Стальные сети

ГЛАВА 1

Вильма заставляла свою норовистую лошадку ступать вперёд осторожнее, то и дело натягивая поводья. Эта часть леса когда-то была замковым парком. Совсем недавно, когда Вильма была ребёнком, здесь можно было пронестись галопом, теперь же местность стала едва проходимой и неумелый всадник рисковал сломать ноги не только лошади, но и себе.

Вильнув, тропинка круто забрала в сторону и открылся потрясающий вид на белый замок, возвышающийся с пригорка. Он выглядел так, будто был не построен, а нарисован кистью художника. Розовые кусты буйно разрослись вокруг, создавая впечатление, что его подножие окутано алым облаком или багровыми языками пламени.

Вильма знала, что при приближении сказка развеется, подобно туману под резкими порывами ветра. Стоит войти на территорию замка, как увидишь руины, закопченные беспощадным пламенем, уничтожившим когда-то Замок Роз. Пожар был такой силы, что байками и преданиями о нём до сих по пугают непослушных ребятишек, а слава об этом месте держит людей на расстоянии лучше любых оград.

Среди местных руины пользуются дурной славой – говорят, эти земли прокляты. Вильму никогда не пугали страшные сказки – напротив, с детских лет они очаровывали её. Любые мистические истории полны тайны, а тайны требуют разгадки. Хотя в полночь, при свете луны, она бы сюда сунуться не посмела.

Тропинка всё больше сужалась, переплетающиеся между собой одичавшие кусты роз превратились почти в непроходимое препятствие.

Вильма, спешившись, привязала верную белогривую подружку к одному из гибких кустов ив и двинулась дальше пешком. Крючковидные, острые шипы, усеявшие стебли душистых цветов, норовили вонзиться то в руки, то в пышную юбку, заставляя увёртываться от их злобной хватки.

Услышав нежные, высокие звуки музыки, девушка замерла. Сердце оледенил страх. Неужели это призрак Печального Лорда явился ей? Молва как раз приписывала ему виртуозное владение арфой. Чудным голосом и прекрасным лицом пленил он когда-то сердце принцессы до такой степени, что та отважилась сбежать прямо из-под венца, оставив жениха, которого избрал для неё отец-король.

Влюблённые нашли приют в этом прелестнейшем из мест Рении. Среди белого мрамора и роз обрели они своё, пусть такое не долгое, но счастье. Как и многие истории о любви эта тоже закончилась печально. Королевские стражники настигли влюблённых и – сожгли. Надгробием для любовников стали травы, алые розы да белые, опалённые пламенем, камни, превратившиеся в оплывшие столбы.

Любовь – счастье –смерть… Как грустно и сладко думать об этом! Люди помнят только ту любовь, что взлетает к самой высокой точке и… обрывается? Останься живы Печальный Лорд и Прекрасная Принцесса, кто знает, как сложилась бы их судьба? Но жуткий конец увековечил их в веках.

Пролетевший порыв ветра остудил кожу и Вильма, тряхнув головой, решительно продолжила путь, расталкивая, порой разрывая перед собой препятствие из тонких лоз с острыми шипами. Ещё чуть-чуть и идти станет легче.

Продвигаясь вперёд, Вильма раздумывала о том, что не готова страдать и красиво умирать, пусть даже ради самой прекрасной любви. Ей хотелось долго жить и быть счастливой. А сказки?.. Ну, на то они и сказки: как белые замки издалека – лучше не приближаться.

Музыка не только не стихла, теперь звучала даже громче и явственней.

Могут ли призраки являться при свете дня? В легендах и балладах всегда говорилось о лунных лучах, грозах и полуночи.

Безопасней и разумней было бы тихонько повернуть назад и, вернувшись к своей резвой лошадке, умчаться прочь, восвояси, теряясь в облаках поднятой на дороге пыли. Но данный вариант не просто не был принят к сведению – он даже не возник в белокурой головке Вильмы, нацеленной на поиски приключений. Прикрывшись Чарами Невидимости, она крадучись двинулась вперёд, ведомая звуками музыки.

Каждый звук, подобно хрустальной капле, падал на сердце и брал за живое – за душу.

В краю луны цветут сады

Прекрасно-алых роз.

Их строен стан, их нежен вид

И трогает до слёз

Воспоминаньем о любви

Сгоревшей, как закат.

Нам горизонта не достичь!

И кто в том виноват?

Прекрасный Лорд отважен был

Храбр, ловок и силён.

Но королевской воли злой

Не смог перечить он.

Крепка броня, стрела звенит

На тетиве дрожа.

Сильна любовь, но не сильнее

Острого ножа.

Отец вернул беглянку дочь

И в цепи заковал.

А через год уже другой

Уста ей целовал.

А что осталось от души

Прекрасной Девы той?

Кто знает? Слезы лишь вода!

Вода течёт рекой…

В краю луны цветут сады

Прекрасно-алых роз…

Молодой человек сидел на останках лестницы, окружённый рассыпавшимися, подёрнутыми мхом, камнями, и играл на арфе, меланхолично перебирал струны пальцами. Он явно был благородного происхождения – крестьяне в их краях так не одевались. Рубашка с длинными рукавами, стянутыми у узких запястий, была из алого шёлка, с богатой вышивкой у ворота. Его блио, тоже из шёлка, только чёрного, было застёгнуто пряжкой из драгоценных камней.

Незнакомцу было немногим больше двадцати лет и Вильма подумала, что он настоящий красавчик: широкоплечий, узкобёдрый и высокий. Чёрные волосы свободно спадали до плеч, перехваченные у висков серебристым обручем. О его острые скулы можно было порезаться, а длинные ресницы не могли пригасить яркую синеву взгляда. И лишь бледная фарфоровая кожа неестественно контрастировала с чёрными прямыми волосами.

Арфа, издав нежное, протестующее треньканье, стихла – до Вильмы вдруг дошло, что пробирающие до дрожи синие глаза смотрят на неё. Незнакомец рассматривал её так же пристально, как и она – его.

– Кто ты? – спросил он.

ГЛАВА 2

Вильма знала, что она красива. Её платиново-белые, будто сотканные из лунного серебра, волосы, напоминали о ночных духах – тех, что, по преданиям, являются к мужчинам во снах и лишают их силы и разума. В любой толпе, благодаря этим необычным волосам, девушку легко было отыскать, выхватить взглядом, если только она не скрывалась под Чарами Невидимости. Свой необычный цвет волос, как и магический дар, она унаследовала от отца, представителя расы хайримов, заклинателей стихий и духов, провидцев и чародеев. От него же были у неё необычные, фиалковые глаза.

Незнакомец, судя по выражению лица и взгляду, успел отдать дань необычной внешности Вильмы, взирая на неё с немым изумлением – невольно начинаешь недоумевать, если там, где минуту назад ничего не было, кроме камней и мхов, вдруг, прямо из воздуха, материализуются прекрасная девица.

Вильма не смогла подавить смешок:

– Я прекрасный призрак Прекрасной Девы. Ваши песнопения потревожили мой покой, о, юный трубадур, – нараспев проговорила она. – Я пришла взглянуть, кто орошает заброшенные руины чудесными звуками… это ваша арфа? – сменив тон, буднично спросила она.

– Странный вопрос, – прищурился незнакомец. – Конечно, моя. Стал бы я играть на чужой арфе?

– По-настоящему странен тот, кто решает петь в проклятых развалинах. Что за фантазия тащить с собой в такое место музыкальные инструменты?.. Арфа же тяжёлая!

Незнакомец улыбнулся. Улыбка у него была красивая.

Отставив арфу в сторону, он поднялся и отвесил нарочитый поклон:

– Простите, что нарушил ваш покой, Прекрасная Дама. Надеюсь, моя песня пришлась вам по душе?

– Ну, не знаю… в целом она очень… мелодичная и поэтичная. И у вас красивый голос.

– Благодарю.

– Не стоит благодарности.

– Позволю себе с вами не согласиться. Бродячим трубадурам всегда требуется награда.

Вильма похлопала длинными ресницами:

– Место для заработка вы выбрали не самое удачное. В этих краях вас разве вороны чем одарят?

– Вы не похожи на ворону.

Незнакомец, скрестив руки на груди, прислонился плечом к стене. Словно ненароком он перекрыл Вильме путь к отступлению, закрывая собой проход. Это не укрылось от её внимания, но вида она не подала, хотя внутренне насторожилась.

– На кого же я похожа?

– На белого кречета.

Вильма обиженно поджала губы. Она всегда считала себя нежной, а кречет как бы не слишком милая птица.

– Летаешь ты так же быстро, как он? – прищурился незнакомец. – Если я тебя поймаю, красавица, то возьму плату за свою песню поцелуями.

–Не много ли хочешь, певец?

– Брать нужно либо всё, либо ничего, иначе – какой смысл?

Во время их короткого диалога он медленно наступал, она – пятилась.

– Мои поцелуи стоят дорого. Сладкой песенкой их не купить.

– Не обесценивай то единственное, что есть у несчастного трубадура.

Незнакомец казался каким угодно, но не несчастным. Ему явно нравилась эта игра в охотника и в добычу. Впрочем, Вильма тоже была сыграть не против.

Ей приходилось целоваться с парнями раньше. Иногда это было смешно и нелепо, пару раз совершенно неприятно, но, случалось, поцелуи дарили щемящее, ни с чем несравнимое чувство неги. Самое странное, что по внешности мужчины никогда не угадаешь, как он на самом деле целуется. Самый нежный поцелуй на памяти Вильмы подарил молодой рыцарь, немногим старше её самой, один из первых задир, а самым грубым оказался один из отцовских пажей-чашников, с виду похожий на переодетую девицу.

– Немногое? – выразительно приподняла Вильма бровь. – У тебя серебряная арфа, шёлковые одежды, драгоценные перстни почти на всех на пальцах – неплохо нынче платят трубадурам! Думаю, на самом деле никакой ты приманиваешь доверчивых путников сладкой песенкой и промышляешь грабежом.

– Ты меня раскусила!

Незнакомец попытался её обнять, но Вильма ловко уклонилась, змеёй выскользнув из его рук и весело засмеялась оттого, что юноша выглядел раздосадованным.

– Думаешь, так легко поймать Прекрасную даму?

– Трудная добыча больше ценится!

Он вновь попытался её поймать. Вильма, быстрая и проворная, как птичка, подхватив длинные юбки, метнулась в тень пролома и мгновенно набросила на себя чары Невидимости. Молодой человек, последовав за ней, застыл в растерянности, внимательно оглядываясь по сторонам, пытаясь сообразить, куда делась беглянка.

Вильма, не шевелясь, старалась дышать как можно тише, чтобы не выдать своего присутствия. Кажется, её затея удалась! Теперь дело за малым: незаметно и неслышно дойти нырнуть в ближайшие заросли диких роз и – прощай, загадочный певец!

Даже обидно, что всё так быстро кончилось…

– Попалась!

Руки, неожиданно сжавшиеся на её плечах, были горячими, пальцы – неожиданно жёсткими. Чары соскользнули с неё в тот же миг, как незнакомец поймал её.

Вильма изумлённо охнула.

– Нет!

– Да! – довольно засмеялся он, толкая её к широкому стволу вяза, разросшемуся посреди того, что некогда было комнатой. – Я тебя поймал.

– Ты не…

– Не стану извиняться. Обещаю, в итоге мы оба останемся довольны.

Вильма рассержено забилась в его руках, бесполезно пытаясь вырваться.

– Тише, птичка. Не бойся. Я тебя не обижу.

Он держал Вильму крепко, но при этом ни одним движением не причинил боли, даже случайно.

– Всего один поцелуй.

Она замерла в его руках, всем телом, каждой клеточкой чувствуя странный ток и притяжение, что исходило от незнакомца. Шёлк под её ладонями был прохладный и гладкий, мышцы под материей – твёрдыми, как камни. Горячие камни.

– Всего один, – согласилась она, и не двинулась с места, замерев в кольце его рук, с замиранием сердца предвкушая поцелуй.

Его дыхание слабым ветерком коснулось её губ, а потом она ощутила их вкус. Губы незнакомца были гладкими, как шёлк и твёрдыми, как сливовая кожица.

Первое прикосновение напоминало вежливое знакомство. Он был осторожен, как осторожен бывает охотник, опасающийся преждевременной стремительностью спугнуть свою добычу, заставив её сорваться в бега. А потом Вильма почувствовала себя воском, оставленном на солнце, когда первые лучи несмело разогревают верхний слой, но вскоре ласковое их скольжение сменяется зноем; воск топится и тает – тает, делаясь послушным, гибким, мягким, липнущим к рукам.

Она подставляла губы под его поцелуи, запрокидывая голову, каждую минуту опасаясь, что незнакомец отстранится и всё закончится. Ощущения были упоительны, хотелось, чтобы они длились вечно.

Ей не хотелось большего – ей вполне достаточно было того, что есть.

Разум вернулся к Вильме только тогда, когда руки незнакомца жадно сомкнулись вокруг её талии, прижимая к себе столь близко, что она почувствовала, как нечто твёрдое сквозь ворох материи прижимается к самому сокровенному её месту.

– Отпустите! – отшатнулась она, краснея.

Незнакомец подчинился мгновенно и безоговорочно.

– Не бойтесь. Я же сказал, что не обижу вас.

– А я и не боюсь. Вот ещё!

– Меня вам бояться не стоит, но разумно ли такой красивой и юной девушке разгуливать вот так одной?

– Не разумно, – легко согласилась Вильма.

Она редко возражала против очевидного.

– Я могу за себя постоять.

– Вздумай я всерьёз посягнуть на вашу честь или жизнь, вы бы уже расстались и с тем, и с другим.

–Вы переоцениваете себя недооцениваете меня.

Вскинутая бровь и саркастическое выражение лица явно демонстрировали сомнения в её словах.

– Ладно, сладкоголосый трубадур, как бы мне не нравились твои поцелуи и песни, пора прощаться.

Вильма, сделала вид, что, сделав неосторожный шаг в сторону, поскользнулась. Незнакомец, естественно, попытался по-рыцарски поддержать свою «даму», за что и получил предательскую подсечку под ноги. И пусть вышло не так хорошо, как она рассчитывала, у певца оказалась сноровка бойца и сбить его с ног даже неожиданностью и внезапностью не получилось, всё-таки хватку о на миг ослабил. Этого оказалось вполне достаточным, чтобы схватить с земли песок и бросить ему в глаза.

Ответом был поток не совсем приличных ругательств, но вслушиваться в них Вильма не стала, со всей прытью газели ломанувшись в первые попавшиеся заросли. На ходу набрасывая на себя Чары Невидимости и оставляя за собой отталкивающий, морочащий след – наполовину иллюзию, наполовину внушение в том, что догонять её нужно совсем в другом направлении.

Красавчик ругался почти так же классно, как пел!

Интересный молодой человек. Может быть, ей повезёт, и они ещё встрется?

ГЛАВА 3

– Где тебя черти носит, чертовка?!

Констанс Бёрш всегда отличалась внушительными габаритами и железной хваткой. Даже бойцовые псы, с которыми в замке охотились на волков, рысей и медведей – твари, отличающиеся наисквернейшим нравом отнюдь не робкого десятка зверюшки, проявлявшие покорность только из-под палки и на поводке – и те пасовали если на их пути вставала эта женщина. Даже отъявленные задиры-наёмники, нанятые отцом специально для охраны родового замка, из тех, кто продаст родную матушку и собственную шкуру за лишний золотой, даже эти закалённые, много повидавшие в жизни люди, предпочитали с Констанс не связываться. Себе дороже. Лучше уйти с дороги, улизнуть.

У Вильмы шанса улизнуть не было. Констанс пришла по её душу и, судя по всему, эту самую душу она искала последнюю пару-тройку часов, что совершенно не улучшило её настроение. Неотвратимая, как судьба, грозная, как палач, Констанс надвигалась, словно вражеский флагман под всеми паруса.

– Я спрашиваю, юная леди: где ты была?

Вильма выпрямилась во весь свой рост, не слишком, признаться, внушительный. Пусть Констанс грозна, но и она – не котёнок. И вообще, госпожа здесь именно она!

– Я всё ещё жду ответа, – Констанс уперев руки в бока, грозно взирая на девушку.

– Ты забываешься, женщина! В этом замке хозяйка я, и я не обязана держать ответ перед служанкой. Ой!.. – визгнула Вильма, когда одна тяжёлая длань развернула её на месте, а вторая увесисто приложила по её лилейному заду. – Да как ты смеешь?!

Констанс смела. Ещё пару раз.

Было больно, обидно, возмутительно. Но больше – больно.

– Поговори мне ещё, госпожа! Ну-ты, фру-ты – вы только поглядите на неё! Прямо оскорбленная королевишна, не меньше. Но я-то тебя знаю, как облупленную. Быстро отвечай, где, с кем и куда таскалась? Иначе ещё всыплю.

– Я этого терпеть не стану! Ой!.. Да прекрати ты уже!

– Говори! Или мне лучше твоему папеньки доложить о том, что ты тут вытворяешь?

– Да что я сделала-то?.. – уже жалобно хлюпнула носом Вильма.

Тактика «бедная я несчастная» с Констанс всегда действовала лучше тактики «я здесь главная».

– Вот отцу сама и объяснишь, чего сделала, а чего – нет. То я тебя с конюхом застану, то с пажом-чашником. Того и гляди, в подоле принесёшь, а я за недогляд отвечай?!

– Что ты несёшь? Какой конюх?! Какой чашник?

– «Какой конюх»? «Какой чашник»? Конюх тот, смазливый, которого недавно в замок взяли. А чашник – тьфу! – там и смотреть-то не на что! А это я ещё про твои шашни с красавцем-рыцарем не вспоминаю… ладно, рыцарь был ничего, признаю, дело молодое. Но мне неприятности не нужны! Так себе на носу и заруби. Будет так продолжаться, опять всыплю, да так, что света не взвидишь. Не только по филейной гузке пройдусь, но и по наглым щёчкам. Все твои кудри колдовские повырываю. Поняла?

– Ты не посмеешь…

– Поняла? – возвысила голос Констанс.

И Вильма сдалась:

– Поняла.

– С кем гуляла?

– С лошадью.

– И где же ты это со своей лошадью бродила?

– На руинах Розового Замка.

– Опять – Розовый Замок? Да для тебя там – что? Мёдом намазано?.. Или чем другим, на которое назойливые мухи слетаются? Знаешь, ты меня выведешь. Ты меня выведешь из себя, чертовка! Терпение моё большое, но не беспредельное. Выросла девица целая, а ума, что у дитя малого, один гонор только – тьфу! Так, вот что скажу: ещё раз узнаю, что ты снова в замок этот таскалась, за вихры при всех отвалтузю, да так, что света не взвидишь.

– Да поняла я уже! Поняла. Хватит, няня!

– Ты меня знаешь, сказала – сделаю.

– Ну, конечно сделаешь – раз уж сказала.

– Иди, давай, горе ты моё луковое. Там вон, из столицы человек от отца твоего приехал, видеть тебя срочно хочет, а я уж не знаю, что и врать-то ещё ему. Чем только не отговаривалась. То рукоделием ты у нас была занята, то молитвой, чтением, рисованием… у меня голова кругом! Кажется, никогда я ещё столько не врала. Вводишь ты меня во грех, ой, вводишь. И боюсь, не одну меня.

– Ой, нянюшка, ну что ты опять-то? Да ничего плохого я не делала!

Совесть с ядовитой ухмылкой подбросила напоминание о жарких поцелуях с красивым мужчиной, от одних воспоминаний о котором её тело томительной негой наполнилось. Ожившая грёза, а не мужчина.

– Я просто гуляла. Там, знаешь, какие цветы красивые?

– Знаю я твои цветочки. Идём уже.

– Да – куда?..

Констанс закатила глаза:

– Я же сказала – человек из столицы приехал, тебя ждёт. Ты что же? Меня совсем не слушаешь?

– Слушаю.

Констанс бесцеремонно подтолкнула свою госпожу в сторону выхода из конюшни. Вильма без возражений покорно двинулась в указанном направлении.

– Что за человек? Что ему нужно? Ты знаешь?

– Конечно! Он же вот прямо с порога взял мне всё, да и выложил.

После яркого полуденного солнца переходы замка казались тёмными.

Покои отца находились в восточном крыле замка и большую часть времени стояли закрытыми. Люди и сами не стремились попасть сюда – о хайримах и их способностях ходило много устрашающих легенд. Вильму отцовские лаборатории не пугали, но Констанс всегда строго следила за тем, чтобы её воспитанница пробиралась сюда как можно реже. В те же разы, что удавалось обмануть бдительность наставницы, Вильме ничего интересного увидеть не удалось. Выставленные в банках под закрытыми стёклами головы непонятных уродцев скорее отвращали, чем пугали. Запахи неизвестных составов были едкими и вонючими. Книги написаны на непонятных языках. На тех полках, до которых она смогла дотянуться, тоже ничего волнующего, таинственного: всё больше какие-то порошки, травы – толчённые, мелко смолотые, крупинками, горошком. И всё это тоже пахнет… так себе.

Отцовский кабинет, в отличие от лабораторий, от неё никто не закрывал. Сюда они пришли и сегодня. Комната пахла дождём и кожей. В те редкие, быстро пролетающие дни, что отец проводил в поместье, в камине ярко пылал огонь, на столе прохлаждался бокал с алым вином, а на пюпитре всегда стоял какой-нибудь древний, тяжёлый том, но сегодня отца не было и комната выглядела мёртвой.

Мужчина, стоявший у окна, выглядел в ней инородным звеном. Скрип двери заставил его обернуться.

– Леди Чарис? – склонил он голову, обозначая приветствие и поклон. – Я Хайме Рид. Состою на службе у вашего отца в качестве одного из поверенного его дел.

«Каких дел? – хотелось задать Вильме вопрос. – У него их так много».

Вильма не сомневалась, что занимает в сердце отца главенствующую роль. Он любил её беззаветно, заботился так, как только может отец заботиться о благополучии дочери, избаловал неимоверно, сделав причиной головной боли всех, кто, по долгу службы или сердечной склонности, взял на себя обязанность заботиться о юной леди Чарис. Но, если сердцем мага владела его дочь, то разумом – король. Этот проклятый король всё время отнимал у Вильмы отца, отзывая его по делам во дворец, «во благо королевства»; а иногда посылая по непонятным делам из одного места в другое; поручая создать нечто, из-за чего отец, даже будучи дома, вынужден был проводить все дни в подземельях, в своей лаборатории.

Отец оставался закрытой дверью, крепко запертой перед носом Вильмы. Его тайны, помысли, устремления – вся его жизнь была ей недоступна.

Местные, не только крестьяне, даже соседи-аристократы, боялись лорда-мага до икоты. Если в других лесах водились браконьеры и разбойники, то владения Первого Королевского Мага даже этот шалый, на всё готовый люд, предпочитал обходить стороной. Ходили упорные слухи, что для того, чтобы убить, проклятому хайриу даже не нужно самому видеть человека, достаточно назвать имя и тот, кто осмелился ему досадить, умрёт. Говорили, что лорд Чарис также способен вызывать души мёртвых и поднимать из могил тела без души; что эти тела никак не убить, потому что они уже мертвы, но даже после смерти способны сражаться. Говорили, что ему под силу вызывать из преисподней мифических тварей, таких, как химеры, минотавры, даже драконы. Что он продал свою душу Тем, что существуют на Другой Стороне и потому познал тайну вечной молодости, обрёл власть и невиданное могущество.

Об отце чего только не плели, но самое страшное, что довелось видеть самой Вильме, были колбы и заспиртованные в них головы.

– Мистер Рид? – Вильма, пройдясь по комнате, опустилась в одно из кресел, кивком приглашая гостя занять соседнее. – Надеюсь, вас угостили с дороги? Хотите чаю? Или, может быть, вина?

– Благодарю, леди. У меня было время, чтобы перекусить и отдохнуть.

– Извините, что приняла вас не сразу. Мы не ждали гонцов из столицы. Надеюсь, вы к нам не с дурными вестями?

– Напротив, мне кажется, новости должны вас порадовать.

С этими словами мужчина скользнул рукой под колет и, вытащив перевитый синей лентой конверт, протянул его девушке.

– Письмо от вашего отца.