Цветок с ароматом магнолии. Детективный роман

Сидя на массивном диване, она всегда старалась расположиться прямо под газетницей с полуметровым изображением восточной красавицы в белом высоком тюрбане, синих шароварах, зеленых чувяках, белых, переплетенных шнурком, чулках, желтой атласной с красной каймой и широкими рукавами кофте поверх шелковой розовой сорочки. Узбечка, стоящая на терракотовом фоне, вышитой картинки, в руках над головой держала плетеную светло-желтую корзину полную изысканных фруктов: дыню, виноград, гранаты, яблоки, груши. Это оригинальное изображение состояло из маленьких кусочков ткани, плотно сшитых воедино в виде детской аппликации.

«Это просто поднос изобилия», – думала Настя, глядя на вышивку.

В дни болезни, девочка, глядя в потолок, рассматривала эту картинку. Она вспоминала о рукоделии, разных видах вышивок, вязании крючком, спицами, штопанье, шитье, все то, чем можно было заполнить ей досуг, когда температура спадала, и чему научила ее мама.

– Да, конечно. Всегда появляются преграды, но с ними можно и даже нужно бороться, – сказала мама строго, заметив плохое настроение у дочери. – Надо добиваться цели, поставленной впереди себя, – она решила по-дружески подбодрить ее не падать духом. – Ты не одна в своих стремлениях к победе!

Настя вспомнила девиз из книги «Два капитана» Каверина, которую прочитала в летние каникулы: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Она понимала, что мама для нее может быть единственным человеком для подражания.

– Пусть едет, куда хочет, – посоветовал брат, льстиво выискивая способ договориться с сестрой, никогда больше не встречаться по пустякам, чтобы не было жалоб родителям на грубое поведение другой стороны, дабы избежать недомолвок, глупых придирок и внезапных обид. – Раз решила расстаться с домом, езжай!

– Почему ты сам не поедешь в Москву? – спросила Настя, негодуя. – У тебя, как у парня, все проще. Ты очень способный.

– Слишком хлопотное это дело. Да и затраты большие, – ответил Петр глубокомысленно. – Надо конечно подумать…

В стенах коммунальной квартиры он старался занять посредническую позицию вместо того, чтобы заняться своими скрипичными музыкальными упражнениями для подготовки к вступительным экзаменам в Консерваторию или найти место, где можно применить свои таланты.

– Там у нас есть родственники. У них нет маленьких детей. Можно остановиться жить в их квартире на первых порах, – предложил отец здраво, а мама с грустью посмотрела на своих родственников, которых она видела не слишком часто из-за своей ответственной работы в больнице. – Жалко расставаться.

– Но меня они не приглашали в гости, – парировала дочь.

– А ты возьми и напиши им письмо, – снова возник голос брата из глубины комнаты. – Писать ты умеешь наверно.

Он перебирал большую кипу нот, напевая себе под нос турецкий марш Моцарта. Откладывая в сторону те ноты, которые они уже изучили, сравнивая пачки, он понимал, что все еще впереди.

Настя с усталостью оглядела родные пенаты, засыпая, ругала себя за нерасторопность и за отсутствие такта по отношению к родным: «Как я брошу родителей? У меня не хватит ни сил, ни денег на дорогу. Чтобы жить в незнакомом городе, нужны связи. Этих столичных родственников я совсем не знаю. Ну и что, если у них нет детей? Они не понесут ответственности за меня. Вообще, правильно сказал брат, что „это слишком хлопотное дело“. А как было бы здорово и весело познакомиться с москвичами!» – осенило ее под конец. «Все равно когда-нибудь познакомлюсь со столицей».

III

Ухажеров у красивой, грациозной девушки хватало. Еще в школе за ней ухаживал на переменах «главный бандит» и верзила, смущая девушку своим появлением во время урока. Он жил на их улице со своей сожительницей – продавщицей обувного магазина – высокой, жизнерадостной блондинкой. Настя едва успевала отказывать в свидании всем одноклассникам, кто дружил с ней на переменах.

Однажды в дни школьных весенних каникул, когда еще был жив их отец, и они с родственниками не так часто посещали местное кладбище, Настя с мамой отправились на пароходе «Дмитрий Фурманов» прокатиться до Волгограда. Там произошла удачная встреча без нравоучений с прежним другом – Сашей, его старшей сестрой и моложавой матерью. Они путешествовали на том же пароходе, тем же классом, но в разных соседних каютах. Тогда у обеих мамаш при посадке и размещении появилось внезапное желание устроить Настю с ее старинным другом вместе на одну верхнюю полку для экономии пространства каюты.

– А если кто-то из нас двоих упадет с полки, – спросила тогда испуганная Настя, разговорившись в виду отсутствия кавалера.

– Не бойся, места всем хватит, – заявила самоуверенно мать Саши, оглядывая своих попутчиков с интересом.

Женщины сразу отбросили эти никчемные предрассудки. При детях они старались не болтать о пустяках. За ними увязался аспирант Медуниверситета Мантрыгин – высокий, крепкий, лысоватый парень – будущий ученый. Он стал назойливо преследовать Настю во время прогулок на палубе, фотографируя, рассказывая о сложностях семейной жизни, взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.

– Мы с тобой так подружились, что можем перейти на более близкое знакомство, – продекламировал аспирант, поцеловав осторожно девушку в шею.

Настя удивилась несказанно такой смелости и откровенному нежному переходу в непривычных условиях к симпатии.

– О каких интимных отношениях мне нужно знать? – спросила Настя, заинтригованная следующим шагом красивого мужчины, стремящегося завести адюльтер с подростком одиннадцати лет, чтобы придать ее предназначенности более взрослое понимание со стороны пассажиров и команды парохода.

– Когда супруги или партнеры по секрету любят друг друга, то у них могут возникнуть непредсказуемые трения или конфликты, что часто случается в личной жизни у всех пар, – объяснил он девушке то, что Фрейд, а часто целые поколения и страны не могли доказать в течение всей своей трагической жизни.

– Мне еще рано об этом знать. Мы пока не муж и жена, – откровенно ответила Настя на его притязания.

– Философы забыли сказать о природном предназначении, апеллируя только к теории и психологии подсознательного момента ощущений, свойственных заурядным людям, мечтающих создать семью и научиться воспитывать своих детей – точной копии себя, – развил свою мысль аспирант.

Настя задумалась. Она вспомнила стихи Г. Державина, написанные в 1816 году – более ста пятидесяти лет назад, однажды услышанные на уроке литературы в школе и изрекла:

 
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
 

Она запнулась, не зная продолжения стиха. Вдруг с капитанского мостика услышала следующие четыре строчки, которые декламировал сам кавторанг, стоя на самом верху, глядя в уходящий форватор парохода.

 
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
 

От этого ей стало ужасно совестно перед окружавшими их отдыхающими на речном пароходе за свое поведение, но чарующее влечение заполнял существование в течение дня.

«А вдруг кто-то заметит такой грешный проступок, что я влюблена, и у нас завязался разговор?» – промелькнула у нее каверзная мысль.

Из-за корпуса кормового отделения на второй и верхней палубе выскочил тот самый подросток, с кем, как она позднее догадалась, встречала когда-то Первомай на улицах города. Он крикнул визгливо, пробегая мимо с молниеносной скоростью:

– Идите все сюда. Я их нашел, а то они уйдут.

Он повторил свои призыва два раза. Но никто не появлялся.

– Это тебя? – спросил в недоумении Мантрыгин, задушевно обнимая девушку. – У меня нет знакомых детей такого возраста, – примитивно солгал он.

– Наверно надо срочно идти на ужин, – ответила Настя вальяжно, начиная привыкать к его ухаживаниям. – Я проголодалась. Хотела вас спросить, вы не обиделись, что мы с вами постоянно прогуливались вместе? – спросила тона на два ниже девушка. – А то мне не хотелось бы, чтобы у вас возникло неправильное мнение обо мне, как о человеке.

– Нисколько, можешь не расстраиваться, – ответил он искренне.

Своими откровенными манерами аспирант-медик подкупил и вскружил голову юному созданию. У Насти было страстное желание выяснить у пожирателя сердец, кем она ему приходится по статусу. Поэтому она спросила Мантрыгина, стесняясь, на ушко, прислоняясь щекой к его чисто выбритой щеке, меняя обращение на фамильярно-приторные обиходные выражения, как с одногодками, обращаясь к взрослому человеку на «ты», будто он стал ее родственником или скинул лет десять:

– Кем я тебе прихожусь?

Она хотела сказать «дорогой», но слово застряло у нее в горле, как невысказанный беловато-прозрачный облачный ком, обволакивающий ее, совершающий в ней свои химические превращения. Она тут же разозлилась на себя, что не успела правильно высказаться. Но эгоизмом собственности она отгоняла от себя предательство, меняясь в лице, превращаясь в настоящую женщину-хищницу с требовательными запросами, забирающими частички своей страсти, поглощенная только такой весенней охотой. Мельчайшие остатки бренного тела выпрыгивали в пространство, разгоняясь на бешеной скорости, набирая космическую окраску скоростного притяжения планетарного масштаба. Ждать и догонять было опасно, но рискованные направления испещряли переростка-мужчину, изгоняя из девушки-подростка неправильное и плохое, рядом с положительным примером, перерождая в наилучшее обновление цветения и плодоношение с неизгладимыми воспоминаниями счастья.

– Любовницей, – неожиданно ответил аспирант, глядя на нее в упор голубовато-зелеными глазами, полными надежды, невысказанной тоски по прекрасному безумному счастью первых свиданий, откровенных разговоров о пламени желаний.

Она старалась не замечать некоторого цинизма в его выражениях, так как слишком щекотливой была сама ситуация общения. Они немедленно сдружились, прогуливаясь вместе по палубе, наслаждаясь теплым, весенним ветерком и великолепными видами Волжских просторов, где они выросли. Она была в куртке, шерстяных брюках, красных потертых босоножках, а он в приличном дорожном костюме и ветровке. Занимательно пружиня на поворотах, они перекатывались с участка на корме к бортику, хватаясь изредка за поручни.

– Сколько тебе лет? – хотел выяснить молодой хирург, увлекаясь худобой, изысканными чертами спутницы.

– Четырнадцать, – соврала Настя беспечно, чувствуя себя защищенной, прибавив всего два года. – Или около этого…

– Можно сомневаться, – прозаически раскрыл ее тайну взрослый ухажер со скрытой завистью, жаждой встать на одну ступень умственного и физического развития, вернув себе двадцать лет.

– Прости, прибавила всего лишь два года, но надеюсь, мы останемся друзьями, – изрекла она с детским пафосом. – Не обижайся, если мы скоро расстанемся, – высказалась она, придавая остроты своим детским переживаниям.

Они друг за другом, когда никого не было рядом, встали на самом носу судно, как учил всех отдыхающих руководитель развлечений, рассказывая легенды, показывая на деле свои способности. Раскинули руки в стороны по морскому обычаю, чтобы сохранить дружбу на долгие годы на суше.

– А теперь кто мы? – задал тот же вопрос аспирант-медик.

– Влюбленники, – перепутав слова «влюбленные» и «пленники», быстро произнесла девушка. – Ой, кажется, я ошиблась в любовной терминологии, – смутившись, отойдя на шаг, сказала она с жаром.

Посещение прекрасно оборудованного, с белыми скатертями на круглых столах, ресторана на носу парохода, проживание в каюте, вызвало гораздо меньше эмоций, но тоже доставило немало приятных минут всем пассажирам, кто разделял с ними этот небольшой круиз. Там Настя, тревожась за такие серьезные обстоятельства судьбоносного разговора с Мантрыгиным, все-таки надеялась на случайную встречу со своим давним другом, с кем познакомилась, когда ходила на Первомайскую демонстрацию с сотрудниками мамы. Но, увы! Она одна обошла вокруг все палубы, оставив на минуту аспиранта-медика, но к своей великой радости не встретила одногодку.

«Он стал такой прыткий, изворотливый, видно не хочет со мной разговаривать. Много других забот у этого мальчишки», – решила она, сопереживая маленькому негоднику, который завел адюльтер с собственной сестрой, скрывая свои отношения постоянной беготней по лестницам то вверх, то вниз. Но капитан заметил, что молоденькая подруга его сына – Настя Вежина не была его однофамилицей, но дальней родственницей по отцу. Он пригласил всех своих знакомых в Саратове отметить его день рождения за сносную плату с учетом расходов за питание и проживание не в комфортабельных каютах, а в трюме без удобств и постели, как настоящие матросы, за исключением обеда в ресторане раз в день. Всего было тридцать пять человек без команды речников. Своего сына – аспиранта-медика Мантрыгина – он поселил с собой в каюте в качестве помощника капитана за те же небольшие деньги, пригрозив ему, что он должен следить за дисциплиной на судне, давно списанному на рейд. Впоследствии этот двухъярусный пароход был подновлен для использования режиссером Михалковым при снятии художественного фильма «Жестокий романс» на основе переделанной пьесы Островского «Бесприданница».

Нина Афанасьевна в роли мамы и обожательницы детских надоедливых забав в это время оставалась сидеть на кресле, наслаждаясь видом необъятных речных просторов, беседуя с отдыхающими пассажирами, расположившимися рядом. Однако маленькая надежда увидеть старого приятеля у девушки оставалась. Долгожданная мимолетная встреча состоялась, хотя в непредвиденных обстоятельствах.

– Они воруют, – закричал маленький смутьян, возмутитель спокойствия, когда заметил, что у него появился соперник в лице взрослого красивого мужчины.

– Он что-то собой представляет? – спросил Мантрыгин, безнадежно увлеченный женскими слабостями.

– Нет. Он мой ровесник. Просто хулиган. Не обращай на него внимания, – ответила Настя, защищая свои интересы.

– Так кричат перед свадьбой, когда крадут невесту, – сказал Мантрыгин, затронув народные традиции.

– Ты куда-то пропадаешь. Я тебя ждала. Почему-то тебя не было целый день? – спросила она, не рассчитывая на правдивый ответ.

– Там был у себя в каюте. Спал, – ответил он с юмором.

– Так долго? Удивительно, – спросила и тут же ответила Настя.

Она заметила, что на пароходе у Мантрыгина был параллельный адюльтер с блондинкой Валей, у которой тоже было место в каюте трюма. Они познакомились в железнодорожной больнице, там же где работала Нина Афанасьевна врачом скорой помощи, а мать Вали – Дарья, трудилась санитаркой, проживая с семьей Вежиных в коммунальной квартире на общей кухне в маленькой семиметровке. Она была самой младшей сестрой Шмюк, которая приходила прощаться с телом погибшей племянницы – Гали Безбедновой, ставшей жертвой собственных родственников. Валя была абитуриенткой Музыкального училища, на семь лет старше Насти, но провалила вступительные экзамены. С ней был знаком романтический Петр – брат Насти, питая самые теплые чувства. Но Валя выбрала хирурга, так как очень хотела от него забеременеть и родить ребенка. Потом отдать в детский дом. Самой сесть в спецподразделение милиции для изучения лиц склонных к диверсионной работе: с надломанной психикой, воров, маньяков, картежников, посаженных за мелкие преступления, чтобы завербовать их в отряд особого назначения для ведения подрывной деятельности на территории СССР. Мечтая поступить в Юридический институт, получив диплом, уехать на свою историческую родину в Германию.

Конкурировать с такой опасной соперницей Настя не собиралась, поэтому относилась ко всему этому забавному приключению скептически. Внезапно она увидела ту самую Валю, подходящую к ней, когда она стояла на палубе одна у бортика, где был спуск в трюм.

– Вижу, что ты скучаешь? – спросила та агрессивно.

– Нет, просто отдыхаю перед прыжком в воду. Готовлюсь стать великой пловчихой, – кутаясь в куртку, ответила Настя. – Что ты хочешь от меня? – потребовала она в ответ, боясь пошевелиться, так как с другой стороны к ней подошла другая девушка, примерно ее ровесница с твердым намерением начать драться за пустую палубу.

Туда никто не хотел выходить, так как дремали в тесных каютах перед посещением музыкального салона, играми в шахматы, домино, карты.

– Добрый день, неплохо так просто отдыхать? – спросила вновь появившаяся пассажирка, размахивая своими распущенными светлыми волосами.

Естественный поведение незнакомки ослабило стресс.

– Твоим вниманием не был обделен мой ухажер, – настаивала Валя, хватая Настю за правую руку, заламывая назад.

Ошеломленная грубым поведением взрослой женщины, Настя с силой выдернула руку, так, что чуть не ударила, стоящую справа высокую блондинку, рассчитывающую поквитаться с кем-либо за отсутствие сносных удобств.

– Ой, не заметила, что уже надо идти в салон, – сказала, попавшая в клещи девушка, едва выбираясь из цепких рук обеих соседок по прогулке, пытавшихся сжать старым приемом «битье масла».

– Ну, ты и стерва, – крикнула вдогонку Насте Валя, охваченная жаждой мести за свои неудачи в любовных интригах, проигрывая, перед милой кокеткой, набирающей цвет, подающей надежды стать в скором времени светской красавицей, львицей в мечтах, овечкой в поведении.

Наконец в тот же злополучный вечер она узрела совершенно четко того самого сметливого паренька, с которым гуляла на демонстрации год назад. Всей семьей они аппетитно поглощали ужин в ресторане, на который она с Мантрыгиным, увлекшись поцелуями и выяснением отношений, опоздали, уточняя свои партии в затеянном ими любовном союзе, пренебрегая условностями светской жизни.

– Настя, ты наверно проголодалась? – спросил он заботливо. – Зачем столько раз обходить палубу вокруг? Так хочешь похудеть и меня с собой затягиваешь в четвертый круг? Мы же уже одни здесь остались, все убежали ужинать, или ты объелась? – не давая ей осмыслить вопросов, он продолжал подталкивать свою подругу все вперед для резерва потенциальной энергии, накопленной на судне, чтобы растратить в городе на мелкие заботы о существовании.

– Нет, мы нагуливаем аппетит. Сейчас уже немного осталось. Вот кажется та самая дверь в ресторан, – сказала она, схватившись за латунную ручку двери, ведущую в незатейливый ресторан у кормы, огороженный занавесками на витражных окнах с латунными ободками и диорамным просмотром всех зашедших внутрь, как в большом аквариуме.

Оттуда они начали свой курс, чтобы скрыться от пассажиров парохода, которые толпой ворвались в зал, рассаживаясь за столами, дожидаясь, пока принесут деликатесы: бутерброды с красной или черной икрой, зеленый горошек, пюре с сосиской на второе, селедку, дымящийся суп из курицы или щи. Сладко-кислого десерта не предполагалось. Эту роскошь могли себе позволить только сами матросы, которые поглощали виноград, яблоки и гранаты у себя в камбузе вместе с капитаном парохода.

– Хотела кое-что сказать… Скорее предостеречь… – сказала девушка, взявшись за поручни, немного отстранившись от провожатого.

– Ты что боишься меня? – спросил он, превращаясь в кролика на тонкой ниточке с бантиком на шее. – Не бойся, я не собираюсь тебя выкидывать в воду, – он крепко обнял Настю, наклонив вперед, пытаясь оторвать от реи, за которую она держалась.

Он навалился всем корпусом, килограммов на восемьдесят пять так, что она еле сдержала дыхание, чтобы не закричать от боли и ужаса перед темной водной стихией реки, закручивающейся в водовороты при развороте между буйками на самой глубине.

– Ой, как на кладбище, – сказала она, вывернувшись, повернувшись к нему лицом, смеясь и заикаясь от воздуха, попавшего к ней в рот. – Увидела тебя рядом со мной в водной пучине.

– Неужели ты живая, морфология? Разве двух твоих родную и двоюродную теток по отцовской линии Антонину и Валентину не изнасиловал и не расстрелял потом белый унтер офицер по фамилии Романов Николай Николаевич в октябре 1922 года, когда им было обеим – тридцать три года, привязав веревками к кровати? А до этого он расстрелял в марте твоего шестнадцатилетнего дядю Владимира, когда тот пытался предупредить, что династия Романовых готовит нападение на семьи горожан, устраивая еврейские погромы. Этот тиран тогда сбежал из тюрьмы общего режима, – сказал Мантрыгин, заполняя паузу своим рассказом, давая Насте обсохнуть от брызг, взметнувшихся вверх, окатив обоих с ног до головы.

– Это что, экскурс в историю? О чем речь? Извини, ничего не поняла, – смеясь и плача одновременно от нахлынувших чувств, спросила она, продолжая вытирать лицо руками с кольцом на правой руке безымянного пальца.

Она отодвинулась от него, становясь в позу солдата на каком-то выделенном круговом пространстве, освещенная одним единственным ярким лучом заходящего солнца, брызнувшим из-за туч, притягивая, как магнитом, аспиранта-медика Мантрыгина.

– Ладно, забудь! Но помни, что ты мне скажешь, не имеет никакого значения к нашим личным отношениям. Мы с тобой теперь муж и жена. Что бы ты мне не сказала, будет всегда использовано против тебя, дорога моя девочка, соловушка, – сказал он, терпеливо дожидаясь, пока она не высохнет, чтобы продолжить прогулку по чистой голубой, отполированной до блеска пассажирами и матросами, палубе.

– Как романтично! Буду знать, кого ждать с берега, – сказала она фразу, предназначенную всем молодоженам, кто устраивал скоропалительную свадьбу перед фрахтом судна на рейд.

– Это еще не самое страшное испытание, которому ты должна будешь подвергнуться, кроме всех семейных воспитательных моментов… Вот на морских судах вообще нет рей, а только одни решетки… – сказал он, вызывая ее на спор.

– Эй! – крикнула Настя злорадно грудным голосом, сообразив, что он не намерен сдаваться, проверяет ее психику на прочность. – Потому что там лежат на этих решетках, когда начинается морская болезнь, – произнесла она, не зная, как продолжить свой новоиспеченный миф о своем могуществе над природой.

– Браво! Объяснение принято с оценкой удовлетворительно, – задорно, с профессорским шумом, надеясь на ее сострадание к его вниманию, отчеканил он.

– Ну, так вот, прими к сведению. У меня не самые добрые отношения с братом, мамой и всеми хищниками в зоопарке. У них есть зубы-клыки, как у саблезубых тигров, ногти, как у орлов или кошек, а яд, как у гремучей змеи. А грохот, как у оркестрантов с музыкальными инструментами… Кажется, что меня ждут тяжелые испытания без тебя с вестибулярном аппаратом. Кто же тогда тот единственный, у которого нет уже сил помогать мне в грядущих жизненных трудностях? Он наверно будет мне другом на всю оставшуюся жизнь, а я не знаю об этом. Устала намекать на наши с тобой матримониальные заботы о подрастающем поколении, – сказала она, запрокинув голову назад, чтобы разглядеть попутчика-мужа, давая ему правую руку, чтобы он лучше рассмотрел ее блестящее на солнце кольцо.

Мантрыгину было любопытно такое проявление подростковых чувств у своей пассии, кого он хорошо знал с детского возраста, назначался сам ее опекуном, сочувствуя родителям. Даже дважды появлялся в школе на перемене, преследуя ребенка своими вожделенными желаниями.

– Рассмотрю твое предложение и кольцо, – проявляя активность, ответил он, взяв Настю за талию, целуя в тонкую шею, худые плечи, подбородок, лоб.

Он не давал ей прийти в себя от охватившего их романтического любовного влечения, перехватившего поступления воздуха внутрь организма.

– Вот, отдаю тебе руку и сердце в наше свадебное путешествие на веки веков, аминь! – воскликнула она чуть слышно, так как ничего другого не оставалось сказать.

– Страшно представить твое будущее среди джунглей пампасов, где «бегают бизоны…», растут баобабы и кипят нешуточные страсти между пиратом, креолкой и ковбоем», – ответил он словами Остапа Бендера.

Он более послушно обнял Настю, овладев ею темпераментно, как опытной женщиной, среди одиноких кают на пустынной палубе первого класса. Прислоняя то к одному бортику, то к другому, то к стенке зала для концертов с занавешенными окнами. Они закатывались по стенкам в рулон, мотаясь из стороны в сторону, чуть ли не валясь с ног в месте для половых сношений, где они гуляли сразу после посадки с мамой, о чем та по секрету сообщила своей дочери. Туда периодически заглядывали усталые пассажиры, которым надо было пройти этот промежуток пути. Но старый друг Насти по Первомайской демонстрации – Саша – устроил там оцепление, не пропуская никого вперед, а сам нервно подглядывал за обычными природными действиями девушки с серьезными намерениями быть понятой не только своими чувствами, но и капитаном парохода, который стал гудеть в рупор и скандировать: «Товарищи отдыхающие, вы можете не спешить. Проходите в концертный зал. Сейчас там начнется просмотр художественного фильма: «Моя любимая девушка» с участием Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрбенкса.

– Это чья дочка там разговаривает с моим знакомым? – с радостью крикнул кто-то из-за угла.

– Это – моя жена, – крикнул хирург, что есть мочи. – У нее искривление позвоночника, а еще мне нужен ассистент, чтобы найти кольцо, которое мы обронили… – более спокойно произнес он, плотно удерживая свою женщину рядом, не давая ей сделать не малейшего движения, чтобы избавить от своего участия, когда они сели, а потом встали в рост у музыкального салона.

– Это – моя дочь, – ответила с гордостью Нина Афанасьевна.

– Мы разучиваем новые движения танца. Боимся упасть в воду. Вот держимся друг за друга, как в венгерской рапсодии, – объяснила Настя свою неудержимую страсть к Мантрыгину, как мужу, любовнику и законодателю мод среди закостенелых свидетелей.

– Вот новое па, смотрите, пожалуйста. Меня зовут – Вежина Настя, а это мое кольцо, доказывающее наш брак, – крикнула она, когда они перекатились прямо над кабиной капитана.

– Я все закрыла, а все двери нараспашку, – прошептала она легко.

– У нас получился такой хороший буевый теплый домик, как в школе, – ответил он, наклоняясь совсем близко к ее спине, стараясь приподнять с колен со спины за талию, будто она искала кольцо.

– Кто тебя научил мыть полы? – спросила она, представляя из себя крошечного ежика или черепаху, или зайца-русака в схватке с бенгальским тигром, когда ее куртка с мохеровой серой подкладкой развивалась, то все оставшиеся зрители, две-три пары подростков с родителями стали имитировать танцевальные движения, воссоздавая природное равновесие на пароходе.

Некоторые из пар стали издавать рычащие, булькающие, пищащие звуки. Кто-то пел, мурлыкал, лаял, безмерно зачаровывая своими гримасами наблюдателей. Длинноволосая блондинка с высоким худосочным кузеном Насти изображали спаривание лебедей. Образовалось три стабильные пары, как в фигурном катании.

– … мы выбились в финал, – чаруя своими прелестями, сказала Настя, негодуя и расталкивая тех, кто хотел занять ее позицию рядом с Мантрыгиным в природном танце. – Мы боимся, нас унесет ветром, – парировала она.

«Зря я это придумала. Такой конфуз мне никто не простит из одноклассников. Причем здесь твоя работа», – подумала Настя.

Сверху Мантрыгина подошла мама любопытного Саши, знакомого Насти по Первомайской демонстрации, а спереди мама Насти. Они образовали люльку, удерживая Настю с Мантрыгиным в определенном положении, давая им возможность расслабиться.

– Оставайтесь так, – сказали, стоящие рядом женщины: Нина Афанасьевна и подруга Мантрыгина по работе, с кем он иногда перекидывался однозначными фразами типа:

– Вытрите нам пол, Валя. Салфетки есть в ресторане. Принесите стакан содовой воды из гальюна, Нина Афанасьевна. Выпейте воду госпожа Рубина. А вы не моя женщина, Вера, – распределил роли четырех красавиц бенгальский тигр с легкостью хирурга, как перед серьезным оперативным вмешательством.

– Тебе это даром не пройдет, девушка, – затараторили сумасбродные сплетницы, в состав которых входила длинноволосая блондинка.

– Не отвлекайся от нашего родового инстинкта. Представь, что я бенгальский тигр, – сказал хирург, когда закончилось третье действие полового акта.

– Бывает, – упрекнула она его в безалаберности, когда все сбежали в столовую.

Все наблюдавшие за ними от скуки, отдалились на значительное расстояние, кто-то прошел в ресторан, кто-то занял позицию в салоне, упиваясь американским фильмом.

– Что естественно, то не безобразно, – сказала, уходившая последней, как с тонущего корабля, Вера – высокая полная блондинка с хвостом, стараясь учтиво нырнуть в дверь музыкального салона, но каждый раз спотыкалась и оборачивалась, не желая заполнить собой дверь.

– Там есть доска порожка, его надо переступить, – произнесла с трепетом Настя, находясь в объятьях друга.

Наконец блондинка выскочила, исчезнув, избитая собственными трудностями и любопытством.

– Капитан, они – сумасшедшие кролики, – бросила она напоследок. – Будем держаться все вместе, если так тяжело жить, – многообещающе произнесла она.

– Мы не дети, а подростки, – лаконично сказала Настя в небольшой перерыв между вращением на месте. – Займемся любовью в другой раз, хорошо, дорогой.

– Нет. У нас скоро будут неприятности с властями, – ответил партнер по соитию, доставляя девушке новый взрыв эмоций, как судну, терпящему крушение.

– Тогда наберись терпения. Я не уйду со своих позиций без тебя-любимого, – дотрагиваясь ладонями до своего, стоящего на коленях сзади нее, мужа, обнимая его за талию сзади одной рукой, а другой крестясь, глядя на удаляющийся горизонт.

Они привели себя в порядок, заключая сепаратный мир с капитаном и командой парохода, вопреки начавшемуся ветру.

– Такого состава преступления у нас в уголовном кодексе нет, – закончив фотографировать природу, сказал, появившийся откуда не возьмись, друг отца Насти – профессиональный фотограф.

Пара поднялась с колен. Мантрыгин отряхнул, успевшие помяться брюки, а Настя с потухшим взглядом из-под опущенных ресниц, прижавшись как-то боком к партнеру по прогулке, завернули за поворот, продолжая обмениваться взаимными упреками к внезапно охватившей их сумасбродной любви на лоне природы, на глазах у толпы народа, стремящихся поддержать своих собратьев по разуму.

– Ответственность понесут устроители этой поездки. У кого больше будет претензий, те выиграют процесс, – пояснил он.

– Наше путешествие скоро подойдет к концу. Мы отправимся по домам, но пусть у нас в памяти останется этот незабываемый акт, – сказала она в сумерках на опустевшей палубе, приближаясь к ресторану.

– Брось грустить, соловушка, – подбодрил ее высокий статный кавалер, касаясь с ней крепким мужским плечом.

– Пойду в каюту, – сказала она дотошному любовнику. – Голова разболелась от качки на палубе, – добавила она нервно.