Геония. Центурион. Мастер Миража. Предсказатели

* * *

– Вниз! Живее!

Белочка остановилась перед непреодолимой преградой – обрывом. Внизу, на карнизе, всего в восьми метрах о нее, темнела куртка Дезета. Иллирианца наполовину присыпало слоем мелких камешков. Вокруг валялись разбросанные взрывом ошметки горелого пластика и каких-то органических остатков. Обрыв уходил вниз отвесно, даже хуже того – козырек скалы нависал над спуском.

– Веревку возьми, девушка.

Джу вздрогнула – Иеремия подошел незамеченным. Она только сейчас заметила, что лоб старика украшает приличных размеров кровоподтек.

– Хорошо, сейчас.

Белочка выбрала наполовину утопленный в окаменевшей глине кусок арматуры, завязала конец троса неуклюжим, но прочным узлом, потом, обдирая ладони, съехала вниз. Иеремия махал рукой, что-то приказывая.

– Принимай мешок.

Она с трудом дождалась, когда рюкзак коснется карниза.

Фалиан спускался следом, кажется, спуск получился не слишком удачным – старый луддит приглушенно ругнулся и охнул. Белочка не смотрела – она уже склонилась над Дезетом, убрала кусочки сухой глины с его закрытых век. Иллирианец лежал неподвижно, но, кажется, оставался в сознании.

– Алекс!

Дезет открыл глаза – серые радужки почернели, переполненные расширившимися зрачками. Он попытался что-то сказать, но тут же прикусил губу. Джулия едва не заплакала – лицо Стрижа в несколько минут утратило загар, сделавшись неестественно бледным, даже синим. Правый бок куртки насквозь пропитался кровью.

– Ты меня слышишь, узнаешь?

Он опустил и тут же поднял веки – «да».

– Потерпи, я помогу.

Джулия отбросила пси-барьер, и тут же беспомощно скорчилась. Боль опалила разум, невидимый груз гнул к земле, не давая распрямиться. «Он на грани смерти от шока, но я не должна ничего чувствовать, у него же пси-ноль…»

Она не могла, но почувствовала – в этот раз Белочка, сама не зная об этом, посрамила электронные детекторы давно растаявшего свечкой Центра Калассиана.

Боль вдруг исчезла, отгороженная холодной стеной.

– Эй, не умирай! Держись.

Стриж виновато мигнул. «Я бы хотел, но не получается». Его мысль была отчетливой, как будто сказанной вслух.

Джу вытерла мокрые виски и попыталась снова. Она отчаянно колотилась о стену, беспощадно раня собственную сущность, щедро черпая из запретного и отступилась, лишь исчерпав возможности до дна.

Потом она отошла в сторону, села, охватив себя руками и прижав колени к подбородку. Стриж больше не шевелился. Джу потерла эти сухие глаза и отвернулась в сторону холодных, чистых горных вершин.

Иеремия, который, кажется, остался невредим, подошел к распластанному на камне телу Стрижа.

– Эй! Девушка! Чего сидишь? Давай сюда мой мешок.

Белочка отчаянно замотала головой, давясь непролитыми слезами, но все же нехотя встала, подняла закопченный, грязный, тяжелый рюкзак и волоком дотащила его до старика.

– Тащи бутылку со дна.

Старик сковырнул сковырнул пробку ножом и осторожно разжал ровные, плотно сжатые зубы иллирианца.

– Давай, лей в него сначала немного – полпинты, и не убивайся, парень не стоит того. Головорезы императора – они живучие.

Дезет на миг пришел в себя и кое-как проглотил крепкую жидкость.

Фалиан тем временем быстро и ловко, только затрещала ткань, вспорол куртку и рубашку иллирианца. Белочка отшатнулась, подавляя желание зажмурится поплотнее. Из-под кожи наружу торчали острые, «сахарные» обломки двух ребер.

Старик только пожал плечами.

– Экая ты трусиха, хоть и доктор. Это просто сломанные кости. Позвоночник у него цел. Голова тоже. Тащи сюда сухих веток. Поджигай, возьми у меня котелок, грей воду. Иголку из оранжевого кармана достанешь, нитки тоже там, шелковые. Чистое полотенце. Спирт. Торопись, девушка, но ничего не урони и не запачкай.

Вода вскипела быстро.

– Держи, крепче держи. Он сейчас дергаться будет как форель на леске.

Опомнившаяся Белочка моментально выставила пси-барьер. Очень вовремя – пришедший в себя Дезет взвыл, вырываясь – хирургия старого сектанта не отличалась деликатностью.

– Терпи, паршивец, – буркнул старик. – Больно, знаю, но если повезет, жив останешься.

Белочка изумилась – Иеремия действовал с ловкой профессионала. Руки каленусийского фермера не дрожали – только на загорелом лбу, у основания волос, выступили от напряжения крупные прозрачные капли пота.

Когда все кончилось, старик, не торопясь, вымыл ладони остатками воды.

– Если зараза не прикинется и кашель не начнется, считай, выжил. Возьми вот это… – он протянул Белочке непрозрачную, черного стекла капсулу. – Лей все, что осталось, в воду и дай ему выпить. Оставил на последний случай… Ладно, пускай.

Белочка недоверчиво посмотрела в бирюзовые глаза луддита, мимикой повторила главный вопрос. Старик понял без слов и на этот раз ответил всерьез, уголком глаза покосившись на Дезета.

– Будем надеяться. Половина на половину. Утро покажет.

Беспомощный, совсем не опасный Стриж спал в тени скалы, его укрывали две походные куртки: черная – Иеремии, голубая – Белочки.

Они сидели, беспечно свесив ноги с обрыва – седой деревенский проповедник, с лицом, изрезанным жесткими, как растрескавшаяся земля морщинами, и сострадательница, у которой блестящие каштановые волосы скрутились, опаленные огнем.

Садилось солнце за холодные вершины. Ветерок коснулся обломков и камней, унес последние клочья дыма. Старик и девушка следили как край багрового диска приближается к Игольчатому пику. Они молча ждали будущее, исчерпав силы и не думая ни о чем. Пока для этого оставалось время.

Часть третья. Последствия

Глава 16. Дымы отечества
Порт-Калинус – Порт-Иллири

Близ полудня ранней осени 7005 года по летосчислению сектора западного побережья оживленный аэропорт Порт-Калинуса кишел суетящимися людьми. Невесомо-ажурные листья, облетевшие с декоративных кустов, бесшумно вспархивали из-под колес каров. Деловые люди Конфедерации стремились прочь, спеша использовать нежаркие месяцы бархатного сезона, чиновники Департаментов спешили обратно в столицу после традиционных каникул. В насквозь прозрачном здании вокзала один из просторных холлов оккупировала очкастая команда обладателей вельветовых курток – команда ученых, готовилась лететь на традиционные осенние в колледжи Парадуанского университета. Эти люди возбужденно гомонили, то и дело упоминая какого-то Майера. Прилетел полуденным рейсом и со скучающим видом прошествовал через пси-турникет загорелый до цвета золота знаменитый архитектор Финтиан. Пестрая толпа меняла краски и очертания, как скопище кристаллов в калейдоскопе.

У стальной стойки пристроились, скучая, двое служащих таможни – рейс на Порт-Иллири ожидался через два часа. Они наблюдали людское коловращение с тем специфическим интересом, с каким обладатель аквариума рассматривает рыб. Призывно запищал уником. Таможенник постарше прижал прибор к уху, скука мгновенно исчезла с его лица, выслушав инструкции, он обернулся к товарищу и скорчил ехидную гримасу

– К нам идут наблюдатели.

– Чего им надо, Нед?

– Везут человека по линии своего Департамента.

– Рейсовым самолетом? Эти ребята совсем зарвались.

– Тихо. Наше дело – сторона. Им отдали салон для почетных персон – парни повезут свой живой груз с комфортом.

Вскоре через бесшумные раздвижные двери вошел десяток подтянутых одинаково стриженных мужчин в серой униформе. Нед поднял с полированного стеклянной столешницы крошечный микрофончик и добродушно-официально пророкотал на весь зал:

– Свободные граждане! Просьба не суетиться и освободить проход. Этим вы окажете содействие Департаменту Обзора. Да-да, к вам, господин Финтиан, это тоже относится… Вот так, благодарю вас.

Следом за десятком охранников вошли четверо людей в штатском. Двое окружили третьего, придерживая его за локти, четвертый замыкал шествие, ведя за руку маленькую девочку в мохнатом вязаном платье. На плечи конвоируемого накинули плащ – так, чтобы скованные руки не слишком бросались в глаза.

Таможенники оперлись о стойку и вытянули шеи, почти уткнувшись носами в кристально-прозрачное стекло перегородки.

– Кого тащат на этот раз?

– Старые разборки с Порт-Иллири. Выдают какого-то парня из тех, по кому у императора плачет эшафот.

– Слушай, Нед, я, кажется, этого знаю – видел по уникому.

– Да ну?

– Не сомневайся.

– Что-то вид у иллирианца невеселый.

– Еще бы. В Иллире до сих пор не отменили четвертование. То есть, не применяют, конечно, но в законах-то оно есть.

Нед закашлялся, отпил из стаканчика с водой и укоризненно затряс подбородком.

– Ты, Барри, подпортил мне аппетит – до вечера, не меньше.

– Прости, друг, так получилось.

Они повернули головы, жадно провожая взглядами уходящих. Барри, склонный к философствованию, добавил:

– Вот такие истории позволяют нам полнее ощутить радость собственной жизни.

Нед, немного подумав, полностью согласился.

* * *

Стриж шел к трапу, испытывая неотвязное желание оглянуться. Он точно знал, что его никто не провожает, точно знал, что увидит оглянувшись – серое, в жирных пятнах покрытие взлетного поля, серые мундиры охранников, одинаковые, как жетоны, равнодушные лица. И все-таки оглянуться хотелось. Нина почти бежала, стараясь не отстать от взрослых. Стриж слышал ее короткие неуверенные шаги.

От трапа отделилась кучка людей в черном, на их мундирах обильно блестели нашивки и позумент. Преторианцы, личная гвардия императора Иллиры, разительно отличалась от людей Департамента – те всему предпочитали функциональность. Сейчас наблюдатели казались серыми мышками на фоне расфуфыренных индюков. Стриж улыбнулся с изрядной долей сарказма – сардарский корпус и личная гвардия Оттона по традиции недолюбливали друг друга.

Командир иллирианцев отсалютовал каленусийскому коллеге-оппоненту, пустым взглядом мазнул по Дезету и протянул руку за документами. Несколько секунд сравнивал лицо Стрижа с фотографиями фаса и профиля.

– Он? – не выдержал каленусиец.

– Да. Мы принимаем груз. Вот этого, – затянутый в черное палец небрежно указал на Дезета. – А брать ребенка инструкций не поступало.

Наблюдатель смутился.

– Экстрадируемый пожелал забрать дочь. По каленусийским законам мы не можем ему препятствовать.

– На борту самолета действуют законы Иллиры. У нас не было инструкций – я понятно выражаюсь? Ребенок останется здесь.

Нина, почувствовав заминку, уставилась на капитана преторианцев широко открытыми серыми глазами. Стриж, насколько позволяли наручники, положил ладони на узкие детские плечи.

– Мы так не договаривались, свободные граждане, если вы не уладили дел с Порт-Иллири, я остаюсь здесь.

Офицер претории едва удостоил Дезета взглядом.

– Твои желания ничего не значат, предатель. Итак…

– Ты ошибаешься, преторианец – значат. Вы можете меня скрутить, можете и убить, но такой инструкции тебе не давали. Сомневаюсь, что в Порт-Иллири похвалят за инициативу. Попробуй отобрать у меня дочь, индюк – и ты увидишь, что я и в браслетах могу причинить кучу неприятностей.

Иллирианский офицер побагровел, из-за чего его сходство с индюком только усилилось.

Наблюдатель посчитал нужным дипломатично вмешаться:

– Подумайте, Дезет. Быть может, ребенку и вправду будет лучше в каленусийском приюте?

– Спасибо, капитан, но я больше ничего не хочу от Каленусии. Все, что вы могли мне дать, я уже получил.

Наблюдатель нахмурился, переваривая намек. Стриж повернулся к иллирианскому офицеру:

– Ну так как?

Он напрягся ожидая реакции спесивого преторианца. Тот, помедлив, кивнул:

– Ладно. Я лично позабочусь, чтобы ты об этом пожалел.

– Не думаю, что у тебя это получится.

Дезет ступил на трап, его втолкнули в салон, провели куда-то в самый хвост, в отдельный отсек.

– Располагайся с удобствами.

Стриж опустился в просторное кресло, на всякий случай посадил Нину на колени, заключив ее в кольцо скованных рук. Преторианцы вольготно расположились вокруг, заодно отрезав ему путь к двери. Их капитан морщился как от головной боли, время от времени поглядывая в иллюминатор – возможно, плохо переносил ожидание.

Стриж осторожно вздохнул – все еще побаливали залеченные в каленусийской клинике ребра.

– Чего мы ждем?

– Пассажиров в общий отсек. Не надейся – ты не настолько важная сволочь, чтобы из-за тебя гонять пустой самолет.

Пассажиры ручейком стекались к трапу. Брюхо гигантской металлической птицы поглощало их бесследно. Офицер претории барабанил пальцами по лакированной крышке откидного столика.

– Сейчас взлетаем.

Взвыли двигатели, самолет вырулил, примеряясь к разбегу, пробежав положенные метры, оторвался от земли, уходя в линялую голубизну. Стриж откинулся в кресле и закрыл глаза, вспоминая события прошедших месяцев.

…Спасателей тщетно ждали пять дней, считая со дня гибели полковника Хиллориана. Временами Стриж оказывался в полубеспамятстве, и тогда тревожно звенели сверчки, накатывал волною запах полыни. Порой сознание прояснялось – тогда он слышал свист ветра в камнях и видел, как медленно плывут свинцовые облака. На третий день, должно быть, сказалось действие капсулы Фалиана – бред отступил, Стриж лежал в тени скалы, тщетно пытаясь сжать пальцы в кулак – руки не слушались от слабости. Джу приносила скудную еду, он ел, стараясь не разбирать вкуса, подавляя кашель и тошноту. Иногда ему удавалось проглотить завтрак.

На четвертый день он понял, что, возможно, не умрет – если прилетит спасательная команда, если его сразу отправят в госпиталь, и если улыбнется удача. «Если» набиралось слишком много, Стриж перестал думать о спасении, ему казалось, что он лежит на плоту – этот плот плыл по извилистой желтой реке, время от времени в поле зрения попадали выступы прибрежных скал. Где-то в конце реки, там, где она впадает в море, маячил финал – только рассмотреть его как следует не удавалось. Иногда приходил сон, Стриж переставал видеть реку, но знал, что она все с той же ленивой неотвратимостью несет свои воды к морю…

Спасательная операция началась только на седьмой день – когда в Порт-Иллири поняли, что Аномалии больше нет, а попытки связаться Хиллорианом ни к чему не привели. В тот день вертолет с оперативной командой Егеря завис над мертвой Воронкой Оркуса.

Перелет Стриж почти не запомнил. Он плыл и падал, лишь наполовину усыпленный самой сильной анестезией. Время от времени над Дезетом склонялось лицо Джу, он пытался улыбнуться, но не мог как следует пошевелить лицевыми мускулами. Испуг в карих глазах девушки показал ему, во что вылились такие попытки.

Вертолеты дозаправились на базе Лора. Порт-Калинус встретил его стерильной прохладой госпиталя.

Еще через два месяца Стриж покинул стены Центральной клиники Порт-Калинуса. Чиновник Департамента был сух, деловит и корректен: «Ваше имя, частное имя, возраст, гражданство?.. Все в порядке, данные совпадают… Готовьтесь к экстрадиции на родину… Почему не ожидали? Вот запрос из Порт-Иллири, вот ваша подпись. Какие еще другие условия? Какой еще полковник Хиллориан? Сейчас, справлюсь в Системе… Мне жаль, он числится среди пропавших без вести… Вы говорите – нарушение гарантий? Еще раз, мне очень жаль. Впрочем, у покойного полковника все равно не было прав отменять решения Калинус-Холла… Да, да. Не стройте из себя воплощенную наивность… Что? Не в курсе… А на такие вопросы не отвечаю… А это – закрытая информация…»

Стриж пытался спорить, испытывая бессильное, безнадежное бешенство, тем более унизительное, что ситуация вынуждала его к предельной корректности. Каленусиец сухо кивнул на прощание. На замкнутом как дверца сейфа лице прорезалось некое подобие человеческого выражения. Чиновник окинул взглядом пустые, без пси-датчиков, стены адвокатской комнаты и, приблизившись к Дезету, шепнул одними губами: «Простите, я на самом деле, а не для проформы сочувствую вам. Будь время и хороший адвокат… А впрочем, все решено наверху. Руководство не хочет лишний раз раздражать вашего императора». Чиновник отвернулся, и, махнув рукой, вышел, жестко выпрямив затянутую в серый мундир спину.

…Стриж открыл глаза. Каленусия оставалась в прошлом, под крылом самолета медленно проплывали вершины западных гор, где-то южнее лежала невидимая сейчас долина Ахара.

Офицер преторианцев отследил взгляд Стрижа.

– Посмотри в последний раз на территории твоих дружков-каленусийцев. Ты их больше не увидишь. Впрочем, вопросы ностальгии для тебя скоро станут неактуальны.

Стриж пожал плечами:

– Они мне не друзья. Впрочем, надо отдать должное каленусийцам – они ради шкурных интересов сдают и разменивают чужих, а не своих.

Ошеломленный преторианец пару секунд переваривал оскорбление, а потом коротко, без замаха, ткнул Стрижа кулаком – прямо в залеченные в госпитале ребра. Дезет замер, пережидая, пока пройдет боль. «Со мною Нина, нельзя давать им повод избить меня на глазах у ребенка».

– Не нарывайся, сардар, – бросил преторианец, Стриж на этот раз промолчал.

Самолет заходил на посадку – роскошная зелень пригородов Порт-Иллири сливалась в один пушистый ковер. Изумрудная поверхность земли словно бы накренилась навстречу лайнеру. Квадраты апельсиновых и персиковых садов увеличивались в размерах, обрывки облаков уходили вверх, оставляя панораму кристально чистой.

Лайнер сел, упруго коснувшись полосы, пробежал положенное расстояние и замер, муравьями засуетились пассажиры. Дождавшись момента, когда рассеется толпа, к трапу самолета подвинулась приземистая машина. Стриж вышел из самолета, зажатый между массивными торсами охранников. Поле пахло керосином, смазкой и еще чем-то неопределимым.

– Кажется, дым отечества, – сказал Стриж, и преторианцы с удивлением уставились на арестанта:

– Вот, идиот.

Нина семенила рядом с отцом, зажав в кулачке угол наброшенного на его плечи плаща. Дезета заставили пригнуться и втолкнули в машину, подсадили ребенка следом.

– Поехали.

Стриж смотрел сквозь лобовое стекло, ловя последние моменты отпущенного ему времени. Он неожиданно для самого себя почувствовал искреннее волнение – Порт-Иллири обступил его, вызывая лавину воспоминаний.

Машина тем временем сделала несколько резких поворотов и на предельной скорости устремилась в загородную зону. Стрела радиальной дороги уходила на юго-запад, вдоль обочин тянулась живая изгородь. В редкие просветы Стриж видел колонны и ажурные заборы особняков, розовые кусты, кипарисы.

Кар молнией проскочил погруженный в сонную полудрему пригород и свернул с магистрали, под колеса легла черная, без малейшего изъяна полоса. Машина въехала под сень пышной листвы, потом выбралась на открытое место, задержалась возле ворот квадратного здания, миновала арку и встала.

– Штаб-квартира претории. Вылезай, приехали.

Стриж выбрался наружу, стараясь не отпускать от себя Нину. Прямоугольник двора был идеально, невероятно чист – словно каждый уголок только что вымыли щетками, громада каменных стен подавляла.

Навстречу приезжим шагнула сухощавая пожилая женщина с ястребиным носом и тонкими губами – ее голову покрывал традиционный фиолетовый колпак монахинь.

– Мать Наан, орден Разума.

Преторианец поморщился.

– Можете радоваться, Дезет, у меня приказ – ваш щенок пойдет в цепкие лапки монашек, а не на ликвидацию.

Наан протянула покрытую мелкими трещинками широкую ладонь. Стриж ослабил кольцо скованных рук, выпуская ребенка.

– Иди, Ни. Иди к ней.

Нина настороженно, без улыбки подошла к женщине. Стриж посмотрел прямо в желтоватые, как у совы, глаза монахини.

– Я вынужден доверять вам, леди. Так прошу вас, выполните свой долг – не ради меня, так ради вашего Разума.

Сестра не повела даже бровью, только ее птичьи зрачки на мгновение расширились. Стриж отвернулся.

– Прощай, Нина.

– До свидания, папа.

Он не стал смотреть вслед монахине и ребенку.

– Я готов, куда теперь?

Распахнулась дверь, Стрижа провели гулкими коридорами, зарешеченный лифт опустился на два яруса вниз, равнодушный охранник отворил перед ним дверь. Дезет шагнул внутрь, конвоиры вошли следом.

Стриж едва успел полуобернуться – первый удар, ладонью, пришелся в лицо, второй, кулаком, в солнечное сплетение.

– Прислони его к стене.

Преторианцы действовали деловито и с той размеренностью, которая наблюдается у добросовестного работника. Удары сыпались градом. Они ушли, когда Стриж сполз по стене на пол.

– Отдыхай. Это была разминка.

Наручники так и не сняли. Дезет поднялся, слизнул с губы и выплюнул кровь, прошел пару шагов и опустился на голый бетон скамьи. «Ну, вот и все. Это конечная станция. Больше нет дел, нет ни выбора, ни обязательств».

Он лег так, чтобы меньше мерзнуть от бетона. Возможно, прошли часы, может быть – сутки. Серая лампочка все так же тускло тлела под потолком. Его не кормили, воду Стриж пил из крана в нише. «Преторианцы тянут время, чтобы я полнее ощутил свое ничтожество». Он пошевелил пальцами, наручники мешали, но кисти рук еще не потеряли чувствительность. «Какой холеры, чего я боюсь? Когда начнутся допросы, я скажу им правду, вот и все».

«Им не нужна правда, – тут же возразил себе Стриж, – им не нужно ничего, кроме показательной расправы. Они боятся императора, боятся интриг сослуживцев, доноса собственной жены. Самое лучшее средство почувствовать себя сильным – унизить и убить кого-то другого. Не стоит обманывать себя, надежды больше нет, мне не вывернуться. На этот раз Стриж отлетал свое, но состояние между жизнью и смертью имеет множество интересных градаций».

Он зажмурился, глубоко вдохнул. Воздух пах горькой полынью. «Откуда здесь, в подвале полынь?» Неистово соревнуясь друг с другом, стрекотали бесчисленные цикады, садилось рыжее лохматое солнце, колыхалось огненное марево…

Стриж открыл глаза – алая пелена исчезла, не было цикад, не было полыни. Воздух в камере отдавал дезинфекцией, серели стены, нехотя тлел серо-желтый свет.

– Я не стану вешаться, ублюдки – сперва отработайте жалование.

Стриж сел, сложил руки на коленях, интуитивно чувствуя, что ждать осталось недолго. Через пару минут дверь отворилась с жестяным грохотом.

– На выход.

Дезет встал и перешагнул порог, его тут же прочно взяли за локти.

– Пошел.

Он шагал между серых стен, в тусклом свете, мимо серых плоских лиц и черных мундиров. Взвыл лифт, унося людей наверх, коридор, освещенный на этот раз настоящим солнцем, привел к выкрашенной в стерильно-белый цвет двери.

– Заходи.

Стриж переступил порог. В углу, возле странной конструкции кресла, возился лысый остроносый очкарик в блеклом халате.

– Снимите с него браслеты, одежду до пояса – долой.

Сержант претории нехотя отомкнул наручники.

– Раздевайся, – сказал он.

Куртка, пробитая пулей Белочки, осталась еще в Порт-Калинусе. Стриж стащил рубашку и бросил ее в угол, на пол. Очкарик махнул в сторону кресла:

– Располагайся с удобствами.

Дезет сел на черное пластиковое сиденье, на его предплечьях щелкнули стальные захваты. Очкарик подошел сбоку, ловко потыкал в Стрижа остро пахнущим ватным тампоном и налепил датчики, потом исчез из поля зрения, устроился где-то за спиной Стрижа и монотонно затараторил:

– Вам будут предложены некоторые вопросы. Вы должны максимально правдиво отвечать только «да» или «нет». Другие ответы и посторонние реплики не допускаются…

Скучающий сержант зевнул:

– Какие все-таки проблемы с этим «нулевиком»…

– И не говорите, коллега, – согласился лысый. – От «сыворотки правды» он будет только блевать. Но нет худа без добра, из-за ошибки природы в лице этого парня пришел приказ использовать мой уникальный аппарат. Он считывает не психические излучения, а всего лишь физические реакции пациента.

Сержант скептически сморщился и пустил в Стрижа облако сигаретного дыма.

– Не верю я в вашу груду хлама, док. В конце концов, если придерживаться стиля «ретро», то есть старые, надежные способы – дыба, иголки под ногти, электрошок…

– Ну что вы, коллега. Такого типа нужно сохранить в целости для эшафота.

Стриж перестал слушать болтовню преторианцев. «Это не пытки, только детектор лжи. Сенсов с каждым годом все больше, на каждую собаку вешают пси-детектор. Полиграф давно вышел из моды. Ради меня они раскопали и отремонтировали музейный экспонат».

Лысый очкарик деловито забубнил за спиной Дезета набор бессмысленных на первый взгляд вопросов:

– Любите ли вы собак?

– Да.

– Принимаете ли вы наркотики?

– Нет.

– Участвовали ли вы в экспедиции, отправленной в каленусийскую Аномалию?

– Да.

– Принадлежите ли вы к подрывным группировкам на территории Иллирианской Империи?

– Нет.

– Как вы относитесь к идее о бессмертии души?

– Идите к черту.

Очкарик обрадовался:

– Прекрасно! Замечательно! Классическая картина. Не волнуйтесь, сержант, моя «старушка» на ходу и действует отменно!

Сержант презрительно фыркнул и снова потянулся за сигаретой.

Очкарик продолжал беспорядочно сыпать вопросами. Стриж отвечал, не задумываясь. Они сделали перерыв через три часа. Потом Дезета увели и первый раз накормили обедом. Он уже перестал обращать внимание на ненавидящие взгляды преторианской стражи.

Очкарик закончил труды только к вечеру. Стрижа освободили наконец от датчиков и тут же сковали наручниками. Техник просматривал записи в углу и умственно тешился результатом, а Стриж под конвоем отправился спать.

Ночь в бетонной камере пришла почти без сновидений, только под утро Дезет увидел сеть – ровную, прочную сеть из липких серых нитей. В углу, чуть левее центра, зияла рваная дыра. Он нацелился выскользнуть через дыру, но проснулся от грохота двери, так и не успев убедиться в спасении.

– Встать! На выход.

Он вышел навстречу хмурому утру, туману, мелкому моросящему дождю. Двор, все такой же стерильно-чистый, почти пустовал, Стрижа втолкнули в машину, двое охранников плюхнулись по бокам, старый знакомый, офицер, влез на переднее сиденье.

– Поехали.

Взревел мотор. Кар мчался через тихий пригород, Стриж снова смотрел во все глаза – мимо проносились украшенные скульптурой арки, колосс в миниатюре – статуя императора, колоннады и портики, дворцы, скопище роскошных зданий Иллирианского университета, фонтаны, площади, с которых веером разлетались прочь потревоженные белые голуби…

Охранник усмехнулся.

– Нравится? Смотри-смотри. Недолго осталось.

Дезет пожал плечами со вновь обретенным равнодушием фаталиста.

Машина тем временем подрулила к площади Величия. Резиденция императора, украшенная с фасада пилонами, заканчиваясь куполом из металла, который имитировал платину. Растительный орнамент обильно украшал фризы, над ними, на карнизах простирали крылья каменные орлы. На свободных площадках, на почтительном расстоянии от подъезда резиденции, серебрились ряды дорогих каров.

Стриж хмыкнул, шагая по белым мраморным ступеням брезентовыми ботинками, без куртки, в наручниках, в линялой рубашке, прожженной у походных костров. Навстречу вынырнул седой, благообразный аристократ с дамой в бриллиантах. Женщина в ужасе затрясла искусственными ресницами. Ее спутник надменно вытянул желтоватое, породистое лицо.

– Возмутительно! Пойдемте, моя леди Таня. Эта безродная шваль заполонила все приличные места.

Преторианцы в ответ смерили аристократа ледяными взглядами. Роскошный портал пропустил Стрижа под своды дворца, охрана расступилась, лакеи робко жались к стенам.

– Сюда.

Статуи, лестницы, роскошная мозаика пола. Поднялся и упал за спиной бархатный занавес. Стриж вошел и остановился на пороге. Этот кабинет предназначался явно не для работы, а для полуторжественных аудиенций – не было ни книжных шкафов, ни письменного стола, ни кибера, ничего лишнего. Высокий потолок покрывала роспись, в которой смешались обвитые плющом шпаги и вздыбленные в ярости грифоны. Светильники имитировали факелы, причем не только по форме – они даже слегка мерцали. Пожилой император сидел на небольшом, в одну ступень, мраморном возвышении, в кресле из черного дерева и кожи рептилий.

Стриж открыто разглядывал властителя. Прежде им довелось встретиться лицом к лицу всего один раз: за уничтожение Центра Калассиана Дезет получал награду из собственных рук Оттона.

За прошедшие годы владыка Иллиры оплыл, стал более грузным, крупный, благородных очертаний нос с небольшой горбинкой тонул в отечных щеках. Короткие мелко завитые кудряшки надо лбом поредели, однако, смотрел диктатор Иллиры бодро и зло. Стриж пошевелил запястьями в наручниках. Пожалуй, даже со скованными руками он расправился бы с Оттоном за несколько секунд… если бы не конвоир за плечом и не отсутствие у расправы смысла.

Возможно, у императора возникли сходные мысли. Оттон оглядел Стрижа с тем специфическим выражением лица, с которым люди брезгливые рассматривают отбросы.

– Снимите с него браслеты. Оставьте нас наедине.

Вышколенный преторианец выполнил опасный приказ без возражений. Стриж, привыкший за последние дни к наручникам, чувствовал себя едва ли не голым. Оттон с презрением указал бывшему сардару на стул.

– Садитесь.

Стриж сел.

– Я хочу послушать, как вы будете оправдываться. Начинайте.

– Не хочу.

Дезет сам испугался собственного озорства. Пожалуй, человеку, предпочитающему легкий род смерти, не стоило сердить императора. Оттон уставил неподвижный взгляд куда-то в диафрагму агента.

– Чего не хотите? Не хотите оправдания или не хотите доставить мне удовольствие?

– Не хочу ни того, ни другого.

Император пожевал нечто невидимое имплантированными, ярко-белыми зубами, покачал все еще величественной головой.

– Тогда я скажу вам.

…Стриж был удивлен. Через минуту его изумление достигло крайней степени и едва не перешло в восхищение.

Император Иллиры ругался. Сказать так – значило не сказать ничего. Стриж не был любителем крайних проявлений брани, однако, поневоле вращаясь в самых разных кругах, приобрел немалые познания в ругательных обычаях как Иллиры, так и Каленусии.

Слушая Оттона, он понял все ничтожество своих познаний. Оттон извергал не шквал – ураган сквернословия, всесторонне оценивая все, что касалось сути Стрижа, начиная от способов его зачатия, кончая предположительными интимными привычками самого Дезета. Стриж несколько раз с интересом отметил и вовсе незнакомые ему слова.

Правитель тем временем перешел к описанию анатомии провинившегося, особое внимание уделив свойствам его головы. Потом подробно описал генеалогию Алекса, добавив в нее наиболее колоритных представителей фауны Геонии.

Нецензурную симфонию завершил короткий, энергичный аккорд – оценка многочисленных подвигов агента. Оттон, устав, начал сдавать, в описании преобладали всего-то несколько энергичных глаголов, в качестве объекта специфического любовного действия указывались мозги – как самого Стрижа, так и Оттона. Сардар старательно выпрямлял спину под градом словесных нечистот. Правитель брызгал слюной.

Диктатор умолк. Не торопясь достал тонкого шелка кремовый платок, медленно, основательно вытер губы, щеки, вспотевший лоб, подкрашенные брови, дряблые виски.