Майя больше не плакала. Она лежала, молча уткнувшись в подушку и думала. Думала, что если она осталась сегодня жива, то значит Прави зачем-то это нужно, значит ещё не все испытания в своей жизни прошла она, не всех бед хлебнула. Думала Майя и о том, что никаких у неё сил на эти новые беды не осталось, и что если бы её воля, то она уже давно бы развоплотилась и плескалась серой пеной по берегам Чернушки.

Прошлой ночью после Базиля свои глупые претензии ей ещё дедушка высказал. Самолично пришёл в спальню, выгнал всех подружек и давай мозг взрывать. Даже слова сказать не дал. Заявил, что и так уже вдоволь наслушался о моих похождениях. Что все стражи в один голос твердят, была дескать Майя возле мельницы в те дни, о которых люди сказывают. И не просто была, а ещё и ворожила активно. Для чего, почему, какая разница. Незачем благородной девице водного происхождения в людские дела лезть. Так точно и сказал, как по школьному уставу прочёл. А потом ещё Базиля приплёл. Будто это я совсем стыд потеряла и за ним как кошка бегаю.

– Пропади он пропадом, этот Базиль! – слёзы снова жгучей волной затопили глаза. Майя отыскала сухой угол подушки и вытерла их. Вот когда нужно было солёную воду для магии морской собирать. Девушка села на постели. На прикроватном столике стояли стакан молока и печенье. Это бабушка оставила. Она после деда пришла, приголубила внучку, пожалела. Распустила непослушными старыми пальцами шнуровку на платье заморском, выпутала шпильки и заколки из волос.

– Утро вечера мудреней, – сказала. – Ты не плачь девонька, выпей молочка и поспи. Завтра дедушка остынет и поговоришь с ним. А сегодня спи лучше. Сон от всех печалей лучшее лекарство.

Какое там лекарство. Майя не то, что спать, глаза смежить не могла. Как сомкнёт веки, так Базиля видит, губы его серые как червяки шевелятся, глаза по залу блуждают. Как же это она в него влюбиться могла, и чего только нашла в предателе этом? Майя взяла с блюдца печенье, впилась в хрустящее рассыпчатое тесто зубами, словно в предателя этого самого. Нет она этого так не оставит, не даст она ему так просто опозорить себя. Девушка решительно встала, сняла измятое платье, расчесалась, умылась и как была в одной сорочке села к столу письмо писать.

Давно это нужно было сделать. Ведь хотела же у тёти Мелюзины совета просить, и всё тянула зачем-то. Хорошо, что дед велел всем сестрицам в другой спальне эту ночь спать, Майя могла никого, не опасаясь любую волшбу творить. Они ещё все узнают, что бывает, когда выпускница школы благородных девиц водного происхождения ворожит активно. Пожалеют ещё, что несправедливы к ней были. Майя присыпала написанное ровным бисерным почерком письмо мелким песочком. Подняла с пола брошенное платье и сняла с лифа школьную брошь. Золотой дракончик подмигнул ей тёмным глазком. Эта красивая безделица была не только символом школы, но и прямой связью с ней. Выпускницы знали, что достаточно простого заклинания, чтобы отправить с её помощью весточку в школу. Мелюзина каждый день проверяла свою почту. Из портального переноса перед учительским столом в трапезионе доставали и письма, и записочки, и порой целые посылки.

Майя отряхнула песок с письма. Завернула листок хитрым образом и запечатала воском. В каждую каплю вдавила брошь, от чего казаться стало, что письмо держат пять дракончиков. Майя назвала адрес школы и письмо тут же исчезло со стола. Первый шаг к решению проблемы был сделан.

Мелюзина отсутствовала пятый день. Её хлопоты и заботы распределили на всех. Директриса сама написала кому и чем следует заниматься, до тех пор, пока ей будет угодно считаться в отпуске. Кара-дагская змея и впрямь никуда не уезжала. Она просто закрылась в своих покоях и никого не хотела видеть. Ровно в полдень к ней поднималась Лариса с докладом. Они пили чай и смотрели на небо. Эти встречи были нужнее Ларисе, чем Мелюзине. Мадам знала, что и где происходит в школе и без докладчиков. Но Лариса, которой досталось больше всех полномочий, явно очень нуждалась в поддержке. Мелюзина слушала старую подругу, кивала, хвалила, а потом они забывали о школьных делах и болтали о юности, о своих ухажёрах, которых в те годы у них было немеряно.

– Ты не думала, что мы, школьные дамы живём слишком уединённо? – Спросила как-то раз Мелюзина.

– Таков стиль нашего заведения. Мы придерживаемся вековых традиций, – Лори порозовела.

– Мы же сами и создали эти традиции, – Мелюзина зевнула. – Может следует их изменить?

– Это очень опасно.

– Но ведь и очень интересно. Сколько можно крутить по кругу одну и туже мелодию? Она скоро приестся. Я намерена ввести правило отправлять учителей в отпуск раз в год. Это будет творческий отпуск с полным сохранением заработной платы. Главное, чтобы по возвращении все сдавали отчёт. Кто где был и что делал. Любые формы самореализации, любой вид самосовершенствования.

– Но тогда тебе самой следует показать нам пример.

– Я подумаю над этим. Завтра не приходи, меня в школе не будет. И возможно несколько дней после. Я сама дам знать, что вернулась.

Лори затрепетала, её руки забегали беспокойно по папке с отчётом за истекший день.

– Что там срочного? – Мелюзина перехватила взглядом движение заместительницы.

– Для уроков необходимы новые порции луговых и лесных трав. Я отправила поставщикам запрос. В кухне снова проблемы с электроплитой. Она стала вдруг отключаться. Когда ей вздумается.

– Я пришлю человека дня через два. Его встретите, как всегда, у восточного рифа. И проводите, как всегда. Мюрич знает, что нужно делать. Поручи эту работу ему.

– Ещё было два письма с обращениями о зачислении в школу, чек от благодарных родителей…

– Хватит. Всё это ерунда. Ты прекрасно справляешься, моя милая Лори. Если хочешь знать, я тебе очень благодарна за эту идею с отпуском. Это ведь ты посоветовала мне, помнишь? – Мелюзина встала. – А теперь посоветуй куда бы мне удалиться на время.

Фейри Лариса закрыла папку и подошла к подруге. В руках она держала пятиугольник письма.

– Это частная корреспонденция. От одной из бывших воспитанниц, я так полагаю. Может тебя в гости зовут? – Лори покрутила перед подругой запиской. Пять печатей с дракончиком украшали её и красноречиво уведомляли о том, кто был отправителем.

Мелюзина убрала руки за спину, качнулась на носках и ответила с вызовом:

– Я не бегаю выручать своих выпускниц из любой передряги, в которую они попадают. Отложи это письмо. Я отвечу, когда вернусь. Или нет, сообщи, что я в отпуске и отвечу, когда вернусь. Будем соблюдать приличия, как всегда.

Дедушке Водяному не сиделось на месте. Он слонялся по залам дворца придираясь ко всем, кто встречался ему на пути. Если отругать было некого, требовал от Анчиблов двигать с места на место доспехи в музейной коллекции. А потом вызвал Бабушку в кладовую и там взялся с нею считать сколько бочек икры нужно запасти в этом году, чтоб порадовать к праздникам всех друзей и знакомых. Домочадцы ему не перечили, гнева Владыки боялись все, кроме Бабушки, может быть.

– И чего ты бесишься, – тихо спрашивала она, поглаживая его мощную руку. – Себя вспомни молодым.

– Ты её со мной не ровняй. Она девушка. Берегиня!

– Хорошо, тогда меня вспомни. Как ты меня из дома украл? Ведь если подумать хорошо, это не ты меня, это я тебя сманила с насиженных мест.

Водяной дулся и пыхтел в усы. Крыть было нечем.

– Ну ладно, Майя! Но Базиль-то каков! Обещал ведь мне, не лезть к ней. И эти все его защищают. Ты видала как они грудью его прикрыли. Живёт у нас здесь без году неделю, а такая персона важная. Да я его в порошок сотру! На одну ладонь положу, а другой прихлопну.

– Базиль милый и очень добрый мальчик. Не его вина, что он Хранителем родился. И сердцу, говорят не прикажешь. Так что прости и его. И вообще надо бы о другом подумать. Если и впрямь кто-то на мельнице балует, так от того и нам вред большой. Ты бы пошёл, поговорил с внучкой. Не с проста она всем там бывала.

– Ясное дело не с проста. На него глазеть и бегала, на прохвоста этого рыжего.

– Ну, лыко-мочало, начинай сначала, – старая водяница всплеснула руками. – С тобой говорить, решетом легче воду носить. Я пошла, у меня других дел по горло, а ты можешь сколько угодно тут бесноваться. Только помни, что я тоже в стороне стоять долго не буду. Не возьмёшься за ум, я сама и с Егором Гавриловичем поговорю, и с Базилем, и с Майей.

Бабушка Водяница удалилась, плотно затворив дверь за собой, а старик Водяной так и остался сидеть на бочке шпрот, мрачно кусая усы и ругаясь себе под нос.

Майя вовсе не ожидала, что её нынче запросто вот так выпустят из дому погулять, но наличие строгих тёток в эскорте её просто взбесило.

– Вы теперь что и по дому за мной ходить будете? Я как в тюрьме жить не буду!

– Ишь ты, как заговорила! Выучили на свою голову, – тётка Агафья, хмуро поджала губы. – Нам тебя караулить тоже особого интереса нет, так что спасибо скажи, что в чулане не заперли.

Майя собралась было возразить, но потом решила, что напрасно будет только силы тратить. Развернувшись на каблуках, она решительно зашагала по направлению своего чуланчика. Если уж захотят её закрыть, так лучше там, чем в другом месте. И вообще, там она может и сама закрыться. Хлопнув дверью перед носами тёток, берегиня провернула ключ в замке и упала на стул. Тётки заколотили кулаками в дверь, понимали ведь, что её просто так дома не удержишь. Вот возьмёт и сиганёт куда-нибудь легкоступом, и ищи потом свищи ветра в поле. Через дверь Майя услышала, как одна из надзирательниц за подмогой куда-то рванула, а другая принялась ключи искать, чтобы дверь снаружи открыть.

– Вот и фигушки, – Майя заранее собрала все ключи у себя, не хотела, чтоб без неё кто-то нос сюда свой совал. – Если бы не ждать письма из школы, только бы вы и видели меня.

Берегиня зажгла свечу. Свет должно быть просочился сквозь щели, и тётка Агафья подошла ближе и попробовала встать на тропу переговоров.

– Майя, ну послушай, это не мы придумали тебя сторожить. И вообще у нас тут такое творится, мы не знаем за что хвататься вперёд. Вчера лёд тронулся. Из-за тебя, между прочим. Владыко как осерчал, такой буйный сделался, весь ледовый панцирь в Чернушке побил. Везде трещины, а на дворе только начало марта. Ты бы открыла дверь и не дурила, племянница.

Девушка не ответила, она крутила в руках дневник, придумывая куда его спрятать получше. Открывать дверь рано или поздно придётся и тогда ей учинят очередной допрос, а может и обыск. Скудная меблировка чуланчика не позволяла разгуляться воображению. Майя поднялась со стула, подпорола аккуратно обивку сидения и засунула под наполнитель тетрадь. Оставалось заделать прореху. Ни иголок, ни ниток под рукой не было. Берегиня отрезала прядь волос обмакнула один конец в воск, на другом узелок сделала. Потом сняла булавку с школьной брошки и вдев в неё провощённый конец принялась заделывать дыру. В смежной комнате послышались новые голоса. Кто-то снова стал стучать в дверь, и не долго она продержится, если не помочь ей магически. Майя крутанула в голове школьный курс. Ухватилась за заклятье пузыря. Это было нехитрое упражнение на создание локального силового поля. Как его использовать – против толщи воды или против разгневанных родственниц – не имеет значение. Майя уколола палец и почти не думая нарисовала перед собой нужную пентаграмму. Звуки стихли. У пузыря был ещё и эффект звукоизоляции.

– То, что нужно, – прошептала девушка и облизала палец. Потом уже неспеша стежок за стежком залатала дыру. Получилось очень даже не плохо. И на ощупь дневник не прощупывался. Берегиня вернула булавку на место приколола брошь к груди и села на стул. Можно было подумать, что делать дальше.

Дальше выходило, только ждать. Без согласия со стороны Мелюзины отправляться в школу было нельзя. И берегиня принялась ждать. Она листала книжки, рисовала, погрызла орешков, что завалялись в кармане. Время ползло, даже свечка горела так медленно, что смотреть на неё было невмоготу. Оказалось, что взаперти сидеть невероятно скучно, и Майя решила снять блокаду и попытаться уговорить тёток, оставить её в покое. Отменив заклятие, водяная дева прислушалась. За закрытой дверью было подозрительно тихо.

– Неужели ушли, – Майя повернула ключ в замке и отворила дверь. Перед ней на полу сидел дедушка. В комнате просто не нашлось кресла или дивана, на которые он смог бы на сесть и не разломать их своей тяжестью. Вот он и сидел на полу. Усталый, грузный старик, у которого полон дом девок на выданье, и он судьбу каждой из них принимает ужасно близко к сердцу. Майе стало жаль его, но она не подала виду. Водяной закряхтел и с трудом поднялся.

– Ты, Майя, вот что, ты не сердись на меня. Я же как лучше хочу. Ты ещё встретишь парня такого, чтоб на край света с ним, и в огонь, и в воду. Вот только это не Базиль.

Водяница фыркнула и тряхнула косой.

– Вот что ты привязался ко мне с этим Базилям, дедушка? Ты меня послушать не хочешь, только домыслам чужим веришь, а мои слова для тебя пустой звук. Не нужен он мне, да и я ему не нужна, как видно.

Дверь неслышно отворилась в комнату вошла Бабушка Водяница. Она держала в руках пухлую подушку, а за ней следом Анчиблы тащили большую тахту.

– Боком заносите, так не пройдёт, – командовала Бабушка Аксинья. – Вот сюда ставьте, к стеночке.

Дедовы телохранители придвинули к стенке тахту и по команде старой водяницы удалились. Сама Водяная Бабушка, безо всякой неловкости усадила Владыку и, сунув ему под спину подушку, принялась хлопотать вокруг внучки.

– Ну и что ты такое удумала, деточка, ты зачем заперла себя в этой клетке? Да неужто тебе дома и пойти не к кому, что ты все свои обиды по углам прятать вздумала?

Майя насторожилась. Бабушка была ужасно прозорливой. То ли дар предвидения у неё был сильно развит, то ли просто на её глазах столько водяных духов и дев выросло, что она без всякого труда угадывала все их сокровенные тайны.

– Ничего я нигде не прячу, – берегиня скосила глаза на деда. Как-то он поймёт слова бабушки? Не захочет ли он тут же провести обыск в закутке, где Майя пряталась. Дед с блаженной улыбкой смотрел на них. – Мне одной побыть хотелось, подумать.

– Ну и чего надумала? – Бабушка усадила внучку за стол, и сама рядом села.

В комнате стало тихо. Майя, нервно теребя край скатерти прошептала чуть слышно:

– Я, наверное, в школу вернусь. Мне учиться дальше надо и потом я сама учить буду. Вот.

– Учиться – дело хорошее, но чего же себя потом в школе хоронить?

– А иначе что? Замуж только. Или вон как тётка Агафья в девках стариться и злиться на всех.

– А чем замужем плохо-то? Мы тебе такого мужа найдём, что… – Водяной замолчал, не закончив мысль, под разгневанным взглядом супруги.

– В том-то и дело. Не надо мне никого искать. Просто оставьте меня в покое. Можно я пойду уже?

– А про те дела на мельнице ничего не скажешь? – Дед снова нахмурился.

– Я не виновата ни в чём.

– Но может ты знаешь, кто виноват? – бабуля накрыла её руку тёплой ладонью. Майя покачала головой. Наверняка ведь она не знала, кто шишкам приказы отдаёт. Да и против самих мышей у неё доказательств не было.

– Ну может видела чего? Ты же была там. Не с закрытыми же глазами ходила, – Водяной пристально всматривался в лицо внучки.

– Я пояс искала. Потеряла в первый день как из школы вернулись и искала потом. Мне всё остальное не интересно было.

– А люди говорят, ты на столб смотреть ходила.

– Ну, ходила. Болтали про него много, вот и ходила. Посмотрела и ушла.

– А пожар видела?

– Пожар видела. Даже тушить помогала, – Майя отвернулась от деда. – Они бы не справились сами. От волшбы огонь занялся, это точно.

– Сказывают, будто ведьма там была.

– Не знаю. Может и была, а может про меня зря болтают. Дед этот смешной и Хранитель меня видали. Только я сбежала сразу, как огонь сбила.

– Дед, говоришь и Хранитель, – Владыко Донный задумался. – А они-то тебя не узнали. Тебя немец этот признал.

– Он датчанин, дедушка. И его там точно не было. Третьим был колдун молоденький из наших, из Ольховских.

– А он говорит, что был и тебя там видел.

– Чего ж пожар тушить не помог?

– А и верно. Не складно получается. Ладно, ступай. Только из дома пока не выходи. А коли вспомнишь ещё что скажи мне, – Водяной закусил ус задумчиво, вспоминал, когда ж ему первый раз Якуба Келли представили – до пожара или всё-таки после. Выходило вроде, что после. – Значит, врёт немец проклятый!

Глава 9

Реальность

Егор Гаврилович стоял на верхнем ярусе помольной и смотрел как братья Киллмулисы над трясуном-дозатором колдуют. Карлики о чём-то спорили и, как всегда, в таких случаях переходили на родной, английский язык. Что-то им в этом устройстве не нравилось. Лесник подошёл ближе.

– Гуд ивнинг, серы. Вот из хэппенд?

– Вечер добрый, хозяин. Эта штука не подойдёт к этой, – мельничный дух поморщился и показал на большой ковш-бункер для подачи зерна, стоящий рядом. – По размерам не подойдёт. Надо другую.

– Нет, не надо. Просто крепления переставить и всё, – прогудел второй Киллмулис. – Зачем усложнять? Здесь и без того всё не по науке сделано. Одной погрешностью больше, одной меньше, разницы уже никакой. Нам придётся подгонять проект под реальное здание. Пойми уже, Питер, это не Англия, это – Россия, здесь всё «на глазок» сделано. Так, Артемий Петрович? Правильно я говорю?

Бригадир артельщиков поднимался к ним снизу, подпрыгивая на каждой ступеньке.

– Так. Точно так. У меня глаз-алмаз.

– Тогда гляньте вашим алмазом на этот трясун. Он намного больше должен быть. Зерно мимо него на жернова сыпаться будет.

– Да? Ну так в чём проблема? Давайте другой сделаем. Насколько больше надо? Такой или шире? – Артемий Петрович развёл руки перед собой, соображая на глазок, какой же надо трясун сделать.

Мельничный дух махнул рукой и быстро перебирая короткими ножками побежал по ступенькам вниз. Его брат близнец тут же помчался вслед, на ходу убеждая Питера принять эту иррациональную реальность как факт и не нервничать.

– А чего нервничать, – Артемий пожал плечами. – Делов-то новый ящик сбить. Ты Егор Гаврилович гляди как мы ловко всё сделали. Не мельница, а картинка будет.

– Хотелось бы чтобы ещё и работала.

– А чего, и заработает. Вода льётся – мука мелется. Ты лучше скажи, как там Базиль?

– Всё так же. Состояние стабильно тяжёлое. Изабелла от него не отходит, но пока никаких сдвигов нет. В сознание не приходил, пульс нитевидный. Ветеринар вообще предложил усыпить и не мучиться. Елена Николаевна его взашей выгнала и велела не приходить больше. Трезора завтра домой отвезу. Он уже кашу ест на бульоне курином, вставать стал.

– А чего домой? Сюда вези. Мы же все соскучились. Он у нас тут сразу на поправку пойдёт от избытка внимания.

– Нет. Сюда не повезу. Сторож из него не вышел. Сюда надо злющего кобеля найти, чтоб и свои, и чужие боялись. Да и вообще. Не понятно, что теперь у нас тут дальше будет. Водяной молчит. Василина с работы отпроситься не может. У них там какая-то конференция под угрозой срыва. Международные мероприятия все отменить хотят из-за вируса нового.

– Ой, да ладно. Всё тут хорошо будет, – Артемий притопнул. – Вот пойдём я тебе жёлоб покажу. Почти закончили. Красота.

Жёлоб для подачи воды был и правда красивым. По верхнему краю его резные наличники пустили. Узоры сплошь сакральные, от порчи, от дурного глаза и других напастей хранящие.

– Вишь как Матвейка сделал. Рукастый парень и знающий. Тебе его при мельнице, Гаврилович оставить надо. У него к этому месту душа лежит.

– Будет где остаться, останется, – Егор Гаврилович разглядывал дуги, подвешенные к балкам сарая на толстых верёвках. Это были заготовки под колесо мельничное. – А не мало будет? На глаз мерили или как?

– Нет, не маленькое. В самый раз, – Артемий Петрович сунул руки в карманы штанов с мечтательной улыбкой залюбовался мощными полукольцами, готового к сборке колеса. – Какие размеры Якуб дал, такие и сделали. Всё по схеме его. И тот ящик, к слову сказать, тоже. Так что ко мне-то какие претензии?

– Никаких. Не обижайся, Петрович. Не спокойно мне просто на душе. Уже три дня проблем не было. Как перед бурей затишье, вот и цепляюсь ко всему. Домой мне пора. Маша нервничает, когда меня нет долго. Следи тут, в оба глаза следи. На одного тебя теперь надежда осталась.

– Да ладно, тебе Дед Лесной. Бог не выдаст – свинья не съест.

– На бога надейся, да и сам не плошай, Полевой Дед. Кто козни строит мы так и не выяснили. Так что держи ухо востро, Заяц.

Выключив свет, они закрыли сарай и разошлись. Одному деду дорога домой легла, а у другого бдение ночное намечалось. Артемий Петрович хоть и бодрился, а и сам ждал если и не беды, так уж неприятности отменной. Что там ящик, не по размерам сделанный, или даже колесо. Лишь бы все живы были. А то вон как с Базилем вышло.

Где в ту ночь Кот бродил, так и не вызнали. Никто не видел его после дедушки. Бригадир артельщиков уж и чай заварил, да и выпил. А Хранитель словно в воду канул. Ни в одном из зданий его не нашли, хотя искали они с Якубом усердно. И звали громко. Водяных спрашивать страшно было. Лёд в ту ночь по всей Чернушке трещал, а кое-где и буграми вздыбился. Наконец порешили, что раз уж спит Васька тихо в сторожке, так и с Базилем всё в порядке.

– Нагуляется, вернётся, – сказал Келли, – Вы ложитесь спать, Артемий Петрович. Я покараулю сегодня.

Бригадир артельщиков упорствовать не стал, и лёг рядышком с Васькой. Сон пришёл сразу, но так же мигом и слетел с Артемия. Да и как было спать, когда рядом с тобой бьётся в падучей здоровенный сильный кот. Приступ длился долго, никакие дедовские методы не приводили Ваську в чувство. С Хранителем явно что-то случилось в Нави, от того-то на кошачье воплощение не действовали ни купание в холодной воде, ни нашатыря запах, ни заговор старинный.

Артемий бросился искать датчанина. Якуб не спал. Караулил, как и сговаривались. Сидел на крыльце сруба и по сторонам поглядывал. Иностранец тут же предложил кота к ветеринару отвезти. Дорогу он туда уже знал, но Артемий по-другому решил. Не будет ночью ни один ветврач кота безродного спасать. Да и на в силах он тут помочь. К знахарке его надо везти. Вот и поехали все вместе. Вломились в дом к Елене Николаевне. Та сразу поняла, что дело нечисто. Поменялась в лице, забрала Ваську. А он уже и не бился даже, дышал так тяжело, прерывисто и горячий весь был. А теперь вон как: состояние тяжёлое, пульс нитевидный. Как они ему пульс то меряют?

Изабелла Львовна склонилась над корзиной. Крестник спал. Нет не спал, бродил где-то. Застрял дух между Навью и Явью, и никак не удавалось его в тело призвать. Уж она и так и эдак пробовала. Чудо, что ещё не умер. Елена каждый день ему капельницу ставит, глюкозу, витамины вливает. Ветеринар отказался. Сказал, что зря животное мучаем. Сам ты – животное, хотелось сказать, но сдержалась. В кошачьем теле не поговоришь, а как женщина она давно являться перестала. Только в школе, и только для тех, кто посвящён, Бьянка и Изабелла Львовна были одним лицом.

– Где ж ты, Вася-Василёк? – вилла погладила слежавшуюся рыжую шерсть. Под ней прощупывались рёбра больного кота. Изабелла обернулась и забралась белой кошкою в корзинку. Обняла крестника лапками, запела, замурлыкала и принялась вылизывать его морду.