Берегиня Чёрной Поляны

Майя протянула руку очередной партнёрше. Поклон, сближение, поворот вокруг скрещенных рук, и она уже в другом кругу. Теперь два шага влево, четыре вправо.

– Кисти рук держим легко и непринуждённо, спина прямая. Раз, два, три, поворот, раз, два, три, поклон…

– Что ты собираешься одеть на этот бал? – Ника, нарушая этикет слегка пожала руку Майи в лёгком поклоне.

– Я не думала ещё.

Девушки скользили друг против друга, выписывая новое па.

– Может быть, есть специальные платья выпускниц.

– А может все идут туда уже в своём, домашнем.

Ника прыснула от смеха.

– Точно, с чемоданами в руках.

Берегини поклонились друг другу, понимающе улыбаясь, и разошлись к новым партнёршам.

– Ты, и правда, хочешь отправить её домой? – Лариса подошла к Мелюзине. Мадам сидела в глубине галереи в жёстком кресле. – Она интересна тебе. Не отпирайся, это видно. Но ты всё же отправишь её домой. Мели, одиночество – это плохая броня.

– Я не защищаюсь, Лариса. Мне нечего прятать в броню. Эта девочка забавна, непосредственна и довольно талантлива, но она ученица. Одна из сотен талантливых и не очень учениц, что когда-то кружились в этом зале. Иногда мне кажется, что я сфинкс, а они песок, что проносится мимо. Множество мелких песчинок перетекают в барханах у моих лап. Время идёт, и они уходят, а на смену им появляются новые. Дунет ветер, исчезнут и эти. Всё проходит, а я остаюсь. Я – вечность. Что общего у меня с ними?

– Может быть время, пока они здесь?

Мелюзина не ответила. Она встала и приблизилась к балюстраде. Ментор Алексо показывал внизу новые фигуры, ученицы пробовали повторить его па.

– Лори, распорядись пригласить завтра самых влиятельных спонсоров и меценатов. В этом выпуске будет много достойных девиц. Постараемся угодить их семьям.

Врачевательница присела в поклоне. Госпожа директриса, покачивая бедрами, отчего длинный хвост её юбки извивался, подобно змее, удалилась из бального зала. Фейри Лариса поспешила выполнять поручение. Что ж, тоже верно. Школа росла и процветала именно за счёт брачных контрактов, заключённых здесь. Выпускной бал – это, по сути, смотрины. Водяные девы, прошедшие обучение у Мадам Мелюзины ценились во всём мире и как волшебницы, и как жены. Здесь было не принято хвастаться связями, но во всех водяных домах мира рядом с троном Владыки сидели бывшие ученицы Мадам.

Глава 13

Реальность

– Нет, мамулечка, мы не будем звать много гостей, ни в Прощённое воскресенье, ни на двадцать первое число. Мы гостей пока принять просто не можем. Так что праздник будет только для своих. Рабочие, друзья. Никакого телевидения, никаких особых игрищ и забав.

– Зря, ты так. Мальчикам пока маленькие всё интересно. Ради них могли бы расстараться.

– Ради них ты каждый день стараешься, от сковороды не отходишь.

Баба Маня, поджав губы, принялась опять взбивать тесто. Василина допила свой чай, отодвинула в сторонку миску с творогом и уткнулась носом в книжку. Дальше спор они вели молча. Каждая в своём углу кухни возводили мысленные бастионы аргументов, заряжали снайперские доводы, примеры и не думали о том, что каждая на всё это имеем свою точку зрения.

– Так, пора бы это безобразие закончить. Сколько лет живу, а не видал ещё здесь эдаких нелепых ссор, – Домовой хлопнул себя по бёдрам лапами, поднялся и потопал к печке. Там он принялся сердито греметь заслонкой, перетряхивать золу и, судя по всему, готовился испортить вьюшку. Я глядел на дядьку с пониманием. Для усадебного духа хуже нет, как спор между хозяйками решать. От конфликтов в доме домовик теряет силу, и чем дольше свара длится, тем слабее дядька станет. Наши спорили уже второй день.

Баба Маня ратовала за широкое гулянье, непременно с играми, потешными боями и другими масляничными забавами. Василина обещала у ворот дома чучело Морены сжечь и хоровод Ярилов⁴³ провести. Всю прочую программу с конкурсами и стихами забраковала напрочь. Даже предложение кататься на санях отвергла. Некогда будет, сказала. На машине в город ехать часов пять по такой дороге. Детям надо вечером ещё к школе портфели собрать, выкупаться, и вообще. После этого «вообще» всё и началось. Бабушка, обычно тихая и ласковая, прогоняла меня то с одной лежанки, то с другой. Василина фыркала и на любые предложения о компромиссах отвечала «не сейчас», «отстань», «не лезь хоть ты, Вася». Словом, всё смешалось в доме Ижевских.

Домовой ещё раз стукнул для острастки вьюшкой и завыл в трубе. Василина закатила глаза к небу. Я решил помочь дядьке и зайти с фланга. Прыгнул на скамейку рядом с ней, обвил лапы хвостом и давай зевать, сон нагонять.

– Вот смотри, мам, погода портится. Ветер в трубе воет, кот спать хочет – все приметы к тому, что метели завтра быть, а ты весну встречать затеяла, – истолковала в свою пользу наши действия Василина Егоровна.

Я пасть с размаху захлопнул, чуть язык не прикусил. Вот ведь умница-разумница.

– Этот кот всю жизнь только и делает, что ест и спит, – пошла в бой бабушка. – А погода, по новостям передавали, завтра хорошая будет, плюс три, солнечно, ветер умеренный. А что вьюшка гремит, так это от того, что хозяина в доме нет. День и ночь на этой стройке пропадает.

Дед, и правда, вчера вечером со стройки не вернулся, решил с чего-то там заночевать, в вагончике, но случалось такое не часто, так что бабушка тут явно перегнула.

– Я ему сто раз предлагала прораба нанять. И вообще, можно было с кампанией строительной договориться. Он решил всё сам делать, и ты его, между прочим, поддерживала! – Василина подскочила с лавки, подхватила меня на руки и выскочила из кухни в сени. Глазищи сверкают, губы сжала. Выскочила и застыла. А куда тут пойдёшь в шесть утра. Наверху в светёлке Геля с Ритой спят. В дедушкиной комнате Никита с Лёшкой дрыхнут. Только на улицу и остаётся. Василина накинула на плечи старенький тулупчик бабушки, взяла подойник, и пошли мы с ней Милку доить.

На дворе было ещё темно, но совсем не холодно. Василина Егоровна решительно открыла дверь в сарай, поставила подойник на лавку, и тут её решимость-то и кончилась. Разревелась она в три ручья. Дядька Дворовой аж опешил. Выскочил из-за мешков с овсом и встал, как пень. Только глазами хлопает.

– Василина Егоровна, да что ж Вы делаете-то? – не стерпел я, – Где ж это видано, так над духами усадебными издеваться! Как официальное лицо предупреждаю, что все действия, направленные на подрыв семейных отношений, будут мной квалифицированы как умышленный вред жителям Изнанки. Вы-то с Марьей Дмитриевной помиритесь, а Домовой с Овинником хворать полгода будут, а то и вовсе сгинут из-за ссор ваших.

– Ну, так прямо и сгинут, – Василина оттёрла слёзы со щёк ладонями. – Ничего с вами со всеми не сделается.

– Да как же не сделается?! – я запрыгнул на скамейку и принялся тереться о хозяйку. – Тебе плохо, бабушке плохо, всем в доме плохо.

– А случилось-то что? – наконец подал голос дядька.

– Да ничего, – Василина успокоилась совсем, – Мама хочет праздник детям возле мельницы устроить. Папа ни в какую не соглашается. Сказал, что нельзя туда детей везти, опасно. А чего опасно не говорит. Я как между двух огней. И везде виноватая.

Дядька почесал в затылке.

– Сдаётся мне, что я знаю, кто тебе Егоровна помочь может. Колись давай, рыжий, зачем тогда с дедом в лес ездил. Кто ж это так хозяина нашего спугал, что он сам не свой сделался?

– Да то вроде вопрос решённый. Был морок и пропал. Всё не кличет никто. А на мельницу хозяин не пускать внуков из-за столба того велел. Нехороший столб. А ребята у нас шустрые везде носы суют. Не ровён час к столбу сунутся, вот дедушка и не велит их туда пускать. Они, кстати, в курсе и не обидятся. Надеюсь.

– В курсе чего? – глаза волшебницы опять прищурились недобро.

– В курсе того, что вместе с домом столб волшебный привезли. Ну, и про морок тоже, – я начал пятиться по лавке. – Мне же надо было объяснить им, отчего дом покидать нельзя.

Василина бросилась ко мне, я от неё, подойник с грохотом и дребезгом слетел с лавки. Карлуша в стойле забил копытами, заржал конь боевой. Милка тоже поддержала. В общем, тихо-смирно разойтись не удалось. Василина Егоровна изловила-таки меня, а Овинник, вот предатель, помогал ей в этом подлом деле. Ухватила она меня за шиворот и, как котёнка малого, встряхнула. Ты, говорит, предатель. Ты – интриган. Держит меня перед собой и пальцем в нос тычет. И ладно бы мы одни были, а так ведь перед подчинёнными. Совсем меня дискредитировала. Я, конечно, зашипел и когти выпустил, но разве её поймаешь. Держит крепко и глазами жжёт. Выкладывай, говорит всё как на духу. Делать нечего, пришлось сказать, как там было в лесу. Всё, от начала до конца. Она дослушала, тряхнула меня опять и бросила, а попом ещё и руки о штаны вытерла, будто я плешивый какой.

– Значит так, Вася, сейчас пойдёшь и маму мою успокоишь. Чучело набьёте и нарядите. Баню к вечеру истопите. Я с отцом и его фобиями разберусь, а потом сама решу, что делать и как быть.

Дядька предостерегающе кашлянул. Дверь в доме отворилась. Баба Маня вышла на порог с ведерком теплой воды. В руках бабушки белело полотенце, она шла доить корову и сейчас Василина Егоровна будет наказана за устроенный рядом с Милкой погром.

– Успокой мою маму, – ещё раз сверкнула на меня глазами Василина, поднимая вилы, грабли, лопаты, опрокинутые нами в пылу погони. Дядька помогал ей, а Милка и Карлуша, горестно вздыхая, таращили свои огромные глазищи, словно это я один виноват во всём.

Баба Маня вошла, взяла низкий стульчик и села рядом с Милкой, молча, обмыла вымя, ласково погладила корову. Василина подала ей злополучный подойник и, ни слова не сказав, вышла. Вот и все дела.

– Ну, чего сидишь, племяш? Иди уже, колдуй. Твоя работа мир склеивать, – дядька вынырнул в поветь. Там он пошуршал в сусеке и пошёл, видно, в птичник по своим и по хозяйским делам. У него была своя работа, у меня своя.

«Ладно», – решил я, – «Дружба дружбой, а служба службой. Я с тобой, тёзка, тоже разберусь. Ещё жалеть будешь, что ты меня обидела». Собрался клубком, все лапки под себя спрятал. Прищурил глазки и запел, заворковал:

– Первым разом, Божьим часом лети, ветер, лети вдаль, унеси от нас печаль. Лады-матушки коснись, Роду-батюшке⁴⁴ поклонись. Загоси злость еретиц, всех гневливых мастериц, старых и молодиц. Дума моя, дума, дума моя злая, кровь моя дурная. Пойди, моя думушка, в дремучий лес, в пень-колоду, в белую березу, в вязкое болото, там тебе место. С лесу пришло, на лес пойди, с ветру пришло, на ветер поди, с народу пришло, на народ поди, из дома нашего уходи. Слово моё крепко, во веки веков так тому и быть.

Отчитал я заговор и чувствую, на сердце полегчало, вроде и не так обидно, что Василинка меня за шкирку трясла. Значит подействовало. Подошёл поближе к бабушке, ну как только на меня Лада благодать накинула. Нет, гляжу и Мария Дмитриевна заулыбалась, посветлела челом. Струйки молока в подойник бьют, журчат, а бабушка в такт им поёт тихонько, словно с Милкой разговаривает.

– Вот можешь же, если захочешь, – Овинник стоял в дверях и улыбался от уха до уха. И до того эта улыбка глупой мне показалась, что захотелось его стукнуть посильней, чтоб в чужие дела не лез.

В дом меня Рита пустила, значит, уже подъём в светёлке сыграли. Василина на кухне блины печёт, Геля чай заваривает. Вот оно как должно быть, если лад в доме. Поклонился я опять богине светлой, покружил по углам, Ладу в дом зовя, и пошёл к ребятам.

Лёшка уже тоже не спал, заметил меня и давай рукой под одеялом скрести, заигрывать. Но мне было не до игры. Хотелось просто полежать, подумать, и я сделал вид, что сильно занят. Сел в углу у шкафа и давай морду мыть. Хоть в Изнанке, хоть в реальном мире, а потрёпанным ходить коту негоже.

– Вась, иди к нам, – Лешка высунул руку из-под одеяла и принялся по полу пальцами водить. Я взглянул через плечо и за загривок пострадавший от творимых Василиной безобразий принялся. Волосок к волоску приглаживал, выравнивал шерстку свою, пока совсем не угадать стало, что кому-то в ум пришло меня за шкирку таскать.

– Я Лёша, на лес наш погляжу, пока Никита спит. Проверить надо всё ли хорошо, нигде беды, ни с кем не приключилось. Если хочешь рядом садись. Я тебе, что вижу, говорить буду.

Дважды Лёшку приглашать не пришлось. Он выскользнул из одеяла, и мы устроились вдвоём у шкафа на моей лежаночке. Со сна он был такой уютный, тёплый, что я не сдержался и залез к нему на коленки. Минут пять настраивался.

– Ну, смотри. Представь себе карту Поляны нашей, как мы её с тобой тогда рисовали.

Лёшка прикрыл глаза и кивнул. Я настроился на Книгу. Утренний зимний лес неприглядным серым пятном замаячил пере домной. Как всегда, я начал с того, что нашёл в нём избушку Бабы-Яги.

– У северной границы болота светятся, почти сливаясь одна красная и две жёлтых точки. Не ярко светятся, словно угольки пеплом костра подёрнутые – это Агриппина Макаровна. Спит, должно быть. Если дома её нет или замышляет что, то гореть ярче будет. Раньше я не понимал, как так в Избушке волшебной два камня и навник живёт, а словно от одного источника свет. А потом подметил, от самой Яги света нет, тень только. От того сыскать её без Избушки нельзя, – я вздохнул и лёг удобнее.

– А ещё? Ещё кто рядом есть?

– Рядом-то никого. Болото же. Выше много огоньков. Если справа налево глядеть, то сначала школа Ольховская. Там лучше всех крёстные мои видны, Изабелла Львовна хрусталём переливается, Елена Николаевна тёплым мёдом, как янтарь светится. Лунный камень силы, опять же. Послабее видно искорки других учителей и усадебных духов. Пикси там опять же. Чтобы каждого в отдельности рассматривать, надо всматриваться долго. Думать именно о том, кого видеть хочешь. Только я за ними редко наблюдаю. Там и без меня порядок.

– А где непорядок?

– Везде порядок. Дед вон возле речки топчется. Рань такая, а он уже на ногах.

– А он один там?

– Нет, не один. Там же артель. Тоже много искорок. Больше красных, огненных. Там же огневики рядом, дед на фоне их совсем тёмным, коричневым кажется. А ещё водных много. Водяные бесы все, мельницу, должно быть, ставить налаживаются.

– И Водяной Дедушка тоже там?

– Нет, его нету, и водяниц не видно. Они все во дворце. Ближе к нам по течению. После брода Лешего большая заводь есть. Вот там они все и сидят.

– Красиво, – Лёшка вздохнул, – словно ожерелье жемчужное.

Я подпрыгнул. Лёшка тоже открыл глаза.

– Ты их, что увидел?

Мальчик задумался.

– Нет. Представил себе, как они там, словно нитка жемчуга вокруг большого сине-зелёного камня обвились. Красиво же. Правда?

– Правда. И похоже очень, – я поправил воротничок белый на грудке. – Ладно, хватит. В порядке всё вокруг. Никаких ЧП вроде.

– А зачем они все там собрались?

– Может к празднику готовятся, может думу думают. У водяных дев с приходом весны, знаешь, сколько дел набралось. Как лёд тронется, так вся речка запестрит от них.

– Здорово. Вот бы нам дома так. Глянул в книгу и всё про вас знаешь. Где вы, что вы делаете. А то в городе у нас один домовой живёт. Один на весь дом. Прибежит, прошуршит по углам и уже нету. Техобслуживание называется. Скучно. Поговорить не с кем совсем. Ты как думаешь, мама мне на следующий год не разрешит в Ольховке учиться?

Я повёл ушами. Ну откуда же мне знать, что их мама разрешит, а что нет. Вон она на кухне как посудой гремит. И рука у неё тяжёлая. Шёрстка моя на загривке задёргалась.

– Ты вставай, Алёша, с пола, одевайся иди. А-то застынешь, заболеешь вдруг.

– Не, не заболею. Я же закаляюсь, – мальчик нехотя поднялся, потянулся вверх руками и нырнул опять в постель. – Полежу ещё.

– Ну, полежи, – я рассеянно глянул на него и опять глаза прикрыл, что-то во дворце речном не сходилось у меня с Алёшкиной картинкой. Не было там вроде Водяного. Я обшарил взглядом всю Чернушку. Поглядел ещё раз возле мельницы и даже в баню нашу заглянул. Испарился Владыка Донный с моей карты. Исчез из поля зрения.

– И куда это тебя, Дедушка, черти унесли? – прошептал я себе под нос. – Надо будет Банника спросить. Уж он-то про кума своего всё знает.

С чучелом Морены мы управились быстро. Мы – это я и баба Маня с внуками. После завтрака, за которым по желанию обеих конфликтующих сторон был заключён мирный договор, Василина Егоровна вместе со своей реставрационной бригадой укатила к мельнице. Там она пообещала рассмотреть возможность проведения скромного праздника ещё раз, подчеркнув, однако, слово скромный. Бабушка внесла корректировку в высоту костра и габариты чучела, благодаря чему мы и связали его быстро.

День был солнечный и теплый. Лёшка влез на сеновал и набил соломой два дерюжных мешка. Бабушка с Никитой в сундуках и комоде порылись, выбрали наряд для чучела Морены и снесли все эти тряпки в поветь. Там они все вместе принялись на крестовину из жердей осиновых мешки прилаживать. Я осуществлял общее руководство. И ещё, конечно, ворожил. Как ни крути, а чтоб богиня зимней стужи и погибели должна была поверить, что пора уйти. Значит без обрядовых закличек ну никак не обойтись. Предки наши создали две разные системы ворожбы. Одни заговоры плетут шёпотом, тайно, так чтобы никто не слышал и не видел заговоршика. А другие – нужно во весь голос кричать и желательно в сопровождении сопелок и трещоток. Нынче был как раз второй случай. Так что я старался вовсю. Поначалу я прямо вокруг вязальщиков ходил и горло драл, но, когда Мария Дмитриевна разок, другой меня верёвкой приголубила, убрался из повети и залез на сеновал. Тут уж мне никто не мог мешать посолонь круги накручивать, кувыркаться и кататься на особый манер, что, как в книгах старых сказано, непременно Зима старая увидит и дорогу Весне-ласточке уступит. Не мешали мне здесь и воркотня бабушки, и смешки Никиткины, и призывы Лёшкины. Хорошо мне пелось, душевно. Овинник сколько мог, помогал мне, подвывая и притоптывая. Так что чучело мы сделали на славу.

Позже я хотел помочь бабушке с выпечкой, но она велела внукам гнать «этого горластого кота мартовского» из избы наружу. Из чего я заключил, что в кухне нынче и без песен дело сладится. Посидев немного на крылечке, я решил проведать Банника. Этот дядька мой жил бирюк бирюком, на самом краю нашей усадьбы. Виделись мы не часто, но зато он был в курсе всех дел подводной братии, так как дружбу имел тесную с Водяным Дедушкой.

– День добрый, дядечка, – замяукал я под дверью бани. Дядька загремел ковшами и шайками, но не ответил и двери не отпер. – Ты чего там делаешь? Перестановку?

Дядька шутки не поддержал и опять на мой призыв не появился. Я немного растерялся, не бывало такого ещё, чтобы духи в доме нашем со мной знаться не хотели.

– По добру ли у тебя всё, дядечка, поздорову? Отвори мне Хранителю мира Яви и Нави в усадьбе лесника Ижевского Егора Гавриловича, коту Василию, по батюшке Васильичу.

Дверь в предбанник скрипнула и отворилась ровно на столько, чтобы в щель могла пролезть лапа кошки. Из щели выглянул один жёлтый круглый глаз, потом другой, потом и сам хозяин этих глаз незримо просочился наружу.

– Ну, здравствуй, что ли дядюшка. Совсем ты одичал за зиму.

– Это кто ещё тут одичал, Базиль. Ты чего орёшь как на пожаре? – дядька сдвинул лохматые брови и уставился на меня. – Говори скорей, что хотел, да я пойду. Мне прохлаждаться с тобой некогда, племянничек.

– Что так на пороге и будем говорить? – опешил я.

– А чего ты у меня в бане не видел? – парировал дядька и привалился спиной к двери.

– Да ничего, странно просто это. Ты часом не заболел?

– На здоровье не жалуюсь. И на память тоже. Я тебя уже спрашивал раз, чего надо-то? Третий раз повторять не буду, – брови дядьки ещё сдвинулись, от чего он приобрёл весьма зловещий и суровый вид.

– Ну, так это, – начал я, совсем смутившись. – Я про Дедушку Водяного зашёл узнать. Нет его на карте моей, пропал. Ты не в курсе, куда он делся?

– На моря подался. Денег куры не клюют, вот и ездит по балам разным, катается.

– А вернётся он когда? Надолго уехал?

– Ну, а мне почём знать? Я Базиль в чужие дела не лезу и тебе не советую. Не нашего ума разума, куда Владыко ездит. Внучки у него в школе заморской учатся, может проведать решил, а может ещё чего, – банный дух поворотился, чтобы вновь за дверь юркнуть, но я сцапал его за облезлый хвост и прижал к половицам.

– Ты, дядюшка, не юли. Мне по должности знать надобно кто, куда и зачем едет.

– Вот с того, кто ездит и спрашивай! А меня не трожь, – Банник выдернул свой хвост из моих лап и исчез.

– Ну, и дела! – сокрушённо покрутил я головой и задумался. – Что, если Водник главный и впрямь в школу поехал? Может он оттуда и не один вернётся…

– Дядюшка, дяюдюшка! – спохватился я, – Велено передать тебе, что сегодня баню топить будут. Перед праздником большим все как есть мыться будут и париться.

В глубине бани опять загрохотали вёдра, из чего я заключил, что меня услышали и информацию приняли к сведению. Интересно, с кем он там? Но сколько не прислушивался я, больше ничего так и не выведал.