Карабах – горы зовут нас

Это не простая книга. События, которые в ней описываются, вне всякого сомнения, известны всем, кто воевал, кто встал на защиту нашей Родины по зову совести. Эта книга о трагической судьбе добровольческих отрядов и их командиров. Моя точка зрения – это взгляд профессионального офицера, который воевал в рядах нашей армии в тяжелейшие годы ее формирования и отдал ей все свои знания и силы.

Описывая бои против армянских боевиков, в которых сам принимал участие в качестве командира бригады, офицера оперативного управления или просто солдата, я придерживался трезвого, объективного изложения событий, которые сохранились в моей памяти и записях, стремясь служить истине и пытаясь передать страшную трагедию, постигшую мой народ. Главы повествуют о моих боевых товарищах, отдавших свои молодые жизни за светлое будущее родины. Я не хочу никого ни обвинять, ни оправдывать, но лишь объяснить и внести свой вклад в более объективное понимание наших временных поражений и происходящих событий далекого 1992 года. Несомненно, книга поможет осознать всю нелепость некоторых ложных, раздражающих и глубоко укоренившихся предубеждений, являющихся результатом сознательного сокрытия ошибок нашего правительства, не до конца понимающего цель армянских дашнаков, развязавших убийственную войну между соседями, пока к власти не вернулся Общенациональный Лидер Азербайджанского народа – Гейдар Алиев.

В народе говорят: «Смерть – это тот мост, который пройдут все, смерть – это та чаша, которую все выпьют». Это удел каждого из нас в отдельности, но не всех вместе. Потому что мы – народ, а народ – вечен. Надо пройти по тому мосту не для того, чтобы умереть, а прийти к новой жизни и счастью. Испив чашу горечи, мы обязаны перед будущими поколениями наполнить ее вечной живой водой наших родников. Напоенный ею, весь Азербайджан станет садом, и зацветет дивный цветок Хары – бюль-бюль – символ Шуши.

Об авторе

Оруджев Эльбрус Иззат-оглы, генерал–майор, военный атташе Вооруженных Сил Азербайджанской Республики при посольстве в Грузии.

Родился в 1956 году в городе Кюрдамир (Азербайджанская Республика)

Окончил Свердловское Суворовское военное училище в 1974 году

Челябинское Высшее Танковое Командное училище в 1978 году,

Академию Бронетанковых войск имени маршала Р.Я Малиновского в 1991 году.

Прошел суровую школу армейской жизни от командира танкового взвода до Заместителя Министра Обороны Азербайджана по боевым действиям. Службу начал в Прибалтийском Военном округе в городе Кейла (Эстония),

– Дальневосточный Военный округ город Петропавловск– Камчатский,

– командир танковой роты Закавказского Военного округа город Батуми,

– начальник штаба, командир танкового батальона ГСВГ город Бернау, Бадфренвальде.

– Заместитель командира танкового полка, Одесский военный округ.

С января 1992 года в рядах Вооруженных Сил Азербайджана

– командир мотострелковой бригады, начальник отдела боевого планирования Оперативного Управления ГШ, Заместитель МО по боевым действиям. После прекращения боевых действий: – Начальник отдела в ВНИЦ.

Автор методического пособия по подготовке и ведению боевых действий в горах: – «Боевые действия в особых условиях».

Совместно с офицерами научного отдела ВНИЦ разработал методику: – «Действия мотострелковых подразделений в горах».

Женат, имеет трех детей.

Введение

Было холодно. Ветерок, хоть и несильный, морозил щёки и уши. Яркое негреющее солнце слепило глаза, отражалось в каждой снежинке, обещая скорую весну. Стоял конец февраля 1972 года.

«Главнокомандующий» военно-спортивной игры «Зарница» директор школы, которого за глаза все звали Борманом за некоторую схожесть с этим персонажем, неумело, по-граждански, скомандовал:

– «Полкам» занять исходные позиции!

Мы с братом Анатолием, молодые учителя Перемётнинской школы Уральской области, нехотя последовали за своим отрядом в заснеженную, неприветливую степь. Второй «полк», под командованием военрука Карамышева, пошёл вдоль реки Деркул к едва виднеющемуся густому, высокому, как лес, тальнику. «Битва» должна была состояться по сигналу ракеты через 40 минут. Ученики были не в пример нам рады «повоевать» на свежем воздухе. В руках у мальчишек были деревянные автоматы и винтовки. Они охотно подчинялись своим «командирам».

На выходе из посёлка к нам неожиданно подбежал черноглазый крепенький мальчуган и, обращаясь к моему брату (тот был «главным командиром» в нашем отряде), попросил:

– Анатолий Григорьевич, разрешите быть в вашем отряде?

– Это что такое, рядовой Оруджев? Что значит, быть в «вашем отряде»? – вмешался я, полушутя, полусерьёзно пытаясь показать свою значимость «комиссара полка».

– Павел Григорьевич, извините, но я обратился к командиру полка, а не к вам. – Чёрные глаза сверкнули весело, с вызовом.

– «Товарищ комиссар», рядовой Оруджев прав. Дайте мне с ним поговорить! – едва сдерживая улыбку, поправил меня «командир».

Улыбнулся и я, поддерживая игру, великодушно разрешил.

Оруджев Эльбрус, он же Алик, которого все в посёлке звали «наш цыганёнок», кратко обосновал свою просьбу. Он по правилам игры должен был находиться в отряде соперника, где были все восьми-девятиклашки. А в этом, у десятиклассников, был его старший брат Эльхан.

– Не могу нарушить правила игры, рядовой Оруджев! Вы должны быть со своим отрядом. Приказываю, марш в свой «полк»!

– Товарищ командир, я не могу исполнить Ваш приказ, против брата воевать не буду! Такой у нас закон! – Алик опустил свои чернеющие глаза, словно боялся ими испепелить нас.

Я начинал злиться. Слыл я в ту пору «жёстким» учителем, ученики побаивались меня, и это мне по молодости лет льстило. Хотя в праздники Анатолий, который был добряком и «своим» в глазах учеников, получал уйму поздравительных открыток, а я единицы.

Видя, что я собираюсь «наехать» на «рядового», Анатолий быстро среагировал:

– Понял, Алик! Беги к братану, да смотри, «служи исправно!» – Последние слова были сказаны с улыбкой в голосе.

– Толик, ты что делаешь, что это за фигня такая? Видите ли «у них такой закон!» – возмутился я. – У кого это у них? У нас все равны, мы все советские люди! – как-то казённо выпалил я.

– Паш, остынь! Ты знаешь, что у них трагедия в семье. Недавно умерла мать, а их отец собирается жениться не на своей, и хочет переехать в другой посёлок отсюда.

– Ну? А при чём здесь это? – не понял я.

– Баранки гну! Не хотят дети ехать к мачехе. Не так они воспитаны, понимаешь? У них, действительно, другие законы, другой менталитет… Вот они, дети, и бастуют.

– Да что за ерунда! У всех у нас один менталитет – советский. – Во мне вдруг проснулся комсорг школы. – Вот, чему ты сегодня его научил? Нарушать правила, закон, обходить его? Ведь, не дай бог, случится война заправдышная, и он будет искать любую лазейку от неё увильнуть, предать друзей, присягу?

Анатолий оглядел меня с ног до головы, не зная, в шутку я выпалил это или нет и тихо сказал:

– Нет, брат! Оруджевы не из таких! Они не увильнут! В том и сила этих парней, что ни присягу, ни кровь свою они не предадут! Для них это – как предать свою мать, понимаешь?

И глядя, как мальчишки и девчонки собираются в «атаку», добавил:

– Вот ты, братишка, заерепенился оттого, что «цыганёнок» наш не захотел пойти против брата даже в игре. И вместо того, чтобы похвалить его за это, ты был готов сломать его, заставить быть манкуртом.

– Ты путаешь, дорогой, я как раз хотел, чтобы он был настоящим патриотом, а не колеблющимся гнилым интеллигентом! – обиделся я. – Мы же хотим воспитать наших пацанов солдатами, а не тряпками. А солдат не имеет право размышлять, на то есть командир. Что это будет за солдат, если он станет рассуждать идти в атаку или нет?

– Не утрируй. Я о том, что солдат – это в первую очередь человек и к нему надо относится по-человечески, а не бездушно. – Анатолий досадливо поморщился. – Вот тебя возмутило то, что Алик поставил кровные узы выше «долга», так?

Я подумал и согласился, – Да, ты угадал. Наш долг воспитать интернационалистов, а не националистов, разве не так? – Этот разговор начинал мне нравиться. Что, что, а поспорить я любил. Это был не первый наш спор о комидеологии, в которую я тогда верил, а Анатолий нет.

– Не так, брат. Нельзя делать из людей роботов. Нельзя сделать всех одинаковыми, заставить забыть кто мы и откуда. Нельзя заставить любить, и это твоя партия не понимала и не поймёт! И пример с пацанятами Оруджевыми только подкрепляет это. Отец никогда не заставит их любить другую женщину как их мать!

Я подумал над его словами и не нашёлся что ответить.

Анатолий поглядел на «бойцов» и как-то печально добавил: Самое страшное, что кому-то это надо – раздваивать страну по национальному признаку. Ведь может так случиться, что прейдет время и пойдут наши пацанята в настоящий бой, а это страшно!

– Не пойдут, время атак с автоматами прошло. Всё будут решать ракеты, а их у нас полно! – ответил я.

Толик усмехнулся и напялил мне мою шапку до самого подбородка:

– Молодой ты ещё, жизни не знаешь! Веришь во всякую ерунду. Вон стал комсоргом, метишь в партию. Живи проще, брат. Не видишь, что творится? Разваливается империя, с её комидеологией, сосед на соседа – нож точит… – Он что-то ещё говорил, но я не расслышал.

Взвилась ракета, и все ринулись вперёд. Перебарывая ветер, Анатолий прокричал:

– А Оруджевых, если они не поедут с отцом, я возьму на время к себе, – и он неохотно побежал в «атаку»…

Прошло много лет. Нет уже Анатолия, мудрого учителя, доброго человека, не выдержало его сердце жизненных трудностей. Побросала жизнь и меня. Я сделал головокружительную для сельского парня карьеру. Но однажды подкосила меня жизнь, и остался я один на один со своими проблемами. Отвернулись друзья, товарищи, предали любимые люди. А здесь и рухнул Союз с его лживой добротой. Трудно было, но выкарабкался и доверился новой судьбе, которая выбросила меня на другой берег, в Штаты. Учу других детей, детей наших бывших врагов, учу жизни, учу доброму, вечному искусству любви к себе подобным, как когда-то учили пацанят мы с братом в далёком степном посёлке.

Пораскидала судьба и моих учеников, кто погиб в Афгане, кто спился, а кто стал и крутым бизнесменом. Стал забывать я о многих. Ушли в прошлую память и мои лучшие ученики братья Оруджевы. И, вдруг, письмо на Интернете с телефоном и фотографией. На ней красивый военный с поседевшей шевелюрой волнистых волос. Вначале не узнаю. Но чёрные, пронзительные глаза будто встряхивают меня, – это же Алик, мой «цыганёнок» Алик Оруджев! Вспомнилась та сценка у реки, вспомнилась и их нелёгкая детская судьба сирот при живом отце, вспомнилось ещё многое чего… Я тотчас же позвонил и представился. Мягкий красивый баритон с неповторимым восточным изяществом ответил:

– Здравствуйте, мой дорогой учитель! Это ваш «цыганёнок» Оруджев. Вы не забыли меня?

Как я мог забыть этого непоседу, любимца школы? Как я мог забыть его братьев, которые жили у Анатолия до окончания школы, так и не поехав с отцом к мачехе?

Мы разговорились. Вспомнилась та сценка у реки, Анатолий Григорьевич.

– Знаешь, Алик, я и не знал, что ты вернулся в Азербайджан. Надеюсь, ты не воевал, не пострадал, ведь у вас там такое творилось? Хочется верить, что та военная игра на Деркуле была твоей первой и последней?

На той стороне трубки сначала было молчание, потом хрипловатым, внезапно изменившимся голосом, Алик ответил:

– Нет, дорогой мой учитель, не обошла меня война стороной! Побывал во всех горячих точках, защищал Родину – Советский Союз. Досталось мне по полной. Горел в танке, валялся по госпиталям… Досталось и после войны… Не стало Союза, бросили нас, военных, на произвол, никому не стала нужна моя присяга, да и не было уже той страны, которой мы присягали. А здесь и Карабах вспыхнул. И пошёл я и все мои братья защищать свою истерзанную врагами малую Родину. Не мог остаться в стороне, когда лилась кровь моих братьев и сестёр. Остаться в стороне, это было как предать свою мать…

И потихоньку, с болью вытаскивая из души воспоминания тех страшных дней, он поведал мне рассказ о своей жизни. Не раз у меня навёртывались слёзы на глазах, не раз сдавливало сердце от услышанного. Я словно прошёл с моим учеником его трудной дорогой жизни. С ним терял боевых товарищей, с ним шёл в атаку, с ним переживал предательства «друзей» и неблагодарность власть имущих…

И вспомнил я тогда слова своего брата о том, что такие люди, как Алик, не предадут Родину ни за какие деньги, не предадут мать, себя…

– Алик, дорогой, ты обязан написать об этом, о себе, о своих друзьях, об Азербайджане, о Карабахе. Ведь никто не знает всей правды о той войне. Да и об Азербайджане знание здесь, на Западе, на уровне этого идиотского фильма «Борат». Ты должен написать. Дай мне слово!

Долго я его тогда уговаривал. Под конец он сдался и обещал подумать. И вот, год спустя после нашего разговора, пришла «эсэмэска», краткая, как отчёт военного с поля боя: «Дорогой мой учитель, ваше приказание выполнил! Книга написана и находится в печати!»

Дрогнуло моё сердце и я взялся за перо, чтобы рассказать эту историю и своим словом поддержать этого сильного и мужественного человека, моего ученика, в этой новой для него битве. Битве за память…

Павел Кожевников,

Преподаватель Колорадского Университета, США

писатель, поэт.

Эта книга посвящена памяти

моих боевых друзей.

С кем я прошел

через трудные годы

войны в Карабахе.

Тем, кто погиб, но не отступил,

кто жил с мечтой о победе.

Часть первая
Мы не клянем судьбу

Глава первая

Ангелочек с небес

Горы ослепляют войска.

И смерть ползет рядом,

дыша пороховым смрадом.

Снежная вьюга всю ночь кружилась в бешеной злобе, завывая свою грустную песню в распадке Карабахских гор. Устав, стала стихать, и прилегла у подножья скал отдохнуть.

К утру снег перестал, было пасмурно и холодно. Облака плыли низко, вершины гор царапали им брюхо, притягивая к земле. Двое в военной форме лежат на полу в полуразрушенном доме, вид у них жалкий. Солдат и полковник вымокли и теперь дрожат всем телом. Прошло несколько часов, как они попали в засаду. Пришлось принять неравный бой. Отстреливаясь от армянских боевиков, пытались оторваться от них на «Ниве», но наскочили на мину.

Полковник, открыв глаза, огляделся. Сквозь серую пелену он увидел крышу над головой, домик выглядел заброшенным и таинственным. В углу, прислонив забинтованную голову к стене, кто-то сидел. Приглядевшись, полковник узнал своего водителя Тельмана. Он спал, прижав к себе автомат. Но, услышав возню, сразу же вскочил и заглянул за стену разрушенного дома. Вернувшись, он склонился над раненым.

– Командир, как вы? – Тельман, не знал, как и чем облегчить участь своего командира. Я тут немного еды раздобыл, в подвале нашел, может, перекусите?

Слабость волной надвигалась на полковника и он почувствовал, что приближается к опасному порогу жизни, за которым пустота.

Смерть подступала, казалось, что ничто не могло уже ее остановить. Хриплый стон вырвался из груди раненого, из горла cтекала кровь. Увидев алые струйки, солдат быстро завернул в тряпицу разложенную еду, взялся за ремни самодельных саней, поволок повозку по снегу. Сам израненный осколками мины, он еле тянул сани, на которых лежал его командир. Проваливаясь в снег, падал, снова вставал, и шел. Его искусанные губы распухли, кровь сочилась из них. Тельман сплевывал на белый снег алые капли, шел вперед, превозмогая боль и страдания. Вдали, сквозь пелену утреннего тумана, вырисовывались очертания деревни.

Когда до ближайшего дома оставалось метров триста, из-за кустов кто-то окликнул их.

– Эй, ты, стой, где стоишь, а то стрелять буду! Голос был детский, но такой родной голос земляка.

Тельман остановился, последние силы покинули его, и он повалился на снег. Кусты у дороги зашевелились, оттуда вышел небольшого роста паренек, одетый явно не по росту в деревенский тулуп из грубой овчины. Прежде чем подойти, паренек нагнулся и взял камень. Медленно приближаясь, он постоянно следил за автоматом, который солдат отбросил от себя. Подойдя ближе, он остановился, и держа камень наготове, и спросил:

– Вы армяне или кто? – вопрос казался неуместным, но время было такое тревожное, что ни к кому не было доверия. Услышав ответ на родном языке, мальчишка подбежал, опустился на колени и спросил:

– Что с вами? Кто вас так?

По щекам солдата стекали крупные капли пота, он хватал ртом воздух, стараясь вздохнуть

– Позови, кого– нибудь из взрослых, – хриплым голосом попросил он. Видишь, командир мой умирает. Только быстро.

Юноша стремглав побежал к дому, влетел в комнату и тотчас вернулся. За ним выбежали человек пять, и бросились к раненым. Паренек прибежав первым на ходу скинул с себя тулуп и протянул его Тельману.

– Возьми и укрой его.

Подбежали деревенские жители, среди которых выделялся один с большой, как совковая лопата, бородой.

– Берите осторожно, – скомандовал бородатый мужик и первым взялся за ручки самодельных носилок. Мужчины подхватили раненого, а паренек взял под руки Тельмана. Все пошли к дому. Полковника несли осторожно, стараясь не беспокоить. Внесли в дом, и положили на пол. Тельман опустился возле дверей и закрыл глаза.

Бородатый подошел к солдату, тронув за плечо, спросил:

– Откуда вы и как сюда попали?

Тельман открыл глаза и сквозь покусанные, распухшие губы тихо прошептал:

– Срочно сообщите в Баку. Пусть пришлют вертолет, ранен полковник…. Он потерял много крови, не доживет, если повезем на машине.

Услышав имя полковника, все засуетились, зашумели. Весть о том, что вчера пропал «Сорвиголова», так называли его приехавшие из Физули военные, мигом облетела всю окрестность. В течение дня в деревню Городиз, куда пришли раненые, дважды приезжали из штаба местной бригады и интересуясь, не приезжал ли полковник, который выехал из Джебраила еще утром. И не найдя его, тут же уезжали искать в других деревнях.

Пока мужики рассказывали последние новости, паренек принес чаю и протянул стакан Тельману. Однако тот не смог поднять руки и обессиленный повалился на бок. Его подхватили, стали стягивать с него мокрую одежду и ботинки. Кто-то принес сухую рубашку и штаны. Тельмана уложили на кровать, укрыли теплым одеялом. Сквозь наступающую дремоту он все твердил:

– Мужики, командира надо доставить в Баку. Нужен вертолет, он много крови потерял. Осторожно с головой, она изранена осколками, – он хотел еще что-то сказать, но не смог. Силы покинули его, бессонница, усталость последних дней навалились разом, а тепло комнаты разморило, и он не заметил, как на полуслове, погрузился в сон. Все притихли, стараясь не тревожить раненых. Бородач, погладив бороду, оглядел присутствующих и многозначительно изрек:

– От трассы Джабраил – Физули до нашей деревни, почти десять километров. Раненый сам, да по такой местности, притащил сюда командира. Это настоящий воином, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес он.

Сидящий в углу сухонький мужичок, зашевелился, посмотрел на бородача и спросил его:

– Ты помнишь, Исмаил – киши, в прошлом году, в мае через деревню проходили беженцы из Шуши, помнишь? – допытывался он.

– Тогда они рассказывали о парне по кличке «Сорвиголова», который спас их в Косаларе, там, в горах, ну когда Шушу уже армяне взяли?

– Ну что ты хочешь этим сказать? – повернувшись к мужичку, спросил стоящий у дверей другой деревенский житель.

– Так вот, они рассказывали, что когда все сельчане вышли из деревни и подались в горы, они повстречались с парнем и десятком его солдат, спешивших к ним на помощь. Ну, вспомнил, наконец, Исмаил -киши, или нет? – мужичку не терпелось услышать утвердительный ответ от товарища.

Бородач, продолжая поглаживать свою бороду, многозначительно кивая головой, пытался, что-то припомнить.

– Ну что дальше-то, – не выдержал третий из присутствующих, укрывавший полковника овчинным тулупом.

– Так вот, – мужичок оживился, – остановив уходящих из деревни жителей, он схватил за грудь первого из них и стал материться по-русски, требуя вернуться назад и воевать. Когда парень убедился, что никто не хочет возвращаться, он, обращаясь к жителям, сказал: «Посмотрите, как надо защищать свою Родину» и побежал навстречу противнику, который уже входил в деревню. Так вот, – мужичок, облизнул сухие губы и обвел присутствующих взглядом, – они рассказывали, что те бойцы смерчом пронеслись по деревне и выбили оттуда армян.

Когда жители, все-таки решили вернуться, увидели, что на улицах кругом валялись трупы армянских солдат. А парень, ну тот, что материл их, забрав своих раненых и остальных бойцов, уехал воевать за Шушу.

Все вдруг дружно, перебивая друг друга, стали вспоминать подробности рассказа шушинских беженцев, дополняя услышанное рассказами других очевидцев, тех, кто видел и воевал с полковником на других фронтах.

– Мне рассказывали мои родственники из Агдама, – вмешался в разговор сухощавый мужчина, укрывший полковника тулупом, – этот вот парень, – он показал на раненого, – воевал там со своим старшим братом. На Каракенских высотах они такое творили, что армяне за его голову предлагали кучу американских долларов, но никто не посмел его предать. Отчаянные они были воины. Факт говорю, клянусь Создателем – мужик провел по своему лицу ладонями, в знак подтверждения своих слов.

Однако время шло, и надо было что-то предпринимать.

Неизвестно, как долго еще продолжился бы этот разговор, когда молчавший до того парнишка, который нашел раненых, не спросил:

– А что будем с ними делать? надо вертолет вызывать из Баку, но как?

Мужики вдруг сразу спохватились и стали решать, как быть. Бородач, на правах аксакала, вышел на середину комнаты и сказал:

– Я поеду на железнодорожную станцию и оттуда свяжусь с Министерством обороны. Ты, Фидан, – он повернулся к мужичку, который рассказывал про беженцев, – пойди в деревню и разыщи там Фрянгиз-ханум, фельдшера нашего, пусть придет и осмотрит раненых. Ты, Сулейман, – бородач обратился к молодому парню, стоящему у дверей, возьми коня во дворе и скачи в штаб бригады, скажи, что нашелся полковник и, что надо срочно прислать врача.

Отдав распоряжение, бородач надел свой тулуп, нахлобучил шапку из грубой овечьей шерсти, потом подошел к спящим бойцам, внимательно посмотрел на них, что-то сказал про себя в сердцах, и не глядя ни на кого, вышел. За ним поспешили и остальные. В комнате остался лишь паренек, в овчинном тулупе, который нашел раненых.

На дворе смеркалось. С гор налетел холодный ветер, кружа по двору, рассыпал снег по углам.

Раненый открыл глаза. Он дышал тяжело и хрипло, хотел повернуться на бок, но, он почувствовал страшную боль в голове.

– Пить – только и смог проговорить он. Рана открылась и новые бинты, повязанные умелой рукой деревенского фельдшера, мгновенно пропитались алой кровью. Ему казалось, что сейчас он умрет. Кто-то бережно приподнял его голову и поднес кружку воды. Раненый хотел сделать глоток, но потерял сознание.

Он бы, наверное, умер. Но внезапно перед ним всплыл волнующий образ жены, и когда он увидел расплывающиеся силуэты детей, все в нем восстало против смерти. Полковник, собрав остатки воли, стал медленно выходить из того страшного состояния, за порогом которого пустота. Ради них он должен был выжить, чтобы находиться рядом с ними. Он не мог так легко сдаться. В нем еще теплилась слабая искорка жизни. Он попытался поднять голову, но не смог. Уже в который раз за последние сутки он впал в забытье.

В комнату, где находились раненые, вошли вооруженные боевики, прибывшие из Физули. Бережно переложили полковника на носилки, осторожно, вынесли из комнаты и погрузили в медицинский УАЗ. Затем вернувшись, попытались поднять водителя, однако тот, очнувшись, резко оттолкнул военных и бросился к автомату. Если бы стоящий поодаль боевик не успел перехватить его, то быть бы беде. Трое здоровых мужиков еле успокоили мечущегося Тельмана, доказывая ему, что они не враги, а тоже, как и он азербайджанские бойцы – из физулинского отряда. Поняв, что его командиру не угрожает опасность, он, обессиленный, упал на руки своих спасителей. Бойцы вынесли Тельмана, который не выпускавшего из рук свой автомат, и положили его рядом с полковником. Их окружили деревенские жители. Женщины, украдкой, уголком платков, смахивали слезы. Мужики, дымя сигаретами, все качали головой, восхищаясь преданностью и верностью солдата своему командиру.

Санитарная машина, скользя на поворотах, помчалась на станцию Городиз, куда с минуту на минуту должен был прилететь вертолет из Баку.

Рев мощных моторов вертолета, вернул полковника из небытия.

Он осторожно открыл глаза, попытался повернуть голову, но она оказалась привязанной к носилкам, руки, прижатые к бедрам, тоже были зафиксированы. Над ним склонилась миловидная девушка, и, как показалось полковнику, ангельским голоском спросила:

– Как вы себя чувствуете? Я сделала вам несколько обезболивающих уколов, так что не волнуйтесь. Скоро прилетим, вот только возьмем еще раненых в Бейлаганском госпитале и полетим в Баку.

Медсестра говорила ласковым голосом, ее большие миндалевидные, черные, как агаты, глаза светились лучезарным светом, казалось, что она АЛЛАХОМ послана с небес для спасения его израненной души, для вселения в него мужества и стойкости.

Из-под ее белой шапочки выбилось несколько локонов смолянисто-синего цвета, они свисали вдоль ангельского личика, развевались из стороны в сторону, при малейшем движении.

Он хотел сделать ей комплимент, но не смог даже пошевелить языком. Губы полковника шевелились, но слов не было слышно.

– Не говорите ничего, вам нельзя волноваться, – засуетилась девушка, склоняясь и поправляя одеяло, которым был укрыт полковник.

Сидящий напротив вооруженный боец окликнул ее, и она отошла

Он давно не слышал такого голосочка, а эта ласка в голосе придавала ему силы, но голос умолк.

– Значит, я еще не умер, это уже хорошо, – подумал полковник. Он чуть пришел в себя и стал смутно припоминать события последних дней.

Сознание порциями стала выдавать информацию, позволяя ему осмыслить ее и осознать. Перед глазами полковника отчетливо пошли кадры прошедшего скоротечного боя, там, в горах Карабаха. Остановив машину, он приказал водителю развернуть ее и ждать, а сам, взяв автомат, вышел из машины и укрываясь от порывов холодного ветра, пошел на свет. Сначала хотел крикнуть, чтобы кто ни будь из сидящих у костра солдат, спустился к нему, но что-то остановило его. Ноги скользили по замерзшему насту, и ему приходилось опираться на одну руку, чтобы сделать очередной шаг. В какой-то момент он не удержал равновесие и сорвался вниз. Наверно, за ним наблюдали с поста, увидев его падение, две темные тени отделились от костра и стали спускаться вниз. Их хорошо было видно в сверкающем, отраженном от снега лунном свете. Когда они подошли на приличное расстояние, один из них спроси по-армянски: «Ха эст?» (ты армянин). Этого было достаточно.

В следующий миг, полковник стремительно бросился на снег. Падая, он успел передернуть затворную раму автомата и дать длинную очередь. В ответ раздались выстрелы. Перед самым лицом пули прочертили линию, оставляя небольшие отверстия на снегу. Выбивая искры из камней, пули, рикошетили и веером разлетались в разные стороны. Караульные с поста вели прицельный огонь, не позволяя поднять голову. Перекатываясь после каждой короткой очереди, полковник заметил, как его стали обходить со всех сторон, почуяв крупную добычу. Тельман, бросился на помощь командиру. Он короткими очередями прижал к земле, бегущих прямо на него армян и перебежками старался приблизиться к полковнику, чтобы прикрыть его огнем. Однако полковник, не позволил ему и приказал отходить к машине. Прикрывая друг друга, перебегая от камня к камню, отстреливаясь, они спустились вниз. Бросив последнюю гранату в наступающих армян, полковник подскочил к «Ниве», запрыгнул в нее. Придерживая переднюю, дверь машины ногой, он вел непрерывный огонь по спускающимся вниз противникам. Тельман, дав последнюю очередь, сел за руль и, включив передачу, силой нажал на педаль газа. «Нива» рванулась с места. Задние колеса пошли юзом, водителю с трудом удалось удержать машину на краю обрыва. Он силой вращал руль, и давил на педаль газа, чтобы скорей вывести командира из опасной зоны. Правое заднее колесо, проскальзывая на снегу, наехало на мину. Страшный силы взрыв разорвал багажник «Нивы». Мощная ударная волна, подхватив полковника, вынесла его через лобовое стекло, и бросила на скалу. Это полковник помнил точно, потом провал, дальше было как в тумане. И он стал напрягать свою память, чтобы восстановить всю картину произошедшего с ним события.

– Ну что мы помним, давай подсказывай, – по своей старой привычке спросил полковник свое второе я.

– Ты должен мне помочь. Ты мое оружие, и мое спасение.

– Ты ведь не дашь мне такого шанса, чтобы я все забыть, ведь мы с тобой вот уже 37 лет дружим. Ты как преданный друг терпел все, не противился и позволял мне решать за нас двоих все трудные задачи, стоящие перед нами. Я учился, читал, собирая не только полезную информацию, но и никому не нужный хлам. Ты, как истинный и близкий мне друг, всегда добросовестно принимал этот новости, раскладывал по полочкам, хранил до лучших времен. Ты меня ни разу не подвел, когда я напрягал тебя, мой дорогой друг. На экзаменах или при тестировании, ты отыскивал и выдавал мне то, что было необходимо мгновенно. Так неужели сейчас, когда нам с тобой так больно, мы не поможем друг другу. Отвечай же, ты со мной или ты хочешь покинуть меня? Почему ты молчишь, трус ты поганый, – полковник выругался самым отборным матом. Стоило нас с тобой чуть задеть ржавыми осколками, как ты уже обиделся на меня.

Да?..... А помнишь как в 1988 году на Хайдехофском полигоне в Германии, когда 125 мм танковый снаряд просвистел в нескольких сантиметрах от меня и унес жизнь майора Сереги Фарносова, помнишь? Ты тогда не позволил мне сойти с ума. Ты заставил меня сохранить разум и броситься на помощь майору. Да я не смог тогда спасти его, но ведь мы были с тобой одна команда и делали все для его спасения.

Вспомнил, ну вот молодцом, и сейчас помоги мне. Я прошу тебя, как друга прошу, помоги. Мне надо обязательно все вспомнить, чтобы выжить ради моих близких, кто сейчас ждет нас, днем и ночью всматриваясь на дорогу.

– Хорошо, слушай. Нас тобой вызвал начальник Генштаба генерал Нурятдин Садыков.

– Так, это уже хорошо, – похвалил он свое второе Я.

– Потом мы поехали в Джебраил с нашим водителем Тельманом.