Читать книгу: «Снежинки над Ленинградом»

Иллюстратор Екатерина Шардакова

© Екатерина Шардакова, 2025

© Екатерина Шардакова, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0068-5269-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Дорогой читатель!

Благодарю Вас за проявленный интерес к этой книге.

Однажды ко мне пришло вдохновение, и я в своем воображении увидела людей и историю их жизни. Из всего этого родилась книга. В ней есть всё: любовь и разлука, счастье и горе, война и мир, но она не об этом. Эта история о безграничной материнской любви, о любви к детям.

Это художественное произведение, которое не претендует на точность исторических фактов. Совпадение адресов, имен и фамилий является случайным.

Я надеюсь, что частичка любви и тепла, которые вложены в эти страницы, попадет в Ваше сердце и согреет его.

Я желаю Вам счастья!

Екатерина

Глава 1

Вечер. Тикают часы. Подрагивает пламя свечи, и дрожащие тени расползаются по столу. Огонек, он как живой, так хочется взять его в руки и погреться. Свеча догорает, пламя сжимается в комочек и светится внутри фитиля. Вдруг огонек снова вспыхнул, но тут же угас. Красноватый фитилек чернеет, чернеет, чернеет… Темнота.

На часах было девять. Скоро начнут бомбить. Нет сил идти в бомбоубежище, останусь дома. Как я теперь буду жить? На улице темно, дома темно. Это была последняя свеча. Даже письмо не написать. Хотя, кому мне теперь письма писать?

Я сейчас понимаю. Я удивлялась, почему Лидия не плакала, когда ей почтальон принес похоронку. Заходила тогда к ней узнать, жива ли она еще. Прочитала она извещение, положила на стол и замолчала. И ни одной слезинки. Я же знала, что любила она своего Ваню, а смотришь на нее, и кажется, что и не любила вовсе. Вот теперь и я не плачу…

Вчера получила эту страшную бумажку. Извещение… «Ваш муж, лейтенант Череншов Виктор Афанасьевич, убит в воздушном бою.» Убит… Такое короткое слово длиною в непрожитую жизнь. «Место похорон не установлено.» Я даже не знаю, где он… «Подписано: полковник Курочкин.» Курочкин… Я не помню, когда последний раз ела что-то мясное. Я вообще не помню, когда последний раз ела.

Интересно, Лидия еще жива? Надо зайти к ней, я видела у нее мешочек сахара, когда она из шкафа кружку для меня доставала. Если она умерла, ей ведь сахар уже не нужен? Наверно, нехорошо так думать о подруге, а оно все равно думается. А что такое сейчас «хорошо»?

Любила я моего Витю. Десять лет вместе прожили душа в душу. Познакомились с ним первого мая, после демонстрации. Молодые, веселые, мне двадцать лет было. Гуляли тогда с Лидией и Галей на Дворцовой площади. Смешно. У меня косынка развязалась, и ветер сорвал ее с моей головы. Я побежала за ней, запнулась и упала прямо в объятия этого красивого незнакомца. Высокий, широкоплечий, с черными глазами…

И вот, его больше нет. Гали тоже нет, еще в сентябре погибла, когда только начали нас бомбить. Вся семья ее погибла тогда. И тогда я еще плакала. А сейчас нет. Ощущение, что у меня выключили эмоции, удалили. Какой-то я тупой мешок с костями, который постоянно хочет есть. Мне иногда кажется, что меня тоже уже нет.

Тишина. Как голод начался, так стихло все, замерло. Или замерзло. Не знаю, но ощущение, как перед грозой, когда смолкают птицы. Не слышно смеха, люди говорят вполголоса, а чаще молчат. Да и людей меньше стало. А кто остался, больше на приведения похожи, чем на людей. А приведения молчат…

У нас в квартире тоже тихо. Дядя Коля из соседней комнаты умер неделю назад, так там и лежит. А кто его потащит на кладбище? Окно открыли, дверь закрыли, вот и похоронили. Вторая комната пустует, повезло тогда Алиске – уехала в отпуск в Пермь к родителям перед самой войной, там и осталась. Я да Лариса остались в нашей коммуналке. На кухню не ходим. А что туда ходить? Ни воды, ни света, ни газа. Еды тоже нет. Даже в уборную не ходим – канализация не работает. Так и сидим в своих комнатах, в темноте. Хотя, откуда я знаю, что она в темноте? Может быть, она-то не в темноте…

Опять плачет. Нет, не всегда у нас тихо. Опять Пуговка плачет. Дочка Ларисы, Тосенька. Пуговкой мы ее прозвали. Такая вся кругленькая, пухленькая, с большими глазками. Была пухленькая, сейчас, наверно, как и все, скелетик. Даже не знаю, как она выглядит. В подвале только встречаемся, а малышка всегда укутана во сто одежек. Три годика ей в ноябре исполнилось.

Всего месяц прошел, а кажется, что целая вечность. Я ждала, когда начнется декабрь, надеялась, что голод минует, но голод остался, только холоднее стало. В ноябре голод начался, и вся жизнь превратилась в бесконечный поиск еды. Я даже клей уже варила, столярный. Клей! Могла ли я подумать, что когда-нибудь буду есть клей?!

Мы всегда жили в достатке: Витя был военным, я работала в Русском музее. Мы даже в ресторан иногда ходили. А кто я сейчас? Мне кажется, что мне лет восемьдесят, и я нищая. А ведь мне всего тридцать, правда об этом только мой паспорт знает, потому что выгляжу я ужасно, не на тридцать точно.

Музей эвакуировали, а мне пришлось остаться. Одна, без работы… Страшно было. Витя на фронт ушел 23-го июня, сразу после начала войны, и мне пришлось полагаться только на себя. Я тогда случайно увидела объявление, что требуются работники на фабрику «Красное знамя», вот и пошла туда. Все хорошо сложилось, у меня есть работа. Это сейчас самое главное, иначе не выжить.

Лариса как-то тоже выживает. Она вполне бодрая ходит, наверно кушает хорошо. Где она еду берет? Они перед самой войной к нам переехали, Лариса с мужем Пашей и дочкой. Паша в июне на фронт ушел, вроде еще жив. Мы как-то с Ларисой не очень сдружились. Завидовала я ей. У меня-то нет детей, а у нее такая милая девчушка. Хотя сейчас радуюсь, что у меня их нет – не страшно потерять и не страшно умереть, оставив свою кроху одну.

Воздушная тревога началась. Нет, не пойду никуда, устала я. Жить устала… Говорят, если лежать в кровати и не вставать, то потом совсем не встать, так многие и умирают. Счастливчики. Все, не пойду никуда больше. Хлеба мне сегодня в магазине не хватило, воды я не принесла. Это конец.

Глава 2

Далеко сегодня бомбят, может быть, на нашу Петроградку не прилетят. Уснуть бы. Так все болит внутри… Ноющая тупая боль. Я даже уже не понимаю, что именно болит. Пуговка, да замолчи же ты! Почему Лариса не пошла в подвал? Лариса, успокой же ее, ну что же ты…

И в детский сад не захотела она ее отдать, а ведь там кормят. Я бы своего ребенка отдала, ради него, он не был бы голодным. Там уже и с ночевкой оставляют. И тихо было бы в квартире…

Неужели что-то случилось? Ларису совсем не слышно, а Пуговка уже просто визжит… Ох, надо встать, сходить и узнать.

Я медленно встала с кровати, надела валенки, пальто и на ощупь вышла из комнаты. Держась за стену, я осторожно шла по коридору. Темнота. Такое ощущение, что в квартире только я и где-то рядом плачущая Тосенька.

– Лариса! – крикнула я, постучав в дверь.

– Лёля, Лёля! – запищала Пуговка, и слышно было, как по полу затопали ее ножки.

Лёля – это я, Тосенька меня так зовет. Остальные зовут меня Олей.

– Мама! – плакала малышка.

– Пуговка, где твоя мама? – крикнула я, взявшись за ручку и пытаясь открыть дверь.

– Мама спит! – ответила Тосенька и убежала от двери.

– Спит? – усмехнулась я. – От таких визгов, наверно, даже дядя Коля проснулся. Ох, умерла Лариса… Что же мне делать с Тосей?

– Тосенька, иди сюда, подойди к двери, – сказала я, прислушиваясь к звукам в комнате.

– Тут темно! – ответил мне голосок.

– Пуговка, ты же помнишь, что в замок ключик вставлен?

– Да, – всхлипнула Тосенька прямо у двери.

– Подними ручки вверх, найди ключик и поверни его, – ласково сказала я, пытаясь успокоить малышку.

Я слушала, как Тося шарит ручками по двери, как пыхтит и всхлипывает.

– Я нашла! – закричала Пуговка, и в этот же момент я услышала звон упавшего на пол ключа.

Я с досадой вздохнула и покачала головой.

– Он упаль! – во весь голос заревела Тосенька.

Вдруг визг этого звонкого голоска слился с грохотом. Бомбежка приближалась. Я почувствовала, как зашевелилась стена, за которую я держалась. В комнате тоже что-то упало.

– Тося! Тосенька! – звала я малышку, но в ответ слышала только испуганный визг откуда-то из глубины комнаты.

– Надо идти в подвал, – с тревогой подумала я, – но как я оставлю ребенка одного? Ах, да, я же не собиралась никуда идти, я собиралась лечь и умереть. Я и забыла.

Взрыв раздался еще ближе, я почувствовала, как вибрирует пол. Я изо всех сил дернула дверь, но она не поддавалась. Тося, захлебываясь, плакала где-то в комнате. Я от безысходности села на пол у двери.

– Мне страшно, и я не знаю, что делать… – обреченно пробормотала я.

Еще один взрыв раздался так близко, что я подпрыгнула, а моей руки, лежащей на полу, коснулось что-то холодное.

– Ключ! – воскликнула я, схватив металлический предмет.

С трудом поднявшись, я ухватилась за ручку двери, пытаясь справиться с головокружением.

– Мама! – не своим голосом визжала Тося.

Я сделала несколько глубоких вдохов, нащупала рукой замок и открыла ключом дверь.

– Тосенька, иди ко мне! – сказала я куда-то в темноту. – Надо идти в подвал.

Малышка ревела, и я пошла на звук. Через несколько шагов я наткнулась на кровать. Я опустила руку и осторожно начала ее обследовать. Еще чуть-чуть и я нашла Ларису – ее холодное тело уже окоченело.

– Пуговка? – ласково шептала я, пытаясь найти девочку.

Я обошла кровать с другой стороны и нашла малышку. Укрывшись с головой, она лежала под одеялами, прижавшись к Ларисе. Раздался новый взрыв, и я почувствовала на лице штукатурку с потолка. Тося оглушительно завизжала. Я схватила малышку, сдернула с кровати одеяло и выбежала из квартиры.

– Мама! – визжала Тося и вырывалась из моих рук.

– Тише! – прикрикнула я, едва удерживая девочку.

Из последних сил я добежала до подвала и упала там прямо на пол.

– Я хочу к маме! – кричала Тосенька, пытаясь открыть дверь.

Я встала, взяла малышку за руку и отвела в дальний угол.

– Мама придет, – сказала я, укутывая Пуговку в одеяло.

– Мама! – плакала Тося.

– Тише, тише… – шептала я, усаживая кроху на свои колени и крепко прижимая к себе.

Глава 3

– Лёля, где мама? – плакала Тосенька, ерзая у меня на коленях.

– Пуговка, сиди спокойно, – усталым голосом ответила я, плотнее закутывая в одеяло малышку, чтобы она не могла двигаться.

– У меня тлусики глязные, – хныкала Тося, выскальзывая из одеяла.

– Не хочешь сидеть, тогда стой и мерзни, – равнодушно произнесла я, поставив девочку на пол и крепко взяв ее за руку, – только тихо.

– Лёля, тлусики, – пищала Пуговка, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь одной рукой снять штаны.

– Успокойся, – устало проговорила я, взяв малышку за обе руки, – придем домой и переоденем.

– Мне холодно! – захныкала Тося.

– Залезай в одеяло, – сказала я, усаживая девочку на свои колени.

– Нет! – заплакала Пуговка, вертясь в разные стороны и отказываясь садиться.

– Тихо! – жестким шепотом произнесла я, с силой усадила Тосю на свои колени и плотно закутала в одеяло.

– Мама! – в голос заревела малышка.

– Лариса, зачем ты умерла? – с досадой подумала я, тяжело вздыхая. – Я не могу с ней возиться, у меня нет на это сил. И желания… Никакого…

– Лёля, пусти, я хочу к маме! – пищала Тосенька, пытаясь вырваться.

– Наконец-то! – с облегчением произнесла я, когда услышала, что воздушную тревогу отменили.

Я встала, взяла за руку Пуговку и пошла к выходу.

– У меня нет валенков, – пропищала Тося, упираясь.

– Ох, наказание мое, – прошептала я и взяла малышку на руки, – а у меня нет сил тебя таскать…

К счастью, мы жили на первом этаже – далеко идти не пришлось. Я вошла в нашу темную квартиру и опустила Пуговку на пол. Она тут же вскочила и побежала.

– Тося, стой! Куда ты? Темно!

– Мамочка! – пищала малышка.

Держась за стену, я пошла в комнату Ларисы.

– Мама, мама, плоснись! – кричала Тося.

Я вошла в комнату и начала медленно ее обходить в поисках мебели. Через несколько шагов я наткнулась на комод. Я схватилась за него руками, чтобы не упасть от очередного приступа головокружения.

– Мама, мне тлусики надо поменять! – пищала Пуговка.

Пошарив рукой по поверхности, я нащупала спички и свечу.

– Свет! – радостно прошептала я и зажгла свечу.

Лариса с серым лицом и ввалившимися щеками в пальто и в валенках лежала на кровати. Рядом с кроватью, тряся ее за руку, прыгала Тося. Я взяла свечу, схватила малышку и быстро вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Мама! – закричала Тосенька, вырывая свою ручку из моей и оглядываясь назад.

– Мама болеет, – сказала я, войдя в свою комнату.

– Лёля, можно я к маме пойду? – хныкала Пуговка, пытаясь открыть дверь.

– Нет! – строго сказала я, уводя девочку от двери. – Ты сегодня спать будешь здесь. Ложись! Поздно уже. Ночь! Мне завтра утром на работу.

Я посадила Тосю на кровать, взяла свечу и вышла, вспомнив, что надо забрать пальтишко и валенки для малышки.

– Лариса, карточки же тебе уже не нужны? – бормотала я, доставая из Ларисиной сумки кошелек. – Хорошо… Денег немного есть, карточки на месте. И на Пуговку тоже.

Убрав найденные сокровища в карман, я решила обследовать комнату – вдруг что-то еще найду. Тося плакала в моей комнате (я ее там в темноте оставила), но я не обращала на это внимание. Не найдя ничего съедобного или ценного, я взяла теплую одежду для Тоси и ее горшок.

– Лёля! – испуганно визжала Пуговка.

– Все, я пришла, успокойся, – сказала я, когда вошла в комнату, и закрыла на ключ дверь, – вот твой горшок. А теперь ложись спать.

Я сняла пальто и почувствовала, как дрожат мои ноги. Я сделала несколько неуверенных шагов и тяжело опустилась на кровать.

– Я сегодня ничего не ела… – прошептала я, – я завтра могу просто не встать…

– Лёля, мне надо тлусики поменять, – подползая ко мне на карачках, пропищала Тосенька.

– Как ты мне надоела… – вздохнула я.

– Лёля… – ныла Пуговка.

– Снимай свои штаны! – рявкнула я и с трудом встала.

Тося от неожиданности и испуга кубарем скатилась с кровати на пол.

– Не реви! – строго сказала я, взяв свечу и направляясь к двери. – Штаны снимай!

Я шла в комнату Ларисы, проклиная все на свете. Нет у меня сил на эту малявку! Нет!

Обшарив весь комод, я нашла Пуговкину одежду. Вытащив из ящика панталончики, я вдруг услышала, как что-то упало к моим ногам. Я посмотрела вниз и не поверила своим глазам.

– Конфета! – в недоумении пробормотала я.

Я медленно наклонилась, подняла свою находку, встала, дождалась, когда пройдет головокружение и только потом начала ее рассматривать.

– Мишка на севере, – прошептала я, – на детские талоны, наверно, дали.

Недолго думая, я развернула конфету и засунула себе в рот. Мне показалось, что в ту же секунду она растворилась и всосалась в меня вся, без остатка. Я тщательно перерыла весь комод и нашла еще две конфеты. Я их тут же съела.

У меня промелькнула мысль, что Лариса их приберегла для Тосеньки, но я отогнала ее прочь. Я сегодня ничего не ела, мне нужна была еда! А Тося? Не знаю, похоже, мне все равно…

Я взяла одежду для Пуговки и пошла к себе.

Глава 4

Дрожащая от холода крохотная худенькая девочка испуганно смотрела на меня. Я поставила свечу на стол и посмотрела на нее: синяки под огромными карими глазками, курносый носик, округлые щечки, приоткрытый маленький ротик, серая шапочка с завязками под подбородком, синяя с начесом кофточка, поверх которой намотан белый пуховый платок, теплые штанишки и несколько маленьких носочков лежали на полу.

– Когда-то я мечтала, чтобы ты была моей… – думала я, равнодушно глядя на маленькие голые тонюсенькие ножки, – кроха… Что со мной? Я ничего не чувствую…

– Лёля, – боязливо пискнула Пуговка.

– Иди сюда, – уставшим голосом тихо сказала я.

Тосенька быстро подобрала с пола свою одежду и подбежала ко мне. Я вытерла ее маленькую худенькую попку, надела на нее чистую одежду и помогла забраться на кровать.

– Захочешь в туалет – иди на горшок, потому что чистых штанов больше нет, – сказала я, задула свечу, легла и укрыла нас кучей одеял.

Я лежала на спине и смотрела в темноту. Я так устала! Устала от голода, устала от холода. Мне казалось, что я вся насквозь промерзла. И темнота, она везде…

– Лёля, а когда мама выздовеет? – прошептала Тося, прижимаясь ко мне.

Я закрыла глаза и ничего не ответила. Я ощущала близость этого маленького дрожащего от холода тельца, чувствовала стук его сердечка, слушала учащенное неглубокое дыхание.

– Лёля, а бубух больше не будет? – еще тише прошептала Пуговка. – Мне стлашно.

– Мне тоже, – подумала я, притворяясь спящей.

– Лёля, а когда мы будем кушать? – прошептала мне в самое ухо Пуговка.

– Мне утром на работу, – думала я, чувствуя теплое влажное дыхание и сопящий носик на своей шее, – куда я ее дену? Не пойду же я с ней на работу?

Тосенька обняла своей тоненькой ручкой меня за шею, положила ножку на мой живот и уснула. Я лежала, не двигаясь, чтобы ее не разбудить.

Я вспомнила, как мы весной гуляли с Витей в Летнем саду. Было тепло и солнечно. Мы шли по дорожке, а перед нами, держась за мамину руку, неуверенно шагал малыш. Я положила голову на плечо любимого мужа и печально вздохнула. «Не грусти, мы еще молоды, у нас еще будет целая куча детей!» – ласково сказал Витя, обняв меня. Я улыбнулась мужу и снова посмотрела на карапуза. Мне так хотелось взять его на руки, прижать к себе и расцеловать его в пухлые щечки.

И вот, рядом со мной малышка, трехлетняя Пуговка, которую я очень любила, а мне все равно. Наверно, известие о смерти мужа меня окончательно добило. Зачем мне теперь жить? У меня никого нет…

– Внимание! – закричало радио. – Говорит штаб противовоздушной обороны. Воздушная тревога.

– Мама! – вздрогнув всем телом, закричала Пуговка.

– Из-за нее придется идти в подвал, – пробурчала я, с трудом вставая с кровати.

– Мамочка! Мама! – пищала малышка. – Сейчас будет бубух!

Я зажгла свечу и надела валенки. Тосенька спряталась под одеялами.

– Пуговка, вылезай, – тихо сказала я, вытаскивая малышку из ее убежища.

– Лёля! Бубух! – дрожа всем телом, закричала Пуговка и забегала кругами по комнате.

– Стой! – строго сказала я, поймав Тосю. – Одеваться надо!

Я быстро надела на малышку пальто и валенки, оделась сама, взяла сумку, задула свечу и вышла из комнаты.

– А мама? – повиснув на моей руке, пищала Тосенька, когда мы шли в подвал.

– Мамы нет, – ответила я, с радостью обнаружив в подвале одеяло, которое я там забыла, – ложись.

Завернув малышку в одеяло, я уложила ее на скамейку и села рядом.

– Утром надо в магазин, потом на работу, – размышляла я, – как я Пуговку одну дома оставлю? В садик отвести? Когда? Сначала в магазин надо, иначе мне опять хлеба не хватит…

Бомбили совсем близко, я чувствовала, как вибрировала под ногами земля. Снова взрыв, и мне показалось, что он был прямо над моей головой. В ушах звенело.

– Мама! – заверещала Пуговка и упала со скамейки.

– Тише, с нами ничего не случится, – сказала я, усаживая малышку к себе на колени.

– Лёля, мне стлашно! – пищала Тосенька, цепляясь за меня ручками.

– Не бойся, – прошептала я, обнимая малышку.

– Уж не в наш ли дом попала бомба? – еле слышно произнес кто-то из соседей.

– Только не это, – в ужасе подумала я, – нет, нет, нет…

Не знаю, сколько мы просидели, потому что я уснула. Меня разбудила соседка. Я открыла глаза и не сразу поняла, где я. Тося спала, сидя у меня на коленях.

– Пуговка, идем домой, – прошептала я, ставя девочку на ножки.

– Мама… – запротестовала Пуговка, не просыпаясь.

– Тосенька, у меня нет сил тебя нести, просыпайся, – сказала я, тряхнув малышку за плечи.

– Лёля… – хныкала сонная Пуговка, навалившись на меня и едва переставляя ноги.

Мы вышли на улицу, и меня ослепил яркий свет. У меня перехватило дыхание, и я зажмурилась. Я открыла глаза и начала задыхаться, потому что мое сознание отказывалось верить в то, что я увидела. Наша парадная была разрушена, и ее пожирали языки пламени.

– Отойди, опасно! – прокричал мне кто-то и подтолкнул по направлению к арке. – Выходи на улицу!

Я была, как в тумане – я ничего не видела и не слышала, я смотрела, как горит мой дом. Жар от огня обжигал мне лицо. Кто-то взял меня за плечи и вывел из двора.

– Я осталась на улице… Ночью… В мороз… – в отупении бормотала я, ничего не видя, кроме зарева пожарища, пожирающего мою комнатку, мои вещи, мою кровать, где я могла хоть чуть-чуть согреться.

Кто-то отвел меня на противоположную сторону дороги. Я прислонилась к стене и дрожащими руками закрыла лицо.

– Я пропала…