Цветок с ароматом магнолии. Детективный роман

– Твой брат играет на скрипке? – внезапно спросил он, притормаживая, так как она еле поспевала за ним.

– Да, откуда ты знаешь? – переспросила она с удивлением.

– Он вел у нас практику в школе. Меня хвалили за исполнение итальянского каприччио под его руководством, – заявил он, чувствуя свое превосходство над людьми, кто не занимался регулярно музыкой.

– Приятно слышать, – сообразила она на ходу, что сказать.

– У нас с ним будет еще одно занятие. Я выучу трудную каденцию и блестяще сыграю, – расхваливал он себя на все лады.

«Как мило, что можно было вот так легко идти, разговаривая с приятным, замечательным во всех отношениях, собеседником», – подумала случайно она, перепрыгивая через очередную лужу, боясь обрызгать попутчика, перехватывая мальчишеский взгляд Артема. Он изредка отбрасывал свою челку назад, что придавало его лицу романтическое выражение, «как у царя Давида», по словам Натальи Иосифовны – требовательного и прозорливого педагога.

– Вот я здесь живу, – сказал он, показав на одноэтажный каменный домик из красного кирпича. – Видишь?

– Нормальный домик, почти как у нас, – согласилась она. – До свидания, – кинула она на прощанье, и они разбежались по домам.

На следующее занятие она, после спонтанного свидания с Артемом, поняв, что он больше не будет посещать студию, явилась на час раньше, как было сказано Натальей Иосифовной для студийцев первого года обучения, к кому ее сразу причислили, и для тех, кто не достиг еще десяти-одиннадцати летнего возраста. Дети собрались минут за десять раньше в уютной комнате, положив сумки рядом с собой, расселись, как настоящие взрослые актеры полукругом на стульях. Появилась всеми уважаемая худрук и сразу стала справляться, кто кем хочет стать в будущем:

– Поговорите сейчас о своей профессии, а я подойду позже, и мы начнем репетировать, – сказала она и вышла за дверь, чтобы дать волю свободной детской фантазии разыграться.

Каждый не знал даже как сформулировать свое желание.

– Давайте, как на обычных занятиях кружка, по очереди говорить, – предложила Настя, ощущая себя учительницей в классе.

– Кто первый хочет сказать? – дети стали спрашивать вслух.

– Я, – сказал добродушно полный мальчик – Дерганинов, сидящий с самого краю, который участвовал во всех спектаклях. – Наверно, буду шофером, как мой отец.

– А я поступлю в институт. Какие вузы есть, кто знает? – спросил его сосед, обращаясь ко всем девочкам, чтобы им польстит.

– Торговый, университет, политехнический, юридический, ПТУ, – дети стали перечислять, кто, что слышал за свою короткую жизнь.

– Это тоже пригодится, – сказали почти все хором, а остальные дружно закивали головами и повскакивали со своих мест.

– У них другие названия, – добавил кто-то.

– Я буду поступать в университет на филфак, хочу стать журналистом, как папа, или, скорее всего, буду учительницей английского языка, – рассказала всем Настя о своей мечте, чувствуя себя хозяйкой положения, что никто конкретно ничего не знает о сокращенных названиях вузов.

– Из тебя получится хорошая учительница, – поддержали ее все хором.

– Конечно лучше бы в МИМО – Московский институт Международных отношений, – пояснила она, – но туда принимают только ребят, так как дипломаты должны быть военными, – высказала она информацию, полученную дома от брата Петра, когда также недавно обсуждали всей семьей этот злободневный вопрос.

– Не переживай. Университет – гораздо ценнее, – сказали дети, сочувствуя Насте.

– А девушек в армию не берут… Но иногда они участвуют в войне, например, как моя мама была врачом, – добавила она с театральным апломбом.

– Вот я буду поступать в МИМО. Мне понравилось это название. Выучу английский язык в специальной школе, – сказал сосед Дерганинова – Потанин. – Мне мама уже предлагала дома перейти туда, – изрек он с апломбом. – Стану военным, буду всеми уважаемый.

Для Насти его высказывание показалось слишком смелым и потенциозным. Он не успел договорить, как появилась Наталья Иосифовна из коридора с новыми указаниями:

– Вот хорошо поговорили. Теперь рассаживайтесь у стеночки на банкетки. Отодвигайте стулья от себя. Надо ждать прихода детей. Потом начнем репетировать с ними новые реплики.

«А мы когда будем разучивать роли?» – с тревогой задумалась Настя, освоившись, втайне радуясь, что ей все-таки удалось высказаться. «Как в пьесе много шума их ничего», – решила она.

Подростки задвигали мебелью и быстрей, кто раньше займет место, расселись на две длинные театральные лавочки.

– Когда-нибудь посетите Италию, то увидите монументальную мраморную скульптуру Давида около галереи Уффици во Флоренции. Там вам будет, что посмотреть, кроме фонтанов и памятников… Наш Артем своим хитрым выражением лица мне очень его напоминает, – сказала Наталья Иосифовна, обращаясь ко всем присутствующим, когда младшая группа с нетерпением дожидалась появления главного героя – барабанщика.

Настя никогда не видела скульптуру Давида, но надеялась, что это было не самое плохое сравнение, сделанное режиссером. Наконец все дети с облегчением услышали критику главного героя. Ехать в ближайшее время в далекую солнечную Италия Настя не собиралась, понимая несбыточность и иллюзорность надежд художественного руководителя молодежного театра-студии «Молодая гвардия», поэтому с грустью перевела свой взгляд с выразительной позы и лица режиссера на дверь, что несколько ослабило ее внутреннее напряжение.

– Какой галереи? – шепотом спросила она у рядом сидящей девушки, с кем у нее сразу сложились дружеские отношения, так как та ничего не могла сама изобрести, а повторяла за Настей все ее придуманные драматические сценки.

Услышать вразумительного ответа ей не пришлось. Она с ожесточением сжала губы, чуть ли не до крови.

– Обязательно съездим, Наталья Иосифовна, только деньги накопим, – кто-то из активных мальчишек крикнул из ряда.

– Нет, сколько можно вас призывать к дисциплине, – разгневалась она, ощущая кожей, что ее слова дошли до шаловливых подростков. – Пожалуйста, тихо.

Наступила гнетущая тишина. Подростки, сидя на банкетках, с негодованием молча осудили всякое проявление тирании в их молодежной среде. Им было интересно слушать об Италии, восторги режиссера памятниками и фонтанами, полных невысказанных слез, горечи расставаний, обид, любовных терзаний, всяких тайных заговоров против деспотизма.

– Все молчим, – прозвучал ответ. – Но зачем было говорить о несбыточном. Все равно мы туда никогда не поедем. Давайте лучше репетировать, – ответил тот же авантюрный голос, как Насте казалось, старшего кружковца.

– Вот, ты, Потанин, отвечай за себя, а не за других. Вижу у тебя очень перспективное будущее в плане образования. Наверно премию собираешься нам выдать или стипендию? – спросила Наталья Иосифовна с жаром, глядя перед собой на своих студийцев.

– А что лучше: премия или стипендия? – переспросил плотный, черноволосый, среднего роста парень в модной коричневой шерстяной костюмной паре – брюках и пиджаке, сшитой по индивидуальному заказу специально для спектакля, о чем он периодически докладывал каждому студийцу.

Он с удовольствием участвовал во всех театральных постановках в главных ролях, чей отец был, по словам худрука, меценатом. Но режиссер в силу своего богатого опыта, хорошо разбиралась в психологии детей. Она могла безошибочно сыграть на их слабостях.

– И то, и то хорошо… Ну, так что наметил твой отец? Какому богу нам теперь молиться, можешь ты мне сказать, наконец? – спросила она с негодованием.

– Это я вам потом скажу, – ответил парень, разозлившись, привлекая взгляды всех кружковцев.

– Вот правильно, так надо всегда отвечать, чтобы держать в напряжении аудиторию, – объяснила худрук азы драматургии.

Все девочки на минуту расслабились, чувствуя, что скандал миновал. Но тут же разгорелся вновь.

– Вы что хотите меня на куски порезать? Что я вам обязан деньги платить? – выпалил Потанин громко, вскакивая с места. – Хватит меня колоть. Надоело здесь сидеть с ним рядом.

– Это он прикалывается, – тихо прошипел, сидящий рядом с ним сосед – полный коротышка со светлыми длинными волосами, занятый, как и Потанин, во всех постановках, дублируя его.

– Как это? – спросила Наталья Иосифовна с безразличным видом, мыслями витавшая где-то в далеком прошлом, когда она сама училась в Театральном училище, а потом участвовала в спектаклях. – У тебя отец – директор завода, кажется? – спросила она с нажимом, целеустремленно стараясь поддеть юношу.

Разговор о родителях насторожил детей всего лишь на одну минуту, но потом они опять расслабились.

– Ну, и что? – переспросил он, с уязвленным самолюбием. – Да он директор, но сидит. Что мне за него отвечать надо? У нас в детском доме родители всех детей сидят в тюрьме.

– Ты же сюда так просто ходишь, делать тебе нечего. Правильно я говорю? – спросила Наталья Иосифовна в противовес.

– Ну и что. Мне интересно участвовать в спектаклях. Нравится, когда вы мне главные роли даете, – хвалился парень, гораздо более развитый по своим физическим способностям, но младше других по возрасту. – А вообще-то у меня есть и другие увлечения.

– Из тебя артиста все равно не получится. Зачем время зря тратить? – задала свой любимый вопрос худрук, с которым она подходила к каждому кружковцу.

– Ну, это мое дело, – примиряя на себя новую роль, сказал он уже без обиды и заносчивости.

– Хорошо. Сидите, не болтайте по пустякам, – выпалила она с ходу, махнув рукой, словно руководила хором.

Все, сидящие по стеночке на низких театральных лавках, обитых пурпурным бархатом, человек пятнадцать подростков, не могли понять, что происходит: репетиция новой роли или конфликтная ситуация. Как на общей кухне в коммунальной квартире, способная перерасти во внезапную вспыхнувшую драку или даже кровавую месть в духе итальянской трагедии с поножовщиной, сражением на шпагах или стилетах. Но, судя по миролюбивым окрикам Натальи Иосифовны, чтобы никто не баловался, когда старшие разговаривают, Насте хотелось думать, что та сама не будет драться на кулаках с одним из своих питомцев, пусть не самым послушным и спокойным, а порывистым.

– Хватит шептаться за моей спиной, – попросила худрук, оглядываясь к детям, сидящих на банкетке, прямо у ее ног. – Никто не заставляет тебя отвечать за своих родителей, но ты все равно подумай над моими словами, хорошо? – очень миролюбиво спросила она своего оппонента.

– Да, подумаю, но он опять меня уколол чем-то, – снова громко завопил Потанин, оборачиваясь влево от себя.

– Дерганинов, ты опять принес нож. Сколько раз я тебе говорила не носить холодное оружие с собой к нам на занятие. Ты зачем его колешь? Вы же друзья, значит должны жить дружно, – увещевала Наталья Иосифовна, стараясь потушить конфликт, вызванный не ею, а неспособностью ужиться детей из-за чьей-то оплошности.

Дети, застигнув врасплох способность талантливого Дерганинова подчиняться, с одобрением молчали.

– Это ради вас, Наталья Иосифовна. Это я вас защищал, – стал оправдываться тот, к кому она обращалась, демонстрируя всем свой экспонат. – Всего лишь старый перочинный ножик.

– Давай сюда раз старый. Я тебя уже предупреждала однажды. Хватит меня обманывать и за нос водить, – сказала она, подойдя к двоим юношам, протягивая вперед свою жилистую руку.

– Хорошо. Отдам, но куплю новый перочинный ножик. Это вас, Наталья Иосифовна, устраивает? – спросил он настойчиво, отдавая ей свой старый экземпляр с черным эбонитовым верхом.

– Меня сегодня все устраивает. Вот отдам кому-нибудь из девочек, ты не будешь знать, – сказала она, хитро подмигнув Насте, и демонстративно передала ей прямо в руки. – Спрячь и никому не показывай. Не надо больше выступать, если хочешь быть учительницей. А ты, Потанин, сиди со своими международными отношениями. Я все слышала, когда стояла за дверью, а вы обсуждали профессии. Это я специально так сделала, чтобы вы освоились, вошли в роль. Прижились здесь, – раскритиковала своих питомцев режиссер.

Настя удивилась такому учительскому приему, способному зачеркнуть всякие представления о честности, и восхитилась, так как у нее разболелось горло после своего объяснения биографии своих родителей.

– А я не приду сюда никогда. Надоело слушаться и играть на сцене, – согласился нарушитель спокойствия – Дерганинов. – Все равно актера из меня не получится.

– Как хочешь. Можешь не приходить. Будем рады с тобой расстаться, – ответила ему в тон худрук, явно смущенная таким оборотом событий, когда требовались замены на все первые составы, но довольная, что использовала слова «премия и стипендия» без объяснений, чувствуя, что у каждого ребенка сложилось уже давно свое собственное мировоззрение на основе опыта родителей или педагогов.

– И я тоже не приду, – из солидарности поддержал его Потанин, демонстрируя свой новый коричневый костюм.

Настя кинула детскую игрушку себе в новую красную с белым сумку. Все моментально успокоились и присмирели.

– Сейчас сделаем перерыв, – провозгласила худрук.

Наконец ведущий артист – Артем явился без опозданий. Он сразу приступил к репетиции своей главной роли, выученной им наизусть, предшествовавшей всем новым постановкам. Теперь, когда Настя загодя услышала от него, что он собирался стать летчиком, как его отец, или музыкантом, поняла, о чем говорила Наталья Иосифовна. Главная хитрость «барабанщика» – Артема – заключалась в его менталитете. «Слишком завышенные требования он предъявляет к поклонникам своего таланта», – решила Настя. Дерганинов и Потанин больше не появлялись. Худрук пригласила двоих своих бывших выпускников – студентов театрального училища принять участие в спектаклях, оформив с ними трудовой договор. Но в некоторые дни из-за занятий, лекций и репетиций они не могли приходить, поэтому тоже договорились участвовать в постановках по очереди. Выучив свою роль, они по вечерам репетировали, сидя за круглым столом в гримерной. Парни Виктор и Вадим были серьезные, симпатичные, высокие, умели держать себя на сцене. Стипендия и небольшая «халтура» немного улучшили благосостояние будущих знаменитостей.

На другое занятие Настя забыла, что получила сувенир от режиссера, продолжая носить его в сумке. Таким образом, дома, вернувшись в очередной раз с обсуждения ролей и недостатков игры каждого, специально выложила перочинный ножичек, чтобы не потерять, пока переодевалась в костюм своей эпизодической роли девочки, встретившей по пути главного героя – барабанщика. Так иногда она думала от нечего делать, что актерский труд состоит из сплошных ожиданий своей главной роли, которая почему-то не появлялась, но сыграть которую мечтала каждая талантливая актриса. Но отношения у нее с Натальей Иосифовной оставались теплыми, как никогда.

– У тебя есть знакомые ребята, кто хотел бы по-серьезному участвовать в пьесах? – спросила режиссер, заметив у Насти грусть в глазах на каждой репетиции. – Ты что решила окончательно бросить нас? – вопрос прозвучал по существу и очень кстати

– Пока мне интересно, буду ходить, как всегда. А знакомые ребята у меня есть. Один живет на нашей улице поблизости. Через дом, – сказала она откровенно, вспоминая высокого сутуловатого мальчишку – Сергея и его сестру воображалу – Наташу.

По тому адресу ходил следователь Кирьянов в поисках свидетелей при расследовании пропажи девушки. Правда, Настя с теми детьми однажды только общалась, но думала исправить оплошность по просьбе ярой пацифистки и режиссера Натальи Иосифовны.

– Вот и приводи к нам, но не говори, что я тебя об этом просила, поняла? – строго спросила Наталья Иосифовна, возлагая большие надежды на веселый нрав Насти. – Запомнила, что я сказала?

– Сегодня или в воскресенье обязательно зайду и поговорю с ним. А девушки вам не нужны? – у начинающей актрисы появилось желание выяснить окольными путями кое-что о себе.

У режиссера на лице появилась долгожданная улыбка:

– Пока все вроде бы на месте. Иди скорей, переодевайся, а то пропустишь свой выход. Надо быстрей повторить старое, изученное и перейти к следующему действию. Выучили, хорошо!

Без особого энтузиазма Настя пробежалась по сцене два раза, а потом распрощалась, поняв, что больше ей никто ничего не скажет, решила забрать свою сумку и идти, наконец, домой. Она вернулась в гримерную, где толпились занятые в спектакле дети. Они переодевались, повторяли свои маленькие роли, чтобы выйти на сцену. Одевшись в куртку, она заметила Дерганинова, которого каким-то ветром занесло снова в Дворец пионеров.

– Здравствуй, – она поздоровалась с видом пионервожатой младших школьников, кто на самом деле были лет на пять моложе ее, – будешь снова посещать кружок? – спросила она, заметив, что в ее сумке все перевернуто верх дном, но все было на месте.

– Пришел просто так, – ответил мальчик вороватого вида, поправляя рукава рубашки, чтобы никто не заметил его дурные привычки проверять чужие сумки.

– Тебе вернуть перочинный ножичек, который мне отдала Наталья Иосифовна? – спросила она искренне.

– Как хочешь, если есть, то верни… – он ответил, запинаясь, теряя самообладание, глядя на Настю.

– Сейчас посмотрю, кажется, был в сумке… – сказала она и стала шарить у себя в кармашках модного аксессуара. – Нет, значит, выложила. Приходи в следующий раз, если не забуду, принесу, – объяснила она, понимая, что вовсе не собиралась этого делать без разрешения Натальи Иосифовны.

Мальчик, стоящий рядом, ничего на это не сказал, сделал равнодушный вид, одеваясь в теплое пальто, добавил:

– Ладно, я пойду. Ничего не надо приносить.

– Хорошо. Кстати я сломала край острия одного лезвия, когда пыталась выковырять монетку, застрявшую между досок в полу, – она вспомнила этот неприятный момент, что, когда переодевалась, у нее из кармана посыпалась мелочь, которую ей папа дал на обед в школе. – Боюсь, что тебе теперь эта игрушка не понравилась бы.

– Это не страшно. Ты можешь использовать сломанный край как отвертку, – посоветовал он, но не сказал, купил ли он новый перочинный ножичек или нет. – Мне ножичек больше не нужен.

Она ушла из Дворца пионеров, размышляя, что он у нее искал в сумке, если ей не разрешили никому отдавать его подарок. В тот же день она решила зайти в дом, стоящий неподалеку с ее местом жительства. Но когда проходила мимо не заметила там никого из детей, надеясь по ходу пригласить соседа в театр на детский спектакль. Бросив сумку на диван, она скинула пальто, быстро пообедала, набравшись смелости, в одной кофте минула злополучный дом, где произошло преступление. Зашла в соседнюю арку двухэтажного каменного, такого же, как у них, красного дома, увидела соседа одногодку, стоящего наверху, облокотившегося на перила. Сцена выглядела, будто он специально ждал ее скорого появления у порога его дома, как в старинных романтических пьесах со счастливым концом.

– Здравствуй, пришла узнать, как ты живешь? – спросила она, не забыв разговор между ней и Натальей Иосифовной.

– Что ты хотела сказать, Джульетта-наоборот? – спросил заносчиво парень, спустившись по деревянной лестнице на первый и единственный марш.

– Меня зовут Настя, ты что забыл? Пьесу Шекспира «Ромео и Джульетта» разучиваешь? – она спросила обрадовано, понимая, что речь зашла о драматургии. – Наверно уже все перечитал за каникулы?

– Нет, просто так сказал, – успокоил он с хитринкой в глазах, а она снова задрала шею вверх, чтобы видеть его.

– Кем ты собираешься стать, когда вырастешь? – Настя продолжила начатый еще дома разговор о профессиях, когда все дети уже выбрали себе приличные должности на предприятиях и в торговле. – Уже знаешь или нет?

– Я буду журналистом или учителем литературы, как мой отец. Возможно, ты его знаешь. Он работает в школе вон там, – парень указал рукой в направление школы, где училась Настя. – Если он у вас не ведет, то скоро будет вести. Кажется, он хотел оттуда увольняться и уйти на завод кем, я не могу сказать точно.

Она отлично знала, что сосед по улице Шевченко посещал продвинутую школу с углубленным изучением всех предметов. Они однажды перекинулись парой слов на эту тему. А литературу у них вел, на самом деле, его отец год назад, ставил ей регулярно положительные отметки. Все одноклассницы поголовно были в него влюблены. Потом Петр Ильич уволился. Школьники сожалели об его отсутствии. Он пошел зарабатывать на завод сменным мастером, чтобы платить алименты двум детям, чего, возможно, сын не знал.

– Поеду в Москву, поступлю в университет на филологический факультет, а потом буду руководить международным отделом в крупном издательстве, редакции журнала или газете, – гордо сказал будущий журналист-международник с желанием сделать карьеру в столице.

– Прекрасное будущее, – поддержала его девушка.

– Хорошая перспектива передо мной раскрывается, если конечно родители помогут, но ждать подачек не очень хочется, – согласился он, надеясь на ее снисхождение.

– Понимаю. Вот это здорово! – воскликнула Настя с театральным восторгом, хорошо отрепетированных сцен в детском театре-студии «Молодая гвардия».

– Ты чем занимаешься в свободное время? Ходишь куда-то в кружки или секции? – принципиально продолжил разговор сосед по улице. – Интересно было бы узнать о твоих планах на будущее? – он сориентировался, глядя на ее хрупкую фигуру и блестящие золотом на весеннем солнце волосы.

– Да, посещаю Дворец пионеров, театральную студию. Но актрисой становиться не собираюсь. Знаю, что не поступлю, во ВГИК конкурс огромный, да и музыкального образования у меня нет, – рассказала Настя свою печальную историю, стоя на лестнице на ступеньку ниже, а он возвышался над ней еще из-за своего высокого роста. – Хочешь, приходи к нам в кружок, – сказала она четко, когда заметила, что он стал подниматься наверх, а она так и осталась стоять внизу. – Слышал, о чем я тебе сказала? – она потребовала немедленного ответа

– Ты меня приглашаешь? – спросил он с издевкой и обернулся нехотя, чувствуя, что угодил в капкан.

– Да, приглашаю, – она ответила твердо. – И не только я, но и Наталья Иосифовна. Так зовут нашего режиссера, – призналась девочка во взаимном секрете.

– Надо как-то подготовиться наверно… – сказал он, заинтересовавшись карьерой артиста на театральной сцене.

– Выучи басню, расскажешь ей, – предложила она здраво.

– Подумаю, наверно приду. Но не на этой неделе, а на следующей… До свидания, Джульетта-наоборот, – успокоил он. – Хочешь зайти ко мне в квартиру? – все-таки спросил он, не выдержав, чтобы как-то унизить свою соседку по улице взаимной недомолвкой.

– Нет. Пока, Ромео-наоборот, – простилась Настя, выдыхая.

Она смотрела на него внимательно, но сходства с отцом-литератором не обнаружила: субтильный, копия его мать, за исключением доброго характера и чувства юмора, что так ценили ее подруги в учителях-словесниках.

«Задание Натальи Иосифовны выполнила. Теперь пойду делать уроки», – с чувством исполненного долга, без сожаления думала девочка, пересекая порог углового коммунального дома.

«Придет в студию, сразу дадут главную роль. Обрадуется. Некогда будет ему даже повернуться между кружком и школой. Втянется в посещения, сольется с коллективом. Вообще будет только успевать бегать туда сюда. Мысль о поездке в Москву вылетит моментально у него из головы. Кто его там накормит? На стипендию не проживешь. Найдет работу где-то в провинциальном театре, когда окончит театральное училище. Вот завертится колесо фортуны», – коварно разрабатывала Настя примерный жизненный путь своего Ромео-наоборот, глядя в зеркало на свои зеленые, как белорусские просторы или сибирские леса, глаза.

Она приготовила уроки на два дня вперед, чтобы успеть заскочить в библиотеку, куда ее пригласила заведующая залом – сухонькая, маленькая еврейка:

– Зайди ко мне в перемену. Тебе пришло письмо из Прибалтики от твоего знакомого или родственника.

– Обязательно. Завтра приду, – удивилась она заявлению маленькой хрупкой женщины в длинном темном платье.

Перед уроками во вторую смену Настя самоуверенно подошла к двери и постучалась. У них был санитарный час, но дверь открыли.

– Пришла. Хорошо. Вот твое письмо. Можешь написать ответ, – заведующая, пригласив Настю, вручила ей конверт.

Она тут же распечатала и прочитала письмо, написанное хорошим почерком о желании познакомиться, начать переписываться, а в дальнейшем встречаться. Иностранное имя автора – Хейни Друй – очень позабавило девушку. Внутри лежало фото взъерошенного парня в черных круглых очках с поднятыми вверх руками и растопыренными согнутыми пальцами. Смешной вид позабавил ее, но отвечать сразу она не стала. Показала фото соседке по парте. Та предложила свои услуги.

– Возьми, если хочешь. Напиши, но сначала я отвечу. Еще надо сфотографироваться на память и вложить в конверт, – посоветовала любительница международной переписки.

Дома она показала адрес и фото маме, а та предположила, что это сын какого-то ветерана войны, с кем она тоже переписывалась.

– Надо тебе сходить сфотографироваться, – сказала она, снабдив дочь деньгами. – Ты можешь выглядеть очень красиво.

Настя сделала в фотоателье снимки в двух видах, сидя на стуле в белой кофте с рюшами и жабо, в предыдущем году, поэтому надо было обновить собственный образ.

«Какие ужасные снимки», – расстроилась она, когда получила свое черно-белое отражение на плотной бумаге с красивой прической, улыбающаяся, в темном платье. Обрезала белый фон. Получилось изображение в виде листа дерева: осталось только лицо, волосы и край воротника. Сложила в конверт краткие сведения о себе с остатком фото и отправила конверт. День Святого Валентина – 14 февраля – еще не наступил, но это не мешало Насте отправить свое наивное письмо.

– Если это не сын моего однополчанина, то твой двоюродный брат, с кем мы встречались, когда ездили с тобой в Ригу, – вспомнила Нина Афанасьевна, как они однажды с дочерью отправились в путешествие в Прибалтику.

На основе умозаключений, Настя согласилась с доводами мамы, которая очень трезво всегда смотрела на вещи. Столица Латвии встретила их тогда сильным дождем – самой обычной погодой для рижан. Они вдвоем долго гуляли по городу, зашли в кафе. Перекусили, а потом завернули в частный кинотеатр на вечерний сеанс для взрослых, владельцем которого был ее родной брат, без вести пропавший в период Великой Отечественной войны.

Оказывается, он снимался в фильме «Никто не хотел умирать» в роли старшего из четырех братьев из семьи «Медведей». Бруно, поприветствовав сестру в микрофон, с которой не виделся немногим более двадцати лет, сказал, обращаясь к присутствующим с выраженным прибалтийским акцентом:

– Этот сеанс я посвящаю моим родным из Саратова – сестре и ее дочке. Они приехали к нам как туристки.

Фильм назывался: «Танец мотылька» о любви двух взрослых людей, снятый на основе собственных переживаний самого главного героя картины. Зрителей было мало в кинотеатре без фойе. Сразу попадали в просторный зал. В основном – парочки, но к середине сеанса набежало достаточно народа. Зал был набитый людьми до отказа. Можно было проходить внутрь в любой момент при наличии билета, так как погода создавала трудности. Лирическая музыка Раймонда Паулса творила чудеса, вселяя надежду и хорошее настроение. Зрители восхищались каждым кадром с участием своих любимых актеров. В конце фильма высветилась фраза: «Харий Маур – кто он?», чтобы молодежь задумалась о выборе партнера для жизни.

Та поездка запомнилась обоим надолго. Однако потом все серые краски дождливой погоды, аристократическая атмосфера и яркие мазки фильма выветрились из памяти. Но остался воздух северных широт, как самый чистый и жизнестойкий для восприятия.

Встречи детей во Дворце пионеров проходили на репетициях. После спектакля уставшие артисты возвращались домой с полными карманами впечатлений и радостных восклицаний, что спектакль удался, был шквал аплодисментов. Героев спектакля вызывали на поклон несколько раз, но Настя не ждала окончания, а бежала, как все начинающие актеры, домой, чтобы приготовиться к школе. Приглашенный через Настю, Ромео-наоборот явился на прослушивание, не дождавшись следующей недели. Он был принят безоговорочно всей труппой детского театра и получил, как предполагала она, ведущую роль отца барабанщика – закоренелого преступника. Своей ролью он безмерно остался доволен.

– Роль важная и несет смысловую нагрузку, – сказал он всем своим новым друзьям. – Выучу очень быстро. А отрепетировать могу в любой день. Как скажет Наталья Иосифовна, – заговорил он как вымуштрованный питомец.

Перед ним на самом деле развернулась заманчивая перспектива стать в дальнейшем режиссером или создателем проектной работы, на что он очень рассчитывал, представляя себя идеологом любого художественного начинания. Зазнавшись, он почти ни с кем не здоровался, прибегая в назначенный час, отыгрывал спектакль и на скорости бежал домой, даже не переодеваясь, выступая в том костюме, в чем посещал школу. Такой распорядок его полностью устраивал.

В наступивший неожиданно день всех влюбленных студийцы театра «Молодая гвардия» Дворца пионеров и школьников поздравляли, кто кого мог и знал по старой памяти. Грусть по человеческому участию присутствовала на каждом спектакле, а потом, отыграв роль, надо было возвращаться домой или в интернат, заниматься обычными делами. Спускаться с неба на землю после шквала аплодисментов. Общаться между действиями было некогда, но Ромео-наоборот, не смотря ни на что, подошел сходу к Насте в гримерной. Он выглядел очень мило. Спросил многозначительно, делая паузу после каждого своего слова:

– Поздравляю тебя с Днем Святого Валентина, знаешь об этой традиции?

Она слушала его слова с напряжением, но ей казалось, что он сейчас скажет что-то особенно важное для него.

– Конечно, Saint Valentine отличный праздник для молодежи, – ответила она, говоря английские слова с хорошим произношением. – Тебе здесь нравится? Как ты привык уже здесь? – осведомилась она, дожидаясь, пока его вызовут на сцену.

– Да, нормально. Мне нравится. Хорошие ребята и режиссер со мной много репетировала. Я не ожидал, что у меня все получится, – сказал он просто, как старинный приятель и сосед по улице.

– Вы о чем здесь шепчетесь? – потребовала недавно принятая девушка с рельефной фигурой, чья мечта была познакомиться со всеми актерами поближе. – Я вас застукала, – она перевела разговор на личные отношения.

– Ни о чем. Иди, переодевайся, готовься. Сейчас твой выход – мать барабанщика. Это – Марина, – представил он новую актрису Насте. – А у меня только в конце спектакля мизансцена и все. Тогда могу идти домой школьные уроки делать, – наигранно объяснил Ромео-наоборот.