Так получилось, что этой ночью Евгений Замятин проснулся в гробу. Он пару раз открыл и закрыл глаза, и в своей сонливости так и не понял, открыты они или нет. Вокруг было настолько темно, что разницы юноша не замечал. Решив, что он еще просто не проснулся, Евгений попытался перевернуться на бок, но в самом начале движения уперся во что-то плечом. Не понимая в чем же дело, Замятин постарался перевернуться еще раз, но вновь наткнулся на препятствие. Он потянул к себе руку, но та застряла у таза, с деревянным стуком ударившись о преграду.

Раздражение, вызванное таким ограничением движений, немного прогнало сонливость, и Евгений ощутил, что лежит на чем-то твердом. Решительно ничего не понимая, он постарался встать и ударился лбом о дерево. Еще больше сердясь, он вновь повторил свою попытку, уже стараясь подтянуть к себе ноги, но колени, едва согнувшись, уперлись в доски, а руки застряли по бокам.

«Да что это такое!?», – подумал Женя, от злости просыпаясь окончательно.

Он несколько раз сотрясся, пытаясь выбраться из непонятной тюрьмы, но на все его движения ему отвечал лишь деревянный стук. Плечи теснило, локти и кисти бились о доски в бесполезной попытке добраться до лица. Невозможность видеть еще больше злила юношу, пока раздражение не сменилось паникой. Он отчаянно заколотил по дереву в надежде, что преграда исчезнет.

«Что это такое? Где я? Выпустите! Выпустите меня!», – закричал Евгений в мыслях, а из уст вырвался отчаянный стон, нарастающий вместе с волнением. В истерике он начал колошматить все вокруг себя, пока руки не протиснулись к животу. Юноша надавил на деревянное препятствие, и доски заскрипели.

– Помогите! – исступленно закричал Евгений.

Изо всех сил, насколько это позволяло крохотное расстояние, он начал бить по крышке гроба, пока не раздался надрывный треск. Щепки упали в ладони, а следом за ними настоящим потоком ввалилась влажная земля, засыпав грудь юноши.

Парень взвизгнул и высоко поднял голову, пытаясь отстраниться от неожиданно появившейся грязи. Почва, шурша, стремительно навалилась на шею и застыла только тогда, когда погребла под собой весь торс.

Еще больший страх и паника пронзили Евгения, и он, уже не отдавая себе отчета, раскидывая землю по всему ящику, в том числе и себе на лицо, высвободил руки и простер их к дыре. Вновь повалила грязь, и юноша начал кричать. Из-за нехватки воздуха он начал задыхаться. Голова закружилась, как и беспорядочные мысли внутри нее.

«Выбираться! Наверх! Быстрее, завалит!».

Руки продолжали раскидывать землю по всему пространству, пока попавший в глаза комок не убедил Евгения отбрасывать ее к ногам. Две ладони, словно острые лопаты, вышли через дыру в ящике и вонзились в землю.

Эта маленькая победа слегка отогнала чувство зажатости, но и сразу же послужила стимулом освободить самое главное – невидящие глаза.

Пальцы впились в края сломанных досок и начали с треском отрывать их, постепенно подбираясь к голове. Новая волна земли посыпалась на юношу, и как только первые ее комья попали в рот и ноздри, Евгений вновь закричал.

В панике он добил ящик над собой. Земля захлестнула полностью. Она забилась в уши и веки, попала в нос и рот, не давая возможности дышать.

С огромным усилием юноша развернулся на спину, уперся руками в дно гроба и начал вставать. Сыпавшаяся земля образовывала под ним горку, которая начинала теснить тело уже снизу.

Поднявшись еще немного, он проломил дальнюю часть крышки и под натиском валящей земли встал на ноги.

Влажная почва продолжала сыпаться, прилипая к телу и лицу. Руки тут же устремились сквозь почву вверх. Земля во рту превращалась в жижу, и Евгений выплевывал ее, пуская сквозь плотно сомкнутые губы.

Спустя минуту истеричной борьбы с грязью, которая растянулась для юноши в целый час, руки пробились на поверхность и ощутили холодное касание ветра. Пальцы вцепились в землю и потащили за собой тело. Через пару мгновений лицо протиснулось на свободу, и юноша жадно вдохнул прохладный ночной воздух. Голова закружилась, точно от вина.

Он продолжил тянуть себя наверх, пока плечи не раскидали рыхлую почву, и только тогда Женя позволил себе остановиться и полноценно отдышаться. Руки тут же схватились за покрытое грязью лицо и начали судорожно растирать глаза. Евгений моргал и видел перед собой лишь муть, сквозь которую просвечивал блеклый свет. Когда же ему удалось окончательно прочистить глаза, юноша осмотрелся, стараясь понять, где он оказался.

Вокруг царила холодная ночь, шумели тяжелые и тучные сосны, за ветвями которых по небу кралась бледная луна. Ее блеклый свет, мягкой шалью ложился на кладбищенские кресты и надгробия, окруженные стальными оградками.

Евгений замер, как только необычная и казавшаяся ему дикой мысль прокралась в голову. Он обернулся, все также по плечи торча из земли, и увидел позади себя большой деревянный крест, с которого на него смотрел он сам.

«Похоронили», – содрогнувшись всем телом, подумал юноша, и дабы убедиться в этом окончательно, еще раз осмотрелся, но уже внимательнее. Ладони нащупали на земле какие-то острые прутики. Женя поднял один из них и, поднеся к свету, увидел розу. Внимание тут же привлекли ногти, сильно отросшие и заострившиеся. Парень бы приметил это и задался вопросом, как они могли так быстро вырасти, да и в такой причудливой форме, но после случившегося это волновало его меньше всего. Он еще раз посмотрел на землю вокруг и увидел несколько вялых, лежащих у самого креста, цветков. Все место окружала низкая оградка с острыми пиками на вершине.

«Моя могила… Закопали… Живого…», – подумал он, и холодок прошел по спине.

Нужно было как можно скорее выбираться и бежать к родителям, успокоить их, обрадовать, что он живой, и они по недоразумению закопали сына живьем. Он уже успел подумать о том, как те будут винить себя, как упадут перед ним на колени, стараясь выпросить прощения, но вдруг одно тяжелое, словно кувалда, воспоминание ударило по разуму. Темные глаза широко раскрылись, и в них отразилась тихая и зловещая луна.

Все детство Евгений провел в глухой сибирской деревне. Здесь же он окончил школу и, покинув родительский дом, уехал учиться в Петербург. Неделю назад дома случилось горе: старшего брата Евгения, Андрея Замятина, убило током на работе. Раздавленный горем юноша бросил университет и вернулся домой к матери и отцу.

Все время, что он провел дома, самым болезненным образом повлияло на душевное состояние парня, вселив в него чувство неисправимой утраты. Мать днями не выходила из своей спальни и рыдала порой так громко, что сквозь бревенчатые стены можно было слышать ее стоны и мольбы вернуть сына. Отец же уходил рано утром и возвращался вечером пьяный до беспамятства. Часто останавливаясь у калитки, он не в силах открыть ее, падал у забора и так и засыпал. Поэтому вся забота о похоронах и о родителях упала на плечи Евгения.

В первый же день по приезде домой он отправился в ритуальный магазин и все деньги, которые заработал в Петербурге на будущую квартиру, потратил на организацию похорон и поминок.

Когда он выбирал гроб, порой в задумчивости останавливался, смотрел внутрь ящика с пугающей улыбкой и приговаривал: «Андрейке понравится. Мягкий, хороший», а потом, под сочувствующими взглядами продавцов, шел дальше.

Как только он заканчивал дела с бюро, то возвращался домой и готовил матери поесть. Еду оставлял у порога спальни и уходил, иначе мать не открывала. Почти все время еда на подносе оставалась нетронутой, лишь изредка женщина съедала кусочек хлеба.

На третью ночь Жене пришлось вызвать скорую: у матери прихватило сердце. Она по обыкновению заперлась в спальне, но не смогла открыть, когда это случилось. Женщина позвала на помощь. Евгению повезло, что он оказался рядом. Юноша вышиб дверь и увидел мать, лежащую на полу. Заплаканное и исхудавшее лицо было бледно как у трупа.

«Скорая» забрала женщину и привезла на следующий день под вечер.

Отца же, когда тот падал пьяный у забора, Женя все три раза пытался затащить в дом. Худой, невысокого роста и слегка горбатый юноша едва ли мог подвинуть толстого и почти двух метрового мужчину, каким и являлся Николай Замятин. Обычно Евгений протаскивал его за калитку и тащил к дому, пока не падал без сил. Тогда он выносил из дома одеяло и накрывал отца, а после и сам уходил спать, но не спал.

Почти до самого утра юноша плакал, слушая, как рыдает мать за стеной и в пьяном угаре храпит отец. Парень сжимался в калачик и, прижимая к себе телефон с открытой в нем фотографией брата, представлял, что он рядом с ним.

Но не только печаль владела Евгением в те дни. Порой, к собственному стыду, в нем появлялись чувства, совсем несвойственные, как ему казалось, для горя. Его обижало то, что родители совсем забыли о нем, замкнувшись в своем горе и оставив юношу одного наедине со страданием, может быть, большим, чем у них.

«Я ведь тоже страдаю», – думал он по ночам, сжимая зубы и кулаки из всех сил, лишь бы не заскулить от давящей боли и не разбудить уснувшую мать, – «Да я был ближе с Андреем, чем вы! Так почему вы даже не подумаете, что мне может быть куда больнее, чем вам? Почему вы оставляете меня одного? Мне нужна ваша помощь! Мама, папа, я ведь вас очень сильно люблю, у вас ведь остался еще один сын. Не хороните меня с Андреем!». А потом резко передумывал и начинал винить себя и стыдить за такие мысли: «Господи, что же я говорю? Разве это не подло в такой момент так думать и просить об этом? Не делаю же я все это лишь для того, чтобы их любовь вызвать? Подлец! За что Андрею такой брат? Мерзавец я, вот и все!». И все повторялось вновь.

С этими мыслями он проводил ночи. Утром уходил в бюро, а по возвращении весь день ухаживал за матерью, ни разу не заговорившей с ним.

За все это время он даже не встретился с Катей, которую до этого случая так горячо любил и с которой, даже когда уехал в Петербург, не прекращал общения. Он писал ей каждый день, лелея призрачную и детскую мечту о том, что, как только получит диплом и найдет работу, сразу сделает ей предложение. Сейчас же он совсем забыл о ней и вспомнил только за день до злополучной ночи.

День похорон был особенно мрачным: небо сгинуло за тучами и превратилось в свинцовую пелену, за окнами стонал и выл холодный ветер, гонявший по улице клубы серой пыли. В доме Замятиных собрались все родственники и друзья Андрея, с которыми он работал. Гроб поместили посреди зала на двух табуретках, а вокруг расставили стулья. Мать все время, пока приходили гости и до самого отпевания, не выходила. Сидела тише мыши в своей спальне, дрожа от непонятного Жене страха, словно боялась увидеть сына мертвым. Отец же, опухший и красный от пьянства, сидел в мятом пиджаке подле Евгения, потупив безжизненный взгляд в пол. Женя так и не увидел, чтобы он хоть раз посмотрел на Андрея.

Сам же юноша не плакал. Он стоял возле гроба в окружении родственников и от непонятного ему стыда пытался выдавить из себя слезы. Ему постоянно казалось, что на него смотрят, отчего желание разрыдаться росло, но не прорывалось наружу.

«Плачь же, плачь», – уговаривал он себя и, чтобы вызвать слезы, вспоминал самые драгоценные воспоминания о брате.

От невозможности заплакать юноша начинал чувствовать себя неудобно, особенно под пристальными взглядами родственников, которые, казалось, считали его бездушным. Евгению хотелось крикнуть им:

«Да знаете вы, сколько раз я был возле Андрея эти дни? Сколько я выплакал, что уже и плакать не могу! Видели бы вы, как я рыдаю по ночам! Да мне больнее, чем всем вам! Так не смотрите вы на меня так, словно и не любил я его никогда!»

Через час пришел и батюшка, Семен Захарович, страшный любитель выпить. Лицо его, напоминавшее переспелую грушу, было красным от спиртного и заросшим густой черной бородой. Из-за большого живота, он чуть ли не на цыпочках протиснулся между гробом и стульями к изголовью Андрея и, перед тем как читать, мимоходом посмотрел на отца Жени. Тот ответил ему таким же беглым взглядом. Заметив это, юноша сразу сообразил, с кем пил в эти дни его отец.

Семен Захарович раскрыл книгу, и все окружили покойника плотным кольцом, при этом вытеснив Женю за спины. Из спальни вышла мать, в косынке, с бледным исхудавшим лицом и маленькими, впавшими в черные глазницы глазами. Он встала возле отца, и тот дрожащей рукой приобнял ее за плечо.

Евгений пытался протиснуться обратно, но неожиданно его ладонь оказалась в чьих-то теплых руках. Он обернулся и увидел Катю, тонкую девушку, с косой из русых волос, падавшей на плечо из-под косынки. Она посмотрела на Евгения, и у юноши сжалось сердце, как только он увидел слезы, заполнившие серые, полные скорби глаза. Они катились по ее маленькому лицу к кончику носа, откуда каплями срывались на пол или сползали к тонким губам. Она смотрела на Женю с такой болью и с таким состраданием, что от её взгляда, от того, что хоть кто-то понимал, насколько было больно ему самому, он заплакал и крепко сжал её ладонь.

Так они и стояли, пока Семен Захарович читал молитву. Делал он это отвратительно, бубнил непонятные слова, сбивался и забывал текст, а когда это происходило, шепотом ругался и, отыскивая жирным пальцем нужную строчку, продолжал читать дальше.

В Евгении тогда закипел гнев. Настолько тяжелый, точно его оскорбили самым унизительным образом. Семен Захарович резко опротивел юноше, и даже его внешний вид вызвал у парня отвращение, точно перед ним стояла свинья в рясе. Он даже хотел его ударить. Пусть мужчина бы и пил себе, пил один или даже с отцом, Евгений бы это простил, но то, с каким неуважением он отнесся к его покойному брату, пробудило глубокую и едкую обиду.

Сам Евгений был атеистом. Хотя порой, замечая какую-то удивительную случайность, принимал ее за знак и пытался убедить себя, что Бог все же существует, а сам он – его избранник, но как только эта случайность самым логичным образом раскрывала себя, он тут же вновь становился атеистом. Брат же был человеком набожным, и только поэтому Евгения так волновало то, как Семен Захарович его отпевал.

До кладбища Андрея провожала только родня. Батюшка ушел, как только закончил читать. Многие хотели поговорить с ним, особенно бабушки: кто о больном колене, кто о корове, умершей от сглаза соседки, но мужчина, несмотря на свою тучность, все-таки смог проскользнуть мимо и уйти.

Гроб Андрея заколотили и опустили в яму. Как только в могилу полетела первая горсть земли, мать, все время стоявшая бледная и неживая, вдруг разрыдалась и бросилась к краю.

– Сыночек! Андрейка! – кричала она, а по ее щекам бежали слезы, – Вернись! Прошу тебя, не оставляй нас! Андрейка!

Несколько мужчин, вместе с отцом оттащили её, содрогающуюся от рыданий, и отвели в сторону.

Евгений, наблюдавший за этим безучастно, даже ничего не подумал. Он устало смотрел в могилу, в которой закапывали брата, и на старух, что кидали в яму монетки под ругань мужиков.

«И снова не плачу», – подумал он тогда, чувствуя опустошение и безразличие ко всему.

С кладбища они вернулись поздно. Всю дорогу отец придерживал мать, которая еле брела по дороге. Взгляд её, пустой и безжизненный, не отрывался от земли.

Евгений же шел, размышляя о том, что жизнь его кончилась. Университет он бросил, брата похоронил, и мать, как ему тогда совершенно спокойно думалось, долго утраты переносить не сможет и тоже сляжет рядом с Андреем, а ему теперь и остается, что следить за родителями да вести хозяйство до старости. Утешало лишь одно – дурацкая детская мечта о свадьбе с Катей. Пусть он и не окончит университет, зато теперь рядом с ней. Может, хоть за это он сможет уцепиться.

С этими мыслями юноша и лег спать.

Половину ночи Евгений ворочался не в силах уснуть. Мешала луна, что подобно воровке, заглядывала в окно спальни и касалась светом лица. Парень отворачивался от ее взора, но она, отражаясь от настенных часов, вновь смотрела в глаза.

Спать мешали и стоны матери за стеной. Протяжные, словно вой животного, попавшего в капкан, они еще сильнее раздражали ум юноши. Будущая жизнь представлялась Евгению могилой, которая с каждым годом будет становиться все глубже, погребая в себе его и родителей.

За эти четыре дня юноша уже приучился засыпать под всхлипы матери, и когда он уже почти свыкся с лунным светом, мучающим глаза, и почти заснул, послышался скрип окна в спальне, в которой спала мама. За ним, точно молитва, послышался горячий шепот женщины.

Евгений не придал этому значения, лишь поморщился от мысли, что мать вновь начала молиться. Однако его беспокоило открытое окно. Мало ли что могла сделать убитая горем женщина. Он постарался убедить себя, что устал, что хватит с него заботы и что сам он заслужил её не меньше, но перед взором рисовалось открытое окно и мать, сбегающая через него из дому.

Ругая себя, он все же откинул одеяло, поднялся и тихо пошел к спальне. По пути он заглянул в кухню и увидел отца, спящего на столе рядом с опрокинутой бутылкой водки. Мужчина тихо сопел и бубнил себе что-то под нос.

Евгений хотел было разбудить его и отправить спать, но странное мычание, доносящееся из спальни, вынудило тут же побежать туда.

Он распахнул дверь, ожидая увидеть мать на полу, хватающуюся за больное сердце, но то, что открылось, было куда ужаснее его представлений.

В комнате сидел посторонний и душил на кровати мать. Женщина держала неизвестного за руки и, задыхаясь, дергала ногами.

Евгений закричал что есть сил.

Незнакомец обернулся и, заметив парня, отпустил женщину. Из-под пальцев с длинными и острыми ногтями по горлу матери побежали ручейки крови, образовывая на простыне уродливое красное пятно.

– Папа! – закричал юноша, пятясь назад.

Неизвестный встал с кровати. Худой и высокий, он слегка покачивался, словно был пьян или безумен. Он сделал пару шагов к Евгению. Бледный свет луны упал на лицо, и Евгений вздрогнул, намертво вцепившись в косяк позади. Юношу всего заколотило. Вдох застрял в груди, а глаза в ужасе округлились. Перед ним стоял покойный Андрей.

Белая рубашка от грязи прилипала к худому телу, черные волосы торчали во все стороны, а сквозь плотно сомкнутые губы сочилась кровь матери.

– Андрей… – простонал Евгений, содрогаясь точно в лихорадке.

Мутные и темные глаза брата смотрели на него. Андрей, слегка дрожа, улыбнулся, и Евгений вскрикнул громче прежнего. Вместо обычных зубов из десен мертвеца торчали другие, длинные и тонкие, покрытые желтизной.

Евгений даже не смог подумать о побеге, ноги подкосились, и он медленно сполз по косяку вниз. Юноша бы выставил руки перед собой, чтобы защититься, но его так трясло, что они просто не поднимались. Евгений не мог поверить, что происходящее было реально, глубоко в душе надеясь, что видит кошмар. Сердце так бешено билось, что до боли давило на ребра.

Послышались шаги; в спальню влетел отец и, споткнувшись у порога, схватился за дверь, чуть не упав. В другой руке он держал топор. Пьяный взгляд упал на Андрея, но мужчина не узнал сына.

В этот момент в Евгении будто бы проснулся рассудок.

– Руби! – крикнул он отцу, забыв о том, что существо, стоявшее перед ним, было ему когда-то братом.

Отец вздрогнул, услышав голос Жени, и обернулся к сыну.

Юноша только успел испугаться, что мужчина отвернулся от мертвеца, как Андрей прыгнул на Николая Замятина, да с такой силой, что они оба вылетели в зал.

Евгений вскрикнул и, подтянув колени к себе, схватился за голову.

– Женя, помоги… – прошептала еще живая мать.

Парень поднял на нее широко раскрытые глаза, и его обуял еще больший ужас.

Женщина, истекающая кровью, тянулась к нему с кровати, простирая красные руки. Глаза, полные мольбы, смотрели на сына, а губы дрожали от страха и плача.

Тем временем из зала послышались звуки борьбы. Разбилось стекло. Рев, словно львиный, наполнил дом.

– Женя! – крикнул отец и зарычал, словно его придавило что-то тяжелое.

Евгений обрадовался тому, что папа был еще жив, однако последовавшие за этим крики, заставили надежду исчезнуть.

Мать тем временем, словно тряпичная кукла, свалилась с кровати. Шея растянулась, и Евгений увидел большую рваную рану, из которой сочилась кровь.

– Женя, – шепнула она, протягивая руку.

«Бежать, бежать, бежать», – кричал голос в голове, единственный голос, который он слышал. Евгений смотрел на мать, но не видел её.

Слабый сквозняк коснулся лица, и он тут же вспомнил про окно. Свет луны, проскальзывающий через раму, словно указывал на спасение. Юноша моментально вскочил на ноги и, не видя ничего, кроме окна, перепрыгнул через тянущуюся к нему мать и вылетел на улицу. Вслед раздался голос отца:

– Женя!

Евгений бежал вокруг дома, по клумбе, ломая кусты с розами, через несколько грядок к калитке. Рука с яростным звоном дернула щеколду, и юноша вылетел на улицу. Страх дышал в затылок. Он бежал и кричал, несся, сам не зная куда, совсем позабыв, где остальные дома, не видя их огней. Юноша мчался по дороге, слыша лишь оглушительные удары сердца в ушах. Он задыхался, но как только набирал достаточно воздуха, выдавал отчаянный крик. Чувство, что существо вот-вот нагонит, так сильно вцепилось в испуганный разум, что он ни на секунду не позволял себе сбавить скорость. Евгений даже не знал, гонятся ли за ним, но не оборачивался, боясь увидеть, что мертвец где-то позади, бежит за ним или стоит и смотрит вслед.

Так он бежал несколько минут, растянувшиеся в вечность. Парень миновал поле и оказался на кладбище среди исполинских и шумных сосен.

Он схватился за ближайшее дерево и с болью в груди вдохнул. Легкие чуть ли не ломали ребра, Женя чувствовал, как каждый удар сердца сжимает виски и бьет по ушам, как по барабану. Юноша даже не понимал, где находится. В ужасе оглядывался, боясь увидеть хоть что-нибудь живое.

«Убежал… Убежал… Я далеко… Он сюда не придет», – думал Евгений, но нутром ощущая, что безопаснее не стало. Чувство, словно за ним наблюдают, не отпускало и крепко держало охваченного страхом юношу.

Испуганный взгляд пробежался по сгнившим крестам и покосившимся памятникам, но парень так и не понял, куда попал. Словно в лихорадке он озирался по сторонам, продолжая жадно глотать воздух. Руки так вцепились в сосну, словно она была его оружием и защитой.

«Боже…», – до Евгения только-только стало доходить, куда его привели ноги. Всюду перед глазами появлялись могилы. От нахлынувшего отчаяния юноша заскулил. Слезы полились из глаз, и он вдруг почувствовал себя таким обессиленным, что готов был сдаться, сесть под сосной и ждать, что будет.

Где-то жутко провизжал филин. Евгений затаился, вслушиваясь в шум ветвей и поскрипывание крестов. Он весь превратился в слух, даже дыхание замерло, но только испуганное сердце продолжало стучать по вискам.

Что-то коснулось его плеча. Евгений лениво, словно обреченный, обернулся, уже зная, что его там ждало. Перед ним застыло лицо Андрея, улыбающееся акульей улыбкой. Темные глаза смотрели весело.

Ноги Евгения побежали раньше, чем он повернул голову. Ботинок зацепился о корень, торчащий над землей, и юноша полетел вперед, прямо на оградку. Острая пика вошла в горло, пронзив насквозь, и вышла сзади у самого затылка. Женя издал клокочущий звук, широко раскрыв глаза, и через пару секунд провалился во тьму.

Ужасное и тяжелое воспоминание поразило его словно ночной кошмар, после которого вздрагиваешь и просыпаешься весь в поту. Но только Евгений знал, что он не проснулся, а кошмар продолжается, ибо все это не было сном. Или все же сон?

Задыхаясь от пережитых воспоминаний, юноша уцепился за эту идею, пытаясь убедить себя, что это лишь кошмар, а самого продолжала бить дрожь. На какую-то долю секунды ему и вправду показалось, что это был сон, и даже стало легче.

«Кошмар… небылицы», – думал он, застрявший по плечи в собственной могиле, и потянулся к вороту рубашки, сильно сдавившему горло. Пальцы коснулись толстого рубца на коже. Евгений замер, предчувствуя кончину своей надежды. Дрожащие пальцы ощупали грубый, стянутый нитками шов от кадыка до подбородка. В памяти вновь возникло последнее воспоминание – падение на пику и провал в темноту.

Схватившись за затылок, он нашел такой же рубец сзади и заскулил. Призрачная надежда на то, что это был кошмар, снящийся ему в гробу из-за недостатка кислорода, растаяла как туман. Жуткая правда вновь, но уже сильнее, так как она осознавалась Евгением, обрушилась на него и он, широко раскрыв глаза, схватился за голову.

– Что я наделал? – прохрипел парень и начал из всех сил извиваться, стараясь выбраться из земли.

Как только ему это удалось, он сразу же побежал прочь с кладбища, да так быстро, что снес оградку вокруг своей могилы и сбил коленом памятник, даже не почувствовав удара. Отчасти потому, что не было в мыслях ничего кроме трагедии, которую он допустил. Юноша мчался домой, даже не понимая, зачем. Просто от страха, от истерии, охватившей в тот момент, от ощущения, что по его вине случилось что-то непоправимое.

Он спрашивал себя о том, что надеялся там увидеть. Может, стоило бежать к участковому и рассказать обо всем случившемся? О могиле и Андрее, о том, как его закапали заживо? Но, несмотря на мысли, что задерживались в его сознании не дольше чем на мгновение, он продолжал бежать. Нужно было домой. Не для того, чтобы спасти кого-то, где-то в душе он догадывался, что спасать уже некого, но ему было нужно увидеть. Нужно было и все.

Деревья мелькали мимо, а позади юноши росли клубы пыли, поднимаемые ногами. Он и не замечал, как быстро бежал. Не заметил и того, что больше не задыхался, а сердце не рвало грудную клетку, желая выбраться наружу. В голове не было ничего, кроме какой-то смутной, неосознанной надежды на то, что кто-то еще жив.

Он остановился у зеленой деревянной калитки. Догнавшая юношу пыль, захлестнула его по пояс и, просачиваясь сквозь дощечки, прошла внутрь.

Евгений сразу увидел открытую нараспашку дверь дома. Та слегка покачивалась на ржавых петлях и ритмично ударялась о стену. Юноша перекинул руку через калитку и отпер щеколду.

Стоило ему ступить шаг, как рядом в сарае раздалось иступленное мычание коровы. Тут же послышалась тяжелая поступь копыт, а за ней и мощные удары в деревянную стену возле юноши, словно обезумевшее животное хотело выбраться.

Евгений с испугу отпрянул прочь, как вдруг в курятнике взбесились куры. Их удары об стены и кудахтанье звучали так громко, что юноша схватился за голову и скорее побежал в дом, как вдруг, у самого порога спохватился и замер, вцепившись отросшими когтями в дверной проем. Парень остановился так резко, словно перед ним была оживленная трасса, а он только что чуть не угодил под тяжелую фуру.

Евгений так и застыл, глядя в коридор дома и не понимая, что его остановило. Он попытался войти, но снова не смог. Не смог не потому, что перед ним возник какой-то невидимый барьер, об который он стукался головой, а по какой-то неясной ему самому психологической установке. Все это казалось настолько абсурдным и бредовым, но в тоже время имеющим над ним власть, что ему стало страшно, не сошел ли он с ума. Евгений мысленно обратился к ноге, заставляя ту переступить порог, но она не подчинилась. Не потому что отказала, а потому, что разум не позволил ей войти. Также осознанно и по его воле, словно ему предстояло засунуть ее в медвежий капкан.

«Да что же это такое, если я в свой дом войти не могу?», – подумал Евгений про абсурдность происходящего, в тоже время четко понимая, что зайти в дом ему никак нельзя, – «С ума я что ли схожу?».

Он отошел назад и с разбегу рванулся к дверному проему, но в последний момент, рефлекторно схватился за него, да так крепко, что даже сорвал дверь с петель, однако даже кончик носа не пролез внутрь.

В гневе ругая себя за глупость, которая вдруг им овладела, точно какая-то врожденная, дурацкая черта, он начал обходить дом, в надежде увидеть хоть что-нибудь через окна.

Юноша перешагнул через развалившиеся кусты роз, которые недавно, а может и несколько дней назад, раздавил, убегая из дома. Тут же вспомнилось окно, через которое он выбрался из спальни, спасаясь от существа, похожего на его брата. Смутный страх снова овладел Евгением и он, сгорбившись еще больше, чем был, прокрался к тому самому окну.

«А если оно все еще где-то здесь?», – промелькнуло в голове, – «Может, оно знает, что я должен прийти, и ждет там. И, может, знает, что я здесь, и лишь выжидает, когда я покажусь. Вдруг я с самого начала не в безопасности и он все это время следил за мной?».

Его вновь охватила паника. Евгений присел под окном, боясь подняться и увидеть то, что могло находиться в доме, однако же стыд за свой страх, за то, что он как последний трус бросил семью, заставил все таки встать.

Юноша аккуратно приблизился к оконной раме и резко повернулся к раскрытому окну.

В какой-то момент Евгений ожидал, что увидит мать мертвой, лежащую на полу с протянутыми к тому месту, где он сидел, руками. Увидит мертвеца, взирающего на него темными глазами. Но этого не было.

Спальня матери была пуста. Ничего не исчезло, все вещи лежали на тех местах, что и в ту ночь.

«А, может, и не было?», – вновь засомневался Евгений. Он уже был готов начать себя в этом убеждать, но вдруг увидел большое и темное пятно на полу, являвшееся доказательством реальности всего кошмара.

У юноши закружилась голова.

«Значит, правда. Значит, не сон все это», – подумал он, ощущая, как тошнота подступает к горлу. Евгений развернулся спиной к стене и сполз по ней вниз, обхватив себя руками. Испуганный и бессмысленный взгляд уставился в пустоту.

«Значит, было все. Значит, убиты… Умерли. Оно убило! Андрей! Или не Андрей? А кто же, если лицо его? Мертвец оживший. Да разве у мертвецов бывают такие зубы и когти? Андрей бы никогда не убил маму и папу. Боже, мама! Папа! Мертвы! Все мертвы!», – вдруг осознал он, и эта мысль, точно массивная кувалда, раздавила его.

Евгений уронил голову между колен и громко, что было сил, зарыдал, да так истошно, с такой болью, которая даже не успела раскрыться в полном размере, а уже рвалась криком, заглушавшим рев коровы.

Внезапный порыв ветра хлопнул окном над головой Евгения, и юноша тут же в страхе вскочил, уже думая бежать со всех ног. Он тут же забыл о своей боли, но внимание его привлекло другое, куда более страшное обстоятельство, которое ему пришлось увидеть в закрывшемся окне.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Тело упыря

Ночь первая

С этой книгой читают