в сторону, что будем делать дальше?

– Дальше? – Лелэ села перед зеркалом. – Дальше начнётся жизнь без всякой фальши, без лицемерия и лжи…

– Я упаду сейчас от счастья, держи, Бенош меня, держи, – закатив глаза, воскликнул Бебэ и рухнул на руки Шарля.

Потом они отправились в дорогой магазин, выбрали для Шарля строгий тёмный костюм, рубаху, шейный платок и дорогую булавку. Глядя на себя в большое во весь рост зеркало, Шарль не мог решить, кто он: смешной клоун, мальчишка беспризорник, цирковой актер или…

– Вы – лорд, милорд, или барон? – заглянув за ширму, поинтересовалась Лелэ.

– Я… Шарль Бенош, – проговорил он, чуть приподняв подбородок. – Я – принц датский Гамлет.

– Браво! – воскликнула Лелэ. – Я так и думала. Шуты и короли – люди одного ранга, одного сословия, поэтому они всегда рядом. Король без верного шута – никто. А шут? Он – зеркало огромное, в котором все пороки становятся заметней во сто крат. Ты разве этому не рад?

– Чему? – не понял её слов Шарль.

– Тому, что ты, мой мальчик – шут. Ты – зеркало толпы, к которому идут, идут, идут, чтоб на свои пороки посмотреть… – ответила Лелэ.

– Мне надоело быть шутом, – нахмурился Шарль.

– Поговорим об этом перед сном, – подтолкнув его к двери, сказала Лелэ. – Пора, тебя Матильда заждалась. Некрасиво заставлять барышню томиться неизвестностью.

– Надеюсь, наша с Матильдой связь сегодня будет прервана навеки, – проговорил Шарль, хмурясь. – Надеюсь, она сама поймёт, что я не просто птичка, мечтающая свить гнездо, а одинокий странник, господин ин-ког-ни-то, – он посмотрел на Лелэ. – А ведь я, в самом деле, ничего о себе не знаю, кто я? Кто мои родители? Почему я остался один? Что заставило меня бродяжничать? Из моей детской памяти стерто почти всё. Хотя… – он задумался. – Иногда во снах всплывают какие-то странные картинки прошлого. Моего или нет, не знаю. Мне снится богатый дом, свечи в канделябрах, слуги в белых перчатках, кружева на манжетах, яркий деревянный паровозик, оловянные солдатики, большой плюшевый медведь, с которым тепло спать. В камине горит огонь, кто-то читает сказки. Сон окутывает меня. Я не вижу лиц, не вижу людей, слышу негромкие голоса, но не понимаю, о чём идёт разговор. Похоже, что люди говорят о чём-то таинственном. Эту тайну мне ещё рано знать. Рано, потому что я – маленький. А потом… потом становится поздно, слишком поздно. Паровозик пылает в камине, листы, вырванные из книг, разбросаны по полу. Пропал большой плюшевый медведь, без него стало холодно, жутко… Бессонные ночи в каком-то заброшенном доме среди сотни таких же бездомных, бесприютных, голодных, худых мальчишек, как и я. Почему мы здесь? Почему? Ответить некому.

– У тебя ничего из прошлого не осталось? – спросила Лелэ, взяв Шарля под руку.

– Ничего, – ответил он и улыбнулся. – Ничего, кроме родинки в виде запятой на правом предплечье. Глядя на нее, я всё время думаю о том, что запятая лучше точки, потому что после неё должно быть продолжение. Значит, у меня тоже должно быть продолжение…

– Я бы сказала, хорошее продолжение, – подмигнула Лелэ. – Ты непременно сыграешь роль принца датского, мой мальчик, только тебе нужно учиться.

– О, ты снова за своё, – высвободив руку, проговорил Шарль. – Не желаю. Не хочу. Всё. Точка. Точка, а не запятая. Прошу тебя, Лелэ, не заводи больше таких разговоров.

– Ладно, – сказала она. – Только, заруби себе на носу, что на роль принца никто не возьмёт самозванца, – она щёлкнула Шарля по носу. – Если ты мечтаешь о хорошем будущем, то нужно трудиться, много, добросовестно трудиться, запомни, сынок.

– Я и так тружусь, – буркнул он. – Тружусь целыми днями, а вредный директор, не желает повышать мне жалование.

– Потому что он не считает наше с тобой ремесло великим трудом, – сказала Лелэ. – Бегать по сцене и смешить публику может каждый. Каждый. Нет особой хитрости и премудрости в том, чтобы кривляться, обезьянничать и хохотать над всякой чепухой. А вот заставить публику заплакать, найти такие слова, чтобы мороз по коже, чтобы слёзы градом, сможет не каждый. Мало кто сможет. Такие люди – редкость. Большая редкость, – она вздохнула. – Я знаю, Шарль, ты сможешь быть другим. Ты изначально другой. Тебе не место среди нас, в нашем балагане.

– Ты прогоняешь меня, Лелэ? – Шарль побледнел.

– Нет, нет, милый Бенош! – обняв его, воскликнула она. – Я не гоню тебя. Я никогда не прогоню тебя, никогда. Разве можно прогнать сына? Нет. Я хочу, чтобы ты подумал над моими словами. Посмотрел на всё вокруг другими глазами. Глазами принца датского, если хочешь, – она улыбнулась. – Пойми, Шарль, привычный уклад жизни изменить не просто, порой это невозможно сделать, порой не нужно, например, как нам с Бебэ. А вот тебе это сделать необходимо. Ты не клоун, не шут, ты утончённый мальчик с манерами аристократа. Ты знаешь, я безумно рада, что появилась эта девочка с бантами и музыкальным именем Си-мо-на. Да и фамилия Стовассер, звучит, как сто галлонов счастья.